Трансформация темпоральности как характеристика повседневной жизни современного человека

2.2 Трансформация темпоральности как характеристика повседневной жизни современного человека

Одним из важнейших конституирующих элементов повседневности является темпоральность. В философии под темпоральностью (от англ. tempora – временные особенности) понимается «временная сущность явлений, порождённая динамикой их особенного движения, в отличие от тех временных характеристик, которые определяются отношением движения данного явления к историческим, астрономическим, биологическим, физическим и другим временным координатам». Безусловно, повседневность всегда воспринимается человеком сквозь призму времени, ведь она возникает в ходе возобновляющихся человеческих действий, коммуникаций, в ходе рекурсивных реализаций порождающих практических схем. Повседневная реальность – это мир нашего совместного смысла, рождающегося в последовательных соотносимых друг с другом действиях. Поэтому эта реальность не может существовать вне времени [17, с. 110–116]. Причём если жизнь отдельного человека конечна и необратима, то повседневность как сфера человеческого опыта конституируется многократной повторяемостью. Э. Гидденс указывает, что протяжённость повседневной жизни проявляется аналогично тому, что К. Леви-Стросс называет «обратимым временем». События повседневной жизни нельзя характеризовать односторонним потоком движения времени. Понятия «социальное воспроизводство», «рекурсивность» и т.п. отражают повторяющийся характер повседневной жизни, общепринятые практики которой формируются в терминах пересечения преходящих (но непрерывно возвращающихся) дней и времён года [32, с. 82].

Общеизвестно, что понятие времени является фундаментальной философской категорией и, вместе с тем, одним из важнейших понятий естествознания. Условно можно выделить два типа времени: «количественное» – измеряющееся часами, месяцами, годами, то есть физическое время, и «качественное», социальное, которое регулируется обществом. П. Штомпка утверждает, что «время, как и пространство, являются универсальным контекстом социальной жизни» [150, с. 67–83]. Повседневность ритмизуется событиями и имеет сложную темпоральную структуру: события большей длительности парадоксальным образом включают в себя события меньшей длительности, но при этом остаются чем-то целостным. Каждое событие имеет место в пространстве-времени, сформированном предшествующими событиями, однако время повседневности – это всегда «настоящее» время: ведь жизнь человека реализуется в настоящем, какие бы ни были у него надежды, верования, воспоминания, традиции. Человеческая деятельность содержит в себе и память о прошлом, и цель (нацеленность в будущее), но осуществляется всегда только в настоящем.

Темпоральная структура повседневности исторична, она определяется особенностями культуры. В работах К. Леви-Стросса, М. Элиаде, Дж. Витроу представлен достаточно подробный анализ восприятия пространства и времени в традиционных обществах [4, 181]. Здесь время привязано к природному циклу смены времён года и имеет циклическую, замкнутую структуру: всё возвращается на круги своя. Само представление о времени и пространстве для архаичного человека неразделимо: времени как абстрактной категории не существует, время измеряется пространством. Временной промежуток должен всегда иметь некий пространственный или материальный эквивалент (когда сотрётся трое сапог, когда скот сменит три пастбища, когда листья пожелтеют, когда солнце коснётся гор) [77]. Н. Трифт пишет, что время в древних обществах было понятием неопределённым: некоторые значительные события (религиозные празднества, ярмарки, приход нового времени года) становились временными вехами, между которыми проходила большая часть повседневной жизни, не имеющей точной временной разметки [178].

Известный медиевист А.Я. Гуревич, сравнивая отношение ко времени в традиционных и буржуазных обществах, отмечает, что традиционные общества не знают утилитарной и инструментальной ценности времени и в этом смысле безразличны к нему, не ценят его именно в качестве потребляемого и практически используемого объекта. Однако они проявляют ко времени собственный интерес, вкладывая в него собственные ценности и смысл [42]. Как отмечает Н.Н. Зарубина, конструкт времени в традиционных обществах оказывался производным от имманентных свойств природного окружения и бытия человека, поэтому время рассматривалось как сакральная, неизменная, стабильная составляющая, неотделимая и неотчуждаемая от человека [55, с. 52]. Время в традиционных обществах – это «время-господин», которое управляло человеком и господствовало над ним [159, с. 181]. Время не делилось на абстрактные и универсальные отрезки, было цикличным: прошлое, настоящее и будущее в сознании людей сосуществовали и обладали одинаковой онтологической реальностью.

Разрушение мифологической цикличности времени ряд исследователей связывают с распространением библейского представления о линейности его развития: время берёт своё начало от сотворения мира и имеет возможный конец в виде апокалипсиса. Для верующего человека это породило особую структуру индивидуального восприятия времени: оно делилось на два несоизмеримо разных отрезка. Первый – время земного бытия, мизерный по сравнению с последующей небесной жизнью, представлялся как испытание, в результате которого определялось, достоин человек вечных мук или же вечного блаженства [97, с. 181].

По мере становления буржуазного общества возникает потребность в абстрактном, точном и непространственном измерении времени, что было продиктовано потребностью в синхронизации действий значительного количества людей, работающих на промышленных предприятиях. Формируется представление о рациональном использовании времени, поскольку «время – деньги», необходимо точно знать, сколько времени затрачено на производство продукта. Возникает потребность объективного, не связанного с естественными ритмами человеческой жизни или природными циклами измерения времени с помощью определённых временных отрезков. Эти отрезки – сутки, часы, затем минуты, в необратимом движении и ритмичной смене задавали объективную, отчуждённую от человека регулярность. Появление часов на городских башнях в XIII – XV вв. обеспечило универсализацию этой регулярности [55, с. 54]. Позднее появляются наручные часы, которые, например, в Великобритании становятся обычной вещью к 1790-м гг. [136, с. 102]. Их распространение началось, по словам английского историка Э.П. Томпсона, «именно в тот самый момент, когда индустриальная революция потребовала большей синхронизации труда» [136, с. 102].

Так, по мере становления индустриального общества происходит процесс постепенного перехода от очеловеченного, проживаемого, конкретного и локального времени естественного цикла к объективному, разделённому на абстрактные и универсальные промежутки времени массового производства и рынка. Время начинает осознаваться не как объективная данность, имманентное свойство бытия, а как ценность, обретаемая личностью, принадлежащая ей и сознательно используемая. Время, проведённое не в рациональной деятельности, воспринимается как потраченное впустую. В индустриальном обществе время рассматривается как линейное и необратимое, разрушается цикличность, связанная с временами года, однако возникает в некотором роде новая, школьно-заводская цикличность. Время работы сменялось временем досуга, будни – выходными, за авансом следовала зарплата, а также ежегодный отпуск, рождественская премия и гарантированное повышение по службе за выслугу лет. Синхронизация и пунктуальность становятся важнейшими характеристиками человеческой деятельности и пронизывают всю повседневность. Рабочий день на фабриках и занятия в школах начинались в строго определённое время. Продолжительность работ была рассчитана по времени и разбита на последовательные этапы, измеренные с точностью до долей секунды. Учебный год в школах начинался и заканчивался в строго определённое время. В госпиталях одновременно будили пациентов и т.п.

В современном обществе, как отмечает М. Кастельс, ещё продолжает доминировать «часовое», механическое, линейное время [72, с. 402]. Таковым его по-прежнему воспринимают многие люди, так оно характеризуется и многими исследователями повседневности. Например, Е.В. Золотухина-Аболина пишет: «Повседневный мир – это мир однонаправленного времени и трёхмерного пространства. Однонаправленность времени означает совершенно конкретный порядок жизни. Согласно этому порядку, прошлое мгновенно утекает безвозвратно и восстановить его, чтобы прожить заново, невозможно» [59, с. 39]. Однако под влиянием развития высоких технологий в современном обществе формируется новая темпоральность, проявляющаяся во всём спектре человеческого опыта. Трансформации представлений о времени в современном обществе стали предметом анализа ряда исследователей: Г. Дебора [46], Э. Гидденса [32], М. Кастельса [72], З. Баумана [10], Ж. Бодрийяра [18] и др. Как указывает М. Кастельс, «…мы не просто становимся свидетелями релятивизации времени в соответствии с социальными контекстами или (как альтернативной возможности) возвращения к временной обратимости, такой, как если бы реальность можно было бы полностью заключить в циклические мифы. Трансформация же более масштабна: это смешивание времён для создания вечной вселенной, не саморасширяющейся, но самоподдерживаемой, не циклической, но случайной, не рекурсивной, но инкурсивной (incursive): вневременное время, использующее технологию для того, чтобы избавиться от контекстов своего существования и избирательно присваивать любую ценность, которую мог бы предложить каждый контекст вечно-настоящему» [72, с. 402].

Развитие информационно-коммуникационных технологий вносит, по мнению М. Кастельса, двоякий вклад в преобразование времени в обществе, оно приводит к формированию одновременности и вневременности [72, с. 429]. С одной стороны, указывает он, моментальное распространение информации по всему земному шару, прямые репортажи с места происшествий обеспечивают беспрецедентную темпоральную мгновенность социальным и культурным событиям. Кроме того, опосредованные компьютерами коммуникации делают возможным диалог в реальном времени, объединяя людей по интересам в интерактивной многосторонней телеконференции («чате»). С другой – смешение времён в СМИ, происходящее внутри одного и того же канала связи и по выбору зрителя/участника взаимодействия, создаёт временной коллаж, в котором не только смешиваются жанры, но и их временная развёртка превращается в плоский синхронный горизонт без начала, без конца и без какой-либо последовательности. То есть современная культура, делает вывод М. Кастельс, «…есть одновременно и культура вечного, и культура эфемерного. Вечного – потому, что она охватывает всю последовательность культурных выражений. Эфемерного – потому, что всякая организация, всякое специфическое упорядочение зависят от контекста и цели, ради достижения которой данный культурный конструкт требуется. Мы находимся не в культуре цикличности, а во вселенной недифференцированной темпоральности культурных выражений» [72, с. 429–431].

Формирующуюся темпоральность информационного общества М. Кастельс называет «вневременным временем», возникновение которого обусловлено систематической пертурбацией в порядке следования явлений, происходящих в сетевом обществе [72, с. 431]. Эта пертурбация может принимать форму сжатия временных промежутков между событиями, нацеленного на мгновенность, или же случайных разрывов в последовательности событий. Устранение очерёдности создаёт недифференцированное время, которое равнозначно вечности.

Наиболее существенной характеристикой темпоральности настоящего времени является то, что общество перестаёт жить по единым социальным часам, и в нём исчезает солидаристическое понимание времени. Получают распространение негеометрические, в том числе компьютерные модели времени [3, 107, 123, с. 62–69]. Учёные из Международного общества по изучению времени отмечают, что время является составным и представляет собой иерархию всё более и более сложных временных протяжённостей [134, с. 74]. Событийность повседневности тесно связана с нелинейностью времени, с тем, что в математике называют дробной размерностью и описывают в рамках фрактального подхода.

Представление о фракталах ввёл в науку сотрудник исследовательского центра корпорации IBM Б. Мандельброт, опубликовавший в 1983 г. книгу «Фрактальная геометрия природы». Выделенные и построенные им математические объекты характеризовались необычным даже для математики свойством. Если привычные геометрические образы (одномерные линии, двумерные поверхности и т.п.) обладали целочисленной размерностью, то для новых геометрических фигур была характерна дробная размерность. Такая размерность позволила весьма точно описывать очень изломанные линии, вроде тех, которыми описывается цепочка фиордов вдоль морского берега. Отсюда и термин «фрактал», подсвеченный первичным смыслом латинского слова fractus – «ломать, разбивать» [83, с. 121, 111; с. 67–84]. Главным для фракталов в универсальном научном значении оказалось то, что при внешне очень сложном виде они, по сути дела, чрезвычайно просты, так как представляют собой множество одинаковых по структуре составляющих элементов, отличающихся между собой главным образом масштабом. О таких фигурах часто говорят, что они обладают «масштабным подобием» или «масштабной инвариантностью». Это означает, что если у фрактала увеличить масштаб, так, чтобы стали видны его очень мелкие детали, то эти детали будут иметь такую же конфигурацию, что и самые крупные элементы, которые видны в структуре фрактала изначально. Данная особенность хорошо просматривается при сопоставлении нескольких карт разного масштаба, представляющих контуры одной и той же береговой черты. Если берег на крупномасштабной карте имеет ломаный характер, то, перейдя к очень мелкомасштабной карте отдельного участка этого берега, мы вновь увидим совершенно однородную картину изгибов берега. Таким образом, фрактал – это разномасштабность одного и того же, которая не имеет точной количественной характеристики (размера), но обладает относительным постоянством соотношений и соразмерностей. Фрактал является объединяющим элементом макро- и микромира [48, с. 24]. Именно принцип фрактальности выступает в настоящее время ведущим принципом темпоральности. Фрактальный подход позволяет не только по-новому осмыслить феномен времени, но и наглядно демонстрирует сложность повседневной жизни, которая не укладывается в чёткую, логически непротиворечивую схему. Несмотря на то, что во все времена люди пытались организовать и структурировать свою жизнь, идеальная упорядоченность повседневности невозможна, ведь именно неупорядоченность и является источником развития. Существенными характеристиками темпоральности являются нелинейность, разупорядочивание, размывание биологической и социальной ритмичности в привычном понимании этого слова, десинхронизация, уплотнение времени. Рассмотрим эти и другие характеристики темпоральности более подробно.

Временные трансформации повседневности многоплановы. Д. Харвей пишет о процессе сжатия (компрессии) временных дистанций [169]. «Сжатие времени» является обратной стороной сжатия пространства. Сокращается время, которое требовалось для совершения сложных пространственных действий. Соответственно, каждая единица времени уплотняется, наполняется количеством деятельности, многократно превышающим то, которое можно было совершить прежде. Уплотнение времени, свойственное повседневности современного человека, можно отчётливо увидеть на примере детей, которые как само собой разумеющееся воспринимают доступ к компьютерам, пультам дистанционного управления, Интернету, электронной почте, пейджерам, сотовым телефонам, mp3-плейерам, CD, DVD, видеоиграм и цифровым камерам. Для них понятие времени и расстояния значит очень мало. Они получают всё больше и больше за меньший и меньший срок, им скучно иметь дело с тем, что они считают медленным [137, с. 86]. О происходящем уплотнении времени ярко свидетельствуют и возникшие в крупных мегаполисах компании, специализирующиеся на «скоростных свиданиях», длящихся от трёх до семи минут. После таких свиданий каждый клиент заполняет формуляр, указывая, желает ли он или она продолжать свидания (возможно уже не столь скоротечные) с тем же партнёром. Ещё более спрессованным является время в Интернете, где пользователи, как правило, уходят с сайта, если он не запустился за восемь секунд [137, с. 86–87].

Когда время становится решающим условием совершения множества других событий, следующих за определённым действием, ценность времени значительно возрастает [99, с. 208]. Люди в настоящее время живут в условиях таких сверхскоростей, что старинное правило «время – деньги» требует пересмотра. Сегодня каждый период времени стоит дороже, чем предыдущий, поскольку, если не на практике, то, по крайней мере, теоретически за это время можно создать больше богатства. Время становится более ценным ресурсом, чем труд. В высокотехнологичных отраслях производства ныне исчезает чёткая регламентация трудового времени. Если в индустриальном обществе господствовал жёсткий хронометраж: человеку предписывалось работать и отдыхать строго определённое время, производить за определённый интервал времени определённое количество трудовых операций, то сейчас от работника требуют самостоятельно управлять собственным временем в гибком режиме. Все большее распространение приобретает сдельно-проектный способ работы, а не присутственный. Как говорил основатель компании «Сони» Акио Морита, «я могу приказать рабочему прийти на работу в семь утра и работать производительно. Но разве я могу велеть, чтобы ровно в семь моему инженеру пришла в голову удачная мысль?» [137, с. 89–90]. Гибкость рабочего графика приводит к тому, что рабочее время и даже трудовая деятельность как таковая могут потерять своё главенствующее положение в структуре повседневности. Уже сейчас существенной особенностью трудовой деятельности становится краткосрочная занятость работников. Как отмечают ведущие специалисты в области менеджмента, в настоящее время приходит конец пожизненному или стабильному найму в крупных корпорациях, уже наметился переход к работе по краткосрочным, сиюминутным контрактам либо вообще без таковых [113, с. 239].

Для характеристики ситуации на современном рынке труда исследователи используют такой термин, как прекаризация (от фр. precarite, англ. precarity, ит. рrecarieta, – шаткость, непрочность, ненадёжность), обозначающий распространение многообразных форм неустойчивой занятости: временной, неполной, негарантированной [86, с. 39]. Остроту и масштабы проблемы прекариата ярко высветили массовые волнения во Франции в марте 2006 г. Попытка правительства расширить доступ молодёжи на рынок труда ценой узаконенного права хозяина увольнять работника без объяснения причин в течение первых двух лет, вызвала настоящий бунт представителей молодого поколения. В целом, доля занятых в разных видах негарантированного найма не так уж и велика: в европейских странах она составляет 12–16 %, в США – чуть больше 8 % (20 %, если добавить занимающих временно-сезонные рабочие места). Однако вызывает озабоченность тот факт, что распространение временных форм занятости впервые в массовом порядке затронуло средний класс, в том числе его продвинутые слои: персонал радиотелевизионных компаний, издательств, научных центров, вузов, консалтинговых агентств. Чередование периодов занятости и безработицы, работы по найму и принудительного отдыха, постоянная угроза «застрять» в прекариате – всё это дестабилизирует повседневность, усложняет выработку жизненных планов. В связи с этим Элвин и Хейди Тоффлер говорят о наступлении ad-hoc-кратии (от лат. ad-hoc – для данного случая) – сдвигу от постоянных или долговременных организационных форматов к одноразовым, кратковременным [137, с. 94].

По мере того как более гибким становится график оплачиваемой работы, всё более разнообразным становится и распределение свободного времени. Поскольку всё меньше людей ведёт размеренную жизнь, работает строго по расписанию, из повседневной жизни практически полностью исчезают такие ритуалы, как семейный обед или ужин. Телевизор, благодаря записывающим устройствам, люди также уже почти не смотрят одновременно с другими. Жизненные графики настолько индивидуализировались, что члены семьи и друзья почти не встречаются лицом к лицу, существенной характеристикой темпоральности становится асинхронность деятельности. Проблему синхронизации рассматривают в своей работе «Революционное богатство» Э. Тоффлер и Х. Тоффлер [137, с. 51–96]. Они указывают, что синхронизация действий обеспечивает высокий уровень предсказуемости, которая необходима для функционирования индивидов в социальных системах: «В идеально синхронизированном мире друзья никогда не опаздывают на встречу, яичница никогда не подаётся на завтрак остывшей и дети всегда вовремя возвращаются домой из школы. Более того, товарное производство отлажено так, что всякие издержки, включая стоимость хранения, обслуживания, управления перевозками, сведены к нулю. Что самое замечательное – любое собрание начинается и заканчивается вовремя» [137, с. 68]. Итак, плюсы синхронизации очевидны, однако идеальная синхронизация, удерживающая ключевые переменные в фиксированном соотношении, делает любую систему негибкой, инерционной и невосприимчивой к инновациям. Временная согласованность должна сочетаться с некоторой долей десинхронизации. Кроме того, «скрытый парадокс закона временных рассогласований заключается в том, что чем большая синхронизация достигается на одном уровне системы, тем большая десинхронизация происходит на других» [137, с. 73]. Элвин и Хейди Тоффлер пишут, что отношения современного человека со временем становятся всё более нерегулярными. Индивид освобождается от тюремной жёсткости и упорядоченности индустриального века, но тем самым увеличивается непредсказуемость [137, с. 91].

О росте асинхронности свидетельствует тот факт, что пунктуальность в современном обществе, особенно у молодого поколения, перестаёт цениться. Более того, молодые люди часто рассматривают пунктуальность как посягательство на свою свободу и креативность. Сегодня аналитики утверждают, что распространение сотовых телефонов породило более снисходительное отношение к необязательности – ведь всегда можно успеть позвонить заранее и извиниться за опоздание [120, с. 28]. Возможность принимать решения на месте позволила молодёжи не подчинять свою жизнь жёстко установленным временным рамкам, как привыкли поступать люди старшего поколения. С помощью мобильного телефона всегда имеется возможность перепланировать расписание повседневных дел. Это позволяет людям приспосабливаться к оперативным краткосрочным изменениям в обстоятельствах или к субъективным предпочтениям. Б.С. Гладарев пишет, что постоянное перепланирование становится привычной тканью повседневного взаимодействия, которое всё больше превращается из взаимодействия в координацию, в процесс перманентного сопоставления своего распорядка с планами других людей [34, с. 45]. К схожим результатам приходят Р. Линк и Б. Иттри: «С использованием мобильных систем становится необязательной необходимость договариваться, чтобы встретиться в определённое время в определённом месте. Скорее, такие встречи могут регулироваться в зависимости от необходимости» [171]. Таким образом, мобильная связь позволяет значительно упростить координацию действий индивидов, что приводит к падению значения пунктуальности.

На смену линейности времени в современном обществе, с точки зрения автора концепции «общества спектакля» Г. Дебора, приходит псевдоциклическое зрелищное время, которое одновременно является и временем потребления образов (рекламы, массовой культуры и т.п.), и образом потребления времени (чередования труда и досуга, рабочего времени и отпуска, зрелища в ожидании зрелища и т.п.). Обретённая в эпоху классического модерна история как время народа и время индивидуальной биографии отчуждается сначала в абстрактное «товарное» время производства, а затем в «зрелищное время» общества спектакля, где образы опосредуют социальные связи и вся полнота товарного мира предстаёт перед потребителем сразу, как всеобщая эквивалентность того, чем общество может быть. Время спектакля является псевдоциклическим, поскольку сам человек становится неподвижным зрителем разыгрываемого перед ним зрелища: «Тогда как циклическое время было временем неподвижной иллюзии, переживаемой реально, время зрелищное является феноменом трансформирующейся реальности, переживаемым иллюзорно» [46, с. 89]. Здесь уже нет логики и детерминации процесса развёртывания жизни, будь то индивидуальная биография или общая история, ибо общество спектакля ориентировано на «продажу “полностью экипированных” блоков времени, каждый из которых представляет собой единый унифицированный товар» [46, c. 88]. Единое время распадается на несвязанные повествования, повторение которых диктуется не смыслом, которым наделено время, подобно цикличности возврата особо значимых событий в жизни традиционных обществ, а внешней логикой спектакля, основанной на равнозначности и взаимозаменимости удовлетворённых потребностей, получаемой информации и т.д. Все события, свидетелем которых становится зритель «спектакля», оказываются лишь чередой «неподтверждённых рассказов, неконтролируемых статистических данных, неправдоподобных объяснений и невразумительных размышлений, … отстраняемых на мифологическую дистанцию» [46, с. 128].

По мнению Н.Н. Зарубиной, особенностью современного общества является «тотальное отчуждение времени»: люди стремятся это не принадлежащее им время сжать, «убить», изгнать из своей жизни [55, с. 60]. Причём стремление к сжатию времени носит амбивалентный характер: преуспевающим людям всегда не хватает времени. Они стремятся уплотнить его, чтобы произвести в единицу как можно больше полезных и плодоносных действий. И чем за меньший промежуток времени получена максимальная денежная прибыль, тем выше и социальная ценность этого времени. Время аутсайдеров ничего или почти ничего не стоит, они страдают от избытка времени, которое не приносит плодов в виде денежной прибыли, и поэтому тоже стремятся сжать и уплотнить время, чтобы создавалась видимость его большей продуктивности. Избыточное социальное время как раз и расходуется как псевдоциклическое время «спектакля», время зрелищ и разнообразных форм потребления, которые являются способом заполнить избыточное время, придать ему видимость содержательности. Как подчёркивает Г. Дебор, «спектакль» есть не что иное, как «смысл целостной практики определённой социально-экономической формации, её способ распределения времени» [46, с. 25].

Ещё один происходящий сейчас временной сдвиг – это переход от периодических к непрерывным операциям. Появляется даже особый термин – «двадцатичетырёхчасовое общество» (twenty-four-hour society) – общество, которое работает непрерывно. Его появление обусловлено тем, что экономический круговорот становится непрерывным: начинается в Сиднее, Сингапуре, Токио и движется потом к Москве, Франкфурту, Парижу, Амстердаму, Лондону, Нью-Йорку, Сан-Франциско, возвращаясь снова в Сидней. И люди, работающие в экономической и особенно финансовой сфере, вынуждены строить свой график по этому круглосуточному принципу [56, с. 36]. Начавшись в сфере международных финансов, становление «двадцатичетырёхчасового общества» затронуло и сферу повседневности. Это наиболее заметно на примере быстро распространяющегося графика ежедневной круглосуточной работы (24 часа 7 дней в неделю), который вводится повсюду – от отелей до газетных типографий. В крупных городах уже сейчас существуют целые кварталы, где располагаются круглосуточно работающие учреждения: от кафе и ресторанов до офисов адвокатов и дантистов. Беспрерывное сервисное обслуживание создаёт возможность для каждого человека составить собственный «жизненный график», персонализировать время.

Итак, в настоящее время происходит рост десинхронизации в деятельности индивидов, возрастают противоречия между синхронизацией и десинхронизацией, расширяются возможности произвольного деления времени, ослабляется зависимость между производительностью и затраченным временем, происходит удорожание каждого последующего отрезка времени по сравнению с предыдущим, индивид приобретает способность контролировать всё более короткие и более длительные периоды времени. Однако происходящие трансформации темпоральности, как и иные трансформации повседневности под влиянием высоких технологий, затрагивают в настоящее время меньшинство населения земного шара. В то время, когда одни индивиды приобретают возможности свободно оперировать временем и расстоянием, другие по-прежнему живут в условиях цикличного времени природных ритмов или линейного времени индустриальной эпохи. Многообразие темпоральности – ещё одна из характеристик нашей повседневности.