Эрнесто Че Гевара

Содержание:

Введение 2

1928-1959:

Че познает Америку 3

Детство 4

Учеба в колледже 5

Юношеские увлечения  6

На пути к революции 7

Гватемала  8

Встреча с Фиделем 10

Высадка 11

Бой в Алегриа-де-Пио 14

Бой за Уверо 15

Жизнь в горах 16

Бой и взятие Санта-Клары 17

1959-1967:

Че Гевара — президент Национального Банка Кубы  18

Пять лет спустя: в горах Боливии 20

Последние дни команданте 25

Приложение 1 31

Приложение 2 33

Список литературы  37

Введение

14 июня Эрнесто Че Геваре исполнилось бы 70 лет. Трудно представить легендарного революционера в этом возрасте. В памяти людей его образ остался воплощением молодости и революционного романтизма. Давно уже утихли острые споры и улеглись страсти, кипевшие вокруг имени Че Гевары. Но драматическая судьба этой яркой и удивительной личности, чья жизнь оборвалась в 39 лет, продолжает волновать многие умы и сердца, особенно молодых. Широко отмеченное в октябре 1997 года в разных странах 30-летие со дня его гибели показало, что даже те, кто не разделяет его коммунистические идеалы, отдали дань уважения "героическому партизану". До сих пор остается немало загадочного в биографии этого человека: он родился и закончил университет в Аргентине, сражался против диктатуры Батисты на Кубе и стал там министром, затем отказался от своего высокого положения и во главе отряда кубинских добровольцев воевал на стороне последователей Патриса Лумумбы в джунглях Конго, а сложил свою голову в горах Боливии.

Команданте Че не смог разжечь "партизанский очаг" в этой андской стране и перекинуть оттуда пламя революционной войны на всю Южную Америку, о чем мечтал. Он так и не добрался до своей родной Аргентины. Гевара погиб в соседней Боливии, не понятый местными крестьянами-индейцами, которых хотел освободить. Он принес себя в жертву своим убеждениям. Но его несомненные достоинства так же велики, как и его заблуждения, хотя и то, и другое соединилось в его личности в цельном монолите. И пусть команданте не доказал своей правоты, он оставил нетленный пример бескорыстия и самопожертвования борца, которого вело по жизни обостренное чувство социальной справедливости.

Время принесло новые открытия, связанные с личностью Че Гевары, высветило имена людей, которые были действующими лицами волнующего эпилога партизанской драмы в Боливии.

1928-1959

Че познает Америку

31 декабря 1956 года госпожа Селия де ла Серна де Гевара, жительница фешенебельного района Буэнос-Айреса — Норте, получает загадочное послание: "Родная, истратил четыре, осталось три". Переданное с Кубы в Аргентину по необычным каналам и по своему значению не выходящее за рамки интересов одной семьи, это послание стало по существу первым из нескончаемой серии сообщений международных агентств о старшем сыне госпожи Селии. Из послания она заключает, что жизнь ее сына подверглась смертельной опасности, но он выжил. Единственный ключ к расшифровке таинственных строк — сердце матери, которая знает насмешливый характер своего сына Эрнесто; в Аргентине говорят, что у кошки — семь жизней. Несколько лет спустя донья Селия узнает подробности случившегося.

ЧЕ: "Передо мной был рюкзак, полный медикаментов, и ящик патронов. Вместе их тащить было тяжело. Я взял патроны, оставил медикаменты и бросился через поляну к зарослям тростника. Рядом со мной бежал товарищ по имени Арбентоса. Одна из очередей настигла нас обоих. Я почувствовал сильный удар в грудь, ощутил острую боль в шее и решил, что моя песенка спета".

ЭМИЛИО АРБЕНТОСА: Я заметил, что Че ранен, но не припомню сейчас, кого из нас пуля настигла раньше. Тогда многие товарищи были ранены, Че не был исключением.

КАРЛОС БЕРМУДЕС: В этой перестрелке одна из пуль попала в ящик с патронами, который он прижимал к груди, и рикошетом отлетела в шею. Я подбежал к нему, увидел на шее кровь, но он отдал мне приказ с видом, не терпящим возражений... он категорически приказал оставить его и продолжать бой.

РАФАЭЛЬ ЧАО: Когда нас настигли в Алегриа-де-Пио, именно я перевязал ему рану на шее. Она была не столь опасна, как ему показалось сначала: пуля застряла под кожей.

В то время в армии США в качестве легкого пехотного оружия наиболее распространены были револьверы и автоматы 46-го калибра. Армия США снабжает оружием войска Батисты. Войска Батисты б декабря 1956 года настигают и атакуют в Алегриа-де-Пио революционеров, высадившихся с "Гранмы". Эрнесто (его уже называют "Че") Гевара стоит на пороге славы. В этот период начинается героическая биография человека, родившегося 14 июня 1928 года в городе Росарио, индустриальном центре Аргентины с 900 тысячами жителей.

Детство

Город этот стал местом его рождения совершенно случайно. Накануне донья Селия в сопровождении своего супруга Эрнесто Гевары Линч отправляется из Мисьонеса в Буэнос-Айрес. Своего первенца она предпочитает подарить миру в аргентинской столице. Проехав более половины пути, донья Селия вынуждена сделать остановку в Росарио: здесь появляется на свет Эрнесто Гевара де ла Серна. Как только новорожденный достаточно окреп, чтобы перенести путешествие, чета Гевара возвращается в Мисьонес.

О первых двух годах жизни случайного уроженца Росарио известно немного. В этом возрасте — тогда семья Гевара уже перебралась в Буэнос-Айрес — Эрнесто переносит первый приступ астмы. Эта болезнь преследует его в течение всей жизни. Двумя годами позже, в 1932 году,— будущему Че уже четыре года — врачи предлагают семье сменить климат. Выбор падает на Кордову. Кордова — провинция, географически расположенная в центре Аргентины; ныне, благодаря выстроенным гидроэлектростанциям, индустриальный, а в прошлом — сугубо аграрный район. Климат сухой. Горы высотой не более двух тысяч метров. Аргентинцы называют их "сьеррами". Семейство Гевара обосновывается в Альта-Грасия — одном из самых красивых городов провинции, вблизи ее столицы — Кордовы.

ПЕПЕ АГИЛАР: Это маленький, зимой почти безжизненный городок. Делится он на два района: верхний и нижний. В верхнем преобладают похожие друг на друга коттеджи, в которых обитает немало англичан. Один из домиков называется "Вилла Нидия". Здесь и живет семья Гевара до 1937 года.

В 1930 году Эрнесто уже умеет читать и писать. Донья Селия сама берется за его образование: из-за приступов астмы ему не удается регулярно ходить в школу. В Аргентине обязательно шестилетнее начальное образование. Два года он проучился как следует, остальные, по свидетельству матери, кое-как.

АГИЛАР: Сначала он учится в школе "Хосе де Сан-Мартин", но затем, думаю из-за неполадок с дисциплиной, он попадает в нашу школу — "Мануэль Бельграно". Это государственная светская школа.

Эрнесто 12 лет, у него начинает формироваться характер. Он еще ребенок, но в нем уже чувствуется мятежный дух, натура смелая, не боящаяся риска.

АГИЛАР: Помню, у него была учительница, большая любительница раздавать шлепки. Вот для нее-то он и засунул однажды в штанишки кусок кирпича. Произошел, конечно, грандиозный скандал.

Однако уже в этом возрасте непокорность и непочтительность сочетаются в нем с высоким чувством ответственности.

АГИЛАР: Однажды его родителям пришлось съездить в Буэнос-Айрес и на время своего отсутствия оставить у нас своих четверых детей. Нас тоже было четверо братьев, и таким образом в доме оказалось сразу восемь ребят. Моей матери было нелегко управляться с такой оравой, но Эрнесто неожиданно повел себя очень смирно и все эти дни относился к моей матери с особым уважением.

В 1941 году Эрнесто Гевара вступает в пору отрочества, начинает штудировать курс средней школы. В Аргентине идут два последних года черного периода, начавшегося в 1930 году. Правительство, верное интересам олигархий, укрепляет свои позиции путем мошеннических выборов, подкупа, а когда необходимо, при помощи полицейских маузеров.

Учеба в колледже

Будущий Че поступает в национальный колледж "Дин Фьюнс" города Кордова и ездит туда каждый день из Альта-Грасии. Это также государственное, светское учебное заведение.

АГИЛАР: В то время мы читали очень много. Любимыми книгами того возраста были романы Жуля Верна, Александра Дюма. У семьи Гевара был плохонький "Крайслер" тридцатого года. На нем мы все вместе ездили в колледж. За рулем — донья Селия.

Читает он запоем и, несмотря на свою астму, а скорее вопреки ей, очень активен. Впоследствии они переселяются в Кордову, но "Виллу Нидия" не продают и еще проводят в ней пару каникул. 4 июня 1943 года путем военного переворота свергнуто мошенническое правительство президента Кастильо, и начинается бурный период преобразований и хаоса, продолжающийся и до наших дней. В 1943 году в стране наблюдается размах студенческого движения. В пятнадцатилетнем возрасте, Эрнесто Гевара ставит под сомнение состоятельность так называемых мирных форм борьбы.

АЛЬБЕРТО ГРАНДОС: Я арестован вместе с другими товарищами за участие в демонстрации против полицейских акций, направленных на подрыв университетской автономии. Брат приносит мне еду. С ним Эрнесто — его приятель по колледжу. Я говорю им, что учащиеся средней школы тоже должны выйти на улицу, чтобы разъяснить массам, за что нас бросили в тюрьму. А он мне отвечает: "Выйти на улицу, чтобы полиция безнаказанно гуляла по нашим спинам дубинкой, — увольте. Я выйду, только если мне дадут револьвер.

Почти 20 лет спустя, безотносительно к этому эпизоду, он замечает:

ЧЕ: "В пятнадцать лет человек уже понимает, за что собирается отдать свою жизнь; и не боится отдать ее, если, конечно, в его сердце есть идеал, за который он способен пойти на самопожертвование".

Этот случай, разумеется, нельзя объяснить каким-то политическим опытом Эрнесто Гевары де ла Серна — его еще не было у пятнадцатилетнего юноши; скорее всего, объяснение можно найти в его характере. К таким же методам он прибегает в своей "личной войне" против астмы. Он занимается грубыми, требующими большой силы и выносливости видами спорта — футболом и регби. И неплохо получается: он выступает во второй команде регбистов клуба "Аталайя". У него склонность к активной физической деятельности.

Юношеские увлечения

С 1944 года материальное положение семьи Гевара де ла Серна начинает ухудшаться. Эрнесто совершает поступок, абсолютно не свойственный его характеру: не бросая занятий, становится муниципальным чиновником. Работает в дорожном управлении в Вилья-Марии, недалеко от Кордовы. Скромного заработка хватает лишь на личные расходы. В 1946 году вся семья переезжает в Буэнос-Айрес. Че в тот момент поступает на медицинский факультет государственного университета Буэнос-Айреса.

ФЕРНАНДО БАРРАЛЬ: Мы с ним познакомились, кажется, в 1941 году. Я приехал из Испании, после гражданской войны, и чувствовал большую разницу между нами. Втайне я даже завидовал решимости, смелости и самоуверенности Эрнесто. Отвага была одной из самых ярких черт его характера. Полное отсутствие страха перед опасностью, огромная уверенность в себе и абсолютная независимость суждений.

ГРАНАДОС: Нас удивило его решение заняться медициной; мы все считали, что он пойдет учиться на инженера, так как он обладал определенными познаниями в технике и математическими способностями.

Но одним талантом природа все-таки обделила разностороннего юношу:

АГИЛАР: Он полностью лишен музыкальности. Никогда я не видел, чтобы он восхищался музыкой или слушал ее. Гранадос с трудом научил его танцевать танго, но он никогда не приглашал на танец, предварительно не убедившись с помощью Гранадоса, что музыка, которую исполняют, — действительно танго.

Изучая медицину, Эрнесто подрабатывает — очень немного — в муниципалитете Буэнос-Айреса и трудится над проблемами аллергии — бесплатно — в частном исследовательском институте, где можно приобрести много полезных знаний и навыков. В 1946 году, когда Эрнесто Геваре де ла Серна исполнилось 18 лет, он собрался выполнить свой долг в соответствии с законом о всеобщей воинской повинности. Однако врачи признали его непригодным к военной службе. Во время каникул он путешествует. Путешествует неутомимо и любым способом. На его счету несколько коротких и два больших путешествия. Заграница — вскоре это понятие теряет для него свой смысл.

ЧЕ: "Признаюсь, я никогда не чувствовал себя иностранцем, ни на Кубе, ни в любой другой стране, в которой мне довелось побывать; моя жизнь была не лишена приключений. Я чувствовал себя гватемальцем в Гватемале, мексиканцем в Мексике, перуанцем в Перу, сегодня на Кубе я чувствую себя кубинцем, и, естественно, я всегда аргентинец, здесь и где бы то ни было — таков мой характер".

29 декабря 1951 года вместе со своим другом Гранадосом он наконец приступает к осуществлению замысла, которое они откладывали уже в течение двух лет: совершить путешествие по Американскому континенту на свои собственные средства. Они садятся на мотоцикл; в багажнике только самое необходимое: зубная щетка, кое-что из одежды, запасные ботинки... Среди этих самых необходимых, по их мнению, вещей — пистолет. Еще не получен диплом врача, но он не спешит. С другой стороны, этим путешествием Эрнесто Гевара де ла Серна начинает второй и последний курс по другой специальности, к которой он готовится, не отдавая себе отчета. Вся подготовка состоит в том, что он путешествует, смотрит, слушает, оттачивает свои чувства и разум, познавая латиноамериканскую действительность. Из Кордовы они отправляются в Буэнос-Айрес и потом, покрыв расстояние в несколько тысяч километров, на юге пересекают Анды. Мотоцикл оказывается менее выносливым, чем оба приятеля, и разваливается, не доехав до Сантьяго. Остаток пути они проделывают пешком и с помощью "автостопа".

ГРАНАДОС: Нам просто повезло, что мотоцикл сломался, в противном случае путешествие оказалось бы для нас, в плане личного опыта, менее удачным.

14 июля 1952 года Эрнесто и Гранадос объявляются в венесуэльском городе Сан-Кристобаль. Несколько дней спустя они добираются до Каракаса. В венесуэльской столице Эрнесто пробыл несколько дней, но это короткое пребывание имело для него немаловажное значение по двум причинам. Во-первых, в то время империалистическое засилье США в Венесуэле было значительно ощутимей, чем в Аргентине, и это явилось для Эрнесто полезным уроком. И, во-вторых, Гранадос находит работу и решает остаться. Друзья заключают договор: Эрнесто возвратится в Буэнос-Айрес, получит диплом врача и снова приедет в Каракас. Но прежде чем вернуться в Аргентину, он на самолете, предназначенном для транспортировки скаковых лошадей, отправляется в Майами. Владельцем этой авиакомпании оказался друг семьи Гевара. Эрнесто воспользовался данным обстоятельством, чтобы познакомиться с Соединенными Штатами. Он решает пожить в Майами, тем более что вернуться в Венесуэлу он может в любой момент с очередным рейсом аэроконюшни. Стараясь растянуть свой мизерный капитал на возможно больший срок, он живет в Майами более чем скромно. Его часто можно увидеть в библиотеках" и среди латиноамериканцев, многие из которых находятся под надзором властей. Но деньги подходят к концу. Кроме того, у него начинают возникать конфликты с Федеральным бюро расследований. Эрнесто садится в самолет и вместе с американскими скакунами перелетает в Маракайбо, а оттуда едет в Буэнос-Айрес.

На пути к революции

В аргентинскую столицу он прибывает весной 1952 года. Отдых не помешал бы ему, но Эрнесто спешит.

АГИЛАР: Вернувшись, он заканчивает университет с космической скоростью; не очень хорошо, без блестящих отметок, но зато очень быстро. Я заметил, что после своего первого большого путешествия он стал больше интересоваться политикой. Во время этого путешествия он начинает вести дневник и уже больше никогда с ним не расстается. В Кордове он прочитал мне несколько страниц из своего дневника, посвященных Мачу-Пикчу. Он пишет о подавлении испанскими колонизаторами индейской культуры, что отразилось, в частности на архитектуре, о том, как на развалинах индейских храмов строились католические церкви.

В Аргентину он вернулся только затем, чтобы получить диплом, больше ему там оставаться незачем. Почти тотчас же, зимой 1953 года, он снова пускается в путь с намерением соединиться со своим другом Гранадосом в Каракасе. Свидание, которое год тому назад оба друга назначили в венесуэльской столице, имеет историческое значение, потому что по пути туда Эрнесто Гевара де ла Серна изменит свое решение.

ГРАНАДОС: Из Буэнос-Айреса он едет на поезде в Ла-Пас — расстояние около 6 тысяч километров. Мы называем этот поезд "молочницей" – он не пропускает ни одной остановки.

Примерно за год до этого (апрель 1952 года) в Ла-Пасе произошло крупное событие: кровопролитная трехдневная борьба вооруженных народных масс, нанесших поражение регулярной армии, позволила прийти к власти Виктору Пас Эстенсоро, президенту, избраннику партии Националистическое революционное движение, находившемуся в эмиграции в Буэнос-Айресе. За один год революция, руководимая НРД, еще не успела прийти к краху, и поэтому то, что увидел Эрнесто Гевара де ла Серна в боливийской столице, вызывало энтузиазм.

Эрнесто прибывает в эквадорский город Гуаякиль и здесь встречается с аргентинским эмигрантом доктором Рикардо Рохо. Встреча эта абсолютно случайна. В то время Рохо стоит почти полностью на радикально левых позициях. Гевара слушает с интересом, и, судя по всему, именно этот разговор побуждает его изменить маршрут и отказаться от поездки в Венесуэлу. Рохо без особого труда убедил Эрнесто Гевару де ла Серна, что Гватемала представляет больший интерес, чем Венесуэла.

Эрнесто Гевара де ла Серна приезжает в Гватемалу в декабре 1953 года. Вот тут-то и начинается история "ЧЕ". Это короткое междометие, часто употребляемое аргентинцами в разговоре, служило в ту пору жителям Центральной Америки чем-то вроде обращения к любому аргентинцу. Очевидно, жители Центральной Америки поначалу звали его просто "че", а потом — Че. Он не возражает и даже превращает эту частицу в собственное имя и прославляет ее своим подвигом.

ЧЕ: Для меня "Че" означает самое важное, самое дорогое в моей жизни. Как же оно могло мне не понравиться? Совсем наоборот. Ведь имя и фамилия — это нечто маленькое, частное, незначительное.

В то время в Гватемале было немало кубинцев, уцелевших после нападения на казармы в Байямо и Монкада. Среди них Ньико Лопес, погибший затем после высадки с "Гранмы". Необходимость проявляется в цепи случайностей: если бы Че не заключил дружеский договор с Гранадосом, он не отправился бы во второе путешествие; если бы во время этого путешествия он не встретился с Рикардо Рохо, не поехал бы в Гватемалу; если бы в Гватемале он не познакомился с Ильдой Гадеа и Ньико Лопесом...

Гватемала

ДУАЙТ ЭЙЗЕНХАУЭР: "В то время в Гватемалу был назначен новый посол — Джон Пэрифуа. Он был послом в Греции и там узнал тактику коммунистов. Пэрифуа быстро пришел к совершенно определенному выводу относительно характера правительства Арбенса".

ДЖОН ПЭРИФУА: "Мне показалось, что этот человек (Арбенс) думал и говорил как коммунист, и если это не было выражено прямо, то могло сказаться впоследствии. Об этом я информировал Даллеса (Фостера Даллеса, автора "политики на грани войны"), который в свою очередь доложил президенту (Эйзенхауэру)".

Разумеется, в то десятилетие такое объяснение могло сойти за публичное оправдание — довольно широкие круги общественности еще давали запугать себя призраком коммунистической опасности. Однако причина американской агрессии против Гватемалы выглядела более прозаично: 24 февраля 1968 года президент Арбенс экспроприировал 225 тысяч акров необрабатываемой земли, принадлежащей "Юнайтед фрут". В один из вечеров, еще до агрессии, Ильда Гадеа знакомит с Че Ньико Лопеса. Что касается теории, Че уже определился.

ДАЛЬМАУ: В это время у него уже довольно ясное марксистское мировоззрение. Он проштудировал Маркса и Ленина. Прочитал целую библиотеку марксистской литературы.

Определился Че и в том, что касается практики:

ИЛЬДА: Он просит, чтобы его отправили в район боев, но никто на него не обращает внимания. Тогда он пристраивается к группам противовоздушной обороны города, помогает им во время бомбежек, перевозит оружие...

ДАЛЬМАУ: Вместе с членами организации Демократическая молодежь он несет караульную службу среди пожаров и разрывов бомб, подвергая себя смертельной опасности.

ЧЕ: "Когда началось североамериканское вторжение, я попытался собрать группу таких же молодых людей, как я сам, чтобы дать отпор "фруктовым" авантюристам. В Гватемале надо было сражаться, но почти никто не сражался. Надо было сопротивляться, но почти никто не хотел это делать" (Из интервью, данного Хорхе Рикардо Масетти в Сьерра-Маэстре).

Сопротивления нет. Пэрифуа вызывает военачальников правительства Арбенса и прямо в посольстве США требует, что они немедленно капитулировали. Арбенс объявляет о своей отставке и укрывается в мексиканском посольстве. Че и несколько кубинцев ищут убежища в посольстве Аргентины.

ДАЛЬМАУ: Гевару, меня и другого кубинца — Вегу помещают в консульстве. Затем посольство отделяет тех, кого считает коммунистами, от умеренных. Че попадает в число коммунистов, и его выселяют из консульства.

ИЛЬДА: Среди укрывшихся в посольстве Аргентины 13 человек считаются коммунистами, и среди них Че.

Перон, в то время еще президент Аргентины, посылает военный транспортный самолет, чтобы вывезти из Гватемалы просивших убежища. Че отказывается лететь — он не хочет возвращаться в Буэнос-Айрес. Ему предоставляется возможность выехать из Гватемалы по суше в Мексику. В сентябре 1964 года он садится в поезд и едет в Тапа-чулу.

Мотания по городу в погоне за песо не отвлекали Гевару от его интеллектуальных и политических интересов.

ДАЛЬМАУ: Я вспоминаю его статью в газете... Мне хорошо запомнился заголовок: "Я видел свержение Хакобо Арбенса". Эта статья на деле свидетельствовала о решимости Че принять участие в борьбе Американского континента против вмешательства империализма в дела Гватемалы.

ЧЕ: Почти всем известно, что я начал свою самостоятельную жизнь в качестве врача несколько лет назад (это он говорит в 1960 году). Но когда я еще только приступал к изучению медицины, большинство взглядов, которые присущи мне сейчас как революционеру, отсутствовали в арсенале моих идеалов. Я, как и все, хотел одерживать победы, мечтал стать знаменитым исследователем... добиться чего-то такого, что пошло бы на пользу человечеству. В силу обстоятельств и, наверное, благодаря своему характеру я начал путешествовать по Американскому континенту и хорошо узнал его... Путешествия мои проходили в таких условиях, что я смог тесно соприкоснуться с нищетой, голодом, болезнями, я видел, как не могут вылечить ребенка, потому что нет средств; как люди доходят до скотского состояния из-за постоянного чувства голода и обиды... И я понял, что есть задача, не менее важная, чем стать знаменитым исследователем или сделать существенный вклад в медицинскую науку, — она состоит в том, чтобы прийти на помощь этим людям... После долгих странствий, находясь в Гватемале, Гватемале Арбенса, я попытался сделать ряд заметок, чтобы выработать нормы поведения революционного врача. Я попытался разобраться: что же необходимо для того, чтобы стать революционным врачом. Но тут началась агрессия, агрессия, которую развязали "Юнайтед фрут", госдепартамент, Фостер Даллес — в общем-то, это одно и то же... Вот тогда я понял главное: для того, чтобы стать революционным врачом, прежде всего нужна революция...

Встреча с Фиделем

Вполне закономерно, что с такими убеждениями он тотчас соглашается принять участие в революционном предприятии, которое посылает ему сама судьба... Он получает место врача в отделении аллергических болезней главной больницы Мехико. В одно прекрасное утро к нему приходит кубинец, нуждающийся в лечении. Его сопровождает не кто иной, как Ньико Лопес. Встреча неожиданна и полна значения. Несколько дней спустя Ньико Лопес представляет его Раулю Кастро. А еще через несколько дней в доме Марии Антонии Гонсалес, кубинки, проживающей в Мексике, Рауль Кастро знакомит его со своим братом Фиделем. Ему потребовался только один долгий разговор с Фиделем Кастро, чтобы стать сторонником и участником его исторического начинания.

ЧЕ: "Я познакомился с ним в одну из тех холодных ночей в Мексике, и, помню, наш первый разговор был о международной политике. И в ту же ночь, спустя несколько часов, на рассвете, я уже стал одним из участников будущей экспедиции".

МАРИЯ АНТОНИА: Однажды вечером, через несколько дней после своего первого знакомства, они долго беседовали с глазу на глаз. Я присутствовала там, но увидев, что они отделились от всех, я не стала спрашивать, о чем они толкуют.

Будущие участники экспедиции в то время подвергались преследованиям: за ними охотились агенты ФБР, федеральная полиция Мексики и агенты Батисты. Любая оплошность, предательство могли означать тюремное заключение, а, следовательно, и срыв подготовки к экспедиции. После нескольких месяцев подготовки, подполья и тюремного заключения выдался короткий период относительного спокойствия. Он посвящает его своей профессии. Заканчивается 1956 год.

МАРИЯ АНТОНИА: Если бы они не отплыли в намеченный срок, не известно, смогли бы они это сделать вообще. На следующий день после ухода "Гранмы" нам стало известно, что у федеральной полиции был список всех наших домов и лагерей, и она смогла бы в любой момент наложить на них лапу.

Участники экспедиции нашли, на их взгляд, подходящее судно — шхуну "Гранма" длиной около 18 метров. Она стояла в порту Туспан, между Веракрусом и Тампико. Незадолго до того как отправиться, чтобы "стать свободными или умереть как герои", Че вступает в брак с Ильдой Гадеа и пишет прощальные письма.

АГИЛАР: Одно из писем накануне отплытия из Мексики он отправляет матери, донье Селии. Как-то она прочла мне несколько строк из него. Помнится, он писал, что знает, что борьба будет тяжелой. "Это все равно, что драться со стеной", — кажется, так это звучало дословно.

25 ноября 1956 года в два часа пополуночи он вместе с Фиделем и Раулем Кастро, а также с 79 другими повстанцами выходит на "Гранме" в открытое море. Ему 28 лет.

Высадка

ЧЕ: 25 ноября 1956 года в 2 часа ночи судно с погашенными огнями, набитое до отказа людьми и всевозможными грузами, вышло из Туспана. Стояла очень плохая погода, и хотя выход из порта был запрещен, устье реки оставалось пока спокойным. Пересекли вход в порт и через некоторое время зажгли огни. Началась качка, и мы стали лихорадочно искать средства против морской болезни, но ничего не находили; спели Национальный гимн Кубы и Марш 26 июля, это заняло всего минут пять. Затем судно стало представлять собой трагикомическое зрелище: из-за неприятного ощущения в желудке люди сидели с печальными лицами, обхватив руками животы, одни — уткнувшись головой в ведро, другие — распластавшись в самых неестественных позах, неподвижные.

Гавана, 30 Ноября (ЮПИ). В 5.40 утра на улицах Сантьяго-де-Куба завязался ожесточенный бой, который продолжался все утро. Сантьяго-де-Куба расположен в юго-восточной оконечности острова, в 970 километрах от Гаваны. Подробности пока неизвестны. В полученных ЮПИ коротких телефонограммах сообщается, что перестрелка ведется в разных частях города.

ЧЕ: 30-го числа мы услышали по радио известие о вооруженных столкновениях в Сантьяго-де-Куба, которые организовал наш незабвенный Франк Паис, пытаясь приурочить их к предполагаемой высадке экспедиции. На следующую ночь, 1 декабря, когда у нас уже были на исходе запасы воды, горючего и продовольствия, мы взяли курс прямо на Кубу, тщетно стараясь разглядеть огни маяка на мысе Крус. Только днем мы пристали к кубинскому берегу в районе пляжа Лас-Колорадас, в месте, известном под названием Белик. Нас заметили с торгового судна и сообщили по радио о нашем местонахождении войскам Батисты. Мы торопливо сошли со шхуны, захватив с собой самое необходимое. В спешке мы угодили в болото, и тут нас атаковала авиация.

АБИЛИО КОЛЬЯДО: В шесть часов утра 2 декабря мы подошли пляжу Лас-Колорадас, расположенному северо-восточнее мыса Крус. Как сейчас помню, Фидель отдал приказ: «Высаживаемся здесь!» Перед высадкой спели Национальный гимн, Фидель произнес короткую речь. Затем мы разделились на небольшие группы и начали прыгать в воду. Выходили на берег по узкой, заболоченной полосе. Продвигаться было очень трудно, мутная вода доходила иногда до плеч. Но вот, наконец, под ногами твердая почва. Мы — на Кубе.

ЧЕ: Когда мы высадились, нас разгромили. Мы совершили очень тяжелый переход на катере “Гранма” — 82 человека, не считая судовой команды. Шторм заставил нас изменить курс, большинство страдало от морской болезни. Питьевая вода и продовольствие кончились, и, в довершение всех бед, когда мы подошли к острову, судно застряло в болотистом грунте. С воздуха и с берега нас безостановочно обстреливали, и вскоре в живых осталось меньше половины из нас — или в полуживых, если учесть наше состояние. Из 82 человек нас вместе с Фиделем осталось 12. А вскоре наша группа уменьшилась до семи человек, так как остальные пять куда-то пропали. Вот что осталось от гордой Армии Движения 26 Июля. Прижавшись к земле, не открывая огня из опасения обнаружить себя, мы ждали последнего решения Фиделя. А вдали гремели выстрелы морской артиллерии и беспрерывно стучали авиационные пулеметы.

“Юнайтед Пресс”: Правительственные военные самолеты сегодня ночью произвели обстрел и бомбардировку сил революционеров. Уничтожено 40 членов верховного командования Движения 26 Июля, в том числе их главарь Фидель Кастро, тридцати лет.

ЧЕ: Какой человек этот Фидель! Вокруг рвутся снаряды, а он встает и говорит: “Смотрите, как стреляют. Испугались, значит. Боятся нас — знают, что мы с ними покончим”. И, не говоря больше ни слова, вскидывает на плечо винтовку, берет вещевой мешок и становится во главе нашего маленького отряда.

ЧЕ: Из нашего военного снаряжения остались лишь винтовка, патронташ и несколько подмоченных патронов. Накануне ночью мы отпустили проводника — это было ошибкой, которую мы и потом еще не раз совершили в ходе борьбы, пока не поняли, что, находясь в опасной зоне, всегда нужно следить за лицами из гражданского населения, если ты не убежден в их преданности.

Гавана, 3 декабря (АП). Президент Фульхенсио Батиста заявил одному журналисту на приеме в Президентском дворце в честь группы американских бизнесменов, что “в провинции Ориенте, где на днях произошли достойные сожаления беспорядки, теперь все спокойно”. Он добавил: “Однако неверно сообщение, будто Кастро, пытавшийся на протяжении ряда лет подстрекать к мятежам, погиб. Мне кажется, что эти слухи возникли в связи с тем, что на маленькой шхуне, высадившей около сорока человек в отдаленном районе провинции Ориенте, якобы были обнаружены документы, в которых говорилось: "Эти десантные силы находятся под командованием генерал-майора Фиделя Кастро”. На вопрос, не думает ли он, что среди этих сорока человек был Кастро, Батиста ответил: “Думаю, что нет, полагаю, что он все еще в Мексике”.

Сантьяго-де-Куба, 8 Января. “В состав экспедиции входило три иностранца: аргентинский врач Гевара, мексиканец Селайя и некий Джинно, итальянец”, — заявил арестованный в этом городе участник экспедиции Роландо Санта-Рейес.

ЧЕ: Моя задача как военного врача заключалась в то время в лечении язв на израненных ногах. Я, кажется, помню последнего, кому оказал помощь в тот день. Товарища звали Умберто Ламотте, и этот день оказался последним в его жизни.

ЧЕ: Мы искали дорогу к Туркино, самой высокой и недоступной вершине Сьерра-Маэстры, где собирались устроить свой первый лагерь. Крестьяне никакой сердечности к нам не проявляли. Но Фидель не расстраивался. Он всегда с улыбкой приветствовал их, и вскоре уже завязывалась дружеская беседа. Если нас отказывались накормить, мы без всякого протеста двигались дальше. Постепенно крестьяне начали понимать, что мы, бородатые “бунтовщики”, являли собой прямую противоположность тем, кто нас разыскивал. В то время как солдаты Батисты забирали у крестьян все, что им нравилось,— вплоть до женщин, — люди Фиделя уважали собственность гуахиро и щедро платили, когда покупали у них что-либо.

ФАУСТИНО ПЕРЕС: После высадки с “Гранмы”, через несколько часов после адской борьбы с мангровыми зарослями и грязью в страшном болоте, в которое мы попали, мы увидели первого крестьянина — угольщика. Кто-то пошел и привел его к нам, к Фиделю, и Фидель сразу сказал ему, кто мы и зачем пришли. Фидель сказал, что мы пришли сражаться за таких крестьян, как он, в общем, все ему просто и открыто объяснил: видишь ли, говорит, мы пришли сюда бороться с тиранией, с этим режимом, который эксплуатирует народ, и будем сражаться за вас, за крестьян, за трудящихся, за ваши права.
Крестьянина, конечно, мы сразу не убедили, это не так-то просто. Он поглядывал на нас с опаской, но в свою хижину пригласил, чтобы накормить, потому что мы были очень голодны. Долларов у нас почти не было, самое большее, что мы смогли бы наскрести в своих карманах, — это долларов 20—30. Но у нас еще оставались мексиканские песо, и когда крестьяне давали нам еду, мы платили им мексиканскими песо и говорили: сейчас мы не можем заплатить вам кубинскими деньгами, но мы дадим вам вот это, а в будущем, когда революция победит, вы сможете получить стоимость этих денег. Так мы с самого начала расплачивались с крестьянами: ну а потом необходимость в этом отпала, потому что крестьяне сами стали приносить нам еду и разные вещи и ни за что не хотели брать денег. И получалось это само собой, так как партизаны обращались с гуахиро хорошо, уважали их, среди партизан поддерживалась железная дисциплина, и никто не мог взять у крестьянина даже апельсин, не мог даже попросить его – все это нужно было делать только в установленном порядке.

Че: Мы с удовольствием обнаружили, что крестьяне ошеломлены нашим поведением. Ведь они привыкли иметь дело с армией Батисты. Но постепенно они становились нашими настоящими друзьями, и когда мы начали вести бои с отрядами сельской жандармерии, на которые мы внезапно нападали в горах, многие крестьяне стали выражать желание сражаться вместе с нами. Но эти первые бои с целью раздобыть оружие, засады, начавшие беспокоить жандармов, вызвали такой зверский террор, какой даже трудно себе представить. В каждом крестьянине власти видели потенциального повстанца и часто расстреливали без всяких оснований. Террор, развязанный армией Батисты, несомненно, был нашим самым важным союзником в первый период. Видя эту беспримерную жестокость, крестьяне начинали понимать, что нужно покончить с батистовским режимом.

Бой в Алегриа-де-Пио

ЧЕ: Прислонившись к стволу дерева, мы с товарищем Монтане говорили о наших детях и поглощали свой скудный рацион — кусочек колбасы с двумя галетами,— как вдруг раздался выстрел. Прошла какая-то секунда, и свинцовый дождь обрушился на группу из 82 человек. Впереди меня лежали набитый лекарствами рюкзак и ящик с патронами. Я не мог захватить одновременно две вещи — они были слишком тяжелы. Тогда, оставив рюкзак, я схватил ящик с патронами и перебежал открытое место, отделявшее меня от тростникового поля.

ЭМИЛИО АРБЕНТОСА: Мы оба были ранены одной и той же пулеметной очередью. Мне пуля попала сюда, в шею. Из носа полилась кровь, и мне показалось, что я умираю. В этот момент я увидел его. Я особенно не вглядывался в него, просто, пробегая, я увидел его сидящим на земле. У него тоже текла кровь.

РАФАЭЛЬ ЧАО: К счастью, рана оказалась неопасной. Пуля лишь скользнула по шее. Я отдал ему свой платок, которым он обвязал шею. Второе ранение у него было в грудь, но, к счастью, тоже не очень тяжелое. Вот тогда мы и встретились с Альмейдой, с Рамирито и, кажется, с Бенитесом. Перестрелка продолжалась. Более четверти часа мы пролежали в поле. Самолеты летали над нашими головами, однако я думал, что на этот раз мы спаслись.

Когда двенадцать оставшихся в живых участников экспедиции на „Гранме" встретились, Фидель произнес свою самую короткую речь: «Мы уже выиграли войну».

ЧЕ: Мы считаем, что революционному движению на Латиноамериканском континенте из опыта Кубы следует извлечь три основных урока:

1. Народные силы могут победить в войне против регулярной армии.

2. Не всегда нужно ждать, пока созреют все условия для революции. Очаг восстания может сам их создать.

3. В слаборазвитых странах Латиноамериканского континента ареной вооруженной борьбы в основном должна быть сельская местность.

ЧЕ: 14 января 1957 года, немногим более месяца спустя после сражения при Алегриа-де-Пио, мы остановились у реки Магдалена, которую отделяет от Ла-Платы плоскогорье, расположенное между Сьерра-Маэстрой и морем и разграничивающее два маленьких бассейна этих рек. Там мы под руководством Фиделя проводили тренировочные стрельбы, чтобы научить людей обращаться с оружием — ведь некоторые стреляли впервые в жизни. Там же мылись после долгого перерыва, а у кого была возможность — меняли белье.
Вечером этого дня, перед тем как выйти в окрестности Ла-Платы, мы преодолели последнюю высоту.

Бой за Уверо

ЧЕ: Этот бой за Уверо был самым ожесточенным за всю войну: из 120—140 участников боя 40 были выведены из строя. То есть потери убитыми и ранеными составляли около 30 процентов общего числа участников.

“БОЭМИЯ”: Сторожевой пост Уверо, расположенный на южном берегу, был одним из передовых постов у подножия тор. На севере находилась церковь Эль-Кобре, а на востоке в 50 километрах — многострадальный город Сантьяго. Гарнизон поста, состоящий из 60 человек и имевший грузовики и джипы, вносил какое-то оживление и вместе с тем беспокойство в сельскую тишину. Это случилось на рассвете, в понедельник 27 мая. Часовые, как всегда, несли службу. Продолжительная тишина и покой слегка притупили их внимание. За лагерем начиналась окутанная темнотой горная гряда. Неожиданно застрекотали пулеметы, и ночь наполнилась криками и звуками выстрелов. Партизаны навязали жестокий бой, используя современные методы, тактику “коммандос”, где успех определяют внезапность и плотность огня, ведущегося из автоматического оружия. Это был смелый удар фиделистов.

ЧЕ: Бой развивался приблизительно так. После того, как Фидель своим выстрелом дал сигнал, все устремились к намеченным объектам. Гарнизон отвечал плотным огнем, часто концентрируя его на той горе, откуда наш командир руководил боем. Проходили минуты, а сопротивление противника оставалось таким же упорным, и это не позволяло нам обрушиться на цели. Самую главную задачу выполнил Альмейда, который должен был любой ценой уничтожить укрепленный пост, дабы дать возможность продвинуться своему отряду и отряду Рауля, который должен был атаковать казарму с фронта.

Битва закончилась, и начался скорбный труд собирания трупов и оказания помощи раненым. Среди повстанцев находился безбородый юноша со стальной каской на голове. Это был Рауль Кастро.

Политический результат боя имел чрезвычайное значение. Тогда остров переживал один из немногих моментов отсутствия цензуры печати. Вся Куба говорила об Уверо.

ЧЕ: Весь июнь 1957 года мы лечили раненых во время атаки на Уверо и занимались формированием небольшого отряда, который должен был влиться в состав колонны.

Жизнь в горах

ЧЕ: Из сообщений по радио мы узнавали об актах насилия, совершаемых по всему острову. 1 июля мы услышали известие о смерти Жозуэ Паиса, брата Франка. Он погиб вместе с другими товарищами во время длительной борьбы, развернувшейся в Сантьяго.

Жизнь в городе. Подорван водопровод в провинции Лас-Вильяс. — Взорвались 8 петард в Старой Гаване. — За объявление незаконной забастовки арестованы служащие Электрической компании. — Обнаружена мастерская по производству бомб в Алькасаре. —Попытка убить капитана и 4 полицейских. — Побег Армандо Харта из зала гаванского суда. — Взрывы небольших бомб в районах Ведадо и Вибора.

ЧЕ: Мы отправляли поздравительное письмо Карлосу — подпольная кличка Франка Паиса,— который вскоре был убит. Письмо подписали все офицеры партизанской армии, которые умели это делать. Подписи делались в две колонки: в одной стояло имя, в другой — звание. Когда дело дошло до меня, Фидель просто приказал: “Поставьте “майор”. Вот так, без всяких формальностей, мне было присвоено звание майора Второй колонны партизанской армии, которая впоследствии стала именоваться колонной № 4. В связи с присвоением мне звания майора Селия вручила мне маленькую звездочку и ручные часы, которые были заказаны в Мансанильо.

ЧЕ: С первых дней борьбы за независимость перед нашей Повстанческой армией встали серьезные проблемы. Необходимо было установить строгую дисциплину, назначить командиров и создать штаб, чтобы обеспечить успешное ведение боев,— а это было сложной задачей, если принять во внимание слабую дисциплину, которая была тогда среди бойцов. С этого времени мы, хотя у нас еще не было больших политических успехов, уже начали закладывать первые мастерские и создавать постоянные лагери, чтобы покончить с кочевой жизнью. Мы осуществили несколько незначительных операций, но главное, что было сделано, хотя и с большими трудностями,— это переход к оседлой жизни. Материалы для строительства мы издалека таскали на плечах. Мы построили сапожную и шорную мастерские, оружейный заводик с электрической печью, мастерскую жестянщика и кузницу, которая, кроме всего прочего, производила небольшие латунные гранаты. Для метания их мы приспособили ружье. Выстрел производился при помощи холостого патрона. Это оружие мы окрестили М-26 (по имени движения 26 июля). Мы построили также хлебопекарни, школы, лекционные помещения. Позже была создана радиостанция Радио Ребельде и первая газета. Она называлась Эль Кубано Либре.

ЧЕ: Наши силы постоянно увеличивались. На различных фронтах, то в одном, то в другом бою, мы захватывали винтовки. Произошел второй бой в Пино-дель-Агуа, закончившийся полной победой. И так как в то время еще не была введена цензура печати, этот бой имел большой политический резонанс.

ЧЕ: 16 октября мы достигли горного района провинции Лас-Вильяс. Повсюду были мобилизованы наши колонны. Они почти повсеместно не дали возможности избирателям проголосовать. В ноябре и декабре 1958 года мы постепенно перерезали дороги. Центральная железная дорога была перерезана в нескольких местах. В Эскамбрае была проведена напряженная работа по объединению всех революционных сил. Там существовали группы Второго национального фронта Эскамбрая и Революционного директората во главе с Фауре Чомоном, небольшая группа “Аутентико”, небольшая группа Народно-социалистической партии под командованием Торреса и мы. То есть пять различных организаций, каждая со своим командованием, действовали в одной провинции. После серьезных переговоров с командиром каждой организации был достигнут ряд соглашений, что позволило приступить к созданию более или менее общего фронта. Начавшиеся с 16 декабря постоянные диверсии на местах и путях сообщения поставили диктатуру в тяжелое положение, затруднили охрану сторожевых постов и даже Центрального шоссе. 21 декабря одновременно были атакованы города Кабайгуан и Гуайос. После падения Кабайгуана мы вместе с людьми из Революционного директората совершили нападение на город Пласетас, продержавшийся всего один день. Взяв Пласетас, мы быстро освободили на северном побережье город Ремедиос и важный порт Кайбарьен. После того как враг, не оказав сопротивления, оставил город Камахуани, мы приготовились к решительному штурму главного города провинции Лас-Вильяс.

Бой и взятие Санта-Клары

ЧЕ: Пока отряды Революционного директората выполняли задачу по взятию казармы № 31 сельской жандармерии, мы осадили почти все укрепленные посты около города Санта-Клары. Но основная борьба завязалась с охраной бронепоезда, находившегося на дороге, ведущей в Камахуани. Его команда, будучи окруженной на горе Капиро, попыталась удрать по железной дороге, но бронепоезд со своим превосходным снаряжением полетел под откос, так как мы предварительно разрушили ветку: локомотив и часть вагонов сошли с рельс. Осажденный с близкого расстояния, забрасываемый бутылками с горящим бензином, бронепоезд благодаря своим бронированным стенам стал настоящим пеклом для солдат. Через несколько часов вся команда сдалась, в наших руках оказалось 22 вагона, зенитные орудия, пулеметы и баснословное количество боеприпасов.

ЧЕ: Вначале университет служил нам командным пунктом. Затем мы перенесли КП ближе к центру города. Наши люди сражались с бронированными частями и обращали их в бегство. Но многие заплатили за мужество своими жизнями. Была взята ТЭЦ и вся северо-западная часть города. В эфир было передано сообщение, что почти весь город Санта-Клара находится в руках Революции. Затем пало Полицейское управление, в наших руках оказались защищавшие его танки. А потом быстро последовали одна за другой сдачи: тюрьма, здание суда, правительственный дворец, “Гранд-отель”, с десятого этажа которого снайперы вели огонь почти до конца сражения. Оставалась только казарма “Леонсио Видаль”, самая крупная крепость в центре острова. Но уже наступил день первого января 1959 года.

Санта-Клара в руках повстанцев, Батиста бежал, Фидель атакует Сантьяго-де-Куба и приказывает Камило и Че наступать на Гавану.
2 января. Че и Камило беседуют в здании Министерства общественных работ в Санта-Кларе. Составляют план похода на Гавану; военный городок Колумбия — объект Камило; крепость Ла-Кабанья — объект Че. Короткий отдых, и в 5.30 утра начинается поход. В тот же день они вошли в Гавану. Приняли намеченные Фиделем посты. Бойцы из Революционного директората заняли Университет и Президентский дворец. Эрнесто Гевара, впервые появившись на экранах телевизоров, отвечает на вопросы журналистов. Больше всего его волнует организация Революционной милиции. Военный теоретик становится политическим лидером.

ЧЕ: На Кубе развенчана ложь, будто нельзя совершить революцию, имея перед собой регулярную армию. Это самый наглядный урок того, что войска, составленные из крестьян, рабочих и интеллигентов, могут сражаться с регулярными силами. Этот жизненный опыт пригодится в борьбе с другими диктатурами.

1959-1967

Че Гевара — президент Национального Банка Кубы

“Совет Министров назначил д-ра Фелипе Пасоса представителем Кубы по экономическим вопросам в Европе. Его преемником на посту президента Национального банка Кубы назначен майор д-р Эрнесто Че Гевара. Д-р Гевара, видный деятель революции, ранее возглавлял Управление индустриализации Национального института аграрной реформы” (газета “Революсьон”, 26 ноября 1959 года).

— Для меня это было полной неожиданностью, — говорит д-р Хосе Сантиэстебан. — Когда его назначили президентом Национального банка, он вызвал меня и предложил пост секретаря. Я ему говорю, что не знаком с финансами, а он, представьте, дает мне неделю на ознакомление...

— Какая из задач, стоящих перед Национальным банком, по вашему мнению, была для него основной?

— Накопление валюты. Он каждый день осведомлялся, как дела с валютой, и решение всех вопросов ставил в зависимости от валютных возможностей.

— А что вы можете сказать о стиле его работы?

— Он работал и занимался без устали, до трех-четырех часов утра. Прекрасно разбирался в финансовых вопросах, хотя обычно, прежде чем принять окончательное решение, советовался со специалистами. На совещаниях давал высказаться всем желающим, задавал много вопросов, потом принимал решение. Был строг с теми, кто совершал ошибки, но всегда человечен.

— А еще чему он уделял большое внимание?

— Добровольному труду. В Национальном банке в то время зарождалась такая форма организации труда: по воскресеньям мы ездили в район Марти грузить блоки для домов рабочих. Он всегда первый подавал пример. Кроме того, он уделял большое внимание повышению общего уровня и профессиональной подготовки кадров. Вскоре после того, как было образовано Управление индустриализации, он создал школу по подготовке кадров.

— Каждые два месяца, — говорит Альсидес Бедойя, — созывались совещания директоров предприятий. В своих выступлениях он, бывало, говорил об искусстве, о музыке, о международной политике. Однажды его попросили рассказать о морали. “Это самый трудный из заданных мне вопросов”, — сказал он. На этих совещаниях не бывало отсутствующих: помимо вопросов производственного характера, он всегда затрагивал множество других тем, и каждый узнавал для себя много полезного.

— Каждый месяц он устраивал совещания, на которых обсуждался ход выполнения производственного плана по министерству в целом, — говорит Артуро Гусман. — Совещания начинались в два часа дня в воскресенье и продолжались до полуночи. Он интересовался всем, очень подробно расспрашивал о ходе дел.

Будучи президентом Национального банка, в октябре 1960 года Че Гевара возглавил экономическую делегацию, посетившую социалистические страны. Находясь в Праге, он заявил по поводу агрессивных действий Соединенных Штатов, что экономическая блокада Кубы окончится полным провалом, а народы Латинской Америки увидят на этом наглядном примере, как может быть обеспечено их свободное развитие. Выступая по Чехословацкому телевидению, он разоблачил факт существования на территории Гватемалы военных баз для нападения на Кубу. 28 октября он был принят президентом ЧССР Антонином Новотным. Че Гевара был награжден самой высокой наградой Чехословакии — орденом Белого Льва, кавалерами которого являются генералы Советской Армии, освободившие Прагу от фашистских оккупантов. Затем делегация отправилась в Советский Союз. Переговоры проходили в Кремле. Советскую делегацию возглавлял А. И. Микоян, кубинскую — Че Гевара. В середине ноября делегация выехала в Китайскую Народную Республику, где посетила промышленные и сельскохозяйственные районы.

2 декабря 1960 года премьер-министр Корейской Народно-демократической Республики Ким Ир Сен принял Че Гевару. Это была первая и единственная встреча двух руководителей. По возвращении в Москву Гевара продолжает экономические переговоры с правительством СССР. 13 декабря он прибыл в Германскую Демократическую Республику, а 18 декабря — в Будапешт. Через несколько дней было объявлено, что Венгерская Народная Республика и Куба решили установить дипломатические отношения. Побывав еще раз в Москве, Че Гевара на обратном пути посетил Прагу, где сообщил о том, что вскоре будут введены в эксплуатацию промышленные установки, полученные из социалистических стран. В конце 1960 года экономическая делегация возвратилась в Гавану.

“Мы должны были отменить, уничтожить частное предпринимательство в импорте, ибо оно было очень серьезной помехой, изменить целиком и полностью структуру нашей торговли и начать торговлю с социалистическими странами, мы должны были преодолеть последствия того, что теперь товары уже не прибывают к нам за два дня. Раньше у нас не было необходимости в складских помещениях, так как товары поступали немедленно. Теперь же их доставка занимает два, а иногда и три месяца, и поэтому нам нужно иметь большие запасы. Кроме того, мы торгуем со странами плановой экономики, которые нужно запрашивать о поставках в определенный момент” (Из доклада, сделанного 9 марта 1961 года в Министерстве Революционных Вооруженных Сил).

Пять лет спустя: в горах Боливии

Эрнесто Че Гевара прибыл в Ла-Пас под чужой фамилией самолетом из Сан-Паулу (Бразилия), вероятно, в ноябре 1966 г. Без бороды, с залысинами, седой (результат краски), в толстых роговых очках, при галстуке, он своей внешностью никак не напоминал известного всему миру Че. Он свободно ходил по улицам боливийской столицы. У него было два уругвайских паспорта: на имя коммерсанта Рамона Бенитеса Фернандеса и на имя коммерсанта Адольфо Мена Гонсалеса.

С тех пор, как 13 лет назад Че впервые ступил на боливийскую землю, здесь особых перемен не произошло. Страной продолжали управлять продажные генералы и политиканы, горняки по-прежнему влачили жалкое существование, а крестьянские массы — в основном индейцы, не говорящие по-испански, пребывали в нищете и невежестве. Че верил, что партизанские действия коренным образом изменят политическую обстановку в стране в пользу революционных сил.

К моменту прибытия Че в Боливию в стране уже находилось большинство кубинцев — будущих участников его отряда. Не задерживаясь в Ла-Пасе, Рамон, как стал именовать себя теперь Че, направился через Кочабамбу в “Каламину”, куда прибыл 7 ноября 1966 г. В тот же вечер Че сделал первую запись в своем дневнике, который он будет вести изо дня в день на протяжении 11 месяцев, вплоть до последнего боя 8 октября следующего года.

«Сегодня начинается новый этап, — записывает Че 7 ноября 1966 г. — Ночью прибыли на ранчо. Поездка прошла в целом хорошо. Мы с Пачунго соответствующим образом изменили свою внешность, приехали в Кочабамбу и встретились там с нужными людьми. Затем за два дня добрались сюда па двух джипах — каждый порознь».

Партизанам удалось обосноваться, можно сказать, в самом сердце Латинской Америки. У них имелось современное оружие, техника, денежные средства. Инициатива была в их руках, теперь им не угрожало внезапное нападение и разгром. Однако в сравнении с партизанской войной 1956 — 1958 гг. на Кубе боливийский вариант выглядел не столь надежным, как могло бы показаться после первых организационных успехов. На Кубе, при всех исходных слабостях, бойцы Фиделя Кастро находились у себя дома и могли рассчитывать на помощь единомышленников и сочувствующих во всех уголках страны. В Боливии ядро партизан составляли иностранцы — главным образом кубинцы, и возглавлял их тоже иностранец — Че. И какими бы симпатиями партизаны ни пользовались в революционных кругах, местное население могло отнестись к ним как к чужестранцам, а это значит — с недоверием и предубеждением.

Переброска продуктов, оружия и другого партизанского хозяйства из “Каламины” в базовый лагерь была очень изматывающей: людям приходилось ежедневно переносить на себе большие тяжести. В районе базового лагеря партизаны устраивали тайники, куда прятали свое имущество. Че рассчитывал, что в нужный момент сможет посылать сюда своих людей за продовольствием, лекарствами и оружием.

30 ноября, подводя итоги месяца, Че писал: “Все получилось довольно хорошо; прибыл я без осложнений, половина людей уже па месте. Добрались также без осложнений, хотя немного запоздали. Основные люди Рикардо, несмотря ни па что, готовы примкнуть к нашему движению. Перспективы в этом отдаленном от всех центров районе, где, судя по всему, мы практически сможем оставаться столько времени, сколько сочтем необходимым, представляются хорошими. Наши планы: дождаться прибытия остальных, довести число боливийцев, по крайней мере, до 20 и приступить к действиям. Остается выяснить реакцию Монхе и как поведут себя люди Гевары”.

2 декабря прибыл Чино — Хуан Пабло Чанг Наварро, перуанский революционер, участник партизанского движения в Перу, разгромленного властями. Чино предложил передать в распоряжение Че 20 перуанцев, участвовавших в партизанском движении в Перу.

В канун Нового года, утром 31 декабря, в “Каламину” прибыл долгожданный Марио Монхе. Весь день и всю новогоднюю ночь Че вел с Монхе переговоры. Руководство Коммунистической партии Боливии, хотя и не брало на себя ответственность за организацию партизанского движения, разрешило своим членам вступать в отряд, а в публичных выступлениях ратовало за поддержку партизанского движения.

18 января Че записывает в дневнике о подозрениях относительно Альгараньяса, судя по всему уже давно находившегося в контакте с полицией в Камири, которая и заявилась на следующий день в “Каламину” с обыском. “В поисках „завода" наркотиков туда па джипе приехал лейтенант Фернандес и четверо полицейских, одетых в гражданское платье. Они обыскали дом, и их внимание привлекли некоторые странные для них вещи: например, горючее для наших ламп, которые мы не успели отнести в тайники. У Лоро забрали пистолет, но оставили ему „маузер" и 22-миллиметровый пистолет. Для виду они до этого отняли пистолет у Альгараньяса и показали его Лоро. После этого полицейские уехали, предварительно предупредив, что они «в курсе всех дел и с ними надо посчитаться» — так зафиксировал Че в записи от 19 января этот эпизод.

1 февраля 1967 г., оставив нескольких бойцов в “Каламине”, очищенной от компрометирующих предметов, которые были упрятаны в тайники, Че с отрядом в составе 20 человек направился в горы в тренировочный поход, рассчитанный на 25 дней. Поход должен был закалить и спаять бойцов, проверить их выдержку, дисциплину, выносливость и мужество. В походе можно было разведать местность, заложить в пути тайные склады с оружием и продовольствием, наконец, установить контакты с обитателями этих мест. Местность, по которой продвигались партизаны, оказалась труднопроходимой, полупустынной, поросшей колючими зарослями, кишащими ядовитыми насекомыми. Она пересекалась бурными горными речками, каменистыми грядами, обрывами, кручами. Во многих местах бойцам приходилось прокладывать себе путь сквозь чащобу при помощи мачете. Имевшиеся у них карты оказались непригодными: в них было много неточностей и несоответствий. Отряд Че пробыл в пути 48 дней вместо запланированных 25.

Шли дни. Скудный рацион, насекомые, тяжелые рюкзаки, ремни которых немилосердно впивались в тело, изодранная обувь, израненные ноги, ливни истощали бойцов, делали их раздражительными. Из-за пустяков в отряде все чаще вспыхивали стычки. Призывы Че соблюдать дисциплину не оказывали на измученных людей прежнего воздействия. Сам он с первых же дней похода чувствовал себя весьма скверно. Но Че все еще не теряет оптимизма. Прошел месяц после выхода отряда из лагеря. Съестные припасы на исходе. Бойцы едят диких птиц, конину. Все страдают расстройством желудка. Че отдает приказ возвращаться обратно в лагерь на реке Ньянкауасу. Но это не так просто. Отряд заблудился. Голодные бойцы, нарушая приказ, начинают поедать консервы из неприкосновенного запаса. 4 марта Че записывает в дневнике: “Моральный дух у людей низок, а физическое состояние их ухудшается со дня на день. У меня на ногах отеки”. По расчетам Че, его отряд уже давно должен был вернуться на свою постоянную стоянку. Партизаны явно блуждали в ее окрестностях. 17 марта при переправе через Ньянкауасу перевернулся плот и утонул Карлос. “Он считался, — писал Че в дневнике, — до сегодняшнего дня лучшим среди боливийцев арьергарда по серьезному отношению к делу, дисциплине и энтузиазму”. Вместе с Карлосом река унесла несколько рюкзаков, 6 винтовок и почти все патроны бойцов.

19 марта отряд приблизился к базовому лагерю. Вечером партизаны встретились с поджидавшим их Негро — перуанским врачом, который сообщил Че, что с 5 марта в базовом лагере находились Добре, Таня, прибывший из Гаваны Чино, Мойсес Гевара с группой своих людей и Пеладо — аргентинец Сиро Роберто Бустос. Это были приятные новости. Но неприятных было больше: “Каламина” обнаружена боливийскими властями.

Че наладил охрану лагеря, укрепил дисциплину, стал готовить людей к походу, ибо оставаться в основном лагере было небезопасно: теперь, когда о его существовании стало известно властям, он превратился в своего рода мышеловку.

23 марта была устроена первая засада, в которую попал армейский патруль. Результаты этого первого боя с войсками таковы: у противника 7 убитых, 18 человек партизаны взяли в плен, в том числе двух офицеров — майора и капитана; кроме того, партизаны захватили 16 винтовок с 2000 патронов, 3 миномета с 64 минами, 2 базуки, 3 автомата с 2 дисками к каждому, 30-миллиметровый пулемет с 2 лентами. В руках партизан оказался также план операций, согласно которому армия должна продвигаться по обе стороны реки Ньянкауасу и затем сомкнуть клещи вокруг партизанского лагеря.

25 марта состоялось собрание бойцов, на котором было решено именовать отряд Армией национального освобождения Боливии, а также распространить сводку. 27 марта эфир заполнили сообщения о сражении с партизанами в районе реки Ньянкауасу. Правительство, пытаясь “спасти лицо”, заверяло, что партизаны потеряли в бою “на одного убитого больше”, что они расстреливали раненых солдат, что солдаты взяли в плен четырех партизан, из коих двое иностранцы. Из правительственных реляций следовало, что властям хорошо известен состав отряда — дезертиры и пленный немало рассказали полиции. 1 марта 1967 г. правительственные войска перешли к наступательным действиям: подвергли пустое ранчо минометному обстрелу и бомбардировке с воздуха, а затем захватили его.

Подводя итоги за март, Че писал: “Месяц изобиловал событиями. Можно набросать следующую панораму. Сейчас проходит этап консолидации и самоочищения партизанского отряда, которое проводится беспощадно. Состав отряда растет медленно за счет некоторых бойцов, прибывших с Кубы, которые выглядят неплохо, и за счет людей Гевары, моральный уровень которых очень низок (два дезертира, один сдавшийся в плен и выболтавший все, что знал; три труса, два слабака). Сейчас начался этап борьбы, характерный точно нанесенным нами ударом, вызвавшим сенсацию, но сопровождавшийся и до и после грубыми ошибками... Начался этап контрнаступления противника, которое до сих пор характеризуется: а) тенденцией к занятию ключевых пунктов, что должно изолировать нас; б) пропагандистской компанией, которая ведется в национальных рамках и в международных масштабах; в) отсутствием до сих пор боевой активности армии; г) мобилизацией против нас крестьян. Ясно, что нам придется сниматься с места раньше, нежели я рассчитывал, и уйти отсюда, оставив группу, над которой будет постоянно нависать угроза. Кроме того, возможно, еще четыре человека предадут. Положение не очень хорошее”.

Че крайне тяготило пребывание Дебре и аргентинца Бустоса в отряде. Ни тот, ни другой в партизаны не годились, к тому же не скрывали своего желания покинуть отряд. Однако обеспечить им безопасный выход было нелегко.

Вскоре, 10 апреля, произошли еще два столкновения с правительственными войсками, закончившиеся победой партизан. Как и в первый раз, две войсковые колонны попали в партизанские засады. Результаты первого боя: 3 солдата убиты, 6 взяты в плен, включая унтер-офицера — командира колонны. Во втором бою потери противника составили: 7 убитых, 24 пленных. Итого за два боя — 10 убитых, 30 пленных, среди них майор Рубен Санчес. Победы были омрачены гибелью кубинца Рубио (капитана Хесуса Суареса Гайоля). Пленных и на этот раз отпустили.

Отряд продолжал оставаться в районе реки Ньянкауасу, не отрываясь от своих тайников. Несколько человек из бойцов отряда и гостей заболели (среди них Таня и Мойсес). В этих условиях Че принимает решение покинуть зону, оставив здесь на несколько дней лишь часть бойцов под командованием Хоакина, всего 13 человек, в их числе 4 лишенных партизанского звания боливийцев, а также больных Алехандро и Таню. Че был вынужден пойти на этот шаг, чтобы дать возможность выбраться Дебре и Бустосу.

19 апреля партизаны задержали англичанина Георга Роса, выдававшего себя за журналиста. Рос смахивал на агента ЦРУ, во всяком случае, он уже успел поработать инструктором “Корпуса мира” в Пуэрто-Рико. Англичанина отпустили. Вместе с ним, с согласия Че, покинули отряд Дебре и Бустос. День спустя стало известно, что все трое задержаны боливийскими властями. Их арест явился серьезным ударом для Че, который записывает в дневнике: “Дантон и Карлос стали жертвами собственной спешки, почти отчаянного желания выбраться, а также моего недостаточного сопротивления их планам. Таким образом, прерывается связь с Кубой (Дантон), а мы потеряли разработанную нами схему борьбы в Аргентине (Карлос)”.

В мае произошли стычки с войсками, закончившиеся победой партизан. Всевозраставшее беспокойство вызывало у Че отсутствие каких-либо следов отряда Хоакина. 16 мая Че получил шифровку из “Манилы”, лишь подтвердившую, как записал он в дневнике, полную изоляцию, в которой оказались партизаны. Это могло означать только одно — подпольный аппарат поддержки, действовавший в Ла-Пасе, оказался парализованным.

В июне отряд Че продолжал действовать все в той же зоне между Санта-Крусом и Камири, не отрываясь от тайников и все еще надеясь на встречу с группой Хоакина. 14 июня 1967 г., в день своего рождения, Че записывает в дневнике: “Мне исполнилось 39 лет, годы неизбежно бегут, невольно задумаешься над своим партизанским будущим. Но пока я в форме”. Действительно, Че был тогда в своей “наилучшей” форме. Тело его было искусано насекомыми, астма вновь душила его, мучил желудок. Но воля пламенного революционера держала это слабое, уставшее тело на ногах, подавляя малейшую жалобу, малейшее проявление слабости. Разум его был ясным и трезвым, доказательством чему служат страницы дневника, где с точностью и поразительной беспристрастностью он фиксирует плюсы и минусы, действия, возможности и перспективы борьбы, знамя которой он поднял в Боливии и которое он все еще думал победоносно пронести по Латинской Америке.

В июле положение отряда ухудшилось. В одной из стычек партизаны потеряли 11 рюкзаков с медикаментами, биноклями и прочим снаряжением, а главное — с магнитофоном, на который записывались шифровки из “Манилы”. Че, с его почти постоянными приступами астмы, остался без крайне необходимых ему лекарств. В резюме за июль Че отмечал: "Продолжают действовать те же отрицательные моменты, что и в прошлом месяце. Невозможность установления контактов с Хоакином и с нашими друзьями, а также потери в личном составе..." Че решает вернуться в старый лагерь, к одному из тайников, где запрятаны противоастматические лекарства и радиостанция. Восемь человек он посылает вперед, а сам с остальными движется за ними. Он все еще надеется встретиться с группой Хоакина или, по крайней мере, узнать что-либо о ее судьбе.

Последние дни команданте

Дневник Че Гевары