Килы

3. Килы

Еще один обычный повод к применению пронимальной магии - килы. Под килами понималась любая опухоль или нарыв: чирьи, вереды, костоед, ногтоед или нодкоед и т.д., а также разного рода кожные и мышечные разрастания и даже злокачественные новообразования. Чаще всего, говоря о килах, имели в виду чирьи и грыжи. Заметим, что килой называли также мошонку у мужчин.

Наиболее распространенным средством лечения чирьев было следующее. Безымянным пальцем (вар.: ножом) трижды обводили чирей - а затем сук в стене или лавке91 :

“Тебе, сук, не разраживаться, тебе, болезнь, не разбаливаться” (Иваново-Вознесенская губ., Юрьевецкий у.). или: “Ни у камени нет плоду, ни у чирья головы. В мертвом теле нет души. Сохни, как сук. Аминь, аминь.”92

Те же манипуляции производились и при лечении грыжи: грыжу трижды обводили безымянным пальцем и прикусывали.93 Заговоры “от грыжи” использовались также и при лечении кил (“На святом пристоле присвятая мати божа богородица. Ходит с вострыми ножами, и з богатыми килами, все килы и грыжи вырезает...” - АМАЭ, д.1648, л.23. Архангельская обл., Пинежский р-н, 1989 г.). Теми же средствами лечили лишай (так называли самые разные кожные болезни: грибковые, аллергические, напр., экзему), а аткже кровотечение.

Ключевым в этих манипуляциях был мотив круга около чирья (и затем сучка), иногда прямо акцентируемый в заговоре: “Круг, круг, возьми свой сук, дай мне чистоту!” (заговор “от экземы”:АМАЭ, м-лы Т.Б.Щепанской за 1995 г. Псковская обл., Пустошкинский р-н). На Пинеге опухоль-панариций (нодкоед) прикладывали к щели, которую находили где-нибудь в двери: “Нодкоеда, пойди в щель, нодкоедица, в щелину.”94 В Новгородской обл. (Окуловский р-н) чирей лечили, прикладывая к нему торец полого ключа (т.е. дырку в его торце).(АМАЭ, д.1292, л. 3. Запись 1980 г.). На Пинеге обводили чирей игольным ушком.95 В Новгородской губ. (Череповецкий у.) лечили килы глиною из устья печи, что имело тот же смысл, что и окружение чирья /сучка: “Не от килы мозга, не от камени плода, не от петуха яйца...”96 При лечении грыжи у маленького ребенка его протаскивали в лесу сквозь расколотый дуб (расщеп), оставляя в нем рубашку ребенка, ребенка (Нижегородская губ., Лукояновский у.).97

Круг около сучка, щель в двери, дырка в торце полого ключа, печное устье, игольное ушко, расщеп дерева - для лечения кил (чирьев и грыжи) систематически использовались средства пронимальной магии. За ними постоянно просматриваются мотивы родов/материнства. Протаскивание младенца в расщеп прямо воспроизводит обряд перерождения. В заговорах, особенно “от грыжи”, мотив материнства едва ли не основной:

“Сама мать родила, сама муки принимала, сама грыжу унимаю, пуповую, паховую, жилистую, костную”. Или: “От чего дитя зародилось, тем и налаживалось”. Подобные тексты в разных вариантах бытуют до сих пор (записаны в Архангельской, Вятской, Владимирской губ. и обл.).98 Здесь пронимальная символика прочитывается как обращение к защитной силе материнства.

В других текстах - другая интерпретация:

“...Мати божа богородица... все килы и грыжи вырезает... у меня рабы божей Параскови все чисто начисто вычищает делает такую какую мати родила.”(АМАЭ, д. 1648, л.23. Архангельская обл., Пинежский р-н, 1989 г.); “Меня мать родила мать не ущимленную, грыжу закусила медными губами, железными зубами...”99 Грыжа, кила - любая неровность и опухоль - рассматривались, вероятно, как отклонение от телесной нормы: искажение тела, произведенного матерью на свет. Соответственно, для ликвидации ее нужно восстановить норму: вернуться к исходной точке (родам). Отсюда и обрядовое “перерождение” или родильная символика как средства лечения кил

(в первую очередь - грыж).

При лечении чирьев наиболее обычное средство - сучок, закрывающий отверстие (вспомним обрядовую роль дырки от сучка как символа женского лона). Сучок трактуется обычно (в обрядах и фольклоре) как (а) мужской символ либо символ (б) рождающегося ребенка. Девушки, гадая на Святки, пятясь к поленнице, брали оттуда полено: “Сколько сучков, столько и детей будет.” (Ярославская обл., Пошехонский р-н).100 У белорусов повитуха, уходя от родильницы, желала ей “Столько деток, сколько сучков в хате.”101 Любопытный способ лечения бесплодия зафиксирован у забайкальских казаков: чтобы иметь детей, надо было найти в лесу упавшее дерево с торчащим суком, отрубить этот сук и положить его под супружескую кровать.102

При лечении кил сучок обводят и втыкают в него нож, иглу - острый предмет, как бы препятствуя процессу “рождения”. Во всяком случае, в заговорах, сопровождающих эти манипуляции, настойчиво повторяется мотив бесплодия.

Так или иначе, здесь последовательно фигурирует пронимальная символика, как символика “родов/материнства”.

Нас, однако, интересует, в первую очередь, ее коммуникативная роль. Килы - не просто опухоль или нарыв, но и обозначение определенной коммуникативной ситуации. По поверьям, килы были результатом чужого воздействия: их напускали или навязывали, причем, как правило, люди чужие и пришлые, либо принадлежащие миру дорог (напр., прохожие, нищие, странники и т.п.):

“Ходила девчонка (нищая. - Т.Щ.), по домам просить, - рассказывает жительница д.Керчела на р.Ваге (в Архангельской обл.). - Я обидела эту девочку, и девочка навязала килы: появились пузыри на пальце... А обидела тем, что сказала соседке. Что (девочка) далеко ходит - аж до Череповца - куски собирать.”(АМАЭ, д. 1569, л.8. Архангельская обл., Шенкурский р-н, 1987 г.).

Или килы приставали в дороге:

“Килы - как чирьи. Иду я - и вдруг как кольнет!..”(АМАЭ, д.1337, л.14. Новгородская обл., Шимский р-н, 1981 г.).

“У меня на груди кила была, как куриное яйцо (здесь уже речь не о чирье, а о новообразовании . - Т.Щ.)... Бывает, по ветру придет: не благословесь выйдешь - к тебе и пристанет.”(АМАЭ, д.1623, л.9. Архангельская обл., Виноградовский р-н, 1988 г.).

Таким образом, речь идет о ситуации столкновения (конфликта или просто встречи) с чужим (человеком или пространством); пронимальная символика и здесь, следовательно, служит защитой - барьером - отгораживая от чуждых влияний, маркируя границы “своего” мира (как “материнского” и “родного” - в смысле: тебя породившего). И в этом случае пронимальная символика выражает и запускает программу отторжения чужаков.

2.4.Тоска.

Пронимальная магия использовалась в обрядах от тоски: здесь фигурирует печное устье . Туда сметали сор: “Сор в печь, а тоска с плеч”103 ; заглядывали; заваривали забытый в печи хлеб и пили вместо чая: “Как хлеб в печи забыла, так и об ем, рабе божьем (имя) думать забыла.”104 Затапливая печь, держали в челе, в дыму, нож: “Как на ноже дым не держится, так на рабе божьем не держится тоска.”105

Персонификация женской тоски - огненный змей, вогляный, долгий (леший), полуночник или журинка: бес, который, по бытующим до сих пор поверьям, имел обыкновение летать или ходить к тоскующим женщинам.106

В качестве оберега от этой нежити (а по сути - тоски) ставили у дверей ухват (один из женских символов: “Стоит Матрешка на одной ножке, расширила ножки = Ухват”107 ) или прибивали подкову (АМАЭ, д.1417, л.18. Вологодская обл., Харовский р-н, 1984 г.). В некоторых местах оберегом служили какие-то “раковинки” (раковина - один из устойчиво женских символов, ср.: у В.И.Даля: “раковина, в которой живет слизняк”, называется матица108 ).

Обряды “от тоски” совершались в нескольких ситуациях: это смерть кого-то из близких (чаще - мужа, возлюбленного или детей); уход или отъезд родственника; внебрачное сожительство и появление внебрачных детей; покупка скотины.

Смерть. В случае смерти кого-нибудь в семье, домашние, чтобы не тосковать, предпринимали примерно те же действия, что и “от испуга”: заглядывали в печь, сдвигали заслонку и проч.: “Вся печаль в печь!”109 Смысл этих действий - отгородиться от умершего, прервать связи с ним, обозначить прекращение коммуникации. Впрочем, в некоторых случаях подобные меры предпринимались еще до физической смерти старого члена семьи. Если старик, как говорили, зажился и заедает чужой век (долго и тяжко болеет, тяжел в общении, теряет рассудок и проч.), совершали специальные обряды для ускорения его перехода в иной мир. С этой целью пробивали дырку в лавке или потолке (матице110 ) сдвигали потолочную доску, конек, открывали двери и окна - надеясь таким образом облегчить выход его душе. Смысл всех этих мер - отгородиться от старика, обозначить желательность его ухода; после обрядов “ускорения смерти” на него переставали обращать внимание, как будто “забывая” о его существовании в мире живых.

Меры против огненного змея или другой нежити, повадившейся к женщине, связаны, как правило, с ситуацией смерти близкого родственника, чаще всего мужа.

“Одна вдова жила от нас три километра, - рассказывает Нина Андреевна в вятском селе Воробьёва Гора. - Говорили, вогляный летает к этой... Муж умер, а она по нем тосковала. Говорили: не надо тосковать. А то он летать будет. Летит огонь, с хвостом, с искрами, потом превращается в мужа, а он угощает пряниками и ложится к ней спать. А утром она встает - и нет ничего, а на кровати лошадиные шарики. Это с молодушками бывает, у которых мужья недавно умерли.” (АМАЭ, д.1508, л.30-31. Кировская обл., Советский р-н, 1986 г.* ).

В целом в ситуации смерти пронимальная символика используется для обозначения программы отчуждения от умирающего или умершего: прекращения коммуникаций - как знак границы “нашего” мира.

Уход, отъезд кого-то из близких также мог быть поводом к совершению обрядов “от тоски”. Уезжая учиться, дочь подходит к печи, дотрагивается до шестка: “Печаль и тоска, останься у маминого шестка”111 . Магические действия предпринимались уезжающим, чтобы не тосковать об оставляемом доме - или домашними, чтобы не тосковать об ушедшем. Огненный змей, по поверьям, мог посещать женщину не только в случае смерти, но и в случае долгого отсутствия ее мужа. В целом обряды от тоски в ситуации отъезда аналогичны тем, что сопутствуют смерти родственника.

Еще один способ снятия тоски об уехавшем было гадание о нем. Здесь нам важно отметить использование урочных камней:

“Я ходил с маткой к ей, к колдунье в Михалково, - вспоминает пошехонский житель, теперь уже весьма преклонного возраста. - Наш отец уехал на Дальний Восток по вербовке. Писем нет. Мать: пойдем к колдунье... Кинула (колдунья. - Т.Щ.) в воду черных камней: “Умер ли, нет?” - ни одного пузыря нет. Кинула красных камней: “Живет ли с женщиной?” - ни одного пузыря нет. А бросила белых камней - как пузыри пошли! Значит в дороге отец. И точно, приехал. Потом уж я думал об этом: камни-то белые бывают, что в них воздух. А красные и черные плотные...”(АМАЭ, д.1416, л.40. Ярославская обл., Пошехонский р-н, 1984 г.). Именно белые известковые камни с отверстиями чаще всего фигурируют как “урочные”. Бывает также комплект из трех разноцветных камней (красноватого, черного и белого - известкового).

Покупка скотины иногда служила поводом к аналогичным обрядам. Если новокупленная лошадь беспокоилась и плохо ела, корова - худела, плохо доилась и не ходила в стаде, надо было снять с них тоску по старому дому. Обычно с этой целью их обливали с печной заслонки или поили настоем забытого в печи хлеба.112

Нарушения брачных норм. В рассказах об огненном змее и лешем, который будто бы ходит к одинокой женщине, часто описывается ситуация внебрачной связи или рождения внебрачных детей.

Один такой случай вспоминает пожилая жительница вологодской деревни Бугры (Харовского р-на):

“Говорили, что это леший блазнит. Я думаю, поди, да может и неправда?.. Давно уж это было. У одной женщины робят груда была, бедно жили. Мужик к ей не ходил** . Вот и случилось. В болоте жил какой-то - вроде некрещеный: “леший”, говорили. Он ходил, всё ей морошку носил. Говорили: “С лешим гуляла”.

Деревенское общество возмутилось беззаконной морошкой и решили этого кавалера отвадить, для чего был совершен специальный ритуал, довольно жестокий:

“Отворотить-то пришло четыре мужика: по стороны по двое. С одной стороны двое и с другой двое. И она посередке (легла. - Т.Щ.).” О подробностях происходившего ночью рассказчица умалчивает, однако утром обнаружили, что измученная женщина “лежит на полу, мокрешенька.” Через некоторое время она опять встречает болотного жителя: “Она идет дорогой, а он - лукавый, что к ней-то ходил - стороной, зовет: “Улитка!” - она: “Не пойду!” - он: “А, догадалась, что не твой Яков...” - она-то думала, что это ее муж к ей ходил...” (АМАЭ, д.1417, л.26-28. Вологодская обл., Харовский р-н, 1984 г.).

По-видимому, это был распространенный и общепонятный способ говорить о внебрачном сожительстве - как о связи с нечистой силой. Характерно, что подобная вербализация обнаруживается в следственным материалах ХУШ в. на Украине:дьячок Г.Комарницкий, обвиняемый в обольщении девицы Сахнюковой, заявляет в свое оправдание: “Может быть, бес принял на себя мой вид”. Суд, впрочем, оставил это заявление без внимания.113

Поведение нечистой силы в некоторых рассказах вполне материально: дети слышат, как мать с кем-то разговаривает за занавеской; утром у нее “вся рука в синяках”; исчезает напеченная с вечера “гора блинов” и т.п. (АМАЭ, д.1417, л.18. Вологодская обл., Харовский р-н, 1984 г.).

Появление внебрачных детей также объясняют иногда визитами прыткого беса.

“У нас в Хвоивичах ведьма жила, - рассказывает жительница села Челхов Брянской обл. - Мужа у той ведьмы не было. Не знаю, откуда сын? Гаварили, што з чертам живе, с нечистой силой, як с мужем. И сын этот ат него был. Казали, к етим ведьмам што лятав змей... Гуляють парни, девки и бачуць: змей лятить - агонь, и с хвастом. Шумить лятить!..” (АМАЭ, д.1242,л.72. Брянская обл., Климовский р-н, 1982 г.).

Во всех этих случаях совершались обряды “от тоски”. Их смысл - отчуждение, пресечение коммуникации:

женщины - с ее беззаконным сожителем (маркированным как “нечистая сила”);

окружающих - с самой женщиной (поскольку она признается “ведьмой” - если не соглашается прервать встревожившие деревню отношения) и даже

ее детьми (о них поговаривают как о “бесовском отродье”, что приводит к их изоляции, прежде всего, в среде молодежи). В быличках речь часто идет о молодежных гуляниях, во время которых “примечают”, в чей дом летит “огонь, и с хвостом”. Дочь “ведьмы” неохотно брали замуж, за ее сына старались не идти (в дом “к ведьме”). Иными словами, подобные верования снижали брачный статус незаконнорожденных детей.

Итак, в магии “снятия тоски” пронимальная символика маркировала границы “своего” мира, активируя программу отчуждения по отношению к умершим и умирающим, дряхлым старикам, уехавшим родственникам, незаконнорожденным, нарушителям брачных норм , незаконнорожденным, - а также пресекая внебрачную связь. Символика материнства и здесь очерчивает границы “своего” мира - и только в их пределах действует как интегративная, вне их - скорее как разделяющая.

2.5.Кикимора.

Еще одна функция пронимальной символики – служить оберегом от кикиморы. От этой нежити в дверях хлева или курятника (а также в подполье, сарае, подызбице – там, где держали кур) вешали куриный бог – это мог быть камень с естественной дыркой, ведро без дна, битый горшок, горлышко кувшина или бутылки. 114 В Заонежье на Святки пропускали цыплят сквозь обруч, хомут или под расставленными лезвиями овечьих ножниц – чтобы уберечь их от кошки (ипостась кикиморы?). 115 Пронимальными средствами лечили лихорадку (которая приписывалась в ряде случаев влиянию 116 ): кикиморы, а в Любимском у. Ярославской губ. так и называлась – кикимора. лихорадку “замаривали” под ступой. Любопытно, что в ступе “толкли” кур, чтобы лучше неслись (вят.).117

Следствием козней кикиморы считались разнообразные несчастья:

снижение яйценоскости кур, гибель цыплят;

переполох и непорядок в доме: по поверьям, кикимора путает оставленную на ночь пряжу, бросает с полок и бьет горшки и другую посуду, плачет и воет ночами;

пожар;

“не спор” в хозяйстве (убытки, безденежье, неудачи);

конфликты в семье;

некоторые болезни (напр., уже упоминавшаяся лихорадка) и даже

смерть кого-либо из обитателей дома, чаще всего детей.

Всё это могло стать поводом к принятию мер против кикиморы. Нас интересует их коммуникативная суть: какого рода отношения эти меры затрагивали?

2. Изоляция грешницы. По народным представлениям, кикимора – не нашедшая покоя душа умершего ребенка (чаще – некрещеного, а в особенности – проклятого матерью).118 За всеми этими разговорами о кикиморе – материнский грех, из тех, о которых пели странники в духовных стихах:

Еще душа Богу согрешила:

...Смалешеньку дитя своего проклинывала,

Во белых грудях его засыпывала,

В утробе младенца запарчивала...” 119

Смерть ребенка - намеренная (умерщвление нежеланного или незаконнорожденного еще в утробе или сразу после рождения) или нечаянная, по недосмотру - по поверьям, могла вызвать череду несчастий и бед не только для самой женщины, но и для всего семейного и даже деревенского коллектива. Душа ребенка, сделавшись кикиморой, начинала вредить и разрушать текущий порядок жизни.

Меры против кикиморы, по существу, означали решимость откреститься от провинившейся женщины: программу ее изоляции. 1. Отношения с прохожим. Кикимору, по поверьям, могли напускать и чужаки: прохожие странники, наемные плотники и т.п. – т.е. поверья о кикиморе могли регулировать и отношения с чужаками. М.Забылин описывал случай, произошедший в одном подмосковном селе (в сер. Х1Х в.). Поздно вечером с дом постучал прохожий: “Дай испить, кормилица”. – “Поди дале, там подадут,” – отвечала хозяйка, побоявшись вечером отпирать незнакомцу. – “Ну, попомни же это, голубушка”, - пригрозил тот и ушел. Некоторое время спустя хозяйка стала замечать, что в доме неладно: бьется посуда, деньги “как-то не споры” – не идут впрок. Дети, играя, будто бы заметили девочку Сашу, недавно умершую, и будто она сказала: “Я проклятая матерью, меня унес дедушка и вот сюда к вам послал, за то, что прохожему хозяйка не дала воды испить.” По общему мнению, это была насланная странником кикимора, на счет которой списывали все происходившие в доме несчастья и случившийся спустя несколько лет пожар.120 Поверья о кикиморе в этом случае служили подкреплением традиционных норм обращения с прохожим (поить водою, подавать милостыню, пускать на ночлег). Вторгались они и в отношения с бродячими ремесленниками, чаще всего – с плотниками. До сих пор живы поверья, что плотники могут напустить в дом нечистую силу:

“У нас этот дом построили, - вспоминает жительница вятского села Синегорье. – Кто-то ревел, как дитё малое… Из-под низу слышалось. Как ночь, так ребенок ревет. Мы не могли больше терпеть, вызвали этих самых плотников (они дальние) угостили, заплатили, и они слазили в подполье… и перестало плакать. А если бы не убрали, могло быть последствие опасное.” (АМАЭ, д.1508, л.46-47. Кировская обл., Нагорский р-н, 1986 г.).

Эта насыльная нежить проявляла себя вполне как кикимора: бросала с полок горшки, а с полатей подушки и шубы, плакала “как дитя” и стонала ночами (АМАЭ, д.1416, л.36. Ярославская обл., Пошехонский р-н), а иногда ее так и называли – кикимора (Вятская губ.).121

Эту нежить плотники (а также печники) насылали с помощью ряда предметов, в том числе – пронимальных: в укромном месте под крышей, между бревен или в трубе тайком вставляли битый горшок, горло бутылки или кувшина, полое гусиное перо (иногда со ртутью внутри*) 122 . Это те же предметы, которые в женской обрядовой практике служили оберегом от кикиморы. Плотники использовали их в противоположном значении:

“Я, примерно, порядился, с хозяином договорился, - делится своими профессиональными тайнами потомственный пошехонский плотник. - Он мне подносил маловато (водки. – Т.Щ.). Я – в заруб четверку (бутылку из-под водки емкостью 0,25 л. – Т.Щ.) , выставил горло на улицу. Он бежит к вам: “Ой, нечистая сила!” Я говорю: “Деньги заплатишь – уберу”. Пойдешь, разобьешь горло.” (АМАЭ, д.1416,л.28. Ярославская обл., Пошехонский р-н, 1984 г.).

Цель подобных манипуляций – добиться условленного вознаграждения, выпивки и угощения (по обычаю, хозяева угощали плотников при закладке дома, подъеме матицы, установке конька и т.д.). Иными словами – добиться выполнения хозяевами обычаев и условий договора.

Можно заметить, что и в женской, и в мужской магии горшок без дна, горло бутылки и прочие полые вещи – знаки вредоносной нежити (кикиморы), но используемые с противоположным “знаком”. Для женщин эти полые вещи – оберег, средство отторжения грешниц (нарушительниц норм материнства) и чужаков – обозначение границы “своего” мира (материнства). Для мужчин (пришлых!) – средство наслать нежить: сломать эту границу. Используя пронимальную – бабью - символику, они вступали во временные отношения с бабьим сообществом (как правило, в рассказах о “насланной нежити” описываются именно отношения с женщинами, от которых зависело угощение и которые, как правило, осуществляли расчеты).

* * *

Итак, в женском знахарстве пронимальная символика использовалась как средство отторжения категорий лиц, не принадлежавших к бабьему сообществу:

чужаков (пришельцев, прохожих, дорожных людей, антропологически иных);

грешников и грешниц (нарушителей традиционных брачно-репродуктивных норм);

представителей иных половозрастных групп (стариков, девиц и вековух, мужчин, детей).

На этом последнем остановимся подробнее.