Фундаментальная тематическая структура языческой культуры восточных славян до прихода варягов на Русь

Реконструировать ментальное пространство культуры означает установить соответствие между его ценностно-мыслительными элементами, привести их в некоторую систему. Перечисление этих элементов и истолкование их содержания эту задачу не решает. Только систематический анализ создаёт пространственное видение Духа культуры. В рамках предлагаемого подхода культурологического анализа, как уже отмечалось, в качестве элементарных теоретических объектов тематического пространства культуры рассматриваются темы как объективные, ценностно-мыслительные, целостные образования. Поэтому исходная задача реконструкции ментального пространства восточных славян VIII – первой половины IX вв. сводится к построению фундаментальной тематической структуры как центра и основного его ценностно-тематического источника.

Приступая к тематическому культурологическому анализу, следует учитывать неоднородность по “горизонтали” ментального пространства восточных славян. Расселение древних славян по сторонам горизонта в Европе в VII в. положило начало образованию племён (или союзу племён), проживание которых в различных природных условиях, культурном окружении способствовало нарастающей культурной дифференциации между ними. Это касается не только основных славянских миграционных потоков (восточных, западных и южных), но и подобных процессов внутри их самих. Поэтому базовым, наиболее устойчивым, целостным ментальным образованием, безусловно, следует считать славянские племенные образования. Именно они были реально существующими и функционирующими духовными целостностями. Представляется более оправданным утверждение, что сами славянские народы накануне возникновения государства осознавали себя, прежде всего, а может быть и исключительно, представителями племени, мыслили категориями родоплемённой жизни, потому что именно племя осуществляло основную регуляцию жизнедеятельности. «Все эти племена, – отмечает летописец “Повести временных лет”, – имели свои обычаи и законы своих отцов, и предания, и каждые – свой нрав”. Поэтому можно утверждать, что в IХ в. слово “славяне” сохранилось в употреблении преимущественно для внешних наблюдателей, для которых со стороны этим словом обозначалась группа племён, схожих по происхождению, языку, характеру, образу жизни и т.п. Примечательно, что западные историки (например, Гельмгольд) употребляют слово “славяне” чаще всего при обобщенных характеристиках, при описаниях конкретных событий они, как правило, оперируют племенными категориями. Аналогию подобного не совсем точного употребления этнонима можно найти в современной истории, когда всех граждан СССР внешние наблюдатели называли русскими, Чехословакии – чехами, Югославии – югославами и т.д., что весьма не совпадало с реальной этнической и культурологической картиной.

Поэтому, забегая несколько вперёд, следует отметить, что нельзя утверждать существование до или в эпоху Киевской Руси как древнерусской, так и белорусской, русской и украинской народностей. Осмысление материала в этих категориях представляется очевидной модернизацией, потому что никто из современников не мыслил себя, не осознавал себя таким образом. До возникновения Киевской Руси наиболее стабильными, целостными, экономическими, культурными единицами были племена (надплеменного уровня просто не существовало), затем они были переименованы в земли (интегрирующие факторы в эпоху Киевской Руси были слишком незаметными, чтобы была возможность почувствовать себя единым народом). Всё текло, всё менялось в эпоху Киевской Руси, лишь земли проявляли удивительную устойчивость, а их границы – постоянство. Поэтому употребление терминов “белорус”, “русский”, “украинец” во время Киевской Руси представляется некорректным.

Применительно к задаче реконструкции тематического пространства культуры восточных славян утверждение о его неоднородности методологически означает: необходимо стремится провести эти различия. Между тем, из-за отсутствия конкретного культурно-исторического материала возможно построение лишь самой общей теоретической модели.

Проведение тематического анализа духовной культуры является задачей необъятной, не одного исследования. Показательным примером тому может служить серия монографий А.Я. Гуревича по средневековой культуре. Центральной проблемой в тематическом анализе становится выделение исходной, фундаментальной, определяющей все тематическое разнообразие ценностно-мыслительной структуры, образуемой доминирующими темами. Они определяют всё тематическое пространство культуры и составляют его ценностно-тематическое ядро. Поэтому в осмыслении ментальной культуры восточных славян основное внимание будет сосредоточено на выявлении этой исходной, базовой, ценностно-тематической структуры, вычленение которой предполагает выделение списка доминирующих тем, анализа их содержания и отношений между ними.

Представляется целесообразным начинать анализ с выявления списка доминирующих тем и определения их значения в тематической системе культуры. Доминирующими темами как “аксиомами”, фундаментальными категориями, смыслообразующими принципами, являющимися ценностно-тематическими источниками формирования ментального пространства языческой культуры восточных славян, выступают: “божественное”, “натура”, “эрос”, “род”, “вольность”, “физическая сила”. Подобно аксиомам, эти темы выступают очевидными “истинами” мировосприятия восточных славян, заданы непосредственно. Подобно категориям, они являют себя как априорные схемы чувственности и рассудка, упорядочивающие весь чувственно-мыслительный материал. Подобно принципам, они определяют конструирование всего тематического разнообразия пространства культуры, его смысловое содержание и иерархию ценностей.

Тема «натуры»

Начнём с темы “натуры”. Варварская жизнь славян была полностью погружена в окружающую богатую природную среду. Можно сказать, что вне природы жизнедеятельность восточных славян не существовала. Восточные славяне вплоть до Х в. были поистине детьми природы. Как известно, цивилизованный образ жизни предполагает прогрессирующий процесс преобразовательной деятельности человеческого сообщества, неуклонный рост ноосферы, созданного людьми культурного пространства, чаще всего выражающегося в росте городской среды, прежде всего, больших городов. В древнейших культурах планеты преобразовательная культуротворческая деятельность выступает в качестве исходной, фундаментальной ценностно-мыслительной ориентации (древнегреческой, вавилонской, индийской, китайской). Это обстоятельство удачно зафиксировал А. Тойнби при объяснении возникновения этих цивилизаций (“Вызов-и-Ответ”). Эта же особенность ментальности находит яркое отражение в греческой мифологии, в мифах о культурных героях, которые преобразовывают хаос тератоморфного мира в рационально упорядоченный космос. Эта эстетически-преобразовательная, конструктивная деятельность как характерная черта античной культуры была воспринята, впитана в глубины европейского духа.

Напротив, славяне вольно селились на плодородных землях близ богатых рыбой рек и зверем лесов, на что в один голос указывают историки. Умеренный климат и благодатные природные условия формировали мягкий, уравновешенный характер и размеренный образ жизни, в котором отсутствовали стимулы, потребность к упорной преобразовательной деятельности. Поскольку окружающий природный мир был полон богов (высших, олицетворявших природные стихии, и низших, пространственно локализованных в рощах, полянах, реках и т.д.), то можно сказать, что ментальный склад языческой культуры восточных славян (эти характеристики также относятся к западным и южным славянам, хотя они к Х столетию и испытали уже некоторое воздействие западноевропейской и византийской культур) носил чисто натуралистический характер, не выходил за пределы естественных, природных потребностей, интересов и представлений. Чтобы избежать неверных толкований, следует подчеркнуть: натуралистический характер культуры восточных славян не означает животный. Очевидно, славянское общество в VI – IX вв. на переходе от варварства к цивилизации было достаточно сложным образованием, со сложными внутри и межплеменными отношениями и достаточно развитой материальной культурой, анализ которых лежит за пределами нашего исследования. В этой связи представляется важным зафиксировать только то, что сфера ценностных ориентаций восточных славян ограничивалась горизонтом мира природы. Ненатуралистических ценностно-мыслительных ориентаций просто не существовало. Используя терминологию Ф. Ницше, можно сказать, что языческая культура древних славян была чисто дионисийской культурой. На возражение о необходимости допущения существования христиан на территории восточных славян, можно ответить, что христиане, если и были в IХ в. на землях восточных славян, то представляли собой культурологически замкнутые образования, подобно отдельным изюминкам в большом хлебном каравае, и на культурную ситуацию практического влияния не оказывали. Примером тому же в Х в. может служить замкнутость в себе как христианки княгини Ольги и описанный летописцем случай с варягом-христианином в самом “просвещённом” городе Киевской Руси Киеве.

Древние славяне не выделяли себя из природы, осознавали себя как органическое продолжение её “тела”, “видели” и “чувствовали” её изнутри. Результатом подобного мировосприятия, как известно, явилось множество природных примет, многообразие форм оборотничества.

“Натурализм” языческого славянского духа проявляется во всём образе жизни, носит всеохватывающий характер. Это отмечают византийские историки, в частности, в описании вооружения, военной тактики славян. “Вступая в битву, – пишет Прокопий из Кесарии, – большинство из них идет на врагов со щитами и дротиками в руках, панцирей же они никогда не надевают; иные не носят ни рубашек (хитонов), ни плащей, а одни только штаны, подтянутые широким поясом на бёдрах, и в таком виде идут на сражения с врагами.”, “... Эти варвары лучше всех других умели сражаться в гористых и трудных местах.”. Псевдо-Маврикий в “Стратегиконе” пишет о славянах: “Они многочисленны, выносливы, легко переносят жар, холод, дождь, наготу, недостаток в пище. ...Сражаться со своими врагами они любят в местах, поросших густым лесом, в теснинах, на обрывах...”.

С темой “натуры” непосредственно связана проблема её пространственной и временной упорядоченности в духовной культуре восточных славян. Не углубляясь в достаточно разработанный материал, ограничимся перечислением основных характеристик языческого времени: цикличность, т.е. периодическая повторяемость природных циклов, а также первообразов поведения как эталонов, восходящих к божественному прототипу: встроенность в настоящее прошлого и будущего, его “вневременность”. “Здесь нет ясного различия между прошедшим и настоящим, – пишет А.Я. Гуревич, – ибо прошлое вновь и вновь возрождается и возвращается, делаясь реальным содержанием настоящего. Но, утрачивая самостоятельную ценность, настоящее вместе с тем наполняется более глубоким и непреходящим содержанием, поскольку оно непосредственно соотнесено с мифическим прошлым, с минувшим, которое вечно длится. Жизнь лишается характера случайности и быстротечности. Она включена в вечность и имеет более высокий смысл.”. Восприятие времени в пределах смены поколений, родовых генеалогий, перечисление предков придают ему родовой характер. Время неоднородно, антропоморфно, неточно. “Время столь же реально и вещественно, как и весь остальной мир. Поэтому время можно упорядочивать и разделять, так и поступили боги при сотворении мира: создав землю и небеса, они разделили время и установили его исчисление. Время можно предрекать и изменять его содержание. Следовательно, время для человека варварской эпохи – нечто совершенно иное, нежели для нас: это не форма существования мира, абстрагированная от вещей, а конкретная предметная стихия, ткань на станке богов, и норны обрезают нити её – человеческие жизни”. Время конкретно, насыщено жизненными переживаниями.

Пространство также воспринимается конкретно и эмоционально переживается. В отличие от однородного физического евклидового пространства социальное пространство, как известно, неоднородно. Однако характер неоднородности современного социального пространства и языческого пространства древних славян существенно различается.

Современное социальное пространство преимущественно профанизировано, рационализировано. Область сакрального пространства в развитых культурах строго локализована (храмы, святыни народа и т.д.). Современное социальное пространство преимущественно рукотворно, отличается прогрессирующим ростом разнообразия пространственных форм: “личное” пространство (дом), пространственное многообразие различных социальных институтов, культурных, спортивных заведений и др. При этом роль “личного” пространства постоянно возрастает, которое всё более усложняется, наполняясь личными вещами, становится органическим продолжением внутреннего мира (“мой дом – моя крепость”). В последние десятилетия наблюдается бурный рост виртуальной пространственной реальности в связи с развитием телевидения и особенно компьютерной революции.

Языческое пространство преимущественно “натуралистично” и включает леса, степи, реки, горы. “Личное” пространство пребывает в зародышевом состоянии и сводится к примитивной утвари жилища – полуземлянки или мастерской. В отличие от современного социального пространства языческое пространство древних славян главным образом сакрально. Всё оно оказывается заполненным богами и злыми духами (выступает ареной их борьбы и деятельности) настолько, что локализация области профанного пространства не представляется возможной. Вместе с тем, в сакрализованном пространстве выделяются места повышенного божественного воздействия: прежде всего, святилища, а также священные рощи, деревья, кладбища, перекрёстки и т.д.

Существенной особенностью пространства восточных славян является то, что освоенная его часть теряется в его бесконечных просторах дикой природы. Для представителя европейской культуры эпохи средневековья известный мир имел достаточно чётко очерченную границу, за пределами которой находится terra incognito – иной мир, другой структуры. В этот иной мир входят земли восточных славян. Даже для византийских историков территория нынешней Украины оставалась совершенно неизвестной. Для восточных славян, напротив, мир бескрайних степей, дремучих лесов был родной средой обитания, а освоенная европейцами ойкумена представляла собой мало изученную область, пригодную для наживы. Тема “натуры” является источником натуралистических ценностей, множества натуралистических тем частного порядка, которые требуют специального исследования.

Тема “эроса”

Натуралистический образ жизни в качестве одной из важнейших чувственных, ценностно-мыслительных ориентаций предполагает эротическое отношение к действительности. Подобно тому, как соль равномерно растворяется в сосуде с водой, так и ментальное пространство языческой культуры восточных славян было наполнено эротическими вожделениями. Буйство жизненных сил в окружающей природе создавало объективные предпосылки для формирования мировосприятия через призму эротических представлений.

В более жёстких природных, демографических и др. условиях общества возникает необходимость в более строгой регламентации половых отношений, семейной жизни. “Неизбежно возникавшая потребность в регулировании численности жителей Скандинавии, – пишет А.Я. Гуревич, – удовлетворялась разрешенным языческими верованиями детоубийством. Новорождённого приносили отцу, и он решал оставить ребёнка в семье или нет. Если он не считал это возможным вследствие своей бедности, физических недостатков или слабости ребёнка, младенца относили в лес или пустынную местность и оставляли на произвол судьбы. Особенно часто так поступали с девочками. Если же новорождённого окропили водой и отец дал ему имя и взял в руки, он считался членом семьи, рода, после чего выбрасывание его расценивалось бы как убийство. Мужчина имел право признавать или отвергать детей, рождённых вне брака от рабыни или наложницы; если он не признавал ребёнка, его судьбой должна была распорядиться сама мать. В те времена в ходу было понятие gravgansmenn –“ люди, обречённые на могилу”: если вольноотпущенник не мог прокормить своё потомство, детей оставляли в открытой могиле; бывший господин вольноотпущенника должен был взять наиболее крепкого из этих несчастных, остальные погибали голодной смертью. Показательно, что, когда в 1000 г. исландцы согласились принять крещение, было оговорено сохранение старинного обычая выбрасывать новорождённых. Эти варварские обычаи легко осудить, однако их нельзя объяснить чёрствостью родительского сердца. Нужда ожесточает. Суровые климатические условия Исландии постоянно держали её население под угрозой голода. Во время сильного голода, постигшего остров зимой 976 г., убивали стариков. Видимо, неспроста датчане в Западной Европе того времени прослыли обжорами: после скудного питания на родине они с жадностью набрасывались на пищу, которой были богаче жители более плодородных стран.”.

Восточные славяне, напротив, привольно расположились на обширной территории небольшими родовыми группами. Поэтому достаточно богатые природные условия (особенно на юго-западных землях) и низкая плотность населения в значительной степени смягчали напряжённость в социальных и, в частности, половых, семейных отношениях. Примитивное жилище, чаще всего представлявшее собой состоящую из одного помещения полуземлянку, неограниченная различного рода запретами свобода женщины, глубокие традиции в употреблении спиртных напитков – всё это способствовало формированию натуралистического, в буквальном смысле на лоне природы образа жизни, в котором половые, семейные отношения не были жёстко регламентированы, а эротическая сфера не была локализована. “А древляне жили звериным обычаем, – пишет с негодованием летописец в “Повести временных лет”, – жили по-скотски: убивали друг друга, ели всё нечистое, и браков у них не бывало, но умыкали девиц у воды. А радимичи, вятичи и северяне имели общий обычай: жили в лесу, как звери, ели всё нечистое и срамословили при отцах и при снохах, и браков у них не бывало, но устраивались игрища между сёлами, и сходились на эти игрища, на пляски и на всякие бесовские песни, и здесь умыкали себе жён по сговору с ними; имели по две и по три жены.”.

Подтверждением тому служит уходящая в глубокую древность, развитая способность славян к сквернословию, которое является отголоском этой древней эпохи самодовлеющего, господствующего эротизма. В тот период подобный способ выражения не воспринимался столь отрицательно. Он был обычной, вероятно, необходимой формой общения, нормой выражения, отражавшей всеобщую, доминирующую роль Эроса в варварской жизни славян. Лишь с принятием и утверждением христианства, объявившего тотальную войну натуралистическому образу жизни, известный способ выражения получил негативную оценку как сквернословие, как грех. Пропитанный эротизмом дух славянской языческой культуры подлежал очищению от дурного запаха. Примечательно, что эротизация современного ментального пространства в результате сексуальной революции, падение уровня духовности, прогрессирующее распространение чувственно вожделеющих ориентаций в современной культуре способствовали реабилитации подобного языка, проникновению и утверждению его в областях, ранее для него запретных и недоступных (в языках самых богатых слоёв общества, художественной литературы, кино, телевидения и др.).

Тема “рода”

Эротическая насыщенность языческого мира восточных славян с необходимостью предполагает органическую связь с темой "рода" (“порождения”, “плодородия”). Фундаментальное значение темы "рода" в ментальном пространстве восточных славян находит отражение в языке, в словах, выражающих жизнеопределяющие ценности, корень которых составляет "род": род, народ, Родина, рожать, урожай, природа и др. В слове "природа" ("при-роде") в полной мере проявляется основополагающее, натуротворящее значение Рода как универсального, производящего, божественного начала всего сотворённого. В этой связи представляется справедливым утверждение Б. А. Рыбакова: “Род оказывается всеобъемлющим божеством Вселенной со всеми её мирами: верхним, небесным, откуда идёт дождь и летят молнии, средним миром природы и рождения и нижним с его “огненным родством”. Тогда становится понятным противопоставление Рода христианскому богу Вселенной Саваофу.

Б.А. Рыбаков убедительно показывает полифункциональность Рода: “Род – творец Вселенной. Род вдувает жизнь в людей. Род – бог неба и дождя. Род связан с земной водой (родники, родища). Род связан с огнем. Род связан с подземным пеклом (родство огненное). Род связан с красным цветом (рдяный, родный). Род связан с шаровой молнией (родина).” Вместе с тем, трудно согласиться с утверждением Б.А. Рыбакова о центральном, главенствующем положении Рода в пантеоне богов, подобно Зевсу. Всеобщность, полифункциональность Рода носит всеохватывающий, размытый характер как торжество универсального принципа плодородия, порождающей силы. Однако силы не верховной, не деспотической, в значительной мере лишенной карающей функции.

Буйство чувственности, своеобразный "демократизм" Рода является одним из живительных источников его притягательной силы, устойчивости в мифологических представлениях славян, несмотря на притеснения со стороны православной церкви. “Перуну после крещения Руси молились только “по украинам”, а в культе Рода и рожениц наши источники говорят как о повсеместном, устойчивом и неистребимом. Известна даже календарная дата празднества и пиров в честь рожаниц – 8 сентября, день рождества богородицы: известно, что “череву работные попы” ради материальных выгод (“откладов”) примерились с бесовской трапезой в честь Рода и рожаниц”.

Значимость темы "рода" как фундаментальной мыслительной категории выражается также в том, что осмысление мира осуществляется в терминах родовых отношений. Категория "рода" в языческом мышлении древних славян выступает важнейшим средством упорядочивания, структурирования материала. Мировосприятие через призму универсальных родовых отношений является эффективным средством определения места любого явления (божественного, природного, социального), прежде всего, самого себя, в системе мироздания, характера его отношений с другими явлениями. "Родовое мышление" древних славян функционально аналогично современному детерминистскому мышлению. Если мы воспринимаем мир через призму универсальных причинно-следственных связей, то для славянина-язычника универсальные родовые отношения, отношения взаимного порождения приводили к специфическому пониманию всеобщей связи, системной организации мира.

Логика «родового мышления» имплицитно включает принцип иерархического построения мироздания (божественного, природного и социального миров). Иерархически упорядоченный строй мышления является одной из определяющих черт языческого мировосприятия варварских обществ, который получил дальнейшее развитие по мере становления феодализма в Западной Европе. При этом следует подчеркнуть, что если античному образу мышления, давно преодолевшему родовые пережитки, иерархический традиционализм был глубоко чуждым явлением, то иерархическая стратификация западноевропейского средневекового общества преимущественно варварского происхождения.

Таким образом, одной из доминирующих ценностно-мыслительных ориентаций древних славян в целом и в частности в социальных отношениях являлись родовые, взаимного порождения связи, в которых представления о единстве как специфической целостности народности, очевидно, не встраивались. Летописец в “Повести временных лет” отмечает кровнородственную основу расселения славян: "Поляне же жили в те времена отдельно и управлялись своими родами; ибо и до той братии (о которой речь в дальнейшем) были уже поляне, и жили они родами на своих местах, и каждый управлялся самостоятельно". Между тем, "родовое мышление" восточных славян носило неоднородный характер. По мере продвижения на север, где социальные, этнические и др. отношения приобретали более устойчивый, стабильный характер, а природные условия становились более суровыми, кровнородственные связи приобретали большее значение. В юго-западных, лесостепных регионах, на территории нынешней Украины постоянные стычки с кочевниками, миграция населения, периодическое его перемешивание, сравнительно низкая плотность населения (жили небольшими родами, семьями) подрывали кровнородственные отношения и создавали более широкие возможности для индивидуальной свободы.

Тема “вольницы”

Тема “вольницы” как бытия произвола, отсутствия принуждения, простора в действиях выступает одной из фундаментальных ценностей духа древних славян, отличительной чертой славянского менталитета. Непосредственно на лоне природы, среди её неосвоенных безграничных пространств, неисчерпаемых природных ресурсов формировался независимый, самостоятельный, согласный с желаниями образ жизни восточных славян, подчинявшийся плавному, самодовлеющему течению природных циклов. Дух "вольницы", словно с молоком матери и вдыхаемым воздухом, пропитывал весь строй славянской души, наполнял ощущением полноты жизни, свободы волеизъявления. "Племена славян и антов сходны по своему образу жизни, – пишет Псевдо-Маврикий в "Стратегиконе", – по своим нравам, по своей любви к свободе: их никоим образом нельзя склонить к рабству или подчинению в своей стране”. Рабство у славян, вероятно, не имело жестоких форм, носило патриархальный характер. Оно словно было несовместимо с доминирующим духом вольницы. "Находящихся у них в плену, – продолжает Псевдо-Маврикий, – они не держат в рабстве, как прочие племена, в течение неограниченного времени, но, ограничивая (срок рабства) определённым временем, предлагают им на выбор: желают ли они за известный выкуп возвратиться восвояси, или остаться там (где они находятся) на положении свободных и друзей".

"Вольный" образ жизни складывался не по мере формирования устойчивых правовых механизмов социальных гарантий прав индивида, как это было, например, в Древней Греции, а в результате в значительной степени отсутствия внешних факторов принуждения, насилования. Проблема становления "духа вольницы" у восточных славян требует более детального анализа. Здесь только заметим, что, вероятно, исходными факторами его формирования были богатство природных ресурсов и низкая плотность населения, которые, в свою очередь, тормозили развитие механизмов социальной регуляции. Поскольку жёсткой борьбы за выживание не было, то жизнь древних славян на уровне социальных отношений (племенных, родовых), в семейной и индивидуальной жизни приобретали преимущественно неупорядоченный, неорганизованный характер. Как свидетельствуют раскопки, восточные славяне жили небольшими поселениями. Поэтому можно допустить, что в их жизненном мире отсутствовали надродовые социальные ценности, которые возникают по мере образования государства, сплочения народности и т.д. (“Русь”, "царь", "мы, русские, украинцы"), приобретая самодовлеющее значение. Это обстоятельство четко фиксируют историки. "Эти племена, – пишет Прокопий из Кесарии, – славяне и анты, не управляются одним человеком, но издревле живут в народоправстве (демократии), и поэтому у них счастье и несчастье в жизни считается общим делом". "Так как между ними нет единомыслия, то они не собираются вместе, а если и соберутся, то решенное ими тотчас же нарушают другие, так как все они враждебны друг другу, и при этом никто не хочет уступить другому".

В этой связи общественно-политический строй общества восточных славян можно было бы назвать "варварской демократией", в основе которого лежал “натуралистический анархизм” как проявление духа "вольницы", в котором преобладали импульсивные действия, желания, стремления, произвол, неприятие подчинения и т.д., а авторитет разума, порядка, закона были неразвиты, подчинены, приглушены. Поэтому общество восточных славян к IX веку представляло собой мало управляемое, аморфное образование. Это было общество реального "натуралистического анархизма", в котором господствовали сильные страсти, чувственные вожделения. Вместе с тем, это было общество несвободы, потому что свобода, как известно, является одним из высших проявлений цивилизованного существования, в котором господствуют разум, закон и свобода личности как абсолютные ценности. К сожалению, до настоящего времени восточным славянам не удалось осуществить переход к цивилизованному обществу, в котором определяющей ценностью были бы индивидуальная свобода, защищенная сетью правового законодательства.

Тема “физической силы”

Тема "физической силы" также является абсолютной ценностью языческого духовного мира восточных славян и, как и предыдущие, носит универсальный характер, т.е. как бы наполняет, окрашивает всё ценностно-мыслительное пространство. Непоколебимый авторитет физической силы отчётливо проявляется в наиболее древних пластах восточно-славянского фольклора, в былинах, сказках и т.д. В древнерусских былинах эта тема занимает центральное место и раскрыта с наибольшей полнотой. В былинах наиболее ярким и древним образом, воплощающим неукротимую мощь физической силы, является Святогор.

"Не с кем Святогору силой померяться,

А сила-то по жилочкам

Так живчиком и переливается.

Грузно от силушки, как от тяжелого бремени.".

В былине "Илья Муромец" калики перехожие так говорят о Святогоре: "Его и земля на себе через силу носит."

В натуралистическом ценностно-мыслительном пространстве физическая сила выступала одним из основных критериев значимости объекта или явления. Физическая сила составляет корень и ствол характера героя. Всё остальное образует крону могучего дерева, является производным. Осевое значение физической силы проявляется в нравственном языческом идеале.

Анна Комнина в своем труде "Алексиада", который посвящен описанию царствования её отца, византийского императора Алексея Комнина, даёт тонкую характеристику одному из мятежников Василаки: "Не говоря уже о других его качествах, этот муж вызывал восхищение своим ростом, силой рук, величественным выражением лица; такие достоинства более всего привлекают грубый и воинственный народ. Ведь он не смотрит в душу человека и не обращает внимания на его добродетель, но удовлетворяется телесными достоинствами, восхищается смелостью, силой, быстротой бега и ростом, считая, что этих качеств вполне достаточно для багряницы и диадемы". На наш взгляд, она удачно в образе Василаки фиксирует шкалу ценностей варварской, языческой культуры, основу которой составляет грубая физическая сила.

И это вполне понятно: при натуралистическом образе жизни, когда социальные механизмы регуляции общественных отношений не носят жёсткого характера, четко не выражены, иерархия отношений, социальное признание в большой степени зависит от физических способностей. К тому же на формирование языческого культа силы непосредственное влияние оказывают неукротимые, господствующие силы природы. В центральном божестве языческого пантеона Перуне наибольшее почитание и поклонение вызывает его безграничная, торжествующая, неукротимая мощь физической силы молнии и грома.

Культ силы является неотъемлемой чертой духовного мира варварской культуры. Поэтому он может служить верным признаком определения древности источника. Показательным примером выступает вся древняя мифология и, в частности, более близкий для нас период – ирландский и исландский эпос.

 Наиболее распространенным механизмом ослабления "силовых" ориентаций является религиозная реформа, в результате которой формируется представление о надвселенской глубине и могуществе трансцендентного Духа, как божественной реальности, в сравнении, с которой физические возможности языческих божеств кажутся ничтожными (иудаизм, буддизм, зороастризм, христианство, ислам). Более гармоничный переход от варварства к цивилизации совершили древние греки, нашедший отражение в греческой мифологии, в победе олимпийских богов во главе с Зевсом.

Значительную роль в преодолении языческого культа силы в эпоху средневековья в Западной Европе, помимо христианства и влияния античной культуры, сыграло рыцарское движение с культом чести и служения даме как высшим духовным ценностям. Показательна в этом смысле эволюция западноевропейского духа при сравнении таких эпических произведений: "Беовульф", в котором господствуют натуралистические силы, и "Песнь о нибелунгах", смысловой стержень которого составляет борьба двух ценностно-мыслительных пластов в культуре: подчиненного, языческого, натуралистического, основанного на примате физической силы, кровной мести и т.д. и господствующего, основанного на христианских, рыцарских добродетелей. Эта проблема более подробно будет рассмотрена ниже.

Тема “божественного”

Тема "божественного" или "нуминозного". Отрывочный и вторичный характер материала о мифологии восточных славян, когда в качестве источников выступают внешние наблюдатели, не позволяет уверенно судить о количественном составе пантеона богов, их функциях, отношениях между ними и т.д. Как известно, существует множество интерпретаций этого материала. С точки зрения культурологии, центральной проблемой является осмысление роли божественного в ценностно-мыслительном пространстве культуры. Поэтому придется ограничиться общим анализом темы "божественного" в фундаментальной тематической структуре культуры восточных славян.

На наш взгляд, исходным в понимании божественного в языческой культуре восточных славян должно быть положение о его субстанциональном характере, как нуминозной субстанции. Это означает, что славянские языческие боги составляют основу, являются конечными причинами и определяют течение процессов материального, социального миров. Однако если в монотеистических религиях единый бог является единый универсальным "источником регуляции" всех процессов, то в политеистических представлениях, следовательно, таких "источников" великое множество. Поскольку, как известно, отношения между богами большей частью являются зеркальным отражением социальных отношений, то, учитывая децентрализованность жизни восточных славян, их социальных отношений, на этом основании можно заключить об отсутствии "единоначалия" в иерархии славянских богов. Кто был главным? Бог солнца Сварог или Перун – бог молнии и грома? Очевидно, что эти боги вызывали наибольшее поклонение. Вместе с тем, имеющиеся сведения о мифологии восточных славян не дают основания с определённостью заключить главенство Сварога или Перуна подобно Зевсу олимпийскому. Весь мир оказывается заполненным нуминозными сущностями: луга и поляны, реки и озёра, холмы и горы, примечательные деревья и т. д. Местом обитания славянских богов является вся Земля. Нет выделенного центра.

Таким образом, вырисовывается любопытная картина мировосприятия, в которой преобладает разнокачественность, мозаичность, монадологичность мира. Византийский историк Прокопий Кесарийский отрицает наличие у славян представлений о судьбе: "Судьбы они не знают и вообще не признают, что она по отношению к людям имеет какую-либо силу...". Это свидетельство Прокопия "работает" на утверждение о мозаичной структуре мироздания, об отсутствии представлений о какой-либо универсальности, универсальности чего-либо. Ведь представление о судьбе является одной из зачаточных форм формулирования закона.

 Логично предположить, что божество славянского пантеона, как нуминозная субстанция обладает многозначным смысловым полем: бог является носителем наибольшей свободы, физической силы, производительной способности. Как образец, бог выступает источником указанных ценностно-мыслительных ориентаций.

Особенно следует подчеркнуть натуралистический характер славянской как, впрочем, и всякой варварской мифологии. "Натурализм" славянских богов означает, с одной стороны, что сфера их "обитания" ограничивается горизонтом природы, а, с другой (и это главное) – эти боги воспринимаются как чувственно-вещественные образования. Поскольку в "натуралистическом" образе мышления всякое (в том числе духовное) приобретало телесный характер (безусловно, в то время не существовало и не могло существовать представлений о духовности как специфической реальности), то и бога должны были рассматривать, как особого рода материальный объект, свидетельством тому может служить слабое выражение в них нравственной составляющей.

Спиритуалистическое "понимание" бога как чисто духовной, трансцендентной реальности в развитых религиях на первый план выводит моральный аспект его сущности как источника высокой морали. Поэтому если в высших религиях ценностно-мыслительное ядро образует система морали, то в языческих момент нравственной регуляции не носит доминирующего характера. Если в высших религиях основу взаимоотношений между богом и верующим составляет мораль, то в языческих мифологиях отношения с богом носят преимущественно натуралистический характер. Отсюда следует большое значение жертвоприношений как способа чувственно-вещественного умилостивления богов. Земледельческий образ жизни восточных славян ещё более привязывал к природным циклам славянскую мифологию. Двойственный, чувственно-нуминозный характер носили коллективные трапезы, пиры. Широкие застолья с обильными возлияниями представляли собой, с одной стороны, всплеск чувственности, вожделений, а с другой – выступали как священнодействия. Эти же чувственные вожделения получили нуминозную окраску, как важнейший способ общения с божеством.

"Натуралистическое" своеобразие славянской мифологии выражается также в непосредственно экзистенциальном происхождении мифологических представлений, которые как бы естественно проистекают из жизни славянских племён, если у многих народов формирование и развитие мифологии в большой степени обязано рефлексивной деятельности жрецов, то у восточных славян мифологические представления образуются, возникают как бы непосредственно, сами собой. Поэтому они носят аморфный, несистемный, неупорядоченный характер. В этой связи необходимо подчеркнуть неоднородность славянской мифологии в целом, и восточных славян в частности. Поэтому при обобщениях следует проявлять большую методологическую осторожность, потому что всякое историческое свидетельство о славянах описывает лишь какую-то локальную группу славянских племён, а выводы, как правило, историк делает в форме универсальных утверждений. Между тем, говоря социологическим языком, выборка может оказаться непредставительной (скорей всего, так оно и было) и поэтому вывод неправомерным. Вероятно, целесообразно исходить из наличия общей, фундаментальной ценностно-мыслительной основы духовной культуры славян, которая должна быть проанализирована и зафиксирована в общей теоретической модели с последующей её трансформацией в зависимости от особенностей природных условий и внешних культурных влияний на ту или иную часть славянского этноса. Например, свидетельство Прокопия Кесарийского (VI в.) относится, вероятно, к юго-западным славянским племенам. О славянских богах он, в частности, пишет: "Они считают, что один только бог, творец молний, является владыкой над всеми, и ему приносят в жертву быков и совершают другие священные обряды". Гельмгольд, описывая жизнь и борьбу прибалтийских славян (период с VIII по XII вв.), выделяет как главное божество Святовита: "Среди множества славянских божеств главным является Святовит, бог земли ранской, так как он – самый убедительный в ответах. Рядом с ним всех остальных они как бы полубогами почитают. Поэтому в знак особого уважения они имеют обыкновение ежегодно приносить ему в жертву человека – христианина, какого укажет жребий. Из всех славянских земель присылаются установленные пожертвования и жертвоприношения Святовиту". Гельмгольд приводит также любопытный пример внешнего культурного влияния на религиозные представления прибалтийских славян (в данном случае христианства). “Пройдя много славянских земель, они (христианские монахи – В.М.) пришли к тем, которые называются ранами, или руянами, и живут в сердце моря. Там находился очаг заблуждений и гнездо идолопоклонства. Проповедуя тут со всей смелостью слово божье, они приобрели /для христианства/ весь этот остров и даже заложили здесь храм в честь господа и спасителя нашего Иисуса Христа и в память св. Вита, покровителя Корвейи. Потом же, когда по попущению божьему дела изменились, то раны отпали от веры и тотчас же, изгнав священников и христиан, сменили веру на суеверие. Ибо св. Вита, которого мы признаем мучеником и слугой Христовым, они за бога почитают, творение, ставя выше творца... Они гордятся одним только именем св. Вита, которому посвятили величайшей пышности храм и идола, ему именно приписывая первенство между богами". Исследователи, правда, считают, что Гельмгольд смешивает культ христианского св. Вита и языческого божества Святовита, который возник у славян значительно раньше. Аморфный характер славянской мифологии делал её открытой к ассимиляции других мифологических представлений. Поэтому становление и развитие языческой мифологии юго-западных славян, вероятно, происходило под воздействием иранской и тюркской мифологий, а северо-восточных – финских и других северных народов. К сожалению, эти влияния недостаточно пока исследованы.

Завершая рассмотрение темы "божественного" как доминирующей в языческом ментальном пространстве восточных славян, следует обратить внимание на невыразительность темных сил, сил зла. Древнеславянская мысль не напрягалась особенно, не прилагала большой духовной энергии в создании ужасных образов демонических сил. Домовые, водяные, и др. оказываются народом достаточно добродушным, не слишком мстительным. Это, впрочем, не означает безбоязненное существование древнего славянина. Страх перед божественными существами переполнял души славян. О всеобщей системе оберегов хорошо написал Б.А. Рыбаков. Видимо, это обстоятельство отражает достаточное довольство славянского образа жизни, отсутствие большого напряжения во внутренней жизни.

Таким образом, можно выделить шесть доминирующих тем в языческой культуре восточных славян, универсальный характер которых образует фундаментальную исходную ценностно-тематическую структуру ментального пространства, его ценностно-мыслительное ядро. Эти шесть тем ("божественного", "натуры", "эроса", "рода", "вольницы" и “физической силы”) составляют полный список доминирующих тем, являются необходимыми и достаточными при рассмотрении основополагающих характеристик языческой культуры восточных славян. Выделенные темы выступают шестью ценностно-мыслительными измерениями, шестью смысловыми проекциями тематического пространства культуры восточных славян. Они составляют как бы "принципы" конструирования тематического пространства, “аксиомы”, из которых “выводится”, проистекает всё богатство содержания языческой культуры.

Все другие темы не имеют всеобщего характера и являются вторичными, производными, комплексными образованьями. Поэтому осмысление производных тем должно осуществляться посредством этих шести измерений. Так, при рассмотрении производных тем "любви", "женщины" следует раскрыть натуралистический характер любовных отношений и отношения к женщине, существенную роль в них кровнородственных связей, своеобразие "вольницы" в половых и семейных отношениях. “Что касается положения славянской женщины, – пишет С.М. Соловьев, – то девушки, как видно, пользовались полною свободою”. Говоря о женщинах периода Киевской Руси, Н.И. Костомаров отмечает, что "киевские женщины славились сладострастием". "На киевских женщин в преданиях, сохраненных в песнях, легла память легкомысленности, развращения и вместе с тем колдовства. Киевская кокетка привораживает к себе любовников и меняет их по произволу". Нуминозная сторона этих тем проявляется в освящении их во время религиозных языческих праздников и обрядов (особенно, Купала), в наделении женщины колдовскими способностями, демоническими силами. В языческой славянской культуре женщина обладает богатырской физической силой. В былине “Добрыня и Настасья” будущая жена знаменитого древнерусского богатыря говорит:

"Ежели богатырь да молодыи,

Ежели богатырь нам полюбится,

Назову я себе другом да любимыим;

Ежели богатырь не прилюбится,

На долонь кладу, другой прижму

И в овсяный блин да его сделаю".

Дочь Ильи Муромца едет по чисту полю

"На добром коне она да ведь подъезживат,

А й одною рукой палицу подхватыват,

Как пером-то лебединыим поигрыват,

А и так эту палицу булатную покидывает"

Безусловно, в этом параграфе доминирующие темы только обозначены. Они требуют более тонкого анализа, уточнения их связей и отношений, более полного осмысления тематической структуры языческой культуры восточных славян в целом. Однако наиболее важной представляется сама постановка задачи выделения в явном виде фундаментальной ценностно-тематической структуры (ФТС) ментального пространства языческой культуры восточных славян как теоретической схемы. Это направление исследований, на мой взгляд, является очень перспективным, формулирует плодотворную исследовательскую программу.

При подготовке этой работы были использованы материалы с сайта www.studentu.ru