Петр I и исторические результаты совершенной им революции

Предисловие

“Петр I — одновременно Робеспьер и Наполеон на троне (воплощение революции)”.

А. С. Пушкин. О дворянстве.

Ни одно имя в русской истории не обросло таким огромным числом легенд и мифов, в основе которых таится историческая ложь, как имя Петра. Читаешь сочинения о Петре, и характеристики его, выдающихся русских историков, и поражаешься противоречию между сообщаемыми ими фактами о состоянии Московской Руси накануне восшествия Петра на престол, деятельностью Петра и выводами, которые они делают на основе этих фактов.

Первый биограф Петра Крекшин обращался к Петру:

“Отче наш, Петр Великий! Ты нас от небытия в небытие произвел”.

Денщик Петра Нартов называл Петра земным Богом.

Неплюев утверждал: “На что в России не взгляни, все его началом имеет”. Лесть придворных подхалимов Петру была почему — то положена историками в основу характеристики его деятельности.

И. Солоневич проявляет совершенно законное удивление, что “Все историки, приводя “частности”, перечисляют вопиющие примеры безалаберности, бесхозяйственности, беспощадности, великого разорения и весьма скромных успехов и в результате сложения бесконечных минусов, грязи и крови получается портрет этакого “национального гения”. Думаю, что столь странного арифметического действия во всей мировой литературе не было еще никогда”.

Да, другой столь пристрастный исторический вывод найти очень трудно.

Спрашивается — стоит ли нам, свидетелям ужаснейшего периода в истории России — большевизма, заниматься выяснением вопроса, является или нет Петр Первый гениальным преобразователем русского государства? Неужели для современного мыслителя и историка нет других — более важных и значительных тем в период, когда русские нуждаются в установлении верного исторического взгляда на то, каким образом они докатились до большевизма.

На этот вопрос надо ответить со всей решительностью, что вопрос об исторической роли Петра I, — самый важный вопрос. Миф о Петре как гениальном реформаторе, “спасшем” русское государство от неизбежной гибели связан с мифом о том, что Московская Русь находилась на краю бездны. Эти лживые мифы историков, принадлежавших к лагерю русской интеллигенции, совершенно искажают историческую перспективу. В свете этих мифов история допетровской Руси, так же как и история так называемого Петербургского периода, выглядит как нелепое сплетение нелепых событий. Придерживаясь этих двух мифов совершенно невозможно обнаружить историческую закономерность в развитии русской истории после Петра I. Но эта историческая законность причины уродливого развития русской жизни после Петра I, легко обнаруживается, стоит только понять, что Петр был не реформатором, а революционером (“Робеспьером на троне”, — по меткой оценке Пушкина). Тогда легко устанавливается причинная связь между антинациональной деятельностью “гениального” Петра, разрушительной деятельностью масонства и духовного детища последнего — русской интеллигенции в течение так называемого Петербургского периода русской истории, и появлением в конце этого периода “гениальных” Ленина и Сталина. Это все звенья одной и той же цепи, первые звенья которой были скованы Петром Первым.

Тот, кто не понимает, что Петр I — это “Альфа”, а Ленин — “Омега” одного и того закономерного исторического процесса — тот никогда не будет иметь верного представления о действительных причинах появления большевизма в стране, которая всегда мечтала стать Святой Русью.

I. Как воспитывался Петр I

Сумбурность всех начинаний Петра в значительной степени объясняется тем, что Петр не имел систематического образования, что он до двадцати с лишним лет, в силу сложившихся обстоятельств вращался, главным образом, среди невежественных людей, которые не сумели привить будущему царю ни православного миросозерцания, ни русских исторических традиций, соблюдая которые Русь сумела выйти невредимой из всех препятствий, стоявших у нее на пути.

Петр не имел ни традиционного русского образования, ни настоящего европейского. Это был самоучка, не желавший считаться ни с какими национальными традициями. Это в зрелую пору сознавал и сам Петр. Императрица Елизавета сказала раз Петру III: “Я помню, как отец, увидев меня с сестрой за уроками, сказал со вздохом: “Ах, если бы меня в молодости учили, как следует”. Перед тем, как попасть в чуждую среду Кокуя, Петр не получил обычного воспитания в духе православия и национальных традиций, которые обычно получали Московские царевичи. А это было очень неплохое для своего времени воспитание.

Московские цари воспитывались в Кремле, который давал и “правила одухотворяющие и оправдывающие власть”, и некоторые “политические понятия”, на которых строилось Московское государство, и некоторое представление о “физиологии народной жизни”. И по степени образования, и по нравственным качествам, и по воспитанию Петр I был несравненно ниже не только своего отца, но и других Московских царей. Вспомним характеристику, которую давал С. Платонов отцу Петра, последнему Московскому царю, воспитанному в духе русских национальных традиций.<1“Алексея Михайловича приучили к книге и разбудили в нем умственные запросы. Склонность к чтению и размышлению развила светлые стороны натуры Алексея Михайловича и создала из него чрезвычайно светлую личность. Он был одним из самых образованных людей Московского общества: следы его разносторонней начитанности, библейской, церковной и светской, разбросаны во всех его произведениях”.

“...в сознании Алексея Михайловича был такой отчетливый моральный строй и порядок, что всякий частный случай ему легко было подвести под общие понятия и дать ему категорическую оценку”.

“Чтение и образованность, — пишет С. Платонов, — образовали в Алексее Михайловиче очень глубокую и сознательную религиозность. Религиозным чувством он был проникнут весь”. “Царь Алексей был замечательный эстетик — в том смысле, что он понимал любую красоту”.

Отец Петра “без сомнения был одним из православнейших москвичей, — пишет С. Платонов, — только его ум и начитанность позволяли ему гораздо шире понимать православие, чем понимало его большинство его современников. Его религиозное сознание шло несомненно дальше обряда: он был философ-моралист; и его философское мировоззрение было строго-религиозным. Ко всему окружающему он относился с высоты своей религиозной морали и эта мораль, исходя из светлой, мягкой и доброй души царя, была не сухим кодексом отвлеченных нравственных правил, а звучала мягким, прочувствованным, любящим словом, сказывалась полным ясного житейского смысла теплым отношением к людям. Тишайший царь в духовном отношении был вполне на уровне своего высокого звания.

Это был правитель с твердыми и ясными взглядами, одухотворяющими и оправдывающими власть, которою он обладал, с твердыми политическими понятиями, с высокой устойчивой моралью, с широко развитой способностью логически рассуждать, глубоко понимавший логику исторического развития и традиционные особенности русского быта.

Он любил размышлять, детально обдумывал задуманные государственные мероприятия, не увязал в мелочах государственного строительства отчетливо представлял себе, что выйдет из намеченного преобразования.

Опираясь на православие отец Петра имел ясное и твердое понятие о происхождении и значении царской власти в Московской Руси, как о власти богоустановленной и назначенной для того, чтобы Бог по Его словам даровал ему и боярам “с ними единодушны люди его, световы, разсудити вправду, всем ровно”.

Таков был этот Московский царь, воспитанный в духе религиозных и национальных традиций Московской Руси. Так эти традиции отшлифовали богатую, глубокую натуру отца Петра.

Большинство недостатков Петра, как государственного деятеля объясняется именно тем, что он не получил воспитания в национальном духе, какое получил его отец.

“При полной противоположности интересов, родня царя (Милославские и Нарышкины. — Б. Б.), — пишет С. Платонов, — расходились и взглядами и воспитанием. Старшие дети царя (особенно Федор и четвертая дочь Софья) получили блестящее по тому времени воспитание под руководством С. Полоцкого”. <2Каковы были характерные черты этого воспитания? Это было религиозное воспитание. “В этом воспитании, — подчеркивает С. Платонов, — силен был элемент церковный”. Правда в этом религиозном воспитании было заметно польское влияние, проникавшее через живших в Москве монахов из Малороссии. Любимцы вступившего на престол после смерти Алексея Михайловича, царя Федора, — по словам С. Платонова, — “постельничий Языков и стольник Лихачев, люди образованные, способные и добросовестные. Близость их к царю и влияние на дела были очень велики. Немногим меньше значение князя В. В. Голицына. В наиболее важных внутренних делах времени Федора Алексеевича непременно нужно искать почина этих именно лиц, как руководивших тогда всем в Москве”. <3Мать же Петра I, вторая жена Алексея Михайловича, по сообщению Платонова, “вышла из такой среди (Матвеевы), которая, при отсутствии богословского воспитания, впитала в себя влияние западно-европейской культуры”. Ее воспитал А. Матвеев.

Вот это то обстоятельство, надо думать, и послужило причиной сначала равнодушия, а зачем и презрения Петра I к русской культуре, религиозной в своей основе, а вовсе не тяжелые сцены, виденные им во время распри между Милославскими и Нарышкиными.

Артамон Матвеев был женат на англичанке Гамильтон. У него было много друзей среди населявших немецкую слободу иностранцев и от них он, также как, наверное, и его воспитанница, усвоил если не презрение, то во всяком случае пренебрежительное отношение к традициям родной страны.

“Нарышкины из дома Матвеева вынесли знакомство с западной культурой. Сын А. С. Матвеева, — пишет С. Платонов, — близкий к Петру, был образован на европейский лад. У него был немец доктор. Словом, не только не было национальной замкнутости, но была некоторая привычка к немцам, знакомство с ними, симпатии к западу. Эта привычка и симпатии перешли и к Петру и облегчили ему сближение с иноземцами и их наукой”.

Царица Наталья не хотела отдать сына учить монахам и призвала учить его недалекого “своего человека” Никиту Зотова. Это тот самый пьяница Никита Зотов, “всешутейший отец Ианникий, Пресбургский, Кокуйский и Всеяузский патриарх, который после Нарышкина, мужа глупого, старого и пьяного”, стал патриархом созданного в Немецкой слободе Всешутейшего собора — кощунственной пародии на православные церковные соборы.

II. “Идейные” руководители Петра I

Пристрастие к иностранцам Петру внушил сменивший Зотова авантюрист шотландец Менезиус. К иностранцам тянулись русские сверстники Петра: бесшабашный пьяница князь Борис Голицын, знавший латинский язык и друживший с иностранцами и сын воспитателя матери Петра Андрей Матвеев, знавший также иностранные языки и тянувшийся ко всему иностранному, как и его отец, первый западник Артамон Матвеев,

Уже в правление царевны Софьи было много недовольных, что она начала дружить с иностранцами, вела переговоры с гугенотами и иезуитами, начала, по мнению современников, впадать в “латинские прелести”.

Против такой политики Софьи, в числе других, был и Патриарх Иосаф. И это было законное опасение.

“Немецкая слобода, — пишет в своей работе “Петр Великий” Валишевский, — стала Европой в миниатюре, где так же как и там кипели политические страсти, а над умами господствовали идеи английской революции. Прибывшие эмигранты жили там интересами, которые захватывали общество у них на родине. Немецкая слобода переживала приподнятое настроение. Шотландец Патрик Гордон увлекался успехами лондонского королевского общества. Английские дамы пудами выписывали романы и поэтические произведения национальных писателей. Поддерживалась деятельная переписка с Европой”.

Голландский резидент Ван Келлер каждую неделю досылал курьера в Гаагу, который осведомлял его о всех политических событиях, происшедших в Европе.

Национальный и политический состав Кокуя, как называли москвичи немецкую слободу, был очень разношерстен. Кого только не было в Кокуе: кальвинисты, католики, лютеране, сторонники убитого во время Великой английской революции короля Карла Стюарта, приверженцы короля Вильгельма Оранского, английских и шотландских масонов и всякого рода авантюристы.

Вертелся в Кокуе и известный международный авантюрист, волохский грек Спафарий, с 1672 года работавший в Посольском Приказе, иезуиты, и будущие “идейные руководители” Петра I, швейцарец Лефорт и упоминавшийся уже выше шотландец Патрик Гордон.

В такой разношерстной среде оказался юный Петр, когда он стал посещать Кокуй. Международный сброд, живший в Кокуе, отнюдь не отличался высокой нравственностью. Как всегда в космополитической среде, нравы в Кокуе не отличались патриархальностью, имели место распущенность, кутежи и разгул.

Уже при жизни матери Петр не соблюдал многих из древних обычаев, которые он должен был соблюдать, как русский царь. Петр, как утверждает С. Платонов, “совершенно самостоятельно устраивал свою личную жизнь. В эти годы (1689—1699 гг. — Б. Б.), он окончательно сблизился с иноземцами. Прежде они являлись около него, как учителя и мастера, необходимые для устройства потех; теперь же мы видим около Петра иностранцев — друзей, сотрудников и наставников в деле, товарищей в пирушках и веселье”. <4В годы “безответственных и безудержных “потех”, в Немецкой слободе, на кораблях и на маневренных полях окончательно выявились все те склонности и особенности характера Петра, которые вызвали против него — определенный протест в народе и которые доселе вызывают наше удивление и недоумение...”. <5Отмечая безобразное, недопустимое для царя поведение И. Солоневич верно замечает:

“Первоначальной общественной школой Петра был Кокуй, с его разноплеменными отбросами Европы, попавшими в Москву, на ловлю счастья и чинов. Если Европа в ее высших слоях особенной чинностью не блистала, то что уж говорить об этих отбросах. Особенно в присутствии царя, обеспечивавшего эти отбросы от всякого полицейского вмешательства. Делали — что хотели. Пили целыми сутками — так, что многие и помирали. И не только пили сами — заставляли пить и других, так что варварские москвичи бежали от царской компании, как от чумы”. <6“Это было бы смешно, если бы не было так безобразно”, — говорит по этому поводу Ключевский.

III. Характер Петра I и его отрицательные черты

“К своему совершеннолетию, — пишет академик Платонов, — Петр представлял собою уже определенную личность: с точки зрения “истовых москвичей” он представлялся необученным и невоспитанным человеком, отошедшим от староотеческих преданий”. <7Слово “истовых” С. Платонов берет совершенно напрасно. “Необученным и невоспитанным человеком, отошедшим от староотеческих преданий”, Петр представляется всем, кто только читал ту характеристику отца Петра, которая принадлежит перу самого С. Платонова и который, как мы видим, чрезвычайно высоко оценивает личность Тишайшего царя, как религиозного, хорошо образованного человека и правителя, имевшего очень возвышенное представление о смысле царской власти. Сам Платонов пишет:

“И не только поведение Петра, но и самый характер его не всем мог нравиться. В природе Петра, богатой и страстной, события детства развили долю зла и жестокости. Воспитание не могло сдержать эти темные стороны характера, потому что воспитания у Петра не было. Вот отчего Петр был скор на слово и руку”. <8Ключевский в своих оценках отдельных сторон личности Петра, все время противоречит себе. Так Ключевский пишет, что “Петр по своему духовному складу, был один из тех простых людей, на которых достаточно взглянуть, чтобы понять их”. <9> То он объявляет Петра — “одной из тех исключительно счастливо сложенных фигур, какие по неизведанным причинам от времени до времени появляются в человечестве”. Как совместить две взаимно исключающих друг друга оценки личности Петра?! Если Петр был одним из простых людей, на которых достаточно взглянуть, чтобы понять их, то как он мог быть тогда счастливой фигурой, какие только время от времени появляются в человечестве? Если же Петр обладал гениальной натурой, то как его можно считать простым человеком, на которого достаточно взглянуть, чтобы понять его? “Исключительно счастливо сложенная фигура Петра I” по словам Ключевского обладала следующими качествами. У Петра был “недостаток суждения и нравственная неустойчивость”, он “не охотник до досужих размышлений, во всяком деле он лучше соображал средства и цели, чем следствия”.

Говоря попросту, Петр не умел последовательно мыслить, видел только цель, разбирался лучше в частностях, чем в целом, и не был способен предвидеть, какие следствия даст реализация начатого им дела. Проведенная Петром административная ломка, или как вежливо называют историки — реформы, по словам Ключевского “не обнаружили ни медленно обдуманной мысли, ни созидательной сметки”. То есть Петр не обладал ни одним из самых основных качеств, которые необходимы для самого заурядного правителя.

“Сам Петр сознавался в двух своих главных недостатках: отсутствии самообладания и настоящего образования. Он сам в раскаянии говаривал, приходя в себя от гнева: “Я могу управлять другими, но не могу управлять собой”.

Спрашиваются, как можно считать гениальным царем человека, который сам признается, что он не может управлять своими чувствами и поступками.

Ключевский считал Петра исключительно счастливо сложенной натурой, Платонов говорит о темных сторонах его натуры, Костомаров пишет, что Петр никак не мог быть “нравственным образцом для своих подданных”. Исключительно счастливо сложенная натура, как о том свидетельствуют современники и исследователи Петровской эпохи, оказывается, была в действительности натурой исключительно неуравновешенной, исключительно жестокой и сумасбродной.

Простым человеком, которого можно понять с первого взгляда, Петра назвать никак уж нельзя.

“Часто Петром, — пишет хорошо изучивший его личность Мережковский, — овладевает как бы “внезапный демон иронии”; по лицу точно из бронзы изваянного “чудотворца-исполина” пробегает какая — то жалкая, смешная и страшная судорога; вдруг становится он беспредельно насмешливым и даже прямо кощунственным отрицателем, разрушителем всей вековечной народной святыни, самым ранним из русских “нигилистов”...

“Он страшно вспыхивал, — пишет Платонов, — иногда от пустяков, и давал волю гневу, причем иногда бывал жесток. Его современники оставили нам свидетельства, что Петр многих пугал одним своим видом, огнем своих глаз. Примеры его жестокости увидим на судьбе стрельцов”.

“Часто на пиру чьи-нибудь неосторожные слова вызывали со стороны Петра вспышку дикой ярости. Куда девался радушный хозяин или веселый гость?! Лицо Петра искажалось судорогой, глаза становились бешеными, плечо подергивалось и горе тому, кто вызвал его гнев!”

Предок знаменитого археолога Снегирева, Иван Савин рассказывал, что в его присутствии Петр убил слугу палкой за то, что тот слишком медленно снял шляпу. Генералиссимусу Шеину на обеде, данном имперским послом Гвариеном, в присутствии иностранцев Петр кричал: “Я изрублю в котлеты весь твой полк, а с тебя самого сдеру кожу, начиная с ушей”. У Ромодановского и Зотова, пытавшихся унять Петра, оказались тяжелые раны: у одного оказались перерубленными пальцы, у другого раны на голове”.

Случаев, доказывающих, что Петр совершенно не умел владеть собой, современники приводят бесчисленное количество.

Петр охотно принимал участие в розыске, пытках, казнях. В нем причудливо сочетались веселый нрав и мрачная жестокость.

“Петр в жестокости, — пишет проф. Зызыкин в своем исследовании о Патриархе Никоне, — превзошел даже Иоанна Грозного. Иоанн Грозный убил своего сына в припадке гнева, но Петр убил хладнокровно, вынуждая Церковь и государство осудить его за вины, частью выдуманные, частью изображенные искусственно, как самые вероломные”. <10Он мог совершенно непостижимо соединять веселье с кровопролитием. 26 июня 1718 года в сыром, мрачном каземате, ушел в небытие его единственный сын, а на следующий день Петр шумно праздновал годовщину Полтавской “виктории” и в его саду все “довольно веселились до полуночи”.

Мстительность Петра не знала пределов. Он приказал вырыть гроб Милославского и везти его на свиньях. Гроб Милославского был поставлен около плахи так, — чтобы кровь казненных стрельцов лилась на смертные останки Милославского. Трупы казненных стрельцов по приказу Петра сваливали в ямы, куда сваливали трупы животных. И такого человека историк Ключевский считают возможным охарактеризовать как “исключительно счастливо сложенную натуру”.

Историк Шмурло описывает свое впечатление от бюста Петра I работы Растрелли, следующим образом:

“Полный духовной мощи, непреклонной воли повелительный взор, напряженная мысль роднят этот бюст с Моисеем Микеланджело. Это поистине, грозный царь, могущий вызвать трепет, но в то же время величавый, благородный”.

А академик, художник Бенуа так передает свое впечатление от гипсовой маски, снятой с лица Петра в 1718 году, когда он вел следствие о мнимой измене царевича Алексея.

“Лицо Петра сделалось в это время мрачным, прямо ужасающим своей грозностью. Можно представить себе, какое впечатление должна была производить эта страшная голова, поставленная на гигантском теле, при этом еще бегающие глаза и страшные конвульсии, превращающие это лицо в чудовищно фантастический образ”.

Бюст Растрелли, изображающий Петра величавым и благородным есть плод работы придворного скульптора, которые испокон веков привыкли приукрашивать своих царственных натурщиков.

Гипсовая маска, снятая с лица Петра, надо думать, все же вернее передает общее выражение лица Петра, чем бюст Растрелли, на котором Петр I похож на... Моисея!! Это только один из бесчисленных интеллигентских вымыслов о Петре.

На самом деле Петр I, как верно отметил историк Костомаров, “Сам Петр, своею личностью мог бы быть образцом для управляемого и преобразуемого народа только по своему безмерному, неутомимому трудолюбию, но никак не по нравственным качествам своего характера”.

Что чрезвычайно характерно для личности Петра, это черты беспрерывного и непомерного шутовства. Они скрывают царственную голову под колпаком Арлекина, придают балаганные гримасы суровой маске и особенно при всех превратностях жизни, полной крупных событий и бурных деяний, перемешивают пустое с серьезным, фарс с драмой. И другая отрицательная черта нравственной личности Петра, это его самодурство. Оно не знает ни в чем предела. Иоанн Грозный — ребенок перед Петром I.

И в глумлениях над церковью, над прадедовскими традициями, над живыми людьми, ни в чем Петр не знает удержу.

Полубояров, слуга Петра, пожаловался ему, что его жена отказывается под предлогом зубной боли исполнять свои супружеские обязанности. Петр немедленно позвал Полубоярову и, несмотря на ее крики и вопли, немедленно вырвал ей зуб.

Один из птенцов гнезда Петрова, Ягужинский, заявил Петру, что он не хочет жить с женой, а хотел бы жениться на дочери канцлера Головкина. Желая унизить в лице Головкина старую аристократию, Петр объявил брак расторгнутым, и велел заключить Ягужинскую в монастырь.

Увидев в Копенгагенском музее мумию, Петр выразил желание купить ее для своей кунсткамеры. Получив отказ, Петр вернулся в музей, оторвал у мумии нос, всячески изуродовал ее и сказал: “Теперь можете хранить”.

Когда адмирал Головкин сказал, что ему не нравится уксус, Петр схватил большой пузырек с уксусом и влил его содержимое в рот своему любимцу.

В январе 1725 года восьмидесятилетний старик из известной фамилии, Матвей Головнин, должен был согласно приказу участвовать в шествии, одетый чертом. Так как он отказался, то его по приказанию Петра схватили, совершенно раздели, надели ему на голову картонный колпак с рожками, и в продолжение часа заставили сидеть на льду на Неве. Он схватил горячку и умер.

Петр I в моральном отношении стоит несравненно ниже Иоанна Грозного. Набезобразничал без всякого политического смысла он больше. Погубил людей без всякого смысла тоже больше. Иоанн Грозный грешил, но потом каялся. Убив в состоянии запальчивости непреднамеренно своего сына, Иоанн Грозный несколько дней в отчаянии просидел у гроба Царевича Ивана. Петр предательски нарушил данную Царевичу Алексею клятву, что он его не тронет. Предательски отдал на суд окружавшей его сволочи. Присутствовал при его пытках и преспокойно пел на панихиде по задушенному по его приказу сыне. И том не менее для историков Иоанн Грозный “безумный изверг”, а Петр I — “беспорочный гений”?!

IV. Истоки ненависти Петра I ко всему русскому I

После своего восшествия на престол, Петр сближается с шотландцем Патриком Гордоном, ярым католиком, находившимся в постоянных сношениях с иезуитами. Гордон ненавидел Россию, как и все католики и иезуиты. Он мечтал вернуться в Шотландию. Жил Гордон в Москве только преследуя английские политические цели.

Ключевский не прав, называя Патрика Гордона “нанятой саблей”. Патрик Гордон не раз вызывался английским королем Карлом II и Яковом II в Англию для докладов о своей политической деятельности в Москве и для получения дальнейших указаний о том, как ему надлежит действовать.

Патрик Гордон действовал по двум линиям, и как англичанин и как масон.

“Встречи Петра, — пишет В. Ф. Иванов, автор книги “От Петра до наших дней”, — не могли не оставить известных следов и не оказать на Петра влияния. Не без основания историки масонства указывают, что Гордон и Петр принадлежали к одной масонской ложе, при чем Гордон был первым надзирателем, а Петр — вторым”. <11В 1690 году Петр сблизился с швейцарцем Лефортом, влияние которого на Петра было исключительно огромным. Петр попал в полную духовную кабалу к Лефорту и Патрику Гордону. Они стали для него непререкаемыми духовными авторитетами, в то время как авторитет всех русских государственных деятелей и Патриарха окончательно померк в его глазах.

“Думают, что Лефорт, доказывая царю превосходство западноевропейской культуры, развил в нем слишком пренебрежительное отношение ко всему родному. Но и без Лефорта, по своей страстности, Петр мог воспитать в себе это пренебрежение”, — указывают С. Платонов. <12Тут и думать нечего, и Лефорт, и Патрик Гордон, и другие обитатели Кокуя, также презиравшие и ненавидевшие тогдашнюю Московию, как современную Россию современные европейцы и американцы, конечно, сделали все, чтобы внушить будущему царю презрение и ненависть не только к национальной религии, историческим традициям, но и ненависть к самому русскому народу. И они достигли больших успехов в поставленной себе цели. <13Кокуй, немецкая слобода под Москвой, в которой стал дневать и ночевать Петр, “оказала на него большое влияние, — указывает С. Платонов, — он увлекся новыми для него (формами и отношениями, отбросил этикет, которым была окружена личность Государя, щеголял “немецком” платье, танцевал “немецкие” танцы, шумно пировал в “немецких” домах. Он даже присутствовал на католическом богослужении в слободе, что, по древнерусским понятиям, было для него вовсе неприлично”. <14Петр вел в Кокуе образ жизни, с точки зрения московских традиций совершенно недостойный царя. Чинную жизнь в Московских дворцах Петр сменил на безобразничание в обществе сомнительных иностранцев в кабаках и веселых домах Кокуя. Поведение Петра в Кокуе и в Преображенском дворце, в который он переехал из ненавистного Кремля, ничем не напоминает нравственную, наполненную духовными интересами жизнь его отца.

В доме Лефорта, по словам современника Петра Куракина, — “началось дебошство, пьянство так великое, что невозможно описать”.

Подобное поведение царя шло вразрез с представлениями москвичей о том, как должен вести себя православный царь. У москвичей был жив в памяти благородный образ отца его, его благочестие, его величавый истинно царский стиль жизни.

В народе, естественно, возникает недовольство поведением молодого царя. Да и как не возмущаться странным и неприличным поведением молодого царя. И. Солоневич метко сравнивает поведение Петра с поведением гимназиста, сжегшего свои книги и с наглым озорством показывающего всем взрослым кукиш: “Накося — выкусите”.

Даже в изданной в 1948 году советским издательством “Молодая Гвардия”, биографии Петра, историк В. Мавродин и тот признает, что Петр ненавидел все русское.

“Но близость Петра к “Кокую”, это “фамилиарите”, — пишет он, — с пестрым населением немецкой слободы имели и отрицательную сторону.

В своем, еще незрелом уме Петр путал бородатых стрельцов и церемониал кремлевских покоев, обычаи царского двора и его благолепие, то есть все, что как бы олицетворяло собой порядки, породившие и страшное 15 мая 1682 года и ненавистную Софию и ее “ближних бояр”, со всеми сложным и многообразным укладом русской национальной жизни. Возненавидев стрельцов и бояр, он возненавидел и среду, их породившую, и обстановку, их окружавшую. Увидев язвы на теле Московского государства, обратив внимание на бесчисленные недостатки (положим не на такие уж бесчисленные. — Б. Б.) русской действительности, он начал отворачиваться от нее. Раздраженный Москвой, он повернулся лицом к иноземному Кокую, подчас слишком опрометчиво решая спор запада и Руси в пользу первого, слишком неразборчиво заимствуя у Запада, наряду с полезным, ненужное для Руси”. <15В Кокуе, к ужасу всех москвичей, русский царь завел себе любовницу немку, дочь винного торговца, Анну Монс... Как стали относиться москвичи после всего этого к молодому царю, сыну Тишайшего царя? На этот вопрос С. Платонов дает следующий ответ:

“...Дружба Петра с иноземцами, эксцентричность его поведения и забав, равнодушие и презрение к старым обычаям и этикету дворца, вызывали у многих москвичей осуждение — в Петре видели большого греховодника”. <16И надо сказать, москвичи имели право так думать.

Немецкие кафтаны, пьянство с иностранцами, дикие выходки, все это москвичи расценивали как ребячью блажь. Надеялись, что когда юный царь женится — то он остепенится. Но и женитьба не положила конец недостойному поведению царя. Как мы увидим дальше, Петр заимствовал в Кокуе, а позже в Европе, главным образом ненужное для России, а то, что он заимствовал полезного, благодаря насильственным и жестоким мерам, он тоже превращал только во вредное для России и русского народа.

“Ненависть к Москве, — законно утверждает И. Солоневич в “Народной Монархии”, — и ко всему тому, что связано с Москвой, которая проходит через всю “реформаторскую” деятельность. Петра, дал, конечно, Кокуй. И Кокуй же дал ответ на вопрос о дальнейших путях. Дальнейшие пути вели на Запад, а Кокуй был его форпостом в варварской Москве. Нет Бога кроме Запада и Кокуй пророк Его. Именно от Кокуя технические реформы Москвы наполнились иным эмоциональным содержанием: Москву не стоило улучшать — Москву надо было послать ко всем чертям со всем тем, что в ней находилось, с традициями, с бородами, с банями, с Кремлем и с прочим”.

Юность, проведенная среди иностранного сброда в Кокуе привела к тому, что в Петре Первом, по характеристике Ключевского “вырастал правитель без правил, одухотворяющих и оправдывающих власть, без элементарных политических понятий и общественных сдержек”.

II

Петр Первый, как мы видим из характеристики основных черт его личности, Ключевским, — не мог иметь и не имел стройного миросозерцания. А люди, не имеющие определенного миросозерцания, легко подпадают под влияние других людей, которых они признают для себя авторитетами. Такими авторитетами для Петра, как мы видим, были Патрик Гордон и Лефорт, влияние которого на Петра, как признают все современники, было исключительно.

Петр не самостоятельно дошел до идеи послать все московское к черту и переделать Россию в Европу. Он только слепо следовал тем планам, которые внушили ему Патрик Гордон и Лефорт до поездки заграницу и различные европейские политические деятели, с которыми он встречался в Европе.

Политические деятели Запада, поддерживая намерения Петра насаждать на Руси европейскую культуру, поступали так, конечно, не из бескорыстного желания превратить Россию в культурное государство. Они, конечно, понимали, что культурная Россия стала бы еще более опасна для Европы. Они были заинтересованы в том, чтобы Петр проникся ненавистью к русским традициям и культуре. Понимали они и то, что попытки Петра насильственно превратить Россию в Европу обречены заранее на неудачу и что кроме ослабления России они ничего не дадут. Но это то именно и нужно было иностранцам. Поэтому то они и старались утвердить Петра в намерении проводить реформы как можно быстрее и самым решительным образом.

В книге В. Иванова “От Петра до наших дней” мы читаем: “Передовой ум Петра, безудержно восхваляется в сочинении Франсиса Ли, расточаются похвалы намерению Петра произвести реформы. В Торнской гимназии во время диспута утверждалось, что русские до сих пор жили во мраке невежества и что Петру суждено развить в Московии науку и искусство”. “Уже в Митаве Петр раскрыл свое инкогнито и, — как пишет историк Валишевский, — поразил гостей “насмешками над нравами, предрассудками, варварскими законами своей родины”.

“Интересно проследить, — пишет В. Ф. Иванов, — первое заграничное путешествие Петра: а) Идея поездки дается Лефортом, кальвинистом и пламенным поклонником Вильгельма III, б) относительно маршрута идет переписка с Витзеном, который поджидает посольство в Амстердаме, в) Лейбниц принимает самое горячее участие во всех событиях поездки и старается создать европейское общественное мнение в пользу будущего реформатора России, г) конечная цель поездки — свидание с масонским королем Вильгельмом Ш Оранским и вероятно посвящение Петра в масонство”. <17Историк Православной Церкви А. Доброклонский, например, считает, что “протестантской идее о том, что Государь есть “глава религии”, научили Петра протестанты. Как говорят, в Голландии Вильгельм Оранский советовал ему самому сделаться “главой религии”, чтобы быть полным господином в своих владениях”. <18Петр дважды встречался с Вильгельмом III Оранским, который по мнению историка русского масонства В. Ф. Иванова вовлек Петра в масоны.

“Единственно реальное и ощутительное, что вынес Петр из своей поездки в чужие края, — резюмирует Иванов, — это отрицательное отношение к православной религии и русскому народу. Сомнение и скептицизм в истинности своей веры, вынесенные им из общения с Немецкой слободой, окрепли во время заграничной поездки.

Петр вернулся домой новым человеком. Старая Московская Русь стала для Петра враждебной стихией”.

“...На далеком Западе, — пишет С. Платонов в книге “Петр Великий”, — слабели последние связи Петра с традиционным московским бытом; стрелецкий бунт порвал их совсем. Родина провожала Петра в его путешествие ропотом неодобрения, а встретила его возвращение прямым восстанием”.

Петр не понимал, что русский народ, являясь носителем особой, не европейской культуры имеет свое собственное понимание христианства и свою собственную государственную идею и свою собственную неповторимую историческую судьбу.

Этого же до сих пор не понимают русские интеллигенты типа Мельгунова, Г. Федотова. Рассуждения проф. Федотова чрезвычайно характерны для современных последышей западничества, которые всегда питали испуг перед мыслью о том, что русская культура таила в себе возможности самобытного политического, социального и культурного творчества, не такого, как западная Европа. Это все отголоски мнения Петра, что русские животные, которых надобно сделать людьми, то есть европейцами.

Россия для Федотова это не страна органической, самобытной культуры. Это страна, лишенная культуры мысли, бессловесная страна.

“...Понятно, — пишет Федотов, — почему ничего подобного русской интеллигенции не могло явиться на Западе — и ни в одной из стран органической культуры. Ее условие — отрыв. Некоторое подобие русской интеллигенции мы встречаем в наши дни в странах пробуждающегося Востока: в Индии, в Турции, в Китае. Однако, насколько мы можем судить, там нет ничего и отдаленно напоминающего по остроте наше собственное отступничество: нет презрения к своему быту, нет национального самоунижения — “мизопатрии”. И это потому, что древние страны Востока были не только родиной великих религий и художественных культур, но и глубокой мысли. Они не “бессловесны”, как древняя Русь. Им есть что противопоставить европейскому разуму, и они сами готовы начать его завоевание”. <19Подобная постановка вопроса — типично интеллигентская постановка вопроса. Ни тяжелый трагический опыт русской интеллигенции, ни еще более трагический опыт реализации политических и социальных замыслов русской интеллигенции ничему не смог научить русских интеллигентов. А Г. Федотов — интеллигент чистой воды. Он, до сих пор, даже после успешного японского опыта не в силах понять, что можно было превосходно привить немецкую технику к русскому православному быту, как это и делали до Петра.

Техника Киевской Руси была не только не ниже, а даже выше современной ей европейской. Привить технику к Московскому православному быту это значит возвратить Московскую Русь на тот путь, по которому Киевская Русь шла до татарского нашествия.

Рассуждения Федотова типичный интеллигентский абсурд. Нет, конечно, необходимости его оспаривать, хотя нелепость его ясна для всех, кто не построил историю Киевской и Московской Руси на интеллигентский образец и не превращал такое яркое, самобытное явление, как средневековая Русь — в пустое место, в котором Логос не был связан с разумом. (!?).

V. У какой Европы учился Петр I

Петр очаровался западными порядками, хотя очаровываться, собственно, было нечем. Нравственные и политические принципы современной Петру Европы были несравненно ниже нравственных и политических принципов Московской Руси.

“Миф о человеколюбивой, благоустроенной Европе и варварской Москве есть сознательная ложь, — пишет И. Солоневич в “Народной Монархии. — Бессознательной она быть не может: факты слишком элементарны, слишком общеизвестны и слишком уж бьют в глаза”. Это жестокий для большинства русских историков, но совершенно верный вывод.

Положение Европы, в которую поехал учиться Петр, во многих отношения было хуже, чем положение в Московской Руси. Историки интеллигентского толка слишком уж произвольно распределяют свет и тени, слишком уж живописуют варварство Московской Руси и процветание тогдашней Европы. В Англии только незадолго закончилась революция. Европа еще не залечила кровавых ран, нанесенных Тридцатилетней войной. Война прекратилась только вследствие того, что разоренное население Франции и бесчисленных немецких государств-карликов стало вымирать с голода. По всей Европе пылали костры инквизиции, на которых жгли еретиков и ведьм. Бельгия и Голландия также, как и все государства, были переполнены нищими, бродягами и разбойниками. В одном из германских городов все женщины были сожжены по обвинению в том, что они ведьмы.

Какова была законность в “просвещенной и культурной” Европе, показывает деятельность саксонского судьи Карпцофа. Он в одной только крошечной Саксонии ухитрился за, свою жизнь казнить 20.000 человек. В Италии и Испании, где свирепствовала инквизиция, дело было еще хуже. Нельзя забывать, что последний случай сожжения еретика произошел в 1826 году, сто двадцать пять лет после поездки Петра в гуманную и просвещенную Европу. Таковы были порядки в Европе, которая по словам Ключевского, воспитывалась “без кнута и застенка” и куда Петр поехал учиться более лучшим порядкам, чем московские.

И. Солоневич нисколько не искажает исторического прошлого, когда заявляет в “Народной Монархии”:

“Самого элементарнейшего знания европейских дел достаточно, чтобы сделать такой вывод: благоустроенной Европы, с ее благо-попечительным начальством Петр видеть не мог, и по той чрезвычайно простой причине, что такой Европы вообще и в природе не существовало”. <20“Не нужно, конечно, думать, что в Москве до-петровской эпохи был рай земной или, по крайней мере, манеры современного великосветского салона. Не забудем, что пытки, как метод допроса и не только обвиняемых, но даже и свидетелей, были в Европе отменены в среднем лет сто-полтораста тому назад.

Кровь и грязь были в Москве, но в Москве их было очень намного меньше. И Петр, с той, поистине, петровской “чуткостью”, которую ему либерально приписывает Ключевский — вот и привез в Москву стрелецкие казни, личное и собственноручное в них участие — до чего московские цари, даже и Грозный, никогда не опускались; привез Преображенский приказ, привез утроенную порцию смертной казни, привез тот террористический режим, на который так трогательно любят ссылаться большевики. А что он мог привезти другое?

В отношении быта Москве тоже нечему было особенно учиться. На Западе больше внимания уделяли постройке мостовых, Московская Русь больше уделяла внимания строительству бань. На Западе больше внимания уделяли красивым камзолам и туфлям с затейливыми пряжками, русские стремились к тому, чтобы под простыми кафтанами у них было чистое тело...”

В царских палатах, в Боярской думе, в боярских домах, не ставили блюдец на стол, чтобы на них желающие могли давить вшей. В Версальских дворцах такие блюдца ставили. Пышно разодетые кавалеры и дамы отправляли свои естественные потребности в коридорах роскошного Версальского дворца. В палатах Московских царей такого не водилось.

Для того, чтобы не искажать исторической перспективы, нельзя ни на одно мгновение забывать о том, что западный мир, куда прибыл Петр I, был уже в значительной части безрелигиозный мир.

“Западный мир, куда прибыл Петр I, был уже безрелигиозный мир и объевропеевшиеся русские, прибывшие с Петром Великим, стали агентами этой европеизации, не стремясь нисколько принимать форму западного христианства”, — пишет знаменитый английский историк Арнольд Тойнби в своей книге “Мир и Запад”.

Петр учился уже у безрелигиозного Запада, разлагавшегося под влиянием всевозможных рационалистических и материалистических идей.

“Европеизацией, — правильно заключает И. Солоневич, — объясняются и петровские кощунственные выходки. Описывая их, историки никак не могут найти для них подходящей полочки. В Москве этого не бывало никогда. Откуда же Петр мог заимствовать и всепьянейший синод, и непристойные имитации Евангелия и креста, и все то, что с такою странной изобретательностью практиковал он с его выдвиженцами?

Историки снова плотно зажмуривают глаза. Выходит так, как будто вся эта хулиганская эпопея с неба свалилась, была, так сказать, личным капризом и личным изобретением Петра, который на выдумки был вообще горазд. И только Покровский в третьем томе своей достаточно похабной Истории России (довоенное издание), — скупо и мельком сообщая о “протестантских симпатиях Петра”, намекает и на источники его вдохновения. Европа эпохи Петра вела лютеранскую борьбу против католицизма. И арсенал снарядов и экспонатов петровского антирелигиозного хулиганства был, попросту, заимствован из лютеранской практики. Приличиями и чувством меры тогда особенно не стеснялись, и подхватив лютеранские методы издевки над католицизмом, Петр только переменил адрес — вместо издевательств над католицизмом, стал издеваться над православием. Этот источник петровских забав наши историки не заметили вовсе.

VI. Начало разгрома национальной Руси

Вернувшись из заграницы, Петр не заезжает к жене, не останавливается во дворце, а едет прямо в дорогой своему сердцу Кокуй. Не правда ли, несколько странный поступок для русского царя.

На следующий день, во время торжественного приема в Преображенском, он уже сам начал резать боярские бороды и укорачивать боярские кафтаны. И после этого насаждения “европейской культуры” Петр возобновил следствие о бунте стрельцов, хотя стрельцы были жестоко наказаны уже и перед его отправкой заграницу.

Главой Преображенского розыскного приказа был Федор Ромодановский. “Собою видом как монстра, нравом злой тиран, превеликий нежелатель добра никому, пьян во все дни”, — так характеризует один из современников этого палача. Своей невероятной жестокостью этот палач наводил ужас на всех.

“В Преображенском приказе начались ужасающие пытки стрельцов”, сообщает С. Платонов. <21> — Перед окнами кельи насильно постриженной Софьи по приказу Петра было повешено несколько стрельцов. Всего же в Москве и в Преображенском было казнено далеко за тысячу человек”. Ужасы, пережитые Москвой в осенние дни 1698 года, историк С. Соловьев характеризует как время “террора”. К ужасу Москвичей, они впервые увидели русского царя в роли жестокого палача.

“Петр сам рубил головы стрельцам, — пишет С. Платонов, — и заставлял то же делать своих приближенных и придворных”.

“По свидетельству современников, в Преображенском селе ежедневно курилось до 30 костров с угольями для поджаривания стрельцов. Сам царь с видимым удовольствием присутствовал при этих истязаниях”. <22“...17 сентября, в день именин царевны Софьи, в селе Преображенском, в 14 застенках начались пытки. Пытки отличались неслыханной жестокостью”, — пишет С. Мельгунов в своей работе “Прошлое старообрядцев”.

...30 сентября совершилась первая казнь в селе Преображенском. Петр Великий собственноручно отрубил головы пятерым стрельцам.