Генерал-прокурор А.А Вяземский

 

КЕМЕРОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

 

Городской классический лицей

РЕФЕРАТ

ПО ТЕМЕ:

 

"Генерал-прокурор А.А Вяземский"

Выполнил: ученик 10 кл. "Г"

Пустовит С.С.

Научный руководитель:

Сафонов Н.А.

Кемерово 1998
НАЧАЛО ВОСХОЖДЕНИЯ

Князь Александр Алексеевич Вяземский, заменивший А. И. Глебова на посту генерал-прокурора, занимал эту должность дольше всех российских прокуроров - почти тридцать лет. Его деятельность не ограничивалась надзором и контролем за отправлением правосудия и организацией работы прокурорской системы, а была весьма разнообразна и временами настолько расширялась, что охватывала все основные отрасли государственного управления. Он пользовался полным доверием Екатерины II и был надежным и верным проводником всех ее идей и новшеств в области государственного устройства и управления, юриспруденции, финансов и др.

А.А. Вяземский родился в 1727 году в семье флотского лейтенанта. Он принадлежал к старинному русскому княжескому роду, начало которому положил внук Владимира Мономаха - князь Ростислав-Михаил Мстиславович Смоленский. Родоначальником же рода Вяземских считается его правнук, князь Андрей Владимирович, прозванный "Долгая рука", который получил в удел Вязьму. Он был убит в битве на реке Калке. От его сына Василия и пошла ветвь рода Вяземских, к которой принадлежал Александр Алексеевич.

Свое образование Вяземский получил в сухопутном кадетском корпусе. В 1747 году двадцатилетним юношей он окончил корпус, получив довольно прочные знания в области математики, фортификации, географии и истории, и в

чине прапорщика был причислен к армии. В его аттестате было отмечено: "Скончал геометрию и регулярную фортификацию, учился иррегулярной с атакою, рисует ландшафты красками хорошо, разумеет и говорит по-немецки, переводит с российского на немецкий язык, нарочито сочиняет немецкие письма по диспозиции и переводит с немецкого на российский язык, учился истории универсальной, географии по гоманским картам и истории специальной новейших времен, фехтует несколько, танцует минуеты".

В этом лаконичном аттестате уже наглядно просматриваются разносторонние дарования молодого князя, позволившие ему в дальнейшем занять и прочно удерживать не одно десятилетие такую высокую должность в Российской империи, какой была должность генерал-прокурора. Природные способности Вяземского полнее проявились благодаря его усидчивости и трудолюбию, честности и искренности. Не всем приближенным к императрице вельможам эти качества были присущи, поэтому неудивительно, что Вяземский имел немало врагов и недругов в среде Высочайшего двора.

В 1756 году началась война с Пруссией, получившая название "семилетней войны". Вместе с русскими войсками, которыми командовал на первых порах Апраксин, Вяземский вступил на прусскую землю. Одержав несколько важных побед над прусскими войсками при Гросс-Эгерсдорфе (1757 г.), Цорндорфе (1758 г.), Кунерсдорфе (1759 г.), русские войска в 1760 году вступили в Берлин.

В этой войне Вяземский не только участвовал в сражениях, но и выполнял специальные, тайные, поручения командования, едва не стоившие ему жизни.

К концу войны он занимал уже довольно высокий чин генерал квартирмейстера и был хорошо известен Екатерине II, которая ценила его работоспособность и честность.

Когда в 1762 году начались серьезные волнения горнозаводских крестьян на Урале, без меры притесняемых владельцами заводов, Екатерина II именно князю Вяземскому поручила труднейшую миссию по их усмирению и улаживанию взаимоотношений с хозяевами. Он возглавил специально созданную для этих целей Следственную комиссию, получив от императрицы практически неограниченные полномочия, которыми он, как надеялась Екатерина II, сумеет распорядиться разумно и осмотрительно, не усугубит положение и не прольет крови. И эти надежды Екатерины II Вяземский полностью оправдал.

В декабре 1762 года Вяземский получил подробнейшее наставление и инструкцию от императрицы по усмирению горнозаводских крестьян и о разборе взаимных жалоб между ними и владельцами.

В инструкции подробно описывалось, когда надо было ему ехать, какие взять на месте свидетельства о заводах и т.п. Вяземскому предлагалось взять с собой "потребное число из губерний канцелярских приказных и сведущих тамошнее общество людей и служителей". Прибыв на место волнений, он обязан был вначале объявить Манифест Екатерины II и выслушать от крестьян жалобы. В инструкции предписывалось сказать крестьянам, что "ежели они не усмирятся и работать того же часа не приступят, то вооружённою рукою к тому приведены будут, а зачинщики их возмущения казнь достойную примут".

Вяземский должен был объявить Манифест и делать увещевания "многократно", привлекая к этому делу офицеров, священников и приказных людей. "Стращать их не токмо нашим гневом, — отмечалось в инструкции, — но и жесто­кою казнию". В то же время он должен был действовать "сколько можно простыми внушениями и уговариваниями". "И сие особливо придается на ваше благоразумие и умеренность", — подчеркивалось в инструкции.

Объявив Манифест и выслушав жалобы, Вяземский дол­жен был "взять от крестьян поверенных по их добровольно­му выбору" или же самому определить "делегатов". Потом взять от поверенных или делегатов все жалобы на утесне­ния с доказательствами и без "всякого пристрастия, не наклонясь ни на чью сторону, обосторонне исследовать".

Ему предлагалось обратить особое внимание на "прекра­щение возмущения крестьянского в заводах, к которым большим числом и в дальних расстояниях крестьян припи­сано", а также на те местности, о которых он больше про­слышит "крестьянских предерзостей". Он должен был туда "сам поспешать, не полагаясь ни на кого".

Наряду с усмирением крестьян и прекращением волне­ний ему предписывалось "рассмотреть состояние заводов, а именно: богатство руды, и в каком они от завода расстоя­нии, в количестве лесов и в отдалении их" и т.п.

Вяземский почти год занимался этим делом, но не сумел до конца выполнить возложенную на него трудную миссию, так как был отозван в Петербург. О своих действиях он ре­гулярно докладывал императрице. Она осталась довольна его службой. В апреле 1763 года Екатерина II писала в спе­циальном указе Вяземскому: "Мы ревностью и трудом ва­шим по сему делу весьма довольны и обнадеживаем вас не­пременной нашей вам за то благодарностью".

Успешные действия Вяземского по усмирению горноза­водских крестьян, проявленные им при этом сдержанность, гуманность и благоразумие, в сочетании с твердостью, пря­мотой и решительностью, натолкнули Екатерину II на мысль поставить его во главе прокурорских органов. Она уже давно подумывала о замене генерал-прокурора Глебова, но не было подходящей кандидатуры. Не каждый санов­ник, приближенный ко Двору, по мнению императрицы, способен был справиться с генерал- прокурорскими обязан­ностями. Позднее Екатерина II говорила по этому поводу своему статс-секретарю А.В. Храповицкому: "Знаешь ли, что ни из князей Голицыных, ни Долгоруких нельзя сде­лать генерал-прокурора".

В декабре 1763 года императрица вызвала из Екатерин­бурга Вяземского. На его место, для окончания работы след­ственной комиссии, был определен генерал-майор Алек­сандр Ильич Бибиков. Екатерина II предложила ему при­нять от Вяземского "не только все до той комиссии принад­лежащие дела, но и словесные, по новости вашей нужные вам обо всем известия и его наставления".

 Бибиков с успехом закончил начатую Вяземским мис­сию, окончательно привел в повиновение крестьян, проявив при этом большую гуманность. Он также тщательно разобрался и с причинами, вызвавшими волнения, о чем доложил императрице.

3 февраля 1764 года Екатерина II издала указ: "В рассуждение некоторых обстоятельств, касающихся до генерал-прокурора Глебова, повелеваем впредь до указа отправлять генерал-прокурорскую должность генералу и квартирмейстеру князю Александру Вяземскому".

Вяземскому было в то время 37 лет. Это назначение вызвало искреннее удивление у многих приближенных к Высочайшему двору сановников — ведь Вяземский не считался фаворитом императрицы и, по их мнению, не мог рассчитывать на столь высокую должность в государственной иерархии. Генерал-прокурор времен Екатерины II пользовался большим авторитетом и властью.

Граф Н.А. Румянцев с большой долей иронии говаривал Екатерине II по этому случаю: "Ваше Величество делаете чудеса, из обыкновенного квартирмейстера у Вас вышел го­сударственный человек".

Порошин в своем дневнике за 17 ноября 1765 года сделал такую запись: "Никита Иванович Панин изволил долго разговаривать со мною о нынешнем генерал-прокуроре Вяземском и удивляется, как фортуна его в это место постави­ла; упоминаемо тут было о разных случаях, которые могут оправдать сие удивление".

Но Екатерина II обращала мало внимания на эти разговоры. При выборе генерал-прокурора для нее важнее всего были интересы государства.

"СЕКРЕТНЕЙШЕЕ НАСТАВЛЕНИЕ"

Екатерина II придавала должности генерал-прокурора исключительно важное значение. Выбрав для этого князя Вяземского, она уже не меняла его, всячески поддерживала и только направляла в нужное ей русло деятельность главы прокурорского надзора. В то же время она присматривалась к нему довольно долго и не торопилась утверждать в долж­ности (первые три года Вяземский лишь "исправлял долж­ность" генерал-прокурора). Императрицу не устраивали прежние генерал-прокуроры — ни Трубецкой, ни тем более Глебов. На преданность таких людей она надеяться не мог­ла. Ей нужен был генерал-прокурор, которому она могла полностью доверять.

При вступлении в должность генерал-прокурора Вязем­ский получил от Екатерины II собственноручно написанное ею "секретнейшее наставление". Это примечательный документ той эпохи. Ни до этого, ни после генерал-прокуроры Российской империи не получали от монархов таких под­робных наставлений по всем основным вопросам их дея­тельности. Причем в нем не очерчивались какие-либо гра­ницы его служебных обязанностей, а давались принципи­альные установки его взаимоотношений с Сенатом и сенато­рами, обращалось внимание на те вопросы, которым он дол­жен был уделить внимание в первую очередь.

Екатерина II со всей откровенностью писала, почему ее не устраивал предшественник Вяземского на посту генерал-прокурора. "Прежнее худое поведение, корыстолюбие, ли­хоимство и худая вследствие сих свойств репутация, не до­вольно чистосердечия и искренности против Меня нынешнего генерал-прокурора, — все сие принуждает Меня его сменить, и совершенно помрачает и уничтожает его способ­ность и прилежание к делам; но и то прибавить должно, что немало к тому его несчастию послужило знание и корот­кое обхождение в его еще молодости с покойным гр. Петром Шуваловым, в руках которого совершенно он находился и напоился принципами, хотя и не весьма для общества по­лезными, но достаточно прибыльными для самих их. Все сие производит, что он более к тиомным, нежели к ясьным делам имеет склонность, и часто от Меня в его поведении много было сокровенного, чрез что по мере и Моя доверен­ность к нему умалялась; а вреднее для общества ничего быть не может, как генерал-прокурор такой, которой к сво­ему Государю совершенного чистосердечия и откровенности не имеет, так как и для него хуже всево не иметь от Госуда­ря совершенной доверенности, понеже он по должности своей обязывается сопротивляться наисильнейшим людям, и следовательно власть Государская одна его подпора".

Императрица далее писала, с кем придется иметь дело генерал-прокурору. Она обещала ему свое полное доверие и поддержку, а от него требовала "верности, прилежания и откровенного чистосердечия". "Я весьма люблю правду, — писала она, — и вы можете ея говорить, не боясь ничего и спорить против Меня без всякого опасения, лишь бы только от благо произвело в деле. Я слышу, что вас все почитают за честного человека".

Екатерина II подчеркивала, что она не требует от него "ласкательства", то есть лести и подхалимства, но "единст­венно чистосердечного обхождения и твердости в делах".

Особое значение императрица придавала взаимоотноше­нию генерал-прокурора и Правительствующего сената. Поэ­тому она предостерегала Вяземского от опрометчивых решений, от ввязывания в интриги двух противоборствующих в Сенате партий, за которыми она, по ее признанию, "смотре­ла недреманным оком". "Обе партии стараться будут ныне вас уловить в свою сторону, — наставляла Екатерина II. — Вам не должно уважать ни ту, ни другую сторону, обхо­диться должно учтиво и беспристрастно, выслушать всяко­го, имея только единственно пользу отечества и справедли­вость в виду, и твердыми шагами итти кратчайшим путем к истине. В чем вы будите сумнителен, спроситесь со Мною, и совершенно надейтесь на Бога и на Меня, а Я, видя такое ваше угодное Мне поведение, вас не выдам, вы же чрез вы­ше писанные принципии заслужите почтение у тех и у других, бездельникам будете в страх, а честным людям в по­кровительство ".

Екатерина II имела все основания быть недовольной дея­тельностью Сената. В то время там было еще мало порядка, о чем императрица была хорошо осведомлена. Сенат неред­ко слишком вольно трактовал законы, раздавал без меры вельможам чины и награды, сильно "утеснял" судебные ме­ста. Когда одна коллегия, например, высказала в Сенате свое собственное мнение по решаемому вопросу, Сенат объя­вил ей за такую строптивость выговор. Императрица, узнав об этом, отменила сенатское решение и заявила сенаторам: "Радоваться надлежит, что законы исполняют". Гонения на подчиненные Сенату присутственные места очень беспокои­ли ее, и она по этому поводу писала, что от "раболепства персон" присутственных мест перед Сенатом "добра ждать не можно". Вяземскому, как генерал-прокурору, надлежало строжайше следить за тем, чтобы Сенат точно исполнял все законы Российской империи. И об этом она писала ему со всей откровенностью: "Сенат же, вышед единожды из своих границ, и ныне с трудом привыкает к порядку, в котором ему надлежит быть. Может быть, что и для любочестия иным членам прежныя примеры прелестны; однако ж, покамесь Я жива, то останемся как долг велит. Российская Империя есть столь обширна, что кроме Самодержавного Государя всякая другая форма правления вредна ей, ибо все прочие медлительнее в изсполнениях и многое множество страстей разных в себе имеет, которыя все к раздроблению власти и силы влекут, нежели одного Государя, имеющего все способы к пресечению всякого вреда и почитая общее до­бро своим собственным, а другия все, по слову Евангельско­му, наемники есть".

В "секретнейшем наставлении" императрица предложи­ла Вяземскому тщательно следить за "циркуляцией денег" в государстве, досконально вникнуть в дело о "выписыва­нии серебра", продумать вопрос об ограничении корчемства, в котором, по ее словам, столько виноватых, что пришлось бы наказывать целые провинции. Она обращает его внима­ние на трудности, с которыми ему придется столкнуться при управлении Сенатской канцелярией, чтобы "не быть подчиненными обманутым".

Императрицу очень беспокоили недостатки и несовер­шенство российских законов. По этому поводу она писала Вяземскому: "Законы наши требуют поправления, первое, чтоб все ввести в одну систему, которой и держатся; другое, чтоб отрешить те, которыя оной прекословят; третье, чтоб разделить временныя и на персон данныя от вечных и не­пременных, о чем уже было помышляемо, но короткость времени Меня к произведению сего в действо еще не допу­стило".

Эта идея вскоре вылилась в создание Комиссии по со­ставлению проекта нового Уложения, руководство которой было возложено на генерал-прокурора Вяземского.

Наконец, императрица предлагала генерал-прокурору добиться "легчайшим способом", чтобы Малороссия, Лифляндия и Финляндия, которые имели "конфирмованные привилегии", а также Смоленская провинция обрусели и "перестали бы глядеть, как волки к лесу". Она считала, что нарушать предоставленные им привилегии было бы "весьма непристойно, однако же и называть их чужестранными и обходится с ними на таком же основании есть больше неже­ли ошибка, а можно назвать с достоверностью глупостью".

Один из путей решения этой проблемы, по ее мнению, — избрание "разумных" людей начальниками в тех провин­циях.

Этого наставления Вяземский строго придерживался во все время своего генерал-прокурорства, чем и заслужил бла­госклонность императрицы.

В КОМИССИИ ПО СОСТАВЛЕНИЮ ПРОЕКТА НОВОГО УЛОЖЕНИЯ

14 декабря 1766 года был обнародован Манифест Екате­рины II об учреждении Комиссии о сочинении проекта но­вого Уложения и о созыве для этого со всей империи депута­тов от Сената, Синода, всех коллегий и канцелярий, уездов, городов, жителей разных званий и состояний и даже от "ко­чующих народов". В Манифесте Екатерины II отмечала, что, вникая со всевозможным прилежанием в каждое дохо­дившее до нее дело, она в первые три года своего царствова­ния усмотрела, что существует во многих случаях недоста­ток узаконений, в других — большое их число, а также "несовершенное различие между непременными и времен­ными" законами и, наконец, несходство старых узаконений с новыми обычаями, что служило постоянным препятстви­ем к правильному течению правосудия. Для отвращения та­кого состояния она начала готовить Наказ, который должен был служить основанием для проекта нового Уложения. Ос­новная идея нового Уложения должна заключаться в "по­становке доброго учреждения внутренних распорядков" и создании новой, лучшей, системы управления.

Придавая важное значение этому делу, Екатерина II лично приехала в Сенат, чтобы объявить Манифест об уч­реждении Комиссии.

Все подготовительные работы по устройству Комиссии и само ее открытие были возложены на исправлявшего долж­ность генерал-прокурора Вяземского, который был сам вы­бран депутатом от Москвы. Всех депутатов было выбрано 652 человека.

24 июля 1767 года состоялся именной указ Правительст­вующему сенату от открытии Комиссии. В тот же день А.А. Вяземский был утвержден в должности генерал-прокурора.

К открытию Комиссии, которое состоялось 30 июля, в Москву съехалось до 460 депутатов. У многих из них в пет­лицах на золотых цепочках были золотые овальные медали с изображением на одной стороне вензелевого имени Екате­рины II, а на другой — пирамиды, увенчанной короной с надписью; "Блаженство каждого и всех", а внизу "1766 го­да декабря 14-го".

Князь А.А. Вяземский приехал в Чудов монастырь рань­ше всех и приготовился к встрече императрицы. В комна­тах, которые были отведены для депутатов, сенатские экзе­куторы указывали депутатам их места и инструктировали о порядке торжественного открытия Комиссии.

Все ждали появления императрицы.

Екатерина II в императорской мантии и малой короне на голове выехала из Головинского дворца в Кремль в десятом часу утра. Проезд ее был величественный и торжественный. Вначале появилась вереница парадных экипажей, в кото­рых находились церемониймейстер, придворные кавалеры великого князя, камер-юнкеры, камергеры, секретарь Госу­дарыни, полные генералы и гофмаршалы с жезлами. За ни­ми следовали гоффурьер, камер-лакеи и лакеи. Верхом — ездовые конюхи, ясельничий и полковник. Потом шли ско­роходы, арапы и придворные гайдуки. Вся процессия раз­одета была в яркие и богатые придворные ливреи.

Карета, в которой ехала императрица, была запряжена восьмеркой лошадей. Возле кареты гарцевали обер-шталмейстер, генерал-адъютант, шталмейстер и генерал-полицмейстер. За каретой следовал взвод кавалергардов во главе с их шефом графом Григорием Григорьевичем Орловым. Вслед за кавалергардами ехал в карете великий князь Па­вел Петрович, а уже за ним следовали обер-гофмейстерши, статс-дамы и фрейлины.

Когда императрица прибыла в Успенский собор, нача­лось шествие депутатов. Впереди шел генерал-прокурор с маршальским жезлом. За ним следовали депутаты, по два в ряду, вначале от высших правительственных учреждений и присутственных мест, затем от губерний. В таком поряд­ке они вошли в собор, за исключением тех, кто не исповедовал христианскую веру. Началась Литургия и после нее соборный молебен, который совершил Митрополит Нов­городский и депутат от Синода Димитрий. Ему помогали пять архиереев.

После службы депутаты подписали текст присяги и вслед за генерал-прокурором проследовали в Кремлевский дворец. Екатерина II уже сидела на троне. Справа от нее стоял по­крытый бархатом стол, а на нем лежали: Наказ Комиссии о составлении проекта нового Уложения, Обряд управления Комиссией и Наказ генерал-прокурору. Митрополит Новго­родский Димитрий произнес небольшую речь, после него выступил вице-канцлер князь Голицын.

Затем Екатерина II торжественно вручила Вяземскому Наказ Комиссии, Обряд управления Комиссией и Наказ ге­нерал-прокурору. После этого она уехала. Вяземский объявил депутатам, что они должны собраться на следующий день на первое заседание.

Первое заседание Комиссии состоялось 31 июля. Депута­ты начали собираться в Грановитую палату в 7 часов утра; они прохаживались по залам, обменивались первыми впе­чатлениями. В 10 часов генерал-прокурор Вяземский объя­вил, чтобы депутаты занимали свои места. Затем он обошел все скамьи, наблюдая, все ли в порядке, и остался доволен. Заседание открылось чтением Обряда управления Комис­сией. Документ был довольно длинный, и депутаты стали заметно скучать. Некоторые из них переговаривались, дру­гие — вставали со своих мест. Вяземскому пришлось при­звать депутатов к порядку.

После чтения Обряда приступили к выборам маршала, то есть предводителя Комиссии. В числе кандидатов на этот пост были названы граф Иван Орлов, граф Захар Чернышев и Александр Бибиков. Списки с этими кандидатами генерал-прокурор представил Екатерине II. На докладе она 2 августа 1767 года написала: "Как граф Орлов нас просил о увольне­нии, а граф Чернышев обязан многими делами, то быть пред­водителем Костромскому депутату Александру Бибикову".

На следующий день генерал-прокурор объявил об этом решении депутатам и торжественно вручил свой жезл депу­татскому маршалу Александру Бибикову.

 На очередных заседаниях Комиссии состоялось чтение Наказа Екатерины II, других актов, избрание специальных комиссий: Дирекционной, Экспедиционной и Комиссии по разбору депутатских наказов, а также 18 частных комис­сий, каждая из которых имела свое определенное назначе­ние.

С избранием маршала обязанности генерал-прокурора по руководству Комиссией не прекратились. Он в равной степе­ни с маршалом сохранял полное влияние на ход ее заседа­ний. На Вяземского вместе с Бибиковым возлагалось управ­ление Дирекционной комиссией. Когда один из них выпол­нял свои обязанности в большом собрании Комиссии, дру­гой председательствовал в Дирекционной.

Генерал-прокурору и маршалу было предоставлено так­же право находиться вместе как в большом собрании, так и в Дирекционной комиссии. В помощь себе как Вяземский, так и Бибиков могли выбрать по четыре человека из числа депутатов (с их согласия). Вяземский избрал себе помощни­ками графа Федора Орлова, Всеволода Всеволжского и Пет­ра Хитрово.

В непосредственном подчинении генерал-прокурора и маршала Комиссии находились определенные для "пись­менного производства" лица, назначаемые из числа "спо­собных и доброго поведения дворян". К работе в Комиссии был привлечен, в частности, 23-летний Николай Иванович Новиков, будущий знаменитый русский просветитель и из­датель.

Выступавшие со своими мнениями депутаты обращались к маршалу, а в случае его отсутствия — к генерал-прокуро­ру. Всем предписывалось говорить кратко и ясно и с той смелостью, которая необходима для пользы дела. Никому не разрешалось говорить более получаса.

Приезжавшие в столицу губернаторы имели право посе­щать заседания Комиссии и представлять депутатам свои соображения по лучшему устройству губерний, устранению недостатков и т.п.

В Наказе для генерал-прокурора, который был написан Екатериной II, Вяземскому предлагалось осуществлять осо­бое наблюдение за тем, чтобы "противного разуму, в пунк­тах наставления содержащемуся, Комиссиею ничего сочине­но не было". Генерал-прокурорский Наказ в основном со­держал в себе целый ряд понятий теоретического характера. В нем даны объяснения, как их понимала сама императри­ца: права божественного или святой веры; права церковного (то есть обряда, основанного на вере); права естественного, права народного; права государственного общего и особенного (частного); права гражданского и права домашнего (то есть семейного).

В целях более эффективного наблюдения за работой Ко­миссии генерал-прокурору Вяземскому предписывалось оп­ределить себе четырех "знающих юрисконсультов", которые могли бы при случае "разобрать в собрании встречающиеся по их ведомству случаи и находящиеся в законодательстве противоречия ".

В особенно сложных случаях генерал-прокурору предо­ставлялось право запрашивать мнения университета, Ака­демии наук и "юриспрудентского класса" кадетского корпуса. "Все сие служить будет для объяснения случаев, — писа­ла Екатерина II в Наказе, — и чтоб из сих материалов, или разобранного, генерал-прокурор мог легко избрать положе­ние, сходственнейшее с пользою империи; понеже юриспруденты не могут многого знать, что генерал-прокурор по своей должности владеет".

Комиссия по составлению проекта нового Уложения ра­ботала по 12 января 1769 года. Начиная с декабря 1767 года ее заседания проходили в Петербурге. Всего было проведено 203 заседания.

Комиссией была проведена значительная подготовитель­ная работа по выработке нового Уложения, подготовлены многие законопроекты. Однако свою работу она не заверши­ла. Екатерина II прервала работу Комиссии, ссылаясь на во­енное время.

18 декабря 1768 года маршал Бибиков объявил на оче­редном заседании, что Комиссией получен именной указ императрицы, в котором она объявляла, что, по случаю на­рушения мира, многие из депутатов, принадлежащие к во­енному званию, должны отправиться к занимаемым ими по службе местам. В связи с этим Екатерина II повелела, что­бы депутатов, за исключением тех, которые были выбраны в частные комиссии, распустить до тех пор, пока они вновь будут созваны.

Членам частных комиссий предлагалось остаться и про­должить свои занятия. На места членов этих комиссий, от­правившихся для прохождения службы в связи с военным временем, предложено выбрать депутатов из большого со­брания, которые не подлежали направлению в армию.

Частные комиссии еще некоторое время продолжали ра­ботать, однако уже никакого особого влияния на подготовку проекта нового Уложения они не оказывали.

В дальнейшем Комиссия в полном составе так больше никогда и не созывалась.

ДОВЕРЕННЕЙШЕЕ ЛИЦО ИМПЕРАТРИЦЫ

Вступление Вяземского в должность генерал-прокурора совпало со многими важными реформами, проводимыми Екатериной II, Они коснулись как высших государствен­ных органов, так и местных. В своей преобразовательской деятельности императрица рассчитывала опираться на свое­го генерал-прокурора. Она понимала, что не все, даже са­мые приближенные к трону сановники полностью одобряют ее политику и стоят за проведение реформ. Поэтому не случайно она писала Вяземскому в "секретнейшем наставле­нии", что генерал-прокурор должен пользоваться ее "совер­шенной доверенностью". С его помощью она хотела действо­вать против "наисильнейших" людей в государстве и Сена­те, если бы им вздумалось выйти из дозволенных границ.

В царствование Екатерины II происходит резкое возвы­шение генерал-прокурора над другими должностными ли­цами и учреждениями. Он становится гораздо ближе к им­ператрице, чем его предшественники, пускает все более глу­бокие корни практически во всех сферах деятельности.

Генерал-прокурор получает возможность существенно влиять на законодательную практику и весь ход управле­ния. Екатерина II фактически сделала генерал-прокуратуру самостоятельным органом, действующим не только вместе с Сенатом, как это было ранее, но и помимо Сената.

Разделение Сената на департаменты в 1763 году еще бо­лее усилило власть генерал-прокурора. Теперь он стал руко­водителем целой коллегии обер-прокуроров, находившихся по одному при каждом департаменте (кроме Первого).

Как писал исследователь истории российской прокурату­ры А. Градовский, "генерал-прокуратура явилась удачным дополнением личного начала к учреждениям коллегиаль­ным ".

Н.Д. Чечулин также отмечал, что "возможная основатель­ность, разносторонность и беспристрастие решений обеспе­чивались коллегиальностью обсуждения дел; необходимая быстрота и энергия в исполнении значительно выигрывали от того, что исполнителем являлось одно лицо".

В первые годы после разделения Сената на департаменты генерал-прокурор, кроме общего руководства органами про­куратуры, оставался при Первом департаменте, в котором были сосредоточены все важнейшие дела государственного управления.

Первому департаменту были подведомственны, в частно­сти, дела "государственные и политические", а именно: "ве­домости о числе народа", дела по ревизиям душ мужского пола, дела финансовые, в том числе сюда поступали все све­дения о доходах и расходах, дела по герольдии, по Синоду, а также по важнейшим коллегиям: камер-, ревизион-, берг-, мануфактур-, коммерц-коллегии, штатс-конторе, по кол­легии иностранных дел (с пограничными комиссиями и канцелярией опекунства иностранцев), дела по соляной и банковской конторам, по Тайной экспедиции, по монетному департаменту, по канцелярии конфискации, по магистра­там и управлениям разными заводами.

Следовательно, на все решаемые в Сенате дела по этим ведомствам генерал-прокурор мог оказывать прямое влия­ние.

Генерал-прокурор был основным докладчиком от Сената перед императрицей. Он объявил в Общем собрании Сената все Высочайшие повеления для немедленного их исполне­ния и каждую неделю представлял Екатерине II копии с этих повелений с отметкой об исполнении.

Сами сенаторы относились к этой обязанности генерал-прокурора очень придирчиво. Сенатор И.В. Лопухин вспоминал такой случай. Из губернского магистрата в Московскую уголовную палату было внесено дело о поддельных векселях. Подозрение пало на двух знатных и богатых купцов, которых суд решил взять под стражу. Однако они скрылись от следствия и приехали в Петербург искать защиты у императрицы. Она приказала взять из Московской уголовной палаты дело для предварительного его рассмотрения. Именной указ об этом объявил в Сенате не Вяземский, а обер-прокурор Гагарин. Сенатор Лопухин категорически возражал против передачи дела, ссылаясь на то, что указ Государыни объявил не сам генерал-прокурор, а его помощник. Но большинство сенаторов все же не решились конфликтовать с прокурорской властью и приняли решение выслать дело в Петербург.

Вяземский, как и все его предшественники, оставался начальником Сенатской канцелярии. Канцелярии же департаментов находились в ведении обер-секретарей, работавших под непосредственным контролем и надзором обер-прокурора.

В канцеляриях, по обыкновению, всегда было много случайных людей, которые с прохладцей относились к службе, привыкли к праздности и безделью. Екатерина II предложила Вяземскому "переменить всех сумнительных и подо зрительных без пощады", что он и сделал. По вопросам более четкой работы канцелярии Вяземский издал свыше 25 приказов, в частности: о хранении служебной тайны, в ко­тором грозил "жесточайшим наказанием" за неисполнение этого требования; о запрещении, под любым предлогом, брать из канцелярии дела на дом (чиновники частенько но­сили с собой различные дела); о том, чтобы все протоколы и другие документы, подготовленные для сенаторов, предва­рительно представлялись ему на просмотр (он всегда лично смотрел все эти бумаги). Вяземский вменил в обязанность всем служащим, чтобы они, отлучаясь из своих квартир, говорили домашним, куда идут, "дабы их можно было бы сво­евременно разыскать".

Помимо решения сложных государственных вопросов, генерал-прокурор был обременен большой текущей канце­лярской работой: просмотром бумаг и писем, составлением различных предложений и "ордеров" обер-прокурорам и т.п. Когда вал канцелярщины захлестывал его, он обращал­ся к Екатерине II, и она специальным указом освобождала его от этой работы и разрешала поручить кому-либо из обер-прокуроров ту часть канцелярских дел, которую он найдет возможным передать. Так, когда Вяземский был занят це­лыми днями в Комиссии по составлению проекта нового Уложения, Екатерина II издала указ, в котором отметила: "дозволить те дела, кои он не столь важными найдет, по рассмотрению своему, препоручить обер-прокурорам Сената, кому он рассудит, а они имеют по тем делам смотрение иметь и исполнение чинить на основании должности своей, его же, генерал-прокурора, о происшествии оных уведом­лять".

Указом от 19 сентября 1774 года Екатерина II учредила должность обер-прокурора и при Первом департаменте Се­ната. С этого времени генерал-прокурор освобождался от те­кущей канцелярской работы по департаменту. На него было возложено "главное смотрение" в департаментах Сената за делами государственными и "интересными", то есть наибо­лее важными, а также ведение дел секретных и всех дел по Общему собранию Сената.

Тем не менее влияние генерал-прокурора на дела, рас­сматриваемые в департаментах, не ослабло. На любой де­партамент распространялась его власть, которая "в инст­рукции его предписана". Он имел возможность, "когда за­благорассудит, для дел важных и его объяснений требую­щих, приезжать в департаменты и в оных присутствовать".

Указ подтверждал сложившуюся практику, по которой все дела от Сената направлялись императрице исключитель­но через генерал-прокурора. "Поелику генерал-прокурор есть директор сенатской канцелярии, — говорилось в указе, — то все доклады, рапорты и мемории и словом все, что только Нашему, поднесению или докладу из Сената следует, имеет быть к Нам препровождено чрез генерал-прокурора на преж­нем основании".

Вяземский мог опротестовать любое решение сенаторов и "остановить" его, передав все дело с сенатским мнением и своим рассуждением на усмотрение императрицы. Однако ему предлагалось в своих донесениях "поступать осторожно и рассмотрительно, дабы кому бесчестия не учинить". В случае неясного или сомнительного дела он обязан был до­носить, только посоветовавшись "с кем заблагорассудится". При этом указывалось, чтобы "более недели в том не меш­кать". Если же дело было ясное, то генерал-прокурор дол­жен был немедленно доносить.

Широкие полномочия предоставлялись и помощникам генерал-прокурора. Обер-прокуроры вправе были, если на­ходили нужным, даже единогласно принятое департамен­том Сената решение "остановить" и перенести рассмотрение этого вопроса в Общее собрание. Здесь уже все зависело от генерал-прокурора, который мог поддержать своего помощ­ника, если считал его действия обоснованными и правиль­ными, либо отклонить его протест.

Вяземский занимался не только делами, относящимися к его должности генерал-прокурора. Постепенно, начиная с середины 60-х годов XVIII века, Екатерина II поручает ему ведение самых разнообразных дел. В 1765 году он был на­значен начальником Межевой экспедиции; в 1767 году ра­ботает в Комиссии по составлению проекта нового Уложе­ния; с 1769 года, на время войны с Турцией, при Высочай­шем дворе стал действовать особый Совет, и Вяземский стал его членом. Начиная с 1771 года в руках Вяземского сосре­доточилась вся финансовая отчетность по Синоду и губерн­скому управлению. До 1781 года он исполнял обязанности Государственного казначея и был директором ассигнацион­ного банка со всеми его конторами. По финансовым вопро­сам к нему шло очень много поручений императрицы. В сентябре 1764 года она писала Вяземскому: "Князь Алек­сандр Алексеевич. Прикажите в конную гвардию обменять пять тысяч рублей медных денег на серебреные, понеже к ним вексель пришол на такую сумму от офицера, который послан для покупки лошадей; а на медные оны много поте­ряют, и то не мешкав, понеже вексель".

С 1780 года Вяземский стал заведовать всеми денежны­ми делами за границей.

Екатерина II поручала ему работы по осушению болот под Петербургом, строительство Фонтанки, Екатерининско­го канала, городового вала и театра, а также "водяные рабо­ты" в Риге, почтовое дело. С 1789 года он управлял экспе­дицией о государственных доходах.

И это только перечень основных обязанностей, легших на плечи генерал-прокурора Вяземского.

Таким образом, Вяземский в царствование Екатерины П руководил финансами, государственным хозяйством и всем внутренним управлением, сохраняя при этом свою роль главного блюстителя законов.

Н.В. Муравьев в книге "Прокурорский надзор в его уст­ройстве и деятельности" писал об этом периоде генерал-про­куратуры: "Значение генерал-прокурора постоянно возра­стало, сфера деятельности его расширялась включением в нее все новых и новых обязанностей и дел, так что к концу царствования Екатерины генерал-прокурор уже стал во гла­ве всей внутренней администрации и управлял разнообраз­нейшими ее отраслями, получая на свое имя большую часть высочайших указов и повелений, которые лишь для соблю­дения формы объявлялись через Сенат".

Другой исследователь истории прокуратуры Н.Д. Чечу­лин писал, что генерал-прокурор "оказался во главе целого ряда отдельных отраслей управления, благодаря чему к не­му должны были все чаще и чаще обращаться президенты коллегий, генерал-губернаторы, губернаторы и другие пред­ставители власти".

Об этом же писал и М.В. Клочков в "Журнале Министер­ства юстиции" № 4 за 1912 год: "Таким образом, круг дея­тельности генерал-прокурора, совпадавший раньше с кру­гом деятельности Сената, получил свой особый радиус и вы­ходил из той плоскости, которая предназначена была для Сената. Генерал-прокурор отделился от Сената, встал ближе к Государыне, его власть принимала министерский харак­тер. Время Екатерины II заложило прочный фундамент для должности генерал-прокурора, который возвысился среди других, сановников, освободился от прямого воздействия на него Сената, забрал нити управления в свои руки и, будучи постоянным докладчиком по делам перед Государыней, час­тыми беседами с нею укреплял свое влияние на дела. Толь­ко фавориты затмевали генерал-прокурора".

Все прокуроры работали под контролем и наблюдением генерал-прокурора Вяземского. Это относилось в равной ме­ре как к обер-прокурорам Сената, так и к прокурорам кол­легий, контор, губерний.

Хотя обер-прокуроры были вполне самостоятельны в ре­шении дел, относящихся к их департаментам, генерал-про­курор Вяземский решительно пресекал любые попытки выйти за дозволенные им полномочия.

В этом отношении характерен такой случай. Екатерина II в декабре 1763 года установила штат в шестом департа­менте Сената в количестве 53 человек, в том числе: один обер-секретарь, три секретаря, восемь канцеляристов и т.п. Однако в марте 1764 года обер-прокурор департамента Камынин обратился с рапортом к Вяземскому, в котором пи­сал, что "по множеству в том департаменте нерешенных и впредь вступаемых дел оным штатным числом исправиться невозможно". Он просил ввести дополнительно в штат кан­целярии департамента 29 человек, в том числе еще одного обер-секретаря и трех секретарей. В ответ Вяземский напи­сал, что и из других департаментов были такие же предло­жения, но разрешения Екатерины II на увеличение штатов "не последовало". Он предложил "исправляться прежним" числом чиновников.

После этого генерал-прокурор получил от Камынина ра­порт о том, что "неотступная к нему от челобитчиков по имеющимся делам просьба" понудила его в департаменте "употребить в должности второго обер-секретаря и секрета­рей разных членов к тому способных ".

Такое своеволие не осталось без последствий. Вяземский тут же написал рапорт Екатерине II, которая распорядилась о том, чтобы "держаться Нами конфирмованного штата, а впредь господину Камынину мимо команды подобных пред­ложений не делать".

Все перемещения обер-прокуроров департамента дела­лись Вяземским только с согласия императрицы. 27 августа 1764 года она писала генерал-прокурору: "Отпустите к Мос­кве Соймонова, а покамест означю в третьем департаменте обер-прокурора, то велите оную должность править графу Федору Орлову".

Наиболее важные доклады императрице, например о подборе прокуроров в коллегии и губернии, генерал-проку­рор Вяземский подписывал вместе со своими помощниками, обер-прокурорами.

Сложными были отношения Вяземского с обер-прокуро­ром Святейшего Синода. В свое время генерал-прокурор Трубецкой почти полностью подчинил себе синодского про­курора. Однако в дальнейшем положение несколько изме­нилось.

Политика Екатерины II была направлена на то, чтобы Синод не вышел из сферы ее влияния, особенно четко это проявилось в вопросе о монастырских вотчинах. Смелый го­лос ростовского митрополита Арсения Мациевича, реши­тельно восставшего против политики Екатерины и ее попы­ток лишить церковь громадных материальных средств, ис­пугал императрицу. Арсений Мациевич оказался в Тайной экспедиции. Сама же она открыто заговорила о своем беспо­воротном решении передать все монастырские вотчины в го­сударственное имущество и создала для этих целей специальную комиссию. Членов Синода она называла не иначе, как "государственным и особами".

Для того, чтобы проводить свою политику в Синоде, она назначала нужных ей обер-прокуроров Синода. В июне 1763 года этот пост занял Иван Иванович Мелиссино.

Спустя два месяца она издала указ о назначении за обер-прокурорский стол (то есть помощником Мелиссино) одного из своих любимцев, восходящего фаворита камер-юнкера Григория Потемкина, дав ему подробную инструкцию. Однако он фактически к своим обязанностям не при­ступил.

С одной стороны, императрица подтвердила право обер-прокурора Синода непосредственно сноситься с верховной властью по делам церковного управления. С другой стороны, полной самостоятельности не предоставляла. Так, в 1763 году она издала указ, в котором писала: " Указы наши словесные принимать повелеваем от членов Святейшего Синода, от генерал-прокурора и обер-прокурора синодского, от дежурных генерал-адъютантов и от правящего Нашим кабинетом".

Кроме того, обер-прокурор Синода не вправе был смотреть за решениями Синода по финансовым вопросам. Эти обязанности лежали на генерал-прокуроре.

В 1768 году Екатерина II вместо Мелиссино назначила обер-прокурором Синода бригадира Петра Петровича Чебышева. Это назначение — лишнее подтверждение того, что императрица стремилась полностью подчинить себе орган духовного управления.

Чебышев принадлежал к тем свободомыслящим людям, которые вполне усвоили философские взгляды на религию, не только не имевшие ничего общего с воззрениями самих членов Синода, но и прямо противоположные им. Тот факт, что обер-прокурор Синода был человек, открыто заявлявший о своих атеистических взглядах, говорит о том, в какое положение поставила императрица высшее церковное учреждение, которое должно было мириться с этим. К тому же он, по отзывам современников, был груб и невоздержан.

Спустя несколько лет Екатерина II заменила его Акчуриным, который уже не принадлежал к когорте религиозных вольнодумцев. С его назначением Екатерина сочла возможным возвратить обер-прокурору Синода право следить за финансовой деятельностью синодальных членов. 28 мая 1781 года она пишет по этому поводу Вяземскому: "Мы на­ходим пристойным, чтоб все при Синоде Нашем денежные расходы ведены были под наблюдением синодального обер-прокурора, а в конторе синодской под смотрением тамошнего прокурора".

Однако и при этом обер-прокурор Синода и прокурор синодской конторы должны были все ведомости представлять генерал-прокурору и получать его "резолюцию", поступая в переписке с ним так же, как и сенатский обер-прокурор.

Отношения Вяземского с обер-прокурорами Синода И.Н. Аполлосом и А.И. Мусиным-Пушкиным, занимавшим этот пост после увольнения Акчурина, строились на той же ос­нове.

Генерал-прокурор Вяземский, будучи достаточно дально­видным политиком, старался окружить себя талантливыми и инициативными чиновниками, способными самостоятель­но принимать решения, умевшими грамотно и быстро со­ставить нужные бумаги, подготовить доклады и т.п. Неко­торые из них достигли высоких государственных постов. При его канцелярии, в частности, служил Г.Р. Державин, впоследствии ставший сенатором и генерал-прокурором. Первое время молодой поэт пользовался большим доверием Вяземского, часто бывал у него дома, читал ему свои стихи, играл с ним в карты. Охлаждение Вяземского к Державину наступило после того, когда поэт написал оду "Фелица". Ге­нерал-прокурор усмотрел в ней сатиру на себя и обиделся. Со своей стороны и Державин весьма нелицеприятно отзы­вался о Вяземском.

Под началом Вяземского служили также А.И. Васильев, ставший первым русским министром финансов, А.В. Храповицкий, занявший пост статс-секретаря Екатерины II, ав­тор интересных "Записок" и др.

ПО ДЕЛАМ ТАЙНОЙ ЭКСПЕДИЦИИ

Одновременно с назначением Вяземского "исправляю­щим должность" генерал-прокурора Екатерина II передала ему в феврале 1764 года и полномочия по руководству Тай­ной экспедицией Сената. В указе по этому поводу отмеча­лось: "Именным Нашим декабря 10-го прошлого года ука­зом поручены были тайные дела действительному тайному советнику Панину и генерал-прокурору Глебову, а ныне, вместо его, генерал-прокурора Глебова, повелеваем при та­ких делах быть сим Нашему генерал-квартирмейстеру".

Никаких дополнительных письменных указаний, каса­ющихся обязанностей по Тайной экспедиции, Вяземский не получил. Не упоминалось это и в "секретнейшем наставле­нии". Таким образом, он формально разделял свою власть по всем политическим делам, которыми занимался этот ин­квизиционный орган Российской империи, с графом Паниным. По всей видимости, по какой-то причине Екатерина II не хотела, чтобы руководство Тайной экспедицией сосредо­точивалось в одних руках, особенно у Панина, бывшего вос­питателем ее сына, наследника Павла Петровича. Она недо­любливала и побаивалась Панина. Однако человек он был авторитетный, и это обстоятельство имело немаловажной значение при решении вопроса о включении его в число руководителей Тайной экспедиции, которая вызывала страх и неприязнь не только у простых людей, но и у вельмож. Фактически же Панин не имел руководящей роли в проведении политических процессов, за исключением дела Мировича, рассмотренного в самом начале царствования Екате­рины II.

Всеми делами в Тайной экспедиции заправлял генерал-прокурор Вяземский и выдвинувшийся при нем главный "кнутобоец", или, как называл его А.С. Пушкин, "домаш­ний палач кроткой Екатерины", Степан Иванович Шешковский. Он по существу стал начальником Тайной экспе­диции, хотя и значился обер-секретарем Сената. Именно на Шешковском лежала обязанность проведения розыска по всем политическим делам и подготовка так называемых процессов. Единственное, чего он не делал, — не подписы­вал приговоры.

Шешковский был ближайшим помощником генерал-прокурора, и практически ни одно громкое дело не обходи­лось без его участия. Он был ровесником Вяземского, они и умерли почти одновременно.

В последней четверти XVIII века во всей России не было человека страшнее, чем Шешковский. Его знали, боялись и ненавидели. Шешковский называл себя "верным псом" императрицы. Свою службу он начал еще в Тайной канцеля­рии и впитал в себя все инквизиционные традиции, сущест­вовавшие там еще со времен бироновщины. Его хорошо зна­ли и ценили за "особливый дар производить следственные дела" сама императрица. О его методах сыска, изощренных пытках ходили легенды. Известно, например, что он лично сек розгами даже знатных дам.

Тайная экспедиция хотя и состояла при Сенате, однако, находясь в руках генерал-прокурора, была полностью неза­висима как от Сената, так и от других учреждений. Это по­зволяло ей сохранять полную секретность. Многие дела, да­же после вынесения по ним приговора, хранились не в ар­хиве экспедиции, а дома у ее руководителей: Панина, Вя­земского, Шешковского. Так, после смерти Панина в его до­машнем архиве обнаружилось 29 дел по Тайной экспеди­ции, в их числе "полное производство" об Арсении Мациевиче, Мировиче, Хрущеве, Гурьевых и др.

Деятельность Тайной экспедиции находилась под бди­тельным наблюдением императрицы, которой генерал-про­курор Вяземский систематически докладывал о расследова­нии всех важных дел. Многие приговоры она также утверждала лично. За время царствования Екатерины II через Тайную экспедицию прошли тысячи дел. Среди осужденных были дворяне и купцы, священнослужители и мещане, солдаты и крестьяне. Любой недовольный политикой Екате­рины II мог попасть под следствие этого репрессивного орга­на. тайная экспедиция расследовала и рассматривала дела участников народных волнений и самозванцев, авторов "пасквильных сочинений" и лиц, высказывавших нелест­ные отзывы об императрице. Поток дел заметно увеличился после разгрома восстания под руководством Емельяна Пуга­чева, а также после Французской буржуазной революции, когда правительство особенно активно стало расправляться со всеми недовольными.

Через Тайную экспедицию, во время генерал-прокурорства Вяземского, прошли дела автора знаменитого "Путешествия из Петербурга в Москву" А.Н. Радищева, просветителя и издателя Н.И. Новикова, чиновника Г. Попова, рассылавшего письма в Сенат, Синод и высшим сановникам с требованием освободить крестьян от крепостной зависимости, надворного советника, секретаря государственной коллегии иностранных дел Вальца, обвинявшегося в сношениях с иностранными министрами, иркутского наместника Якобия и многие другие. По одним из них окончательное решение выносил генерал-прокурор, по другим — Сенат.

Тайная экспедиция времен Екатерины II имела весьма небольшой штат чиновников и поэтому справиться с потоком всех политических дел не могла. По наиболее крупным и обширным делам Екатерина II создавала так называемые секретные следственные комиссии. Окончательные приговоры по таким делам выносил, как правило, Сенат либо специально созданная коллегия судей. Особенно много таких следственных комиссий было создано в связи с Крестьянской войной 1773-1774 гг.

Весьма важная, а иногда и решающая роль в деятельности этих следственных комиссий принадлежала генерал прокурору. Особенно наглядно это проявилось в ходе суда и следствия по делу Пугачева.

Первая следственная комиссия была создана в 1773 году и должна была действовать в Казани, вблизи района восстания. Затем такую же комиссию создали в Оренбурге. Первое время следствие проводилось под руководством губернаторов. В июне 1774 года обе комиссии были отданы под начало П.С. Потемкина, которого Екатерина II наделила особы ми полномочиями. Он мог создавать специальные воинские команды для проведения карательных операций по деревням, командиры которых получили право производить расследование на месте и подвергать крестьян наказаниям. По мимо воинских команд, следствие и суд проводились местными органами Нижегородской, Воронежской и других губерний.

По предложению П.И. Панина, командующего войсками, действовавшими против Пугачева, активных участников Крестьянской войны казнили, а остальных — наказывали плетьми, урезали им языки и уши и ссылали на каторгу либо отдавали в солдаты.

8 сентября 1774 года Пугачев был схвачен казаками-за­говорщиками и доставлен в Яицкий городок. Следствием занимался начальник отделения секретной комиссии гвар­дии капитан С.И. Маврин. Следует отметить, что он один, вразрез с мнением следственной комиссии, подал Екатерине II донесение, в котором отмечал, что Крестьянская война вызвана не "буйственны своеволием черни", а невыносимы­ми условиями жизни народа.

Следствие в Яицком городке продолжалось сутки, затем Пугачев был передан Потемкину и Панину. Основное следствие над руководителями Крестьянской войны шло в Тай­ной экспедиции в Москве. Им руководил главнокомандую­щий в Москве — генерал-аншеф князь М.Н. Волконский. В помощь ему был направлен Екатериной II Шешковский, получивший от императрицы на этот счет наставление. Следствие шло интенсивно. В Москву, по сообщению Вол­конского, было доставлено 46 участников войны. Однако ге­нерал-прокурор Вяземский обнаружил, что по "приемным реестрам" по именам от Потемкина принято только 39 чело­век. Об этом он донес императрице.

8 ноября 1774 года Волконский писал Екатерине: "Зло­дею Пугачеву допроса окончить, по пространству его гнус­ной истории и скаредных его злых деяний, было и до сего дня невозможно... Шешковский, всемилостивейшая госуда­рыня, пишет день и ночь злодеев историю, но окончить еще не мог".

В начале декабря 1774 года следствие подошло к концу. 5 декабря Вяземский написал секретное письмо Волконско­му о повелении Екатерины II допросить Пугачева о харак­тере его сношений с крестьянином села Котловки Карасем, о которых в своих показаниях руководитель Крестьянской войны даже не упоминал.

11 декабря Пугачев был допрошен по этому поводу. Он сказал, что с Карасем знаком мимоходом, "сам про себя Ка­расю не сказывал". На самом деле Карась (Карасев Карп) был полковником в отряде Пугачева. Он был схвачен летом 1774 года и по приговору Казанской следственной комиссии повешен.

Екатерина II не вполне была удовлетворена ходом следствия. Главный вопрос, который ее интересовал: кто надо­умил Пугачева назваться именем Императора Петра III. 6 декабря, получив основные протоколы допроса, которые ей привез Потемкин, она написала Волконскому: "Дополни­тельные допросы я получила, но изо всего еще не вижу, чтоб объяснилось, кто выдумал самозванство — сам ли зло­дей или иной кто... Я весьма желаю, чтоб дело это скорее к окончанию приведено было, и жду обещаные от вас допро­сы, по получении которых отправлю отсель генерал-проку­рора с моими повелениями о образе суда, как в подобных случаях с государственными преступниками в обычае есть".

С этого момента Вяземский постепенно выходит на глав­ную роль в подготовке и проведении судебного процесса над Пугачевым и его соратниками. Зная, что Тайная экспедиция не церемонится с важными государственными преступниками, он добился от Екатерины II ее повеления относи­тельно содержания Пугачева.

12 декабря Вяземский писал Волконскому: "Ея Импера­торскому Величеству известно по делам, что некоторые приличившиеся (то есть изобличенные  — Авт.) в важных пре­ступлениях колодники от изнурительного их содержания умирают, и для того высочайше повелевать мне соизволила сие на примечание к вашему сиятельству отписать каса­тельно злодея Пугачева и его союзников, дабы в содержании оных употреблена была вся возможная осторожность, для того чтобы и с ними того же приключиться не могло (тем более, что Павел Сергеевич Потемкин по приезде в Москву гораздо слабее его нашел против того, каков он из Симбирска был отправлен), ибо весьма неприятно было бы Ее Вели­честву, если бы кто из важных преступников, а паче зло­дей Пугачев, от какого изнурения умер и избегнул тем за­служенного по злым своим делам наказания".

Отвечая на это письмо, Потемкин сообщал Вяземскому: "По колико и злодеи не только все живы, но и здоровы, как и самый злодей. Но что он стал хуже, то натурально: пер­вое, что он был в движении, а теперь на одном месте... Од­нако ж, при всем том он не всегда уныл, а случается, что он и смеется".

Изнурительные пытки и допросы не сломили вождя Кре­стьянской войны, держался он на следствии достойно.

Наконец следствие по делу Пугачева было закончено. Императрица писала Волконскому: "Публиковать сегодня приложенный при сем Манифест по делу бунта Пугачевско­го, отправила я обратно к Москве Павла Сергеевича Потем­кина, сегодня, а завтра сам генерал-прокурор к вам едет для устроения в Манифесте предложенного окончательного суда".

Своим Манифестом от 19 декабря 1774 года Екатерина II определила состав суда по делу Пугачева. Судьями были на­званы 14 сенаторов, 11 "персон" первых трех классов, 4 члена Синода, 6 президентов коллегий. В судебную колле­гию вошли (вопреки даже практике суда екатерининского времени) и два члена следственной комиссии — Волконский и Потемкин, причем в числе одних из главных распоряди­телей.

После подписания Екатериной II Манифеста Вяземский, до своего отъезда в Москву, обратился к ней с двумя докла­дами относительно обряда суда над Пугачевым. Он обгова­ривает с ней даже такие вопросы, как помещение для суда, и т.п. Эти доклады он лично вручил императрице и тут же записал на полях ее поручения.

Вначале он обговорил с ней вопрос о том, как быть с сек­ретными пакетами, которые поступают к нему почти "по каждой почте", и кто должен ей докладывать дела по Тай­ной экспедиции. Затем спросил: "Ежели не все назначенные в присутствие в Москве сенаторы к генварю месяцу съедут­ся, то можно ли начинать собрание?" Екатерина ответила: "Начинать".

Следующий вопрос был в отношении членов Синода: ес­ли кто из назначенных членов не прибудет, дожидаться ли или же кем заменить? Екатерина предложила: не дожи­даться, а можно позвать двух архиереев и одного архиманд­рита, с тем, чтобы "духовных не менее трех персон было".

Вяземскому важно было обсудить также вопрос, как по­ступать с участниками восстания — казачьими старшина­ми, которые схватили и выдали властям Пугачева, ведь со­гласно Манифесту они освобождались от наказания. Екате­рина подтвердила, что от наказания их освободить, однако с тем, чтобы "назначить новое для житья их место, только не в Оренбургской и Симбирской губерниях".

Руководители заговора против Пугачева — Федульев, Творогов, Чумаков, Бурнов и другие — были впоследствии отправлены на жительство в Прибалтику.

В своем докладе Вяземский предложил, чтобы "сентен­цию", то есть приговор, еще до подписания направить на апробацию императрице. Екатерина II с этим согласилась.

Во втором докладе Вяземский обговорил еще ряд вопро­сов. Так, он спрашивал: "Довольно ли за два дня до испол­нения "сентенции" объявить о том публике?" Екатерина нашла этот срок вполне достаточным.

В экстракте, то есть в обвинительном заключении, который должен был зачитываться на суде, Вяземский подчерк­нул карандашом места, которые, по его мнению, надо было опустить при чтении. Это были места из показаний Пугаче­ва о том, что он намеревался постричь Екатерину II в мона­хини, что он призывал пить за здоровье его высочества, то есть великого князя Павла Петровича, и относительно фа­воритки императора Петра III, Елизаветы Воронцовой. Ека­терина согласилась с тем, что оглашать эти показания не следует.

25 декабря Вяземский и Потемкин прибыли в Москву, а уже 29 декабря, в 10 часов утра, в здании Сената собрались сенаторы, чтобы обсудить вопрос о порядке суда над Пуга­чевым. Заседание открыл Вяземский. Он зачитал Манифест Екатерины II о назначении судей на процессе. На следую­щий день в Тронном зале Кремлевского дворца собрались судьи по делу Пугачева. Они также прослушали Манифест, а затем было оглашено обвинительное заключение. После этого Вяземский распорядился доставить в суд Пугачева. 31 декабря привезли Пугачева. Ему было задано несколько вопросов: он ли беглый донской казак Емелька Пугачев, он ли назвал себя государем Петром Федоровичем и другие. Пугачев отвечал односложно. Наконец генерал-прокурор обратился к нему с двумя последними вопросами: "Не имеешь ли сверх показанного тобою еще что объя­вить?" и "Имеешь ли чистосердечное раскаяние во всех со­деянных тобою преступлениях?"

Пугачев ничего более добавлять не стал, а на второй воп­рос ответил: "Каюсь Богу, всемилостивейшей государыне и всему роду христианскому".

Когда Пугачева вывели из зала, Потемкин огласил записку о распределении подсудимых, по степеням их вины, на несколько групп. Большинство судей стояло за вынесе­ние самых тяжких наказаний, а для Пугачева требовали изощренной казни (колесования).

Вяземский постоянно информировал императрицу о ходе суда над Пугачевым. Желая угодить ей, в одном из докла­дов он изобразил Пугачева малодушным и трусливым. "Как Пугачев примечен весьма робкого характера, почему при вводе его перед собранием сделано оному было возмож­ное ободрение, дабы по робости души его не сделалось ему самой смерти".

Екатерина II широко использовала этот отзыв своего генерал-прокурора в переписке со своими зарубежными корреспондентами.

Суд вынес такой приговор: "Емельку Пугачева четвертовать, голову воткнуть на кол; части тела разнести по четы­рем частям города и положить на колеса, а после на тех местах сжечь".

"Сентенция" была составлена 2 января 1775 года. В тот же день Вяземский направил ее Екатерине II. 5 января императрица, ознакомившись с приговором, одобрила его и возвратила Вяземскому. 9 января судьи собрались для под писания приговора. Подписи поставили все члены суда, за исключением представителей Синода, отказавшихся подписывать приговор "из христианского милосердия".