Закон жизни

2. Закон жизни.

"Север есть Север, - писал Лондон,- и человеческие сердца подчиняются здесь странным законам, которых люди, не путешествовавшие в далеких краях, никогда не поймут". Часто не понимали их и сами "путешественники". Для героев, которым отданы симпатии Лондона, главным на Севере было не золото, не обогащение: одних навсегда пленяла романтика Клондайка, другие больше всего дорожили крепко завязывавшимися здесь узами дружбы, чистотой человеческих отношений. Однако людей заставляла ехать на Север золотая лихорадка, и она не могла не разжигать низменных инстинктов, стремления во что бы то ни стало добиться удачи. Высокая романтика и грезы нездорового "золотого" ажиотажа переплетались, оставляя причудливый отпечаток на сознании жителей северной страны.

Лондон, конечно, ощущал самый существенный изъян созданной им художественной концепции: благородство поступков и бескорыстие помыслов, которыми наделены его герои, плохо согласуются с их неотступными мечтами о богатстве и владеющим ими азартом конкуренции. Это противоречие испортило не один его рассказ. Лондон стремился смягчить его, то прибегая к комической развязке, то стараясь придать картинам конкурентной борьбы из-за золота романтический оттенок.

Рассказ "В далеком краю", где и содержится афоризм о законах Севера, непонятных тем, кто здесь не побывал, посвящен двум людям, каждый из которых представляет характернейший тип из числа встреченных Лондоном на Клондайке. Один - бывший конторский клерк, которого Север привлекал лишь шансом разбогатеть. Другой - романтически настроенный интеллигент, устремившийся сюда вместе с другими, но не ради банковского счета, а в поисках ярких впечатлений. Уэзерби и Катферт противоположны во всем, кроме одного,- они не созданы для Севера. Не чувствуют суровости его обязательных для каждого законов. Не сознают ответственности, которую здесь должны поровну делить все.

Случается так, что они принуждены перезимовать вдвоем в хижине, стоящей далеко от обитаемых мест. Они оказываются лицом к лицу с природой, они "выключены" из цивилизации. И здесь с жестокой очевидностью выступает то самое главное, что - при всех различиях - уравнивает тупого конторщика с рафинированным эстетом: их бескрайний эгоизм. Отношения между ними - та же конкурентная борьба, только не за прибыль, а за выживание. И при тех условиях, в каких они очутились, исход ее не может быть иным, чем в финале новеллы: умирающий Катферт, придавленный телом Уэзерби, которого он прикончил в звериной драке из-за чашки сахара.

Финал рассказа полон выразительной символики. Тяготение к обобщенным сюжетным и психологическим ситуациям, к символической образности - вообще одна из характернейших черт северного цикла. Отметив ее, литературоведы нередко говорят о том, что искусство молодого Лондона близко к романтизму. Указывают, что многие герои клондайкских новелл выступают в романтическом ореоле, да и весь воссозданный Лондоном мир Клондайка полон романтики.

Открывшаяся ему на Клондайке картина- не "золотой лихорадки", а самого Севера, живущего по своим таинственным и непреложным законам,- была слишком величественной, чтобы уместиться в тесных рамках строго правдоподобного, почти документального повествования. За этими рамками осталась бы замкнутая и гордая красота северной природы; никаким документализмом не передать было эпической масштабности разыгрывавшихся на Севере драм, остроты конфликтов, напряженности переживаний.

И в наиболее зрелых своих новеллах Лондон нащупывал совершенно новый для его времени тип реализма- сочетающего безукоризненную верность каждой подробности с поэтической фантазией, с лирическими отступлениями, которые перебивали стремительное развертывание интриги, придавая повествованию углубленность и эпический размах.

Вернемся еще раз к новелле "В далеком краю" и, зная ее содержание и развязку, перечитаем внимательно. Запомнятся прежде всего страницы, на которых рассказано не о перипетиях взаимоотношений героев, а о гнетущем их страхе Севера, самом большом страдании, которого не могли перенести и куда более сильные люди. Страх Севера - "неразлучный спутник Великого Холода и Великого Безмолвия", "отсутствие жизни и движения, мрак, бесконечный покой дремлющей земли", показавшийся только на минуту краешек солнца, чей .скудный луч точно рассеял ужас и заставил Уэзерби и Катферта в последний раз потянуться друг к другу искалеченными руками,- этот мотив проходит через всю новеллу. И она приобретает новое, философское звучание: это рассказ о том, как людьми овладевает испуганное оцепенение перед немым величием природы, рассказ о вечно повторяющемся круговороте бытия, перед которым ничтожной суетой оказываются не только раздоры из-за сахара, но и вся погоня за богатством, и вся "цивилизация", навеки лишившая человека чувства своей слитности с макрокосмом.

Второй план, лирический и поэтический, таких лондоновских новелл, как "Белое Безмолвие", "Там, где расходятся пути", "Сын Волка", "Рш15", и придавал им особую художественную емкость. Это были не просто рассказы о нравах Клондайка, его жизни и людях. В лучших лондоновских новеллах проступают черты современного эпоса - присущая эпической поэзии обобщенность рисуемых ситуаций, многозначная символика образов и тяга к большой философской проблематике.

Реализм северных рассказов одухотворен поэзией. В годы творческого кризиса Лондон вернулся к золотоносной для него клондайкской "жиле" и создал еще один цикл новелл, отмеченных высоким профессиональным мастерством. В них выведены запоминающиеся характеры, точно передана атмосфера Севера времен "золотой лихорадки", показаны социальные контрасты Клондайка. И все-таки "Смок Беллыо" несопоставим с ранними сборниками. И не только потому, что вошедшие в книгу новеллы вторичны (причем Лондон порой заново обрабатывал уже использованные сюжеты). Утраченным оказалось самое драгоценное завоевание первых лондоновских книг - лирическая насыщенность и философская масштабность, которые отличали "В далеком краю", "Тропой ложных солнц", "Любовь к жизни". Полные отголосков эпических сказаний древности, эти новеллы сегодня воспринимаются как явления подлинно новаторские, как образцы складывающейся новой поэтики. Они стоят у истоков американской лирической прозы XX века -прозы Хемингуэя, прозы Томаса Вульфа.

Они были подлинной сагой о Севере, и одним из сказаний, без которых она была бы неполной, стало сказание об индейцах. Сборник "Дети мороза" (1902) составленный из новелл индейской тематики,- вершина всего северного цикла. Американская литература обращалась к изображению индейцев и до Лондона; достаточно назвать имена Купера и Лонгфелло. Лондон как бы синтезировал их искания. Его индейские новеллы свидетельствуют о том же глубоком понимании свое- образного национального характера и жизненного уклада индейцев, что так привлекает в романах о Кожаном Нулке. И в то же время они проникнуты "величием древней легенды", "скорбью роковых и вечных бед человеческого существования", которые так пленяли в "Песне о Гайавате" И. Л. Бунина.

"Поэтический" реализм Лондона как раз в индейском цикле принес зрелые художественные плоды. Тема была найдена уже в "Сыне Волка" - одном из ранних лондоновских рассказов. Золотоискатель Скрафф Мак-кензи является в индейское становище, чтобы увести самую красивую девушку и сделать ее "северной женой" (он, конечно, и не думает взять ее потом с собой в Штаты); индейцы оказывают сопротивление, но вынуждены смириться. Таков сюжет; он, однако, далеко не исчерпывает содержания. Скрафф является к индейцам посланцем "цивилизации", и его спор с племенем - это столкновение двух далеко друг от друга отстоящих фаз цивилизации: "Так встретился каменный век с веком стали". Главной темой рассказов об индейцах и стала эта трагическая "встреча". Лондон объявлял себя приверженцем спенсерианской доктрины социальной эволюции, оправдывавшей насилие над низшими стадиями цивилизации во имя "прогресса", но его симпатии раз за разом оказывались на стороне "каменного века".

Лондон не идеализировал индейцев. Ему были чужды эфемерные романтические побуждения к бегству "прочь от цивилизации", в "естественную жизнь". В новелле "Нам-Бок -лжец" он убедительно показал, что пути назад закрыты даже для индейцев, соприкоснувшихся с современной цивилизацией и усвоивших ее законы.

Однако существовали еще и законы Севера, вечные законы человеческого бытия - суровые, подчас жестокие, но воспитывавшие в человеке стойкость, мужество, и чувство справедливости. И нравственное превосходство индейцев над новоявленными хозяевами Клондайка предопределялось тем, что эти вечные законы усваивались коренными жителями северной страны с молоком матери и свято оберегались из поколения в поколение.

Хранить их становилось все труднее, живя бок о бок с белыми пришельцами, которые диктовали свою волю и навязывали собственные понятия о жизни, грабя, растлевая, внушая краснокожим сознание расовой неполноценности. Трагична "Северная Одиссея", рассказ о юноше-индейце, по всему свету преследовавшем белого, который силой отобрал у него невесту,- трагична до безысходности, ибо поражение Нааса не поражение слабого: он все-таки настиг и убил врага, но Унга уже была пленницей белого мира и оттолкнула победителя, предпочтя смерть возврату в дымный вигвам. Трагичны и многие другие индейские рассказы; их печальный финал закономерен - "век стали" вступал в свои права. Но в них действуют не только такие герои, как Унга; Лондон показал и людей, умеющих терпеть страдания, не поступаясь национальной гордостью,- светлокожую Ли Ван и Джис-Ук из одноименных рассказов, храброго маленького Киша, стойкую, как скала, Руфь из "Белого Безмолвия".

Показал он и людей, готовых бороться за свое достоинство и в схватке с поработителями отстоять неотъемлемое право человека жить свободным. Куперовские индейцы уходили от цивилизации на Запад, уступая под ее натиском; Гайавата смиренно склонялся перед белым миссионером. Герои рассказа Лондона "Лига стариков" дают друг другу клятву "очистить нашу землю от злого племени, которое пришло к нам" и поодиночке, без помощи молодых вступают в бой с "закованной в сталь, одетой в броню" белой расой. Исход боя предрешен, и последний из стариков, Имбер, является в Доусон, поняв, что дальнейшая борьба невозможна. Но является не с повинной. Подобно своим предкам, Имбер остается гордым и в поражении. И смерть он примет как воин.

Джек Лондон называл "Лигу стариков" своим лучшим рассказом. И действительно, в этой новелле счастливо сочетаются лучшие черты творческой индивидуаль мости ее автора. В центре ее - великолепно вылепленный героический характер, и рассказ проникнут сознанием правоты героя, одерживающего моральную победу, хотя ему и суждено умереть от полицейской пули. Впоследствии к сходным ситуациям не раз обратится Хемингуэй. Этическая проблематика, составляющая ядро новеллы, серьезна и актуальна.

Но "Лига стариков"- не просто картина из жизни Клондайка, хотя бы и чрезвычайно выразительная, запечатлевшая в высшей степени характерное социальное явление. За рассказанной в "Лиге стариков" историей стоит одна из "вечных" проблем человеческого существования: трагизм резких столкновений "века стали" и "каменного века", необратимость перемен, которые влекут за собой вовсе не один лишь грезившийся спенсе-рианцам безостановочный "прогресс", а еще и утраты, которые уже не возместить, и тяжкую, безысходную драму для тысяч и тысяч. Ведь на борьбу поднялись только старики; молодые смирились, они старательно прилаживаются к новым порядкам, хотят стать "почти белыми". С такими, как Имбер, навсегда уходит существовавший много столетий индейский жизненный уклад, уходят особое миропонимание, особая этика, особый человеческий тип. Вот "второй план" лондонрвской новеллы, художественно не менее значительный, чем подсказавшая сюжет острейшая социальная коллизия.

"Лига стариков" появилась в октябрьском номере "Брэндерз мэгэзин" за 1902 год. Автору еще не исполнилось и двадцати семи, однако рассказ свидетельствовал об отточенном мастерстве, подкрепленном настоящим знанием жизни. И, несомненно, о выдающемся таланте.

В том же "индейском" сборнике "Дети мороза" была помещена новелла, ставшая затем хрестоматийной. Это был рассказ о старом вожде, которого племя оставило умирать у костра, потому что голод заставлял индейцев спешить в богатые дичью края, а больной старик стал обузой. В последние часы на земле Коскуш -вспоминает всю свою жизнь, и самое неотступное воспоминание - гибель могучего старого лося, которого волки отрезали от стада и затравили; мальчишкой Коскуш видел кровавую развязку. Она показалась ему драматической, но опыт прожитых лет убедил его в том, что таков закон жизни: "Природа безучастна. Она поставила жизни одну задачу, дала один закон. Задача жизни - продолжение рода, закон ее - смерть". И Коскуш почти не сопротивляется, когда вокруг его гаснущего костра начинает сжиматься волчье кольцо.

Север необычайно обострил внимание Лондона к биологической стороне жизни. Это вообще было в духе времени. Натурализм, в особенности европейский, находил биологические объяснения многим сторонам человеческой жизни и общественного бытия, и "научность" этих объяснений делала их почти непререкаемыми; потребовалось не одно десятилетие, чтобы исчез увенчивавший их ореол непогрешимости.

Перечитанные на Севере спеисеровские "Основные начала" и "Основания психологии" укрепили убеждение Лондона в том, что и отношения между людьми, поколениями, расами, народами подчинены не только социальным законам, но и тому же "закону жизни": побеждают молодые, сильные, лучше приспособленные, однако приходит время, когда и они должны уступить в непрекращающейся борьбе за существование. Когда впоследствии эта идея, случалось, теснила в сознании Лондона веру в действенный гуманизм, писатель расплачивался тягчайшими творческими срывами: спенсерианство "научно" оправдывало и расизм, и насилие над "наименее приспособленными". Горько перечитывать сегодня лондо-новскую повесть "Приключение" (1911) или некоторые его репортажи с русско-японской войны, где отдана щедрая дань мифу о "желтой опасности".

Но в северных рассказах дело обстояло по-иному. Биологизм и здесь порой напоминал о себе достаточно ясно, и все же он не приводил к большим художественным потерям. В известной мере это объяснялось самой атмосферой, в какой происходило действие: на Клондайке люди могли выжить, лишь ведя тяжкую и непрерывную борьбу с суровой природой, и каждодневный контакт с нею заставлял проникнуться уважением к ее законам, воздействовал на склад личности. А самое главное - биологизм искупался в новеллах ранних сборников верой в этические ценности человека, сознанием o его духовного величия.

 Вспомним "Любовь к жизни". Герой вывихнул ногу, и напарник, Билл, бросает его - ведь слабым не выстоять в битве за жизнь. Прошло несколько недель, и герой увидел под кустом обглоданные волками кости Билла - он, в свою очередь, уступил в схватке с более сильным. Чтобы выбраться на морской берег и спастись, герой должен убить больного волка и напиться его крови - выживет кто-то один. Казалось бы, типично биологическая схема. Однако рассказ (быть может, даже против воли Лондона) оказался отнюдь не иллюстрацией к тезисам Спенсера, а гимном человеку - его упорству, мужеству, воле. Читая "Любовь к жизни", думаешь вовсе не о том, что автор описывает, в сущности, процесс борьбы за существование, а о несгибаемых нравственных качествах героя новеллы.

Когда Лондону удавалось, преодолев искус прямолинейных уподоблений, наполнить свои "биологические" повествования большим этическим и философским содержанием, его ждали бесспорные художественные удачи. Здесь прежде всего надо назвать две знакомые каждому из нас с детства книги о собаках- "Зов предков" (1903) и "Белый Клык" (1906).

Наивно видеть в них вслед за многими современниками писателя своего рода беллетристические пособия по теории эволюции. Секрет непреходящего обаяния этих повестей, разумеется, не в их "научности". В чем же? -Лондона отличала редкая способность - он умел предчувствовать перемещения читательских интересов, вызываемые подспудно происходящими психологическими сдвигами. Он был одним из первых писателей XX века, который почувствовал, что в глубинах сознания формируется новое представление о месте человека на земле и о его отношениях с другими обитателями планеты. Он безошибочно предвидел, что планета будет необратимо "сжиматься", и на покрывшейся густой сетью городов, железных дорог, телеграфных и телефонных коммуникаций земле люди совершенно по-новому ощутят родство всего живого и научатся по-новому ценить созданный самой природой миропорядок, который они безоглядными "усовершенствованиями" поставили на грань катастрофы.

Он раньше других услышал тот "зов предков", который сегодня побуждает жителей не в меру разросшихся столиц на утлых суденышках пересекать океаны, старательно выискивать еще сохранившиеся кое-где на карте "нецивилизованные" уголки, взбираться на горные пики по опасным, еще никем не пройденным траверсам. Стремиться хотя бы искусственно восстановить естественную близость к природе, потеря которой, как выяснилось, не компенсируется никакими, даже самыми ошеломляющими достижениями технического прогресса.

Библиография.

1.   Быков « По следам Джека Лондона». Москва 1973 г.

2.   А. Зверев «Джек Лондон избранное» Санкт-Петербург 1975 г.

3.   Р.С. Сашарин «Рассказы Джека Лондона» Москва 1961 г.

4.   Г.П. Федунова «Джек Лондон художественная литература» Москва 1954 г.