После указа о вольности дворянства (1762 г.) русский дворянин не обязан служить, это проблема культурного выбора

11 После указа о вольности дворянства (1762 г.) русский дворянин не обязан служить, это проблема культурного выбора.

12 Это касается даже внешнего вида: в 1699 г. Петр I распорядился, что все должны брить бороду и носить европейское платье; дворяне-старообрядцы, которые не хотели подчиниться этому распоряжению, теряли свое дворянство; дворяне были несвободны в отношении своей внешности, подобно тому, как несвободны в этом отношении военные.

13 Само собой разумеется, что говоря о дворянстве и противопоставляя его интеллигенции, я имею в виду не сословие, а именно характер служения, т. е. выбор жизненного пути: интеллигенция не может иметь сословных ограничений, и многие интеллигенты были дворянами по своему происхождению (ср. ниже).

Эта аналогия едва ли случайна: интеллигенты как носители духовных ценностей призваны играть в новой, секуляризированной России, — где религия не играет уже доминирующей роли, как это имело место раньше, в России допетровской, — ту же роль, какую в свое время, играли монахи. В условиях секуляризации они принимают на себя ту функцию (в частности, функцию учительства), которая ранее принадлежала монашеству и вообще духовенству. Не случайно интеллигент часто может напоминать юродивого (примером может служить образ Рахметова у Чернышевского) и само дело интеллигенции может восприниматься как духовная миссия.

Точно так же и русская литература в новом секуляризированном обществе выполняет ту же роль, какую ранее выполняла литература духовная, религиозная: она учит, морализирует — это своего рода проповедь. Древнерусский читатель читал жития святых; новый русский читатель читает произведения классической русской литературы. Они выполняют одну и ту же функцию — учительную. Классическая русская литература так же, как и литература древнерусская, учит как жить, она постоянно говорит о борьбе Добра и Зла, о необходимости выбора между Правдой и Неправдой (это характерно для русской литературной традиции вплоть до нашего времени; проблемы социальные для нее менее характерны, они обсуждаются, как правило, в контексте более общей проблематики — они интересны не сами по себе, но именно как область проявления Добра и Зла) 14.

В этом специфика русской литературы. Специфика русской литературы, вообще говоря, аналогична специфике русской интеллигенции. Подобно интеллигенции, классическая русская литература возникает в процессе усвоения западной культуры, в процессе подражания западноевропейским литературным стандартам, но — так же, как и в случае с интеллигенцией, — в результате получается нечто непохожее на исходные образцы.

И не случайно столь значительная роль в формировании русской интеллигенции принадлежит выходцам из духовного сословия. Интеллигенция, вообще говоря, не сословна (интеллигентом может быть представитель любого сословия): это призвание, а не сословие, интеллигенция в принципе объединяется не общностью происхождения, а выбором жизненного пути. И тем не менее, выходцев из духовного сословия особенно много среди интеллигентов.

Здесь также проявляется специфика русского историко-культурного контекста. Отсутствие у православного духовенства целибата приводило к тому, что священство становилось наследственным занятием. Старший сын священника наследовал приход отца (если же это была дочь, то приход наследовал ее муж, который тоже, как правило, принадлежал к духовному сословию). Дети священника получали образование, но в многодетных священнических семьях не все могли получить место при церкви.

-----------------------------

14 Древнерусская литература - это прежде всего литература церковная, учительная, так же, как и древнерусская культура — это прежде всего церковная культура. Между тем новая русская культура, начиная с петровского времени, — это культура секуляризированная, она строится вне церкви и даже противопоставляет себя церкви. В то же время новая русская литература как бы заполняет образовавшуюся лакуну — она возникает на месте упраздненной церковной традиции. В этих условиях оригинальная литература получает еще большее значение, чем раньше. Ранее литература была как бы дополнением к Священному Писанию и богослужебным книгам. Теперь, в условиях секуляризированной культуры, русская литература принимает ту роль, которая ранее принадлежала церкви: она проповедует, учит.

Таким образом, отсутствие целибата наряду с практикой наследования прихода приводило к тому, что в России складывался образованный класс, неизвестный католическому Западу, - дети священнослужителей, которые не пошли по стопам отцов (ср.: Медведев 1976: 17-18; Успенский 1987: 29, § 3.1.5). Именно отсюда постоянно рекрутируется русская интеллигенция — этот класс служит постоянным источником ее пополнения.

Но вернемся к истории. Я говорил, что возникновениерусской интеллигенции как специфически социального феномена восходите николаевской эпохе. Это была реакция против той имперской идеологии, которая нашла выражение в знаменитой формуле С. С. Уварова: «Православие, Самодержавие, Народность» (1832 г.).

Программа Уварова оказала большое влияние как на формирование Российской империи как теократического и национального монархического государства, так в конечном счете и на формирование русской интеллигенции.

Необходимо подчеркнуть при этом, что триединая формула Уварова была создана, по всей видимости, по модели формулы Французской революции: «Liberté, Egalité, Fraternité» — «Свобода, Равенство, Братство» — и была ей полемически противопоставлена 15. Это была своего рода реакция, ответ на французскую формулу. Итак, уваровская формула одновременно связана с французской формулой и ей противопоставлена: в самом деле, вместо «Свободы» нам предлагается «Православие» (которое и понимается как подлинная свобода — свобода не в человеческом, а в Божественном смысле), «Равенству» противостоит «Самодержавие», и, наконец, вместо «Братства» выступает «Народность», т. е. национальная идея 16.

Русская интеллигенция, в свою очередь, возникла как реакция против такого рода идеологии и в большой степени как реакция непосредственно против уваровской программы. Таким образом, вместо того чтобы взять за точку отсчета исходную французскую формулу («Свобода, Равенство, Братство») и тем самым примкнуть к традиции западной демократии (западных интеллектуалов), русская интеллигенция реагировала прежде всего на программу Уварова. Иными словами, это была реакция на реакцию (поскольку уваровская программа была реакцией на Французскую революцию).

Отсюда определяется изначальная разница между русскими интеллигентами и западными интеллектуалами: это две разные традиции мысли.

-----------------------------------

15 Ср. в этой связи замечание Д. А. Хомякова (заявления которого могут отражать мысли его отца): «Великая заслуга Государя Николая Павловича и выразителя его воли, С. С. Уварова, та, что они определительно избрали девизом России эту трехсоставную формулу, не без видимого противоположения оной девизу революционной Франции, состоящему также из трех слов» (Хомяков 1997: 7. также 8-9).

16 Слово народность введено Вяземским для передачи фр. nationalité. Это слово было создано им по образцу польского narodowość (см.: Лотман и Успенский 1996: 506-507, 555- 556). Таким образом, как, видимо, слово интеллигенция, так и слово народность восходит к польскому источнику.

Противопоставляя себя имперской идеологии, выраженной в уваровской формуле, русская интеллигенция фактически оказывается от нее зависимой (подобно тому, как уваровская формула фактически зависит от формулы Французской революции). Любое противопоставление осуществляется вообще по каким-то признакам, объединяющимся по своим семантическим характеристикам, т. е. признакам, существующим в общем для них семантическом пространстве. Противопоставляемые понятия непременно должны иметь что-то общее, принадлежать к одному семантическому полю (в противном случае противопоставление невозможно). Таким образом, противопоставление по тому или иному признаку фактически означает включение в данное пространство, в данное семантическое поле. Если формула Уварова («Православие, Самодержавие, Народность») оказывается зависимой от французской формулы («Свобода, Равенство, Братство»), от которой она отталкивается, то программа русской интеллигенции обнаруживает зависимость от программы Уварова.

В результате русская интеллигенция в период своего формирования отказывается быть православной (как это предлагает уваровская формула), но при этом продолжает быть духовной — на месте «Православия» выступает «Духовность», и это отчетливо отличает русскую интеллигенцию от западного интеллектуализма.

Далее интеллигенты отвергают самодержавие и предлагают вместо этого революционность.

Наконец, они отвергают народность как национальную имперскую идею; вместо этого может выступать космополитизм; в дальнейшем, идея «народности», которая по мысли Уварова призвана объединять нацию, заменяется идеей «Народа», противопоставляемого другим слоям русского общества, прежде всего дворянской и городской культуре (отсюда хождение в народ, которое может ближайшим образом напоминать паломничество 17; соответственно, классовое самоотрицание, идеализация мужика становятся отличительными признаками интеллигента)18.

Как видим, исходная формула «Свобода, Равенство, Братство» («Liberté, Egalité, Fraternité») порождает в России — в качестве ответной реакции — формулу «Православие, Самодержавие, Народность», а эта последняя формула порождает, в свою очередь, «Духовность, Революционность, Космополитизм».

Эти трансформации могут служить иллюстрацией к тому, о чем я говорил ранее.

Русская интеллигенция и западный интеллектуализм, несомненно, имеют общие корни, общие источники: они так или иначе связаны с эпохой Просвещения и Французской революцией. Однако русская интеллигенция не связана непосредственно с этими источниками: она возникла как реакция на теократический, самодержавный и националистический режим, возникновение которого, в свою очередь, было результатом реакции на французскую идеологию.

Мы наблюдаем, таким образом, нечто похожее на двойной перевод. Если мы переведем текст, например, с французского языка на русский и затем попытаемся перевести полученный текст обратно с русского языка на французский — независимо от исходного, первоначального текста, — мы никогда не вернемся к исходному состоянию, т. е. никогда не получим исходный текст: мы получим новый текст, который будет отличным как от первоначального, так и от переведенного.

-------------------------------

17 Говоря о «хождении в народ», мы не имеем в виду исключительно революционное движение 1873-74 гг., известное под этим именем: само явление имеет: несомненно, более общий характер (показательны в этом отношении, в частности, фигуры Александра Добролюбова и Леонида Семенова-Тянь-Шанского).

18 Пользуясь языком XIX в., можно сказать, что «народное» заменяется «простонародным». Для Пушкина «простонародное» ассоциируется с «славянофильством» («Опровержение на критики», 1830 г., — Пушкин XI: 159; ср.: Лотман и Успенский 1996: 556-557).

Такого рода двойной перевод — в широком семиотическом смысле — кажется типичным для России, для русской культурной эволюции. В частности. такого рода процесс может объяснить, как мне представляется, возникновение русской интеллигенции как специфического культурного явления.

Березин I-IV — Русский энциклопедический словарь, издаваемый И. Н. Березиным. СПб., 1873-1879. Отд. 1-1У.

Бицилли 1996 — Бицилли П. М. Трагедия русской культуры //Бицилли П. М. Избранные труды по филологии. (М.], 1996. С. 147-157.

Блок 1-УIII — Блок А. Собрание сочинений в восьми томах. М.; Л„ 1960-1963. Т. 1-УШ.

Боборыкин I-II — Боборыкин П. Д. Воспоминания в двух томах. (М., 1965. Т. 1-11.

Боборыкин 1909 — Боборыкин П. Д. Подгнившие «вехи» //В защиту русской интеллигенции. Сборник статей. М.,1909.

Вересаев 1945 — Вересаев В. В. О Качалове //Литературная газета. 1945. №7 от 10 февраля.

Виноградов 1994 — Виноградов В. В. История слов. Около 1500 слов и выражений и более 5000 слов, с ними связанных. М., 1994.

Даль 1-IV — Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. Изд. 2-е. СПб.: М., 1880-1882. Т. 1-1У.

Жуковский 1994 - Жуковский В. А. Из дневников 1827-1840 годов. Публикация. вступление и примечания А. С. Янушкевича //Наше наследие. 1994. №32. С. 35-47.

Лавровский 1861 - Л...Й П. [= П. А. Лавровский]. Южнорусский элемент в Австрии//Санкт-Петербургские ведомости. 1861. №73.

Лотман и Успенский 1996 - Лотман Ю. М., Успенский Б. А. Споры о языке в начале XIX в. как факт русской культуры («Происшествие в царстве теней, или Судьбина российского языка» — неизвестное сочинение Семена Боброва) //Успенский Б. А. Избранные труды. Т. П. Язык и культура. Изд. 2-е испр. и перераб. М„ 1996. С.411-683.

Маркович 1-Х1 — Маркович Б. М. Полное собрание сочинений. М., 1912. Т. 1-Х1.

Медведев 1976 - Медведев И. П. Византийский гуманизм Х1У-ХУ вв. Л., 1976.

Михелъсон 1-11 — Михельсон М. И. Русская мысль и речь. Свое и чужое: опыт русской фразеологии. Сборник образных слов и иносказаний. СПб., sine anno. Т. 1-11.

Панфилов 1970 — Панфилов А. К. О слове интеллигенция. //Вопросы языкознания и русского языка. М„ 1970 (Ученые записки Московского государственного педагогического института им. В. И. Ленина. № 353). С. 362-373.

ПВЛ 1-П - Повесть временных лет. Под ред. В. П. Адриановой-Перетц. М.; Л., 1950. Ч.1-Пушкин I-XVII — Пушкин [А. С.]. Полное собрание сочинений. Sine loco: Изд-во АН СССР. 1937-1949. Т. 1-ХУП.

Сорокин 1965 — Сорокин Ю. С. Развитие словарного состава русского литературного языка: 30-90-е годы XIX века. М.; Л., 1965.

Топоров 1994 — Топоров В. Н. Вместо воспоминания //Ю. М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. М., 1994. С. 330-351.

Успенский 1985 — Успенский Б. А. Из истории русского литературного языка XVIП - начала XIX века: Языковая программа Карамзина и ее исторические корни. |М.], 1985.

Успенский 1994 — Успенский Б. А. Краткий очерк истории русского литературного языка (Х1-Х1Х вв.). М., 1994.

Успенский 1996 — Успенский Б. А. Царь и самозванец: самозванчество в России как культурно-исторический феномен //Успенский Б. А. Избранные труды, т. I.

Семиотика истории. Семиотика культуры. Изд. 2-е испр. и перераб. М„ 1996. С. 142-183.

Ушаков I- IV — Толковый словарь русского языка. Под ред. Д.Н.Ушакова. М.,1934-1940. Т. 1-IУ.

Хомяков 1997 — Хомяков Д. А. Православие как начало просветительно-бытовое, личное и общественное//Хомяков Д. А. Православие, самодержавие, народность. Минск, 1997. С. 7-94.

Шмидт 1996 — Шмидт С. О. К истории слова «интеллигенция» //Россия—Запад-Восток. Встречные течения. К столетию со дня рождения М. П. Алексеева. М., 1996. С.409-417.

Шмидт 1996 — Шмидт С. О. Подвиг наставничества: В. А. Жуковский — наставник наследника царского престола // Русское подвижничество. М., 1996. С.187-221.