Июля приготовления к дальнейшему плава­нию были закончены и «Диана» снялась с яко­ря

63870
знаков
0
таблиц
0
изображений

31 июля приготовления к дальнейшему плава­нию были закончены и «Диана» снялась с яко­ря.

Плавание «Дианы» продолжалось. В полдень 23 сентября 1809 г. «ко всеобщей нашей радости увидели мы камчатский берег,— писал Голов­нин.— Берег, принадлежащий нашему отечеству! И хотя он от С.-Петербурга отдален на 13000 верст, но со всем тем составляет часть России... Радость, которую мы чувствовали при воззре­нии на сей грозный дикий берег, представляю­щий природу в самом ужасном виде, могут толь­ко те понимать, кто бывал в подобном нашему положении или кто в состоянии себе вообразить оное живо!».

Итак, русские моряки после двухгодичного похода по морям и океанам и сопутствовавших ему многочисленных приключений снова были у родных берегов.

Спустя два дня «Диана» вошла в Петропав­ловскую гавань. В. М. Головнин узнал о на­граждении его двумя орденами: боевым орденом св. Георгия — «за осьмнадцать морских кампа­ний» и орденом св. Владимира—«за благопо­лучное совершение многотрудного путешествия».

Две зимовки провел Василий Михайлович на далекой окраине России. Поначалу у него сложи­лось неблагоприятное впечатление о Камчат­ке. Головнин говорит далее, что хотя трудно найти страну уединеннее, скучнее, голоднее Камчатки, но эти недостатки (кроме последнего) не могут быть чувствительными для любопытного путешест­венника. А Камчатка «представит любопытству много интересных, совершенно новых предме­тов...».

И русский мореплаватель с присущей ему энергией и увлечением отдался изучению Кам­чатки. Он собрал обильный материал о флоре и фауне края, населяющих его народностях, их быте и нравах. В отличие от многих западноев­ропейских путешественников, презиравших «ту­земцев», Василий Михайлович с симпатией от­носился к местному населению.

25 апреля «Диана», после того как моряки прорубили лед в Петропавловской гавани, вы­шла в Авачинский залив, а 4 мая шлюп взял курс к Курильским островам. Достигнув 13 мая острова Матуа, Головнин, продвигаясь на юг, начал описание Курильских островов. Он отме­чал, что острова эти вулканического происхож­дения и гористы, берега их круты, раститель­ность скудная, тундровая, лишь на островах Уруп, Итуруп и Кунашир есть леса; здесь мно­го пушных зверей и птиц; население занимается охотой и рыболовством.

Головнин обратил внимание на большое влия­ние русской культуры в этих местах. Курильцы (айны) восприняли у русских бытовые навыки, многие знали русский язык. «...Наши курильцы носят всякого покроя русское платье»,— заметил Василий Михайлович.

После исследований В. М. Головнина стало известно, что Курильская гряда состоит не из 21, как считалось ранее, а из 24 островов.

Время шло, запасы продовольствия и пресной воды на «Диане» подходили к концу. Головнин решил идти к острову Кунашир, где, по имев­шимся сведениям, была удобная гавань и селе­ние.

Постоянные ветры и густые туманы заставили «Диану» более двух недель лавировать у остро­вов Итуруп, Кунашир и Шикотан, которые то открывались перед взором моряков, то вновь заволакивались туманом.

Головнин знал, что на юге Курильской гряды японцы незаконно устроили свои фактории. По­этому он действовал с большой осторожностью. 17 июня «Диана» вошла в бухту северной части острова Итуруп, где действительно встретили не только айнов, но и японцев. Японскому на­чальнику Исидзака Такэхейму Василий Михайлович объяснил, что зашел сюда за дровами и продовольствием. Чувствовалось, что японцы сомневались в мирных целях экспедиции. И все же беседа закон­чилась хорошо. Исидзака Такэхейм дал письмо к японскому на­чальнику селения Урбитич (Фурубэцу) на за­падном побережье Итурупа. В письме якобы извещалось, что русские идут с добрыми намере­ниями и что они нуждаются в воде и продо­вольствии. К вечеру моряки возвратились на шлюп. 18 июня состоялась новая встреча с курильцами. Русские узнали об их тяжелой участи. Счи­тая, что они действуют заодно с русскими, япон­цы стали еще больше притеснять айнов, угрожая им смертью. Головнин убеждал курильцев, что русские ни малейшего зла не причинят японцам и, следовательно, и «они нашим [курильцам] вре­дить не захотят».

При расставании Василий Михайлович взял лишь курильца Алексея Макси­мовича, чтобы тот показал гавань в за­падной части острова и был переводчиком при переговорах с японцами.

5 июля «Диана», облитая лучами утреннего солнца, двинулась в гавань Кэмурай на южном побережье Кунаширского залива. Вдруг япон­ские батареи открыли пальбу по шлюпу. Види­мо, подумал Головнин, японцы не получили со­общения с Итурупа о миролюбивых целях при­хода русского корабля. Корабль продолжал идти в глубь залива. На берегу открылось селение и небольшая крепость. Японские суда, заметившие «Диану», поспешно отошли к крепости, а бата­реи опять стали палить, но ядра не достигали цели. Шлюп бросил якорь в трех милях от кре­пости. Желая выяснить причины такого поведе­ния японцев, Головнин, захватив с собой под­штурманского помощника Среднего, четырех матросов и курильца, под градом ядер устрем­ляется на шлюпке к крепости. Однако добрать­ся до крепости не удалось. Ядра не подпускали шлюпку к берегу.

Головнин рассудил, что без воли правительства начинать воен­ные действия не годится, и решил объясниться с японцами посредством знаков. Но такое объяснение не дало никаких результатов.

Головнин полагал, что японцы не желают вступать в переговоры с русскими и откроют огонь по шлюпке, если она подойдет к крепости. Поэтому шлюп направился к небольшой речке на западном берегу залива, где стал на якорь. Вскоре заметили человека. Это был курилец Кузьма с русского острова Расшуа. По поведению Кузьмы было видно, что японцы боятся нападения русских. Объясняться с Кузьмой было очень трудно, но все же посредством зна­ков и жестов можно было догадаться, что на­чальник города желает встретиться с команди­ром «Дианы» на лодке в сопровождении такого же количества матросов, какое будет у Головнина. Василий Михайлович принял приглашение японского начальника. Кузьма с подарками от­правился в крепость.

Поутру 11 июля Головнин поехал на берег на четырехвесельной шлюпке. С ним находились мичман Мур, штурман Хлебников, курилец Алексей, матросы Макаров, Симанов, Шкаев, Васильев.

Начальник крепости Насасэ Саэмон донимал русских разными вопросами о России, ее пра­вительстве. Будто бы в целях определения коли­чества продовольствия, необходимого для эки­пажа корабля, японцы пытались узнать о его численности. Головнин, разгадав смысл этого вопроса, увеличил цифры вдвое против настоя­щего, сказав, что команда состоит из 102 че­ловек.

Во время беседы, протекавшей, в общем, в корректной форме, Мур сообщил, что солдатам, разместившимся на пло­щади, раздают обнаженные сабли. Головнин не придал этому значения, но вскоре пришлось убе­диться в недобрых намерениях японцев.

Вскоре Головнин сказал, что у него нет времени и пора возвращаться на корабль. На это последовал ответ начальника: без повеления матсмайского губернатора, кото­рому он должен донести о происшедшем, он не сможет снабдить шлюп ничем. А до получения решения губернатора он хочет, чтобы один из русских остался в качестве заложника. Ответ из Матсмая надо было ожидать не менее 15 дней. Головнин с чувством собственного достоинства ответил, что «без совета оставшихся на шлюпе офицеров так долго ждать решиться не могу, а также и офицера оставить не хочу». После этого моряки встали и собирались идти. Это вызвало раздражение начальника. И, наконец, заявил, что ни одного из рус­ских он не сможет отпустить, в противном слу­чае ему распорят брюхо. «Мы в ту же секунду бросились бежать из крепости, а японцы с чрез­вычайным криком вскочили со своих мест... бро­сали нам под ноги весла и поленья...»

Когда русские моряки вырвались из крепости, японцы открыли стрельбу, но никому не причи­нили вреда. Мичмана Мура, матроса Макарова и курильца Алексея задержали. Остальные до­брались до шлюпки, но из-за отлива она оказа­лась на мели и ставить ее на воду было невоз­можно. Японцы окружили моряков, сопротив­ляться было бесполезно. Головнина, штурмана Хлебникова и матросов Симанова, Шкаева и Васильева привели опять в палатку, там уже на­ходились ранее захваченные. Крепко связав пленников, японцы под сильным конвоем отпра­вили их на лодках в Хакодаде (Хакодате), на южное побережье острова Хоккайдо. Здесь рус­ских поместили в большом темном сарае, в клет­ки из толстых деревянных брусьев.

Тем временем капитан-лейтенант Рикорд, при­нявший командование «Дианой», делал все воз­можное, чтобы вызволить товарищей из плена. Намереваясь повести переговоры об их осво­бождении, он направился к японскому берегу. Но как только «Диана» приблизилась на рас­стояние пушечного выстрела, японцы открыли огонь по кораблю из береговых батарей. Метким ответным огнем с «Дианы» одна японская бата­рея была подавлена.

Попытка начать переговоры и узнать о судьбе товарищей не удалась. На «Диане» находились смелые, полные решимости русские моряки, но их было только пятьдесят один; не приходилось и думать, чтобы с таким маленьким отрядом идти на штурм японской крепости, защищенной с моря высоким земляным валом. Неудачный исход штурма неминуемо повел бы к гибели «Дианы» или захвату корабля японцами, а то­гда собранные моряками сведения о южных Ку­рильских островах - «много времени и трудов стоящее описание географического положения сих мест не принесли бы также никакой ожидае­мой от этого пользы», писал Рикорд.

Отойдя от берега, «Диана» бросила якорь на таком расстоянии, чтобы ядра с крепости не мог­ли достать ее. Офицеры написали письмо Головнину, в котором выражали свое возмущение дей­ствиями кунаширского начальника, извещали своего командира о возвращении в Охотск и обещали товарищам «положить жизнь свою, если не будет Других средств к их освобожде­нию».

14 июля «Диана» покинула Кунаширский за­лив, названный офицерами шлюпа «заливом Из­мены». Весь экипаж корабля переживал участь своих друзей и командира, томящихся на чужой земле в неволе.

В конце июля шлюп прибыл в Охотск. Ри­корд хотел отправиться в Петербург для до­

клада морскому министру о пленении Головнина. Но в Иркутске гражданский губернатор Н. И. Трескин сообщил Рикорду, что ему сле­дует ждать решения правительства здесь. Тем временем Рикорд и губернатор разработали план экспедиции по освобождению пленников. Не до­ждавшись ответа правительства8, иркутский гу­бернатор предложил Рикорду возвратиться в Охотск и отправиться на «Диане» для продол­жения неоконченной описи Курильских островов и подойти к Кунаширу «для узнания об участи наших соотечественников, захваченных япон­цами».

Н. И. Трескин снабдил Рикорда письмом на имя губернатора Эдзо (Хоккайдо). В письме говорилось о дружественном отношении России к Японии, осуждались самовольные действия Хвостова и Давыдова. Трескин писал, что рус­ские придут в японские гавани с целью добиться освобождения пленных. Вместе с Рикордом в Охотск отправился Накагава Городзи (Головнин и Рикорд называют его Леонзаймо) и шесть других японцев, которые в 1810 г. потерпели кораблекрушение у берегов Камчатки. Японцев решили возвратить на родину и использовать их в качестве переводчиков во время переговоров с японскими властями.

22 июля 1812 г. «Диана» под командой Ри­корда и транспорт «Зотик» под командой Фила­това вышли из Охотска, взяв курс к острову Кунашир. Почти в течение месяца моряки зани­мались описанием Курильских островов. 28 ав­густа вошли в залив Измены и сейчас же япон­ские батареи открыли огонь по русским судам.

Рикорд послал Леонзаймо на берег, поскольку он мог объяснить начальнику крепости об обстоя­тельствах, заставивших русское судно вновь появиться у Кунашира. Вернувшись, Леонзаймо сообщил: «Капитан Головнин и все прочие уби­ты». Это было ложное известие. По расчетам японских чиновников, оно должно было заста­вить русский корабль уйти обратно. Все моряки были опечалены, но идти в Охотск, не получив точных данных о судьбе своих товарищей, они не собирались.

8 сентября русские моряки задержали япон­ское судно «Кансэ-Мару», его капитана доста­вили на «Диану». На нем было шелковое платье, сабля и другие знаки, что свидетельствовало о его знатности. Звали капитана Такатай-Кахи (Такадай Кахэей). Он был судовладельцем и купцом. Чтобы Такатай-Кахи понял цель при­хода русского судна к Кунаширу, Рикорд дал ему письмо Леонзаймо, адресованное начальни­ку острова. Прочитав письмо, Такатай-Кахи вос­кликнул: «Капитан Мур и пять человек на­ходятся в Матсмае!» Он подробно рассказал, когда пленников вывезли из Кунашира, через какие города их вели, сколько времени они про­живали в том или ином месте. При этом он точно описал внешний вид Мура, но имени Головнина не упоминал. Это встревожило Рикорда и других офицеров.

Заставляла задуматься и разноречивость в показаниях Леонзаймо, сообщившего о смерти русских, и Такатай-Кахи, утверждавшего совсем другое с такими подробностями, которых он не мог выдумать в один миг, оказавшись в поло­жении пленника. Все же Рикорд пришел к за­ключению, что его соотечественники живы.

Когда Рикорд объявил Такатай-Кахи, что тот поедет в Россию, японец спокойно ответил: «Хо­рошо, я готов!» Петр Иванович добавил, что в будущем году его вернут в свое отечество.

Четырех японских матросов, не знавших по-русски ни одного слова, высадили на берег. Их снабдили всем необходимым. «Они,— писал Ри­корд,— как я думал по своему простодушию, сохранят чувства благодарности за оказанные им нами благодеяния и распространят между своими соотечественниками лучшее о русских мнение, нежели какое имели они прежде».

Вместо отпущенных Рикорд решил взять та­кое же число с японского судна «под видом, буд­то бы они нужны для услуг своему начальнику», и попросил его, чтобы он сам выбрал себе тех матросов, которые ему будут более всего полез­ны. Однако Такатай-Кахи стал доказывать, что все матросы глупы и чрезвычайно боятся рус­ских и будут много сокрушаться. Это посеяло сомнение в правдивости того, что рассказывал он о русских пленниках. Но Рикорд решительно заявил, что ему необходимо взять четырех мат­росов. Японский купец попросил командира «Дианы» поехать с ним на его судно. Прибыв на корабль, Такатай-Кахи собрал команду в свою каюту, из которой подобрал себе четырех матросов.

Затем Рикорд предложил Такатаю-Кахи на­писать письмо японскому начальнику об обстоя­тельствах пленения русских моряков и их судь­бе, после чего Такатай-Кахи с матросами пере­брался на шлюп. Рикорд всячески стремился подчеркнуть, что русские считают японцев не враждующим, а миролюбивым народом, с кото­рым доброе согласие прервано только некоторы­ми неблагоприятными обстоятельствами.

В тот же день Рикорд пригласил на шлюп мо­лодую японскую женщину - неразлучную спут­ницу Такатая-Кахи в его плаваниях от города Хакодате до Итурупа. На «Диане» японку приняла жена младшего лекаря. Японку угостили

чаем с пряниками, а затем проводили ее с по­дарками. Время пребывания японцев на русском ко­рабле Рикорд старался использовать для того, чтобы ближе сойтись с Такатаем-Кахи. Он раз­решил японским матросам осмотреть весь ко­рабль, которым они очень интересовались. Вни­мательным оказался и Такатай-Кахи. Увидев пустые бочонки, он предложил наполнить их свежей водой со своего корабля. Его матросы немедленно взяли порожние бочонки и привезли их наполненными хорошей пресной водой. «При­ятно,— пишет Рикорд,— было видеть людей, по­читавшихся за несколько часов нашими врагами, в таком с нами дружестве. Эти добрые японцы, простившись с нами, поехали на свое судно с песнями».

11 сентября русские корабли взяли курс на Камчатку. 3 октября «Диана» и бриг «Зотик» вошли в Авачинскую бухту. Вернувшихся ра­достно приветствовали моряки и жители Петро­павловска. Грустным и опечаленным был только Такатай-Кахи. Вскоре выяснилась причина дур­ного его настроения. «Ему представлялось, по законам земли своей, что его, так же как наших в Японии, будут содержать в строгом заключе­нии. Но как велико было его удивление, когда он увидел себя помещенным не только в одном со мною доме, но и в одних покоях», — писал Рикорд.

Главным результатом похода Рикорда были сведения о том, что все русские, захваченные японцами в плен, живы. «Такое полезное и радостное для нас известие мы почли немалым для себя приобретением и наградою за труды свои».

Слухи о пребывании «Дианы» под началь­ством Рикорда в Кунаширском заливе дошли до наших узников. Матросы с задержанного купе­ческого судна очень лестно рассказывали о по­ведении Рикорда. Стало известно, что Рикорд подарил японской женщине несколько европей­ских вещей общей стоимостью в 30 японских монет, потом позволил ее мужу написать письмо родственникам и уверить их, что он будет в бу­дущем году возвращен в свое отечество. А пока он живет в каюте вместе с господином Рикордом и до самого возвращения будет жить с ним.

Жизнь пленников в Хакодате была тяжелой и тревожной. Допросы следовали за допросами; японцы, казалось, ничему не верили, принима­ли русских за шпионов, прибывших к Куриль­ским островам с разведывательными целями.

В конце августа японцы показали Головнину вышеупомянутое письмо от Рикорда. Когда Ва­силия Михайловича спросили, какой бы ответ он послал на шлюп, если бы ему это разрешили, Головнин ответил: чтобы корабль, ничего не предпринимая, шел скорее к русским берегам и донес о случившемся правительству.

После пятидесятидневного пребывания в Ха­кодате русских перевели в конце сентября в го­род Матсмай (Мацумаэ), находящийся в не­скольких днях перехода восточнее Хакодате. Здесь их также заключили в тюрьму — сарай с клетками.

В этом городе состоялась первая встреча плен­ников с крупным японским начальником — матсмайским губернатором (бунио) Аррао Тадзи-мано (Арао Тадзима-но ками). Он спросил Головнина, где бы они хотели жить в Японии — оставаться на месте, в столице, или еще где-ни­будь. Василий Михайлович твердо сказал: «У нас два только желания: первое состоит в том, чтобы возвратиться в свое отечество, а если это невозможно, то желаем умереть...»

Решительные слова русского офицера произ­вели на бунио большое впечатление, и он сказал, что если подтвердится своеволие Хвостова, то они будут отпущены. Затем у пленников взяли письменные показания с подробным описанием целей и маршрута плавания «Дианы».

Губернатор поверил показаниям, послал их в столицу. А пока распорядился снять с пленни­ков веревки, перевести их в более благоустроен­ное помещение, улучшить питание.

Но в феврале 1812 г. переводчики Теске (Тэй-сукэ) и Кумаджеро (Кумадзиро), хорошо отно­сившиеся к русским, сообщили им, что в столи­це не согласились с мнением матсмайского гу­бернатора и что с русскими надо обращаться как с шпионами, а приходящие русские корабли за­хватывать.

Это явилось последней каплей, переполнив­шей терпение русских моряков. Дума о побеге, владевшая ими с первых дней заточения, окон­чательно созрела. Было решено незаметно уйти из тюрьмы, добраться до берега, захватить па­русник или шлюпку и идти к Камчатке.

Готовясь к бегству, пленники втайне запас­лись кое-каким продовольствием, сшили из рубах два паруса, сплели веревки. Удалось раздобыть чайник, огниво, два кухонных ножа. Орудуя ими, храбрецы ночью 23 апреля 1812 г. про­рыли под стеной тюрьмы узкий лаз и выбра­лись на свободу. При этом Головнин ушиб ногу, но боль почувствовал позже. Беглецы знали, что остров покрыт горами и заселена только его прибрежная часть. Учтя это, моряки пошли на север не берегом, а через горы. Но не зная как

следует ни гор, ни тропинок, они шли наугад, спотыкаясь и падая в темноте. К тому же у ка­питана при подъеме на гору сильно разболелась нога, он выбился из сил и нужно было беспре­станно останавливаться, чтобы дать ему отдох­нуть. А надо было затемно достигнуть лесистых гор и укрыться от погони.

После блужданий беглецы выбрались на гор­ную равнину, но она оказалась покрытой снегом. Путая след, делали зигзаги, выбирали бесснеж­ные места. Вдруг матрос Васильев, оглянувшись, шепнул на ухо командиру: «За нами гонятся на лошадях с фонарями», и прыгнул с дороги в ло­щину, за ним последовали остальные. Все обо­шлось благополучно. Осмотревшись, увидели в утесе пещеру, по дереву добрались до нее, день отдыхали. С наступлением сумерек двинулись к северу. Девять дней моряки укрывались в овра­гах, лощинах и на покрытых лесом возвышенно­стях. Все были голодными и изнуренными. «Без ужаса не могу помыслить, на какие страшные утесы мы иногда поднимались и в какие пропа­сти часто принуждены были спускаться»,— вспоминал Головнин. В конце концов, беглецов выследили, схватили и возвратили в тюрьму. Японцы усилили охрану.

Пленников отправили снова в Матсмай под сильным конвоем. В городе беглецов поджидало множество японцев, которые с сочувствием смотрели на русских, не выражая никакой враж­дебности к ним. Моряков ввели в замок губер­натора — судебный зал. Вскоре вошел губерна­тор Аррао-Тадзимано, он стал расспрашивать Головнина о причинах побега. Василий Михай­лович ответил, что безнадежность положения пленников заставила предпринять попытку к побегу, что в этом только он один виноват и что японцы могут его убить, но они не должны при­чинять вреда остальным, которые лишь выпол­няли его повеление. После этого стали допра­шивать Хлебникова и Мура. Пленников вновь заточили в тюрьму, она ничем не отличалась от прежней. Командир и Хлебников были помеще­ны в особых маленьких клетушках, а остальные в одну большую камеру. Допрос следовал за до­просом. Головнин и все его спутники, за исклю­чением Мура, вели себя с достоинством.

29 июня в Матсмай прибыл новый губернатор Огасавар Исеноками, сменивший своего пред­шественника. Оба бунио посоветовали терпели­во ждать решения из столицы, не делать больше попыток к бегству, пообещали улучшить условия жизни пленников.

Прощаясь с русскими, старый губернатор за­верил их, что теперь нужно надеяться на лучшее.

14 июля он вместе с Теске отправился в сто­лицу. Теске обещал писать своим русским друзьям. Однако о скором ответе не приходи­лось думать, ибо только губернатору на проезд в столицу необходимо было затратить не менее 23—25 дней.

Медленно тянулось время. Моряки читали и перечитывали старые книги, заучивали японские слова, а «сверх того вздумал я записать на мелких лоскутках бумаги все случившиеся с нами происшествия и мои замечания», замечает Головнин. Морякам разрешались прогулки. По приказанию Огасавара, который, как и его предшественник, благожелательно относился к русским морякам, им стали давать фрукты, а в один детский праздник губернатор угостил русских ужином из своей кухни.

18 марта 1813 г. в Матсмай прибыл новый губернатор. Его сопровождала многочисленная свита, в том числе чиновники, переводчик Теске, ма­тематик и астроном Адати Санай, а также пере­водчик с голландского языка Баба Садзюро.

Как объяснили Головнину помощники губер­натора, у японского правительства был свой план: по прибытии каких-либо русских кораб­лей к японским берегам передать на корабли письмо (несколько позже с ним познакомили узников). В нем содержалась просьба к началь­никам русских дальневосточных областей объяс­нить поступки Хвостова, а также были изложе­ны претензии японских властей. Головнин по­благодарил чиновников за их добрые намерения, которые помогут избавить Японию и Россию от бесполезного кровопролития.

27 марта Головнина и его товарищей предста­вили губернатору. Новый губернатор заверил русских моряков, что все кончится хорошо и их скоро освободят. Спросив о здоровье пленников, губернатор вышел.

Японский ученый Адати Санай (русские на­зывали его академиком) с переводчиком Баба-Садзюро стал ежедневно навещать пленников, проводя с ними помногу часов. У переводчика были словари русского, французского и голланд­ского языков. Зная грамматику голландского языка, он очень «скоро успевал в нашем, что заставило меня написать для него русскую грам­матику, сколько я оной мог припомнить, т. е. на­изусть»,— замечает Головнин.

Четыре месяца напряженного труда затратил Василий Михайлович на эту работу. Примеча­тельна гуманистическая направленность этой рукописи. «Примеры же в ней,— писал Голов­нин,— я помещал приличные нашим обстоятель­ствам, клонящиеся к сближению и дружбе двух империй». Например, грамматика русского языка заключала в себе идеи, осуждающие войну. «Война много препятствует купечеству»,— гла­сит одна из фраз.

Все содержание учебника импонировало про­грессивным взглядам японских ученых. Поэтому они, как отмечает Василий Михайлович, с вели­чайшей охотой переводили его тетради на свой язык и скоро кончили их, хотя они составили все вместе добрую книгу.

Тем временем «академик» занимался перево­дом сокращенной арифметики, изданной в Пе­тербурге на русском языке для народных учи­лищ. (Эта книга попала в Японию в 1792 г. че­рез посольство Лаксмана.) Японский ученый обнаружил обширные познания в математике и астрономии, но многое он не знал. Ему, напри­мер, не было известно о некоторых планетах, открытых в 1801—1804гг.

Шли дни, недели. Моряки с нетерпением жда­ли прибытия «Дианы» и других кораблей. По совету японского начальства была составлена записка в пяти экземплярах на русском языке следующего содержания: «Мы все, как офицеры, так и матросы, и курилец Алексей, живы и на­ходимся в Матсмае. Мая 10-го дня 1813 г.». Эта записка, утвержденная японским правительст­вом, была разослана в пять портов для вруче­ния командиру «Дианы».

И вот 20 июня получили официальное сообще­ние о прибытии в Кунаширский залив «Диа­ны». На следующий день переводчики от имени своего начальства спросили Головнина, кого из матросов он хотел бы послать на пришедший ко­рабль. Не желая отдавать кому-либо предпочте­ния, чтобы никого не огорчать этим, он пред­ложил бросить жребий. Счастливый жребий до­стался матросу Симанову, вместе с ним должен был поехать курилец Алексей. Сампей сказал Головнину, что он сам поедет на Кунашир для переговоров с Рикордом, чтобы способствовать их успешному завершению.

22 июня Головнина и Мура пригласили к на­чальнику крепости, где им были показаны два письма Рикорда: одно — адресованное кунаширскому начальнику, другое —Головнину. В пер­вом из них Рикорд сообщал, что он прибыл в Японию с миролюбивыми предложениями и что Такатай-Кахи и два японских матроса находят­ся на судне, а два других матроса и курилец умерли на Камчатке от болезни.

Во втором письме Рикорд просил Головнина сообщить ему о своем и его товарищей здоровье. С обоих писем были сняты копии, а затем пере­водчики перевели их на японский язык и пере­воды отправили в японскую столицу.

24 июня Сампей и Кумаджеро отправились в Кунашир, захватив с собой Симанова и Алексея. Головнин дал обстоятельные инструкции Сима­нову о том, что он должен рассказать Рикорду, особенно на тот случай, если японцы начнут боевые действия.

19 июля в присутствии губернатора и многих чиновников Головнину и Муру было показано письмо Рикорда Сампею, Головнину и Муру. В первом письме Рикорд благодарил японцев за их желание начать переговоры и обещал немед­ленно отправиться в Охотск, чтобы к сентябрю возвратиться и доставить требуемое объяснение русских властей о поступке Хвостова. Но не зная входа в Хакодате, он прибудет в соседний порт и просил туда прислать лоцмана.

В письме к Головнину Рикорд сообщал о по­лучении его записки и поздравлял своего друга со скорым освобождением.

Через несколько дней в Матсмай вернулись Сампей, Кумаджеро, Симанов и Алексей; по­следние вновь были помещены в камеру вместе с остальными.

Головнин и другие горели желанием узнать от прибывших как можно больше о родине, о со­бытиях, происходящих в мире. Вот что писал он о своем настроении в эти дни: «Пусть читатель судит по собственному своему сердцу, что мы должны были чувствовать, встретив, так ска­зать, выходца из царства живых. Два года ни­чего мы не слыхали не токмо о России, но ниже о какой-либо просвещенной части света».

Тем временем губернатор решил перевести пленников в Хакодате, а пока поместил их в дом, где они жили прежде. Теперь дом этот не похо­дил на тюрьму: решетки были сняты, охрана стояла без оружия, кормить стали гораздо луч­ше. Обслуживали пленников хорошо одетые мальчики, кушанье подавалось в красивой лаки­рованной посуде. Японские чиновники один за другим приходили к русским, чтобы проститься с ними. На листочках, которые они приносили с собой, были написаны по-русски слова, выра­жавшие добрые пожелания. Один купец прислал ящик конфет.

Через четыре дня русские пленники были в Хакодате. Здесь им также отвели чистое поме­щение, хорошо кормили.

27 сентября «Диана» вошла в Хакодате. Рикорд немедленно направил свое письмо и письмо начальника Охотской области на имя первых после губернатора начальников острова.

В письмах говорилось, что действия Хвостова и Давыдова были самовольными и что русское правительство совершенно не причастно к этому инциденту. Далее выражалась надежда, что и японская сторона проявит стремление к дружбе. Японцы остались вполне довольны полученными письмами. Они поздравили пленников с прибли­жающимся освобождением.

Однако одно обстоятельство взволновало Головнина. Когда японцы узнали, что на «Диане» доставлены письмо и подарки матсмайскому гу­бернатору от иркутского губернатора, они захо­тели лично познакомиться с Рикордом и проси­ли его самому вручить все это бунио — япон­скому губернатору. Головнин опасался, что японцы поступят с Рикордом так же вероломно, как в свое время поступили с ним. Свидание состоялось 30 сентября и закончилось благопо­лучно. После этого пленникам разрешили под­няться на второй этаж, откуда было хорошо видно, что парадная губернаторская шлюпка с Рикордом под тремя флагами — японским, рус­ским военно-морским и белым (флагом мира) двигалась от берега к «Диане».

Не успели они спуститься на первый этаж, как японцы принесли письмо иркутского губер­натора для перевода на японский язык. В пись­ме была высказана просьба к японцам начать переговоры с Рикордом об освобождении плен­ных. В нем иркутский губернатор, между про­чим, упомянул о его подарках для матсмайского губернатора, которые состояли из золотых часов и красного сукна, и просил принять их в знак «соседственной дружбы»; говорилось также, что у Рикорда имеется другое письмо, которое он сразу же вручит после освобождения плен­ных.

Вскоре с «Дианы» прибыл Такатай-Кахи, ко­торый привез весть, обрадовавшую всех,— это было известие об изгнании французов из Мо­сквы. Головнину и другим хотелось узнать более подробно обо всем, что произошло на роди­не, как были разгромлены иноземные захват­чики. По его просьбе Рикорд направил своему другу газеты, журнал военных действий, кото­рый охватывал события от начала наполеонов­ского нашествия до кончины Кутузова. Японцы также проявили живой интерес к тому, что про­изошло в России. Их особенно заинтересовало то обстоятельство, что французская армия, за­хватившая Москву, была повержена и ее жалкие остатки едва унесли ноги. Они попросили пере­вести описание важнейших боевых действий. Головнин объяснил, что французские войска, окруженные в Москве, вынуждены были проби­ваться оттуда силой и что почти вся наполео­новская армия погибла. Японцы захлопали в ла­доши, всячески восхваляя фельдмаршала Куту­зова, говорили, что Кутузов «все сделал прямо по-японски, ибо их правило войны предписывает заманивать неприятеля как можно далее внутрь земли, собирая между тем со всех сторон людей, и потом окружить их».

«Мы смеялись такому сравнению,— ирониче­ски замечает Головнин,— и говорили между со­бой: «Не мудрено, что честолюбие японцев за­ставит их подумать, не научился ли бессмерт­ный наш герой Кутузов из тех книг, которые Хвостов у них похитил».

Японские власти обсудили полученные пись­ма, и бунио решил освободить русских моряков.

3 октября пленники впервые встретились с Такатай-Кахи, пришедшим вместе с переводчи­ком. Почтенный старик, писал Головнин, с ве­личайшей похвалой и сердечностью отзывался об отношениях к нему Рикорда, офицеров и мат­росов «Дианы» и вообще всех жителей Камчат­ки, с которыми ему довелось встречаться.

Но прежде чем русских моряков отпустят на шлюп, Головнину необходимо было встретиться на берегу с Рикордом и объяснить ему, что японцы никаких претензий к России не имеют, что подарков от иркутского губернатора матсмайский губернатор принять не может, ибо, взяв их, он обязан от себя послать подарки, а это строго запрещается японскими законами, и он просит, чтобы возвращение подарков не оби­дело иркутского губернатора. Наконец Рикорд обязан написать, что текст ответа японского правительства он хорошо понял и по возвраще­нии в Россию русский перевод этого документа доведет до сведения своего правительства.

5 октября Головнин встретился на берегу с Рикордом. По просьбе японцев Василий Михай­лович был одет в фуфайку и шаровары, сшитые еще в Хакодате из дорогой шелковой материи яркого цвета. На голове у него была парадная треугольная шляпа морского офицера, она не очень гармонировала с его необычным костю­мом.

Японцы сделали все, чтобы свидание Головнина с Рикордом проходило в торжественной обстановке. Встреча должна была состояться в прекрасной комнате таможенного суда в присут­ствии нескольких переводчиков, «академика», а также некоторого числа чиновников низшего класса.

Около полудня Головнина ввели в таможню, у которой собралось множество солдат, одетых в богатые парадные платья из шелка или барха­та, вышитых золотом и серебром. Переводчики и Головнин вошли в комнату, отведенную для сви­дания. Японцы по своему обычаю сели на пол, а Головнину был предложен стул. Вскоре при­был на губернаторской шлюпке Рикорд вместе с офицером Савельевым, переводчиком Киселе­вым и несколькими матросами. Последние оста­лись перед домом.

Головнин не стал описывать своих чувств, на­хлынувших на него, когда он увидел своего дру­га, с которым был разлучен так долго. Он лишь заметил: «Представляю читателю самому су­дить, что мы чувствовали при первом нашем свидении».

После нескольких радостных минут, пережи­тых друзьями, Головнин сообщил о цели данно­го свидания. Рикорд в свою очередь сказал, что у него имеется предписание иркутского губерна­тора «касательно постановления, с обоюдного согласия между двумя государствами, границ и взаимных дружеских связей».

Обменявшись мнениями, Головнин и Рикорд решили, что поднимать эти вопросы сейчас не следует. Их можно решить только в японской столице, но для этого потребовалось бы задер­жаться еще на зиму в Хакодате. Жить на кораб­ле зимой невозможно, а переезд на берег поста­вил бы русских в зависимость от японцев, что, конечно, было весьма нежелательно.

По окончании свидания русских офицеров угостили чаем и конфетами. Головнин проводил своих друзей до шлюпки, и они отправились к «Диане», Василий Михайлович вернулся к себе.

На следующий день японцы торжественно вручили Хлебникову и Муру шляпы и сабли. В этот же день все офицеры, одетые в лучшие платья и при саблях, были представлены бунио. На прощальной церемонии присутствовало бо­лее двадцати японцев.

Бунио вынул из-за пазухи лист бумаги и, при­подняв его кверху, торжественно сказал: «Это повеление правительства!» О его содержании уже знали, но было одно важное добавление: на следующий день все пленники без исключения будут освобождены. Присутствующие стали по­здравлять русских с радостной вестью.

После возвращения русских в отведенное им жилище к ним приходили чиновники, солдаты и многие простые японцы. А первые три помощни­ка губернатора принесли с собой письменное поздравление и вручили его Головнину на па­мять. В нем говорилось: От гинмияг.

«Все вы долго находились здесь, но теперь по приказу о бунио сами возвращаетесь в свое оте­чество; время вашего отбытия уже прошло, но по долговременному нашему здесь пребыванию мы к вам привыкли и расставаться нам с вами жалко. От восточной нашей столицы до острова Матсмая расстояние весьма велико, и по приграничности сего места во всем здесь недоста­точно, но вы перенесли жар, холод и другие пе­ремены воздуха и к благополучному возвраще­нию готовы; о собственной вашей радости при сем не упоминайте, мы сами оную чувствуем и с нашей стороны сему счастливому событию ра­дуемся. Берегите себя в пути, о чем и мы молим бога. Теперь, желая с вами проститься, написа­ли мы сие».

Вечером для бывших пленников от имени бунио был устроен торжественный ужин. Их уго­щали из девяти — десяти блюд лучшей рыбой, приготовленной в разных видах, дичью, а также и прекрасной японской саке.

После ужина русским морякам преподнесли несколько ящиков с лакированной посудой. Следующий день, 7 октября, был посвящен сборам. Караульные и рабочие укладывали ве­щи, продовольствие, щедро выделенное японским правительством: 50 мешков риса, несколь­ко бочонков саке, много соленой и свежей рыбы, овощей, редьки и т. п.

При прощании русские не остались в дол­гу: они также оставили японцам разные подар­ки. Головнин подарил, в частности, атлас Кру­зенштерна, ряд карт из атласа Лаперуза, фран­цузско-русский словарь. Рикорд преподнес гра­вированные портреты генерал-фельдмаршала М. Ф. Каменского, П. И. Багратиона, фельдмар­шала М. И. Кутузова. «Японцы,— писал Голов­нин,— узнав, каких знаменитых людей сии порт­реты, приняли их с восторгом и величайшей бла­годарностью».

Горстка русских моряков пробыла в японском плену два года, два месяца и двадцать шесть дней. Несмотря на лишения и невероятные трудности, они сохранили верность своей роди­не, показав необыкновенную выдержку, непоко­лебимость духа.

10 октября 1813 г. «Диана» снялась с якоря и стала выходить в море. Множество японцев собралось на берегу, чтобы пожелать русскому шлюпу счастливого плавания. А Теске, Кумаджеро и Такатай-Кахи провожали на шлюпках «Диану» до того момента, когда она вышла в от­крытое море.

3 ноября «Диана» вошла в Авачинскую бух­ту. Вызволенных из неволи пришли встречать родственники, друзья и знакомые. Лейтенант Якушкин, служивший с Головниным на «Диа­не», и поручик Волков, «видев меня, пришли в такой восторг... как бы видели воскресшего из мертвых брата своего»,— пишет об этой встрече Василий Михайлович.

2 декабря 1814 г. Головнин и Рикорд отпра­вились из Петропавловска в Петербург. Ехали сначала на собаках, потом на оленях, на лоша­дях, а от Якутска—на повозках. Прибыли они в столицу 22 июля — в тот же день и тот же час, когда «Диана» семь лет назад, в 1807 г., ухо­дила в дальнее плавание...

28 января следующего 1815 г. Головнин от­правился в Рязань, куда прибыл 5 февраля. «В Рязанской губернии в отпуску находился я год», - писал Василий Михайлович. 15 февраля он вернулся в Петербург и «остался для изда­ния своего путешествия», т. е. «Записок в плену у японцев».

Замечание В.М. Головнина о японском государстве и народе довольно субъективно, но интересно тем, что были сделаны в особых условиях - в плену (из разговоров со стражами). Головнин описывал только те обстоятельства, которые были рассказаны двумя или тремя японцами в разное время. Эти описания интересны ещё и тем, что мы видим Японию глазами очевидцев. Эти описания относятся к 19 в.Головнин оспаривает мнение миссионеров о том, что японцы народ вероломный,хитрый, неблагодарный, мстительный, в которое европейцы повепили до того,что в пословицу вошли выражения «японская злость», «японское коварство». Головнин пишет, что японцы умны и проницательны, что доказывается их поступками в отношении к иностранцам и во внутреннем правлении государства. В японцах недостает одного качества – смелости, но это Головнин объясняет миролюбивым свойством их правления,от долговременного спокойствия,которым,не имея войны, сей народ наслаждается, от непривычки к кроопролитиям. Что касается народного просвещения в Японии, сравнивая их с др. народами, японцы самые просвещенные. Японское правительство хочет, чтоб народ пользовался только изобретениями собственного ума и запрещает ему перенимать выдумки др. народов, чтобы с чужими науками не вкрались к ним и нравы чужие. Вежливость, с которойяпонцы обращаются между собою, показыает истинное просвещение этого народа. Язык японцев не есть принятый ими язык чужего народа. Он происходит от древнейших их предков, которых они почитают общими им и курильцам. В прочем, от частых сношений в прежние времена с китайцами, корейцами и др. народами японцы заимствовали от них множество слов, которые теперь уже сделались свойственному японскому языку. Далее Головнин описывает вероисповедание японцев, законы и обычаи, промышленность, торговлю, государственное устройство и многое другое.

Прошли столетия,а Япония все также притягивает взоры и умы людей. Век науки и прогресса преподнес нам Японию как лидера мировых технологий . Но на закате второго тысячелетия мы так ине познали восточную философию, красоту цветущей вишни и разноцветной опавшей листвы.

Новый век ставит перед нами новые вопросы.

Дело В.М.Головнина в изучении Японии продолжил Иван Васильевич Голонин, который создал несколько книг по изучению японского языка. Теперь люди, интересующиеся Японией через книги В.М. Головнина могут узнать об истории и культуре, а по книгам И.В. Головнина могут изучать японский язык.

Список использованной литературы

1.     Головнин В.М. Записки флота капитана Головнина о приключениях его в плену у японцев в 1811, 1812 и в 1813 гг., с приобщением замечаний его о японском государстве и народе. – Хабаровск 1972

2.     Фраерман Р.И., Зайкин П.Д. Жизнь и необыкновенные приключения капитана – лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца. – М., 1957

3.     Давыдов Ю.В. Головнин. М., 1967

4.     Дивин В.А. Повесть о славном мореплавателе. – М., 1976

5.     Дружинин Н.М. Русские мореплаватели в старой Японии. – Л., 1924

6.     Кузнецов Ю.Д. История Японии.-М. 1988


Информация о работе «В.М.Головнин: История и современность»
Раздел: История
Количество знаков с пробелами: 63870
Количество таблиц: 0
Количество изображений: 0

Похожие работы

Скачать
73377
0
0

... в нашей стране в этом архиважном вопросе в далеком и не так уж далеком, по историческим меркам, прошлом. Воссоздание в современной России Морского Кадетского корпуса со всей очевидностью подтверждает тот неоспоримый факт, что на протяжении довольно продолжительного отрезка в истории нашей страны и системе обучения и воспитания, будущих офицеров, сынов, преданных душой и телом родному Отечеству, ...

Скачать
319875
0
0

... ­чиваясь заявлениями о необходимости «полной нормализации двусторонних отношений путем заключения мирного договора» и констатацией в общей форме намерения «развивать связи с Москвой в различных областях»[87]. 1.2. Южно-Курильская территориальная проблема в 1994-1997 годы Сильное землетрясение, которое произошло в октябре 1994 года в открытом море у острова Шикотан, и цунами до основания ...

Скачать
47934
0
0

... за 1855 г.), «Материалы для истории Русского флота», «Материалы для истории обороны Севастополя», некрологи крупных флотоводцев (как русских, так и иностранцев). Таким образом, номера журнала «Морской сборник» за 1853 – 1861 года интересны для исследователя как по причине актуальности затронутых в журнале вопросов, так и по разнообразия сюжетов. Изучение материалов журнала приводит к убеждению, ...

Скачать
99900
2
0

... дипломатическими отношениями; приказ большого прихода - осуществлял сбор общегос-ных налогов, таможенных пошлин. ХАРАКТЕРИСТИКА КОНСЕРВАТИВНОГО НАПРАВЛЕНИЯ ОБЩЕСТВЕННОЙ МЫСЛИ В XIX ВЕКЕ. В 1840-е гг. впервые в истории России (Р) была сформулирована официальная идеология. Министр народного просвещения С. С. Уваров стал автором и первым проводником "Теории официальной народности." ("ТОН") "ТОН" ...

0 комментариев


Наверх