Начало футуризма в России

2. Начало футуризма в России

В России футуризм на первых порах проявился в живописи, а только потом - в литературе. Художественные поиски братьев Д. и Н.Бурлюков, М.Ларионова, Н.Гончаровой, А.Экстер, Н.Кульбина и др. стали как бы предысторией русского футуризма (хотя само слово до 1911 по отношению к явлениям русского искусства не употреблялось).

В марте 1910 в сборнике Студия импрессионистов было напечатано стихотворение тогда почти никому не известного поэта В.Хлебникова Заклятие смехом {О, рассмейтесь смехачи!...), впоследствии ставшее едва ли не визитной карточкой футуризма. Чуть позже вышел сборник Садок судей. Среди авторов - Давид и Николай Бурлюки, Елена Гуро, В.Хлебников, В.Каменский. Звуковое сходство слов "садок" и "судей" сразу обращало на себя внимание. Смысл же названия для непосвященного читателя был невнятен (и потому эпатировал его). Однако авторы "расшифровывали" заглавие так: садок - клетка для содержания животных в неволе, поэты будущего пока загнаны в клетку (садок), но в будущем именно они станут законодателями (судьями) поэтического вкуса. "Главное - все единодушно понимали, - вспоминал В.Каменский, - что суть нашего пришествия не только в книге Садок судей, но в тех огромных затеях будущего, за которое мы энергично взялись в надежде на поддержку армии передовой молодежи". Книга была напечатана на оборотной стороне обоев. По воспоминанием того же В.Каменского (его стихотворением Чюрлю-Журль открывался сборник) книга "с оглушительным грохотом разорвалась... на мирной дряхлой улице литературы". "Обойные поэты", "клоуны", "курам на смех" - так встретила сборник профессиональная критика. Но широкая публика сборника не заметила: он был издан мизерным тиражом, да к тому же не полностью выкуплен из типографии.

3. Кубофутуризм

Зимой 1911 в село Чернянка Нижне-Днепровского уезда Таврической губернии, где проживала семья Бурлюков, в гости в братьям Давиду, Владимиру и Николаю приехал молодой поэт Бенедикт Лившиц - разбирать бумаги гостившего здесь недавно Хлебникова. "На четвертушках, на полулистах, порой просто на обрывках... разбегались во всех направлениях записи самого разного содержания... понимание языка как искусства находило себе красноречивейшее подтверждение в произведениях Хлебникова, с той только потрясающей оговоркой, что процесс, мыслившийся до сих пор, как функция коллективного сознания целого народа, был воплощен в творчестве одного человека... -рассказывал впоследствии Б.Лившиц, оставивший о своем пребывании в Чернянке довольно обширные воспоминания: "Это было непрерывное творческое кипение, обрывавшееся только во сне". "Давид продолжал заниматься сложными композициями, в „пейзажах с несколькими точками зрения", осуществляя на практике свое учение о множественной перспективе... Нежная любовь к материалу, отношение к технике воспроизведения предмета на плоскости как к чему-то имманентному самой сути изображаемого побуждали Бурлюков испытывать свои силы во всех видах живописи - масле, акварели, темпере, от красок переходить к карандашу, заниматься офортом, гравюрой...". Древнегреческое наименование местности, где находилась Чернянка -Гилея - было выбрано для названием литературной группы, в которую кроме Бурлюков и Лившица вошли также Хлебников и В.Каменский. А следующий зимой - 1912 - студент Московского Училища живописи, ваяния и зодчества Д.Бурлюк (к тому времени уже участник нескольких выставок "новой" живописи) и совсем молодой студент того же училища В.Маяковский проводят "памятнейшую ночь": "Разговор.... У Давида -гнев обогатившего современников мастера, у меня - пафос социалиста, знающего неизбежность крушения старья. Родился российский футуризм", - писал Маяковский. Программой российского футуризма, точнее той его группы, которая сначала называла себя "Гилея", а в историю литературы вошла как группа кубофутуристов (почти все поэты-гилейцы - в той или иной степени - были и живописцами, приверженцами кубизма) стали манифесты, опубликованные в сборнике Пощечина общественному вкусу (1912): и Садок судей 7/(1913)

4. Игорь Северянин

Покуда кубофутуристы веселили и бесили Москву, в Петербурге "гремел" Игорь Северянин- , по словам академика М.Л. Гаспарова, "с замечательным слухом и замечательным отсутствием вкуса". Он и объединившиеся вокруг него стихотворцы именовали себя эгофутуристами. Подобно московским собратьям, эгофутуристы не чуждалисьо ткровенной саморекламы и скандальных выходок. В своих литературных декларациях( первые появились в 1912 г.) они воспевали "вселенский эгоизм". Отсюда и название- "эгофутуризм"( еgо в переводе с лат.-"я").

Я гении Игорь Северянин,

Своей победой упоён:

Я повсеградно окрылен!

Я повсесердно утверждён!

И. Северянин. "Эпилог, 1912 г.

Эти строки массовый читатель усвоил гораздо лучше, чем другие северянинские стихи, "лёгкой восторженностью и сухой жизнерадостью" которых восхищался Осип Мандельштам:

На реке форелевой, в северной губернии,

В лодке, сизым вечером, уток не расстреливай:

Благостны осенние отблески вечерние

В северной губернии, на реке форелевой.

На реке форелевой в трепетной осиновке

Хорошо мечтается под крутыми вёслами.

Вечереет холодно. Зябко спят малиновки.

скачет лодка скользкая камышами рослыми.

На отложье берега лён расцвёл мимозами,

А форели шустрятся в речке грациозами.

"Нареке форелевой", 1911 г.

Каждая футуристическая группировка( кроме кубо- и эгофутуристов существовали ещё и другие) считала себя единственной выразительницей подлинного футуризма, а всех остальных- самозванцами. Однако "общий враг"- мещанство и сторонники классического искусства- иногда заставлял их объединяться. Так, ободрённые шумихой, поднятой вокруг "Пощёчины общественному вкусу", кубофутуристы для закрепления успеха решили устроить грандиозные гастроли по городам и весям России вместе с недавним заклятым врагом Игорем Северяниным и поэтами его группы. Выступая в провинции, они с наслаждением издевались над оробевшей публикой, словно рассчитываясь с ней за годы собственного прозябания и унижения. О степени запуганности провинциальных жителей выходками смутьянов-футуристов красноречиво свидетельствует заметка в газете "Киевская мысль": "Вчера состоялось первое выступление знаменитых футуристов: Бурлюка, Каменского, Маяковского. Присутствовали: генерал-губернатор, обер- полицмейстер, 8 приставов, 16 помощников приставов, 25 околоточных надзирателей, 60 городовых внутри театра и 50 конных возле театра".

Новаторство футуристов оригинально, но лишено, как правило, здравого смысла. Так, в одной из деклараций футуристов в качестве "задач новой поэзии" перечислены следующие "постулаты":

1. Установление различий между творцом и соглядатаем.

2. Борьба с механичностью и временностью.

3. Расширение оценки прекрасного за пределы сознания (принцип относительности).

4. Принятие теории познания как критерия.

5.  Единение так называемого "материала" и многое другое.

Конечно, нельзя ставить знак равенства между теоретическими положениями футуристов в их коллективных декларациях и поэтической практикой каждого из поэтов в отдельности. Они сами указывали, что к реализации своего главного лозунга - "самовитго слова" - т.е. они шли "различными путями".

Футуристы демонстрировали свою беззаботность по части идей, выступали за освобождение поэтического слова от идейности; но это вовсе не мешало тому, что каждый поэт-футурист выражал свои вполне определенные идеи.

Если взять два крайних полюса футуризма - Северянина и Маяковского, то легко себе представить, насколько была широка амплитуда идейных колебаний внутри этого течения. Но и это еще не раскрывает всей глубины идейных противоречий футуризма. Отрицание города и капиталистической цивилизации у Хлебникова принимало совершенно иные формы, нежели, например, у Каменского. У раннего Хлебникова мы видим ярко выраженные славянофильские тенденции, тогда как Каменский противопоставляет городу старую Русь, тяготеет к крестьянскому фольклору. Тяготение к фольклору можно отыскать, у Хлебникова и у Крученых, но у них это значительно менее отчетливо выражено и вовсе не определяет главного направления их творчества в ранний период. Антиурбанизм Хлебникова сказался во всей его поэтике; в его "зауми" мы видим стремление возродить старорусские языковые формы, воскресить архаические обороты. Вот характерное четверостишие из поэмы Хлебникова "Война - смерть":

Немотичей и немичей

Зовет взыскующий сущел

Но новым грохотом мечей

Ему ответит будущел.

Хлебников призывает ради поиска языковых форм уйти в средневековье, в глубь русской истории, перешагнуть через XIX век, нарушивший самобытность русского языка. "Мы оскорблены искажением русских глаголов переводными значениями, - пишет он в одном из своих манифестов в 1914 году. - Мы требуем раскрыть пушкинские плотины и сваи Толстого для водопадов и потоков черногорских сторон русского языка". Поэтическое славянофильство Хлебникова органически чуждо Маяковскому, отразившему в своем раннем творчестве содержание и темп современной городской жизни. Но Маяковский в то же время осуждает хозяев современного города, протестует против капитализма, коверкающего и уродующего человеческую личность.

Начиная с 1913 г. на литературной сцене появилось новое поколение футуристов. Наибольшую известность среди них приобрели Борис Пастернак и Николай Асеев. В 1914 г. они вместе с Сергеем Бобровым Божидаром (Богданом Гордеевым) создали группу " Центрифуга". Но и футуристы "первого призыва" творческой активности не ослабили.

Алексей Кручёных совместно с группой художников выпускал многочисленные футуристические буклеты и книжки. Маяковский, по его собственному признанию, именно в 1914 г. почувствовал себя мастером: "Могу овладеть темой". А Хлебников в 1913 г. написал одну из лучших своих поэм- "Сельская дружба".

В марте 1914 г. усилиями Давида Бурлюка вышел "Первый журнал русских футуристов", объединивший участников почти всех футуристических группировок.

В хрестоматии, подготовленной научными сотрудниками ИМЛИ имени Горького, представлены основные русские футуристические группировки, а также воспоминания о них современников. Материалы расположены по принципу "от теории к практике", то есть сначала даны манифесты и критические статьи каждого футуристического объединения, а потом художественные произведения - только таким образом может быть логично представлен период искусства, когда для занятия художественной практикой необходимо было предопределить ей теоретическую базу.

Составителями перечислены все существовавшие с 1909 по 1919 г.г. футуристические литобъединения, начиная от эгофутуристов и кубофутуристов с прилегающим к ним художническим "Союзом молодежи" и заканчивая "временными" (с ударением на первом слоге) поэтическими группами "Мезонин поэзии", "Центрифуга" и "Леторей" - все они потом либо слились с кубофутуристами, либо просто "растворились".

Футуристов невозможно себе представить без критики всего предыдущего литературного процесса, а для большинства из них "программные опусы" были важнее самого творчества. Но в принципе - полное отрицание литературы прошлого и представление "пред увядающим миром нового всего" - были в истории литературы далеко не новы. Можно вспомнить первого русского футуриста и "ломателя" поэтического ритма Гаврилу Романовича Державина, у которого, неожиданно для самого себя, много позаимствовал "гилеец", а потом и РАППовец, Маяковский. Или романтиков начала XIX века, поставивших себе целью отрицание канонов классицизма и возвращение к глубоко народному мифотворчеству и сакральным словообразам. Ну а самыми близкими по времени предшественниками русского футуризма были все-таки иностранцы -французские "проклятые поэты" и итальянские футуристы во главе с Филиппо Томмазо Маринетти, провозглашавшим поэтический милитаризм и патриотизм. Однако отечественный футуризм, "завязавшись" там, все же стал принципиально русским явлением. Недаром Александр Блок, "наблюдатель со стороны", оценивал его таким образом: "Он <футуризм> отразил в своем туманном зеркале своеобразный веселый ужас, который сидит в русской душе и о котором многие "прозорливые" и очень умные люди не догадывались. <"Акмеизм" же> ровно ничего в себе не отразил, ибо не носил в себе никаких родимых "бурь и натисков...". С полным правом можно говорить, что русские новаторы позаимствовали у итальянцев лишь часть урбанизма (Маяковский, Шершеневич и Константин Большаков - единственные трое - утверждали будущий космополитизм литературы с параллельным развитием в настоящем, но и они не отказывались от исконно русских свойств движения и отрицали его преемственность от итальянского). И, конечно, внешний, "акционный" смысл - эпатаж.

Во-первых, шокирующий общественность внешний вид кубофутуристов -желтые кофты, розовые сюртуки, пучки редиски в петлицах и раскрашенные неведомыми знаками лица. Или фиолетовый плащ и серебристый бархатный берет "короля Поэтов", эгофутуриста Игоря Северянина.

Во-вторых, распространение своих сборников по "листовочному" принципу: братья Бурлюки однажды с весьма благочестивым видом пришли на "мистико-символистское" собрание Вяч.Иванова, и после их посещения каждый член Общества с недоумением вынимал из кармана первую футуристическую книгу "Садок судей", вызвавшую эффект разорвавшейся хлопушки; а Велимир Хлебников с невинным видом сновал по залам ресторанов и раскладывал на столах "Пощечину общественному вкусу" в качестве обеденного меню.

В-третьих, знаменитые публичные чтения и спектакли футуристов, начинавшиеся словами типа: "Скучно... уходите!", а когда зрители вызывали на бис автора, администратор арендованного зала обычно отвечал: "Его увезли в сумасшедший дом"...

А вот знаменитая эпатажно-принципиальная фраза из "Пощечины...": "Сбросить Пушкина и проч. с Корабля современности", имеющая вроде бы явный и безусловный смысл, трактовалась ее же автором, Хлебниковым, несколько по-иному: "Будетлянин - это Пушкин в освещении мировой войны, в плаще нового столетия, учащий праву столетия смеяться над Пушкиным XIX века" и переходила уже в неэпатаж.

Полные рифмы были окончательно заношены и "застираны" - им на смену пришли ассонансы и звуковые намеки. "Мы за то, чтобы рифма была не кол, а укол," - говаривал Крученых. Футуристы "раздвигали" ритм, придумывали слова, долженствующие "привести за собой" новый мировой язык. Да что там слова - все состояние мира нужно было менять! Поэтому и была так активно воспринята ими революция - кубофутуристы, "коллективисты" верили в скорый приход нового, Духовного, мира после перемен социальных... "Мы - правительство Земного Шара!" - писал Велимир Хлебников на каждом листке со своими стихами. Все это было так ново, так свежо, и потому весело. Но в то же время - глубоко серьезно, потому что футуризм - это и есть сам фактор перемены. Футуризм, воплотившийся в жизнь, автоматически перестает быть футуризмом. Именно в этом его болезненность, но в то же время и здоровый, "новый дух", способный уничтожить загнившую, изжившую себя старость... Как писал Вадим Шершеневич: "Если течение предшествует социальным катастрофам, то оно входит в историю литературы как веха. Если последует за социальной переменой и просто резонирует, - то такое течение также входит в историю, но под кличкой эпигонства.<...> Искусство само должно вызывать и вызывает потрясение". "Движением перемен" являлся, конечно, только коллективистский кубофутуризм. Так называемые эгофутуристы -единоличники, в принципе были лишь тайными и крайне "декадентскими" последователями символистов. Да и вообще, "эгоисты", по принципу своему, никогда не смогут создать движения, которое полагает совместность устремлений. Просто временно проникся идеями "эгоистических перемен" единственно хороший среди так называемых эгофутуристов, самовлюбленный и идейный поэт Игорь Северянин. А вскорости наигрался в "короля поэтов" и быстренько сочинил "Эпилог эгофутуризма". И, кстати, потом продолжал писать стихи, но отнюдь не эстетские, а вполне в традициях XIX века. Кубофутуристы посчитали, что Северянин испугался их Стихий, но он никогда и не пытался "влиться" в них своей "вселенскою душою" - просто в его случае футуризм явился неким увлечением. Кстати, как и у большинства.

В ряды кубофутуристов входили не только литераторы, но и художники -сама приставка "кубо" - от кубизма. Вследствие этого сотрудничества был порожден сверхважный жанр "визуальной литературы" - передача почерком, художественным воспроизведением слова на листе соответствующего настроения. То есть превращение читателя в зрителя. "Точка, линия и поверхность суть элементы пространственных форм. Простейший элемент пространства есть точка. След ее - есть линия. След линии - поверхность" (Давид Бурлюк). Кроме линии, в живописи появилась поверхность, и футуристы-кубисты взялись за прямое исследование ее фактуры. Конечно, в одном направлении такой состав гениев долго работать не мог - "Союз молодежи", художественное направление футуризма, быстро распался на "аналитический реализм" Павла Филонова, "супрематизм" Казимира Малевича, "расширенное смотрение" Михаила Матюшина... Да и поэты-футуристы, несмотря на общность предъявленных манифестов, безусловно различались творческими исканиями и глубиной. Бездарности пользовались одним лишь эпатажем, а истинные поэты со временем "переросли" существующее движение и остались в литературном процессе конкретными личностями - по-другому и быть не могло.

Футуризм, несмотря на свой скорый распад, продолжал оказывать влияние на весь последующий XX век. Например, он ожил в так называемом русском авангарде, литературе современных национал-большевиков. Постмодернизм также непредставим без "футуристического прошлого" -это авангардная форма с отрывочным приведением реализма, построенная на принципе узнавания. Ну и конечно, "визуальная" литература породила целые жанры - анимационные и виртуальные.

Когда-то Николай Гумилев, также сторонний наблюдатель, написал, исследуя футуризм: "Мы присутствуем при новом вторжении варваров, сильных своею талантливостью и ужасных своею небрезгливостью. Только будущее покажет, "германцы" ли это, или... гунны, от которых не останется и следа". Футуризм явно оставил свой след, судя по появлению его "рыкающего Парнаса" в последующих культурных периодах.