Интерпретация бреда и бред интерпретации

Ефим Курганов

1. Что такое бредовая система

Определение бреда всегда было связано с большими сложностями. Все дело в том, что бред неоднороден, что он не представляет собой единое по структуре расстройство и что фактически существует целый набор разнообразных форм бреда.

Но в целом можно выделить два основных типа бреда: с одной стороны, это бред осколочный, фрагментарный, наполненный запутанными ассоциациями, способный к затуханию и периодическим всплескам, и бред паранойяльный, системный, внутри себя всегда последовательный, но вместе с тем невозможный, не корректируемый опытом. Есть еще бред параноидный, т.е. бред параноика.

Паранойяльный же бред может быть присущ и вполне здоровому человеку. В «Психопатологии» В.А. Жмурова есть на этот счет следующее важное указание:

Паранойяльный синдром. Первичный систематизированный бред толкования различного содержания (ревности, изобретательства, преследования, реформаторства и других), нередко существующий как моносимптом при отсутствии других продуктивных расстройств 1.

В отличие от бреда первого типа, бред, способный к разрастанию в систему, требует памяти, умения аргументировать, устанавливать связи между явлениями и событиями: другое дело, что связи эти всегда извращенные, надуманно-фантастические («кривая логика»), но они есть.

Автор бредовой системы, как правило, стремится ее сделать повышенно логичной. Более того, чем выше степень невозможности бредовой системы, тем более она должна казаться убедительной и точной, особенно в деталях.

Системный бред (и бредовая система как высшее его проявление), как правило, имеет самое прямое отношение к интеллектуальной деятельности. Просто интеллект тут работает на бред. Вот как об этом написал Карл Ясперс в «Общей психопатологии»:

У людей с высокоразвитым интеллектом бывают сколь угодно фантастические и невероятные бредовые идеи. Критическая способность не ликвидируется, а ставится на службу бреду 2.

Ясперс также отметил:

Чтобы верно понять бредовую идею, исключительно важно освободиться от предрассудка, будто она должна корениться в слабости разума. Любая зависимость от последней носит чисто формальный характер. Если после некоторого бредового переживания личность, находящаяся в полном сознании и - как это иногда случается - не выказывающая других болезненных симптомов, продолжает придерживаться бредового представления, которое все остальные признают именно таковым, и утверждает: «Это именно так, у меня нет никаких сомнений, я знаю это», - значит, мы должны говорить об изменении, затронувшем психические функции, а вовсе не о недостатке разума. В случае бредовой идеи речь идет об ошибочном представлении на уровне «материала», тогда как формальное мышление остается незатронутым 3.

Эмиль Крепелин в восьмом издании (1915 год) своего классического учебника по психиатрии писал, что «развитие стойкой, непоколебимой бредовой системы» «протекает при полной сохранности сознания и упорядоченности мышления».

Создателя бредовой системы, может быть, в той или иной степени характеризует расстройство психики, но не умственное расстройство. Причем за пределами этой системы он может быть совершенно нормален. Но все, что оказывается втянутым в водоворот системы, приобретает резко бредовые очертания, а втягивается в нее, правда, довольно многое.

Бредовая система потому и бредовая, что реально подчиняет себе все, что попадает в сферу ее влияния. Более того, такая система хочет охватить все.

В 30-е годы двадцатого столетия молодой литературовед Владимир Кирпотин, ставший потом известным исследователем Достоевского, выпустил книжку «Пушкин и коммунизм», и это было сделано совершенно всерьез. На эту тему писались статьи, устраивались научные дискуссии. К концу одной из них некий писатель поднялся и сказал: «Я хочу дополнить предыдущих ораторов: не было названо стихотворение Пушкина "Октябрь уж наступил"...» С моей точки зрения, это очень точный пример: система бредоизировала все. Собственно, так же происходит и в наши дни.

Бредовая система всегда развернута и выстроена, при всей своей невозможности она должна быть последовательной. При этом создатель такой системы обладает гипертрофированным чувством правоты, он является носителем истины в последней инстанции. И, соответственно, его система не подлежит никаким изменениям, она принципиально непроницаема для опыта.

Однако при всем том, что бредовая система непроницаема для опыта и не корректируема, ее создатель всегда пытается доказать ее истинность и одновременно не сомневается в этой истинности.

Когда Державин явился к известному коллекционеру Сулукадзеву, тот стал демонстрировать коллекцию своих редкостей - показал камень, прибавив, что на нем сидел Дмитрий Донской во время Куликовской битвы, палку, объяснив, что это костыль Иоанна Грозного. Тут взгляд Державина упал на две алебастровые фигурки Вольтера и Руссо, и он иронически спросил: «А это что за антики?» На это Сулукадзев отвечал: «Это точные оригинальные изображения замечательных наших поэтов Ломоносова и Державина». Заметив скептическую усмешку на лице Державина, собиратель сказал: «Я честный человек и не стану вас обманывать».

Аналогичную бредовую систему представляет собой докторская диссертация Вероники Шеншиной (Финляндия) о мировоззрении Фета. Шеншина в диссертации и в ряде последующих своих публикаций не просто отбрасывает неугодные факты и пытается представить Фета ортодоксальным православным, она еще и позиционирует себя как представителя Фета в этом мире, как человека, коему вручено право вещать истину о поэте. В одной из рецензий было сказано, что, может быть, Шеншину это и понравилось бы, но Фету никогда.

Итак, бредовая идея непогрешима и не может быть ни на йоту изменена.

В «Толковом словаре психиатрических терминов» Блейхера и Крука бред определяется следующим образом: «некоррегируемое установление связей и отношений между явлениями, событиями, людьми без реальных оснований» 4. Итак, бредовая система всегда более или менее подробно аргументируется, но одновременно она принципиально не корректируема и не может быть откорректирована. Ясперс в «Общей психопатологии» писал, что «бредовые идеи непроницаемы для опыта».

Скажем, американская исследовательница Ирина Месс-Баер в докторской диссертации о Мандельштаме, защищенной в Хельсинкском университете, целиком выстраивает позицию поэта на основе его показаний следователю. На признаниях, частично сфабрикованных и частично вырванных под пыткой, она выстраивает целую систему. Если ее откорректировать, то все рухнет, ибо связи установлены были последовательно, логично, но в полном игнорировании реалий сталинской тюрьмы.

Или еще пример, но совершенно иного плана. Молодой Достоевский пришел на литературный вечер, в это время кто-то закончил рассказывать анекдот и все смеялись, - Достоевский разворачивается и уходит: он решил, что смех вызвало его появление. Писатель, исходя из своего субъективного ощущения, мгновенно выстроил систему, для него самого убедительную, но он даже не попытался проверить ее на опыте. Тогда бы она рухнула, а ему хотелось быть обиженным, чувствовать, что его не ценят, не понимают и даже смеются над ним.

Такова бредовая система - она по-своему убедительна, но одновременно совершенно невозможна; она опирается на факты, которые действительно могли иметь место, но внутренние отношения между привлекаемыми фактами установлены на основе совершенно ложной посылки, заведомо ошибочного субъективного утверждения.

Павел Флоренский в своем труде «Иконостас», отрицая религиозную живопись Возрождения, утверждая, что она была «сплошь художественной неправдой», объяснял это тем, что художники Запада, создавая свои полотна, не имели божественных видений:

Религиозная живопись Запада начиная с Возрождения была сплошь художественной неправдой, проповедуя на словах близость и верность изображаемой действительности, художники, не имея никакого касательства к той действительности, которую они притязали и дерзали изображать, не считали нужным внимать даже тем скудным указаниям иконописного предания - т.е. знания, каков духовный мир, - который сообщала им католическая церковь. Между тем иконопись есть закрепление небесных образов, оплотнение на доске дымящегося окрест престола живого облака свидетелей 5.

Подход Флоренского, при всем том, что он был гениальный мыслитель, принципиально не корректируем, - он построен на том, что у психиатров принято называть «некорректируемостью бреда».

В самом деле, имели или нет религиозные видения художники Возрождения, совершенно недоказуемо. Флоренский в качестве основного аргумента своего вызывающего утверждения о «художественной неправде» искусства Возрождения использовал то, что изначально невозможно доказать. Построение было логично, но для опыта совершенно непроницаемо. Поэтому вышеприведенное утверждение философа вкупе с аргументом я и определяю как классическую бредовую систему.

В полном отключении от реальности находится и система Николая Федорова. Логически она последовательна и при этом совершенно невозможна, ибо строится на абсолютном игнорировании человеческой природы.

Христианство есть религия Воскресения, - напоминал Федоров и добавлял, что оно станет реальностью лишь тогда, когда все будут воскрешены. Сказано резонно (подвиг Спасителя должен явиться уроком для его учеников и последователей, иначе все было бессмысленно), но только Федоров говорил о действительном воскрешении, о том, что всех умерших ради полноты христианства необходимо воскресить:

Не отделяя воскресения Христова от нашего, от всеобщего воскрешения, вину невоскрешения мы должны приписать себе, как и вину удаления Христа от земли или вознесения Его на небо; точно так же и милостивое или грозное возвращение Его на землю мы можем ожидать от своего же объединения в деле воскрешения 6.

Он писал, что протестантизм принял доктрину внутреннего (т.е. мнимого, как он говорил) воскрешения, между тем как спасение христианства в воскрешении действительном. Всю надежду воскрешения он возлагал на православие: «Православное же христианство есть воскрешение»7.

Весь логико-философский аппарат у Николая Федорова непосредственно работал на бред, что отнюдь не снижало притягательности его системы для многих в конце XIX - начале XX века. Система Федорова абсолютно непроницаема для опыта и не поддается корректировке - любая корректировка грозит ее полным обвалом.

Модель бредовой системы остроумно и точно показал Гоголь в «Записках сумасшедшего»:

Признаюсь, я ощутил сердечное беспокойство, когда вообразил себе необыкновенную нежность и непрочность луны. Луна ведь обыкновенно делается в Гамбурге, и прескверно делается. Я удивляюсь, как не обратит на это внимание Англия. Делал ее хромой бочар, и видно, что, дурак, никакого понятия не имел о луне. Он положил смоляной канат и часть деревянного масла; и оттого по всей земле вонь страшная, так что нужно затыкать нос. И оттого самая луна такой нежный шар, что люди никак не могут жить, и там теперь живут только одни носы. И потому-то самому мы не можем видеть носов своих, ибо они все находятся на луне 8.

Гоголь, живо интересуясь протеканием бреда и разрастанием его в глобальную систему, взял идею, имеющую мотивировку, но вместе с тем совершенно абсурдную, и окружил эту идею целой вязью логически выстроенных аргументов, что только обнажало невозможность системы Поприщина, ее полную паранойяльность. Логичность этой системы вырастала в один грандиозный алогизм.

Основное положение: мы не можем видеть свои носы, ибо они на самом деле находятся на луне. Аргументация: во всем виноваты немцы. Хромой бочар из Гамбурга окунул смоляной канат в деревянное масло, в результате чего по земле пошла страшная вонь. Носы не выдержали и переселились на нежную луну.

Один только момент не учел Гоголь, строя пародийную модель бредовой системы, а именно то, как носы переселились на луну. А ученик Николая Федорова Константин Эдуардович Циолковский этот момент учел: он стал проектировать летательные аппараты именно для того, чтобы воскрешенных можно было перевезти на другие планеты, ибо вполне резонно считал, что воскрешенные на земле не поместятся.

Таким образом, Циолковский дополнил и уточнил Гоголя. Только в «Записках сумасшедшего» принцип бредовой системы воспроизведен в парадоксально-заостренной форме. Подключение логики лишь подчеркивает невозможность бредовой системы и ее непроницаемость для опыта. В реальной же бредовой системе логика выступает в функции своего рода защитной стены, охраняющей систему от любого вмешательства извне.

2. Интерпретативный бред

Известно множество бредовых систем: антагонистическая (создатель такой системы убежден, что находится в центре противоборства антагонистических сил), воздействия (творец системы данного типа считает, что его действия исходят от чужой воли, а процессы, происходящие в нем, являются объектом физического или психического воздействия других людей), ипохондрическая (кости сделались мягкими, сердце расположено не там, в теле есть дыра), мессианская или религиозная бредовая система (больной - это пророк. Богоматерь, невеста Христова или дьявол, Антихрист), системы преследования, величия, реформаторства, сверхценных идей. Но сейчас я остановлюсь только на одном типе бредовой системы, ибо он наиболее легко и перспективно применим к филологической работе. Я говорю об интерпретативном бреде, под которым психиатры понимают особый разряд интерпретаций, складывающихся в бредовую систему.

В «Лекциях по общей психопатологии» А. Снежневского эта бредовая система описана следующим образом:

...Речь тут идет об интерпретативном бреде. У больных появляется убеждение, что несколько лет назад или несколько месяцев назад при известных реальных обстоятельствах они заразились той или иной болезнью, например, сифилисом, что этот сифилис у них развивается, но он протекает латентно, и потому все исследования дают отрицательные результаты. Больные прочитывают массу книг, у них образуется система доказательств «реальности» их болезни. Больные требуют, чтобы их еще и еще обследовали <...> При отказе врача больные пишут жалобы, обращаются в различные организации, настойчиво требуют стационирования и всевозможного исследования <...> Их бред - бред толкования, логически последовательный, обоснованный серией доказательств 9.

В психиатрии Интерпретативный бред всегда связан с совершенно произвольным, невозможным, но внешне связным толкованием реальности. Огромный материал тут могут дать филологические исследования.

Художественный текст - это ведь тоже реальность, но особая, эстетическая, и ею невозможно пренебрегать, игнорировать ее. Между тем есть сколько угодно случаев, когда над текстом совершается дикий произвол, подлинное насилие, и исследование вырастает в явление эффектное, яркое, но лжеубедительное.

Савелий Сендерович обратился к творчеству Чехова, и под его пером оно оказалось развертыванием сюжета о Георгии Победоносце 10. В прозе Пушкина Чарльз Лейтон отыскал эзотерику 11.

И это ведь совсем не исключительные случаи, скорее наоборот. Как правило, берется априорная схема и просто накладывается на текст. При этом зачастую вводится громоздкий научный аппарат. Так что происходит не отказ от интерпретации, что было бы честно, а подмена, перевод ее на уровень бреда.

Придумывается теория, при едва ли не полном игнорировании текста более или менее тщательно подбираются аргументы, выстраивается система:

Бред, в особенности в форме бредовой системы, представляет собой целостный, связный мир, целостную систему поведения личности с нормальным рассудком, которую во всех остальных отношениях, согласно общепринятым стандартам, отнюдь не приходится считать больной 12.

Создатель бредовой системы выступает с исключительной убежденностью, с несравненной субъективной уверенностью. Часто он одержим своей идеей. Тут, кстати, интерпретативный бред пересекается с бредом одержимости и с бредом сверхценных идей, и в итоге фактически возникает тройственный союз родственных бредовых систем. Но вернемся к интересующей нас сейчас системе интерпретативного бреда.

Все привлекаемые автором факты подстраиваются, подгоняются под эту систему, которая оказывается закрытой, жесткой, ригидной и совершенно не корректируемой.

Зачастую готовая концепция накладывается даже не на отдельный текст, а на всю литературу. Собственно, в параметры бредовой системы вписывается любая концепция литературного развития как движения от низших форм к высшим или, наоборот, как движения от высших форм к низшим. В литературе никогда не было ни прогресса, ни регресса. Категории улучшения и ухудшения тут совершенно не продуктивны.

Реально происходила и происходит не эволюция, а смена форм. Владимир Высоцкий оказался намного прозорливее и тоньше многих литературоведов, когда написал:

Ученые, конечно, не наврали.

Но ведь страна искусств - страна чудес.

Развитье там идет не по спирали,

А вкривь и вкось, вразрез - наперерез.

Это обоснованно антигегельянское утверждение. Вернее, Высоцкий не столько оказывается оппонентом философии Гегеля, сколько оппонентом грубых, прямолинейных преломлений этой философии в литературоведении.

Мысль Гегеля о том, что Дух движется, проходя разные стадии своего развития, будучи примененной к литературе, привела к поистине катастрофическим последствиям. По этой модели создавались и создаются системы, по большому счету непроницаемые для опыта, игнорирующие сам характер литературного творчества, его принципиальную непредсказуемость, его глубочайшую индивидуализированность, его невписываемость в громоздкие схемы, которые могут унифицировать, но отнюдь не в состоянии объяснить неповторимые художественные миры.

Концепции литературного развития в большинстве своем - самые настоящие бредовые системы с их тягой к непомерному разрастанию, к захвату всего творческого материала, к попытке свести все разнообразие и богатство литературного процесса к нескольким генеральным линиям. Фактически любая глобальная литературно-теоретическая система, которая претендует на универсальность охвата, на то, что она открывает всеобщие законы художественного развития и может вместить в себя все, несет явные черты безумия.

Непомерно разрастающаяся система в итоге параноизируется. Напомню наблюдение А. Смулевич и М. Шириной из книги «Проблемы паранойи»:

По мере того, как нарастает систематизация и расширяется круг объектов бредовой интерпретации, меняется и содержание бреда. Если на первых этапах развития болезни речь шла об ограниченном бреде изобретательства, любовном бреде или бреде ревности, то вслед за этим начинает формироваться целая бредовая концепция. связывающая воедино уже не только ближайшее окружение, но и значительно более широкий круг лиц и событий 13.

Творца глобальной литературно-теоретической системы вполне можно сравнить с проектировавшими вечный двигатель, т.е. страдавшими бредом изобретательства. Вот как последний определяется в «Толковом словаре психиатрических терминов»: «Содержит идею совершения больным грандиозного по значению изобретения, научного открытия,

которое в корне изменит образ жизни человечества. Чаще всего это паранойяльный или парафренный бред, в котором и в настоящее время фигурирует изобретение вечного двигателя, создание универсальных законов ("закон буквы", "закон числа" и т. п.)»14.

Глобальные литературно-теоретические построения нередко находят отклик, часто служат моделью для подражания. В принципе все происходит так, как об этом в свое время написал в «Общей психопатологии» Карл Ясперс (1913 год):

...Очень часто окружающие демонстрируют готовность следовать той же бредовой системе <...> Бредящий необратимо теряется в том, что неистинно; и если мы не в силах исправить эту ситуацию, мы должны постараться хотя бы понять ее 15.

Postscriptum

Удивительной точной пародией на то, как филологический комментарий вырастает в самую настоящую бредовую систему, является роман Владимира Набокова «Бледный огонь». В романе этом блистательно показано, как интерпретация текста оказывается клинической формой бреда.

Список литературы

1 www.psychiatry.ru/libtary/lib/article/php4?booknumber=1&article_id-l

2 Карл Ясперс. Общая психопатология. М., 1997. С. 133.

3 Там же.

4 В.М. Блейхер, И.В. Крук. Толковый словарь психиатрических терминов. Ростов-на-Дону. 1996. Т. 1, с. 106.

5 Отец Павел Флоренский. Собр. соч. в 4-х т. М„ 1996. Т. 2, с. 446.

6 Николай Федоров. Вопрос о братстве, или о родстве, о причинах небратского, неродственного, т.е. немирного, состояния мира и о средствах к восстановлению родства. В кн.: Н.Ф. Федоров. Философия общего дела. Лозанна, 1985. Т. 1. с. 81.

7 Николай Федоров. Религия - культ предков и воскрешение. В кн.: Н.Ф. Федоров. Философия общего дела. Лозанна. 1985. Т. 2. с. 6.

8 Николай Гоголь. Записки сумасшедшего. В кн.: Н. Гоголь Собр. соч. в 9 т. М„ 1994. Т. З.с.163.

9 Андрей Снежневский. Лекции по общей психопатологии. www.psychiatry/ru/library/lib/article.php4?booknumber=1&article_id=l

10 Савелий Сендерович. Битва со змеем. В кн. С. Сендерович. Чехов - с глазу на глаз. История одной одержимости А.П.Чехова. Опыт феноменологии творчества. СПб.. 1994. С. 139-265.

11 Лорен Дж. Лейтон. Тавматургия в «Пиковой даме». В кн.: Лейтон Л. Дж. Эзотерическая традиция в русской романтической литературе. СПб., 1995. С. 162-183.

12 Карл Ясперс. Общая психопатология. М., 1997. С. 499.

13 Снулевич А.Б., Ширина М.Г. Проблемы паранойи.

www.psychiatiry.ru/library/lib/show.php4?id=24

14 В.М, Блейхер, И.В. Крук. Толковый словарь психиатрических терминов, т. 1, с. 112.

15 Карл Ясперс. Общая психопатология. М„ 1997. С.