История греческих и славянских членных форм

2.3. История греческих и славянских членных форм

Членная форма существительных – одна из отличительных черт болгарского языка. Ни один из славянских языков не обладает подобными формами, кроме севернорусских диалектов. В древнерусских памятниках употребляются постпозитивные местоимения, функционально близкие членным формам болгарского языка. Различие состоит в том, что в болгарском определенный член употребляется строго и системно, а в севернорусских говорах указательное местоимение не ставится абсолютно после каждого имени. Кроме того, это местоимение часто сохраняет свое указательное значение и может появиться не только после существительного, но и после глагола и личного местоимения, подчеркивая их коммуникативную актуальность.

Болгарско-македонский диалект, отраженный в первых переводах Кирилла и Мефодия, не знал развитой членной формы. Переводы же с членом – следование греческим оригиналам. Староболгарский переводчик испытывал известные затруднения при желании остаться верным греческим памятникам, написанным на языке, для которого членные формы были нормальным явлением собственной грамматической системы. Поэтому вместо слабого постпозитивного местоимения тъ препозитивно употребляются сильные указательные иже, яже, еже с усилительной частицей же, соответствующей древнегреческой δε, также сопровождавшей артикль или омонимичное указательное местоимение.

Мы выдвигаем гипотезу: в южнославянском ареале членные формы возникли под влиянием греческих богослужебных памятников. На последующее же их развитие влияли многие другие факторы, специфические для Балканского полуострова. Восточнославянская система, обладающая, в свою очередь, богатейшим арсеналом средств как внутриморфемного, так и языкового, лексемного, дейксиса, являет образец собственного пути развития: артиклеподобные местоименные определительные формы сохранились только в ряде диалектов с устойчивым населением. К ним относятся в основном северные. В диалектах же с активной миграцией населения постпозитивная частица отмечается спорадически после имен и глаголов и эти формы носят слабые следы старой категории определенности

Инвазия предлогов-превербов в падежные формы, кроме субъектных и прямообъектных, сыграла решающую роль в разрушении старых античных флективных систем. С точки зрения лингвистической информации, актуальность форм падежей зависела от выбора предлога. В традиционной грамматике указывается, что предлог управляет падежом или требует постановки данного падежа.

Например, после латинского предлога ad к обязательно требуется аккузатив, поэтому вполне предсказуемы сочетания ad portae, ad porta, ad portarum к двери с предлогом sine без - обязателен аблатив и никакой другой падеж. Шаткость падежной семантики становится особенно подчеркнутой при наличии контрастных предлогов, регулирующих одну и ту же форму: лат. cum amico - sine amico- ad amico – per amico (с другом - без друга, к другу – для друга), русск. под столом – над столом, перед столом, за столом, греч. μπροστα την πόρτα (перед дверью) – πίσω την πόρτα (за дверью). Вся информация в таком случае сосредоточена в предлоге, окончание же не выражает абсолютно ничего. Напротив, падежные формы были различны в сочетаниях с небольшой группой предлогов, которые могли управлять или аккузативом (для выражения движения), или аблативом (для состояния). К ним относились латинские ad, in: in urbem - in urbe в город - в городе, древнегреческие ’επί, παρά, κατά, ύπέρ: ’Έπλεον ’επί Λέσβου Они плыли к Лесбосу, 'επί τ``ω α’ιγιαλ``ω на берегу (С.И. Соболевский, 2000: 282). Эта тенденция к элиминации падежей в поздней латыни действовала даже в этих пропозициональных формах, и они были утрачены. Зародышем будущей эволюции романской системы падежей можно считать такую пару собственно уже несклоняемых единиц, или единиц в форме casus generalis, как cum amico - sine amico с другом-без друга.

Редукция падежей и ослабление роли флексии привела к гиперфункции предлогов в разговорной и прозаической латыни, которые компенсировали грамматическую семантику падежа, это было действие общей аналитической тенденции. Источники античной литературы дают нам яркие подтверждения этого длительного процесса, проявляющегося сначала в предпочтении говорящими одних падежей и неупотреблении других, затем в смешении форм разных падежей при семантически корректирующей функции предлогов-превербов (или послелогов), затем в их последовательной омонимии, предпочтении общей падежной формы и, наконец, утрате падежных парадигм и исключении падежа из арсенала грамматических категорий. Такова историческая база аналитических сочетаний.

Первым развивается определенный артикль (по данным древнегреческого классического языка) с индивидуализирующей функцией. Следующие этапы его развития, очевидно, предполагают развитие индивидуальной и количественной определенности. И лишь после этого артикль приобретают новую, генерализирующую, функцию.

Неопределенный артикль как явление позднее и более абстрактное, развивался уже на стадии грамматикализации определенного артикля.

Оба типа функциональных единиц абсолютно неизвестны классической латыни с точки зрения, с которой Квинтилиан экспрессивно констатировал: Noster sermo articulos non desiderai. Нашему языку артикль нежелателен (Pavao Tecavciс 1980: 99). Вопреки этому, все романские языки без исключения обладают обоими типами артиклей: они могут отличаться в этих языках этимологически, но позиция по отношению к существительному является нормой употребления, иначе говоря, данная категория абсолютно панроманская.

Начало артикля – старое указательное местоимение-дальний дейктик. Как и в болгарском языке, оно утратило собственно местоименное значение и постоянно употребляется при существительном. С течением времени доходит также до полной утраты значения указания и превращается в обыкновенный выразитель определенности предмета, индивидуализации его среди подобных.

Однако не всякое указательное местоимение могло превратиться в препозитивный член. Обращение к другим языкам показывает, что функцию членов-детерминантов могли выполнять только так называемые слабые местоимения, т.е. местоимения, которые имели анафорическое употребление, т.е. ο, η и το. В романских системах это было ilе, в германских - the, der, в славянских – тъ.

Слабые указательные местоимения отличаются от обычных указательных местоимений тем, что не указывают на сам предмет или лицо, а формулируют лишь предварительный намек о них. Со стороны просодики они имеют более краткие, слабые формы и занимают либо энклитическую, либо проклитическую позицию. Сравним: греч. αυτός – ό, αυτή – η, αυτό – τό, немец. dieser – der, русск. –тъ - то, это.

Поэтому такая его функция называется индивидуализирующей, а тип определенности – индивидуальной.

Πολέμαρχος ‘ο Κεφάλου Полемарх кефалийский, Νικήρατος ‘ο Νικίου Никирий Никийский (Pl.Σωκράτης, 327).

Использование определенного артикля перед именем собственным представляет интересный факт исторической грамматики греческого языка.

Имя собственное – это всегда единый, уникальный объект действительности. Например, οι Αθηνα``ιοι Афины, ‘ο Ευφράτης ποταμός река Евфрат – имеют один, точно определенный десигнат – город, гора, остров с определенным географическим положением. С точки зрения современного языкового сознания, имплицитная или имманентная определенность заключена уже в самой семантике слов и они не нуждаются в индивидуализации, в вычленении их ряда подобных. Но в истории языке было иначе: именно подобные имена зафиксированы с определенными членами. Равным образом – имена личные тоже сопровождаются определенным членом. Полагаем, что это факты речи, узуса, ставшие постепенно фактами языка, грамматики.

‘ο Ζεύς ‘ο Ολυμπίας Зевс Олимпийский.

В вышеприведенном примере повтор арктикля перед прилагательным.можно квалифицировать как экспрессивную стилистическую фигуру – гомеологию.

Можно говорить, что артикль сформировался как инновационная категория лишь к XVIв. в романском ареале, к XII-XIVвв. – в славянском.

В пространстве русского национального языка процесс актуализации членных форм и становления грамматической категории определенности законсервировался, стал потенциально возможным.

2.4. Конструкции с глаголами страдательного залога в новогреческом языке. Обращает на себя внимание распространенные в непринужденной устной речи конструкции «глагол + существительное в форме casus generalis» без артикля и предлога, которые должны употребляться в качестве актуализаторов имени, согласно требованиям нормы.

Наши наблюдения над публицистической речью, над высказываниями спонтанного характера показали интересные явления речи, которые справедливо можем отнести к эволюции системы в фрагменте «словосочетания с синтаксической связью управления».

Динамические процессы отмечаются в сочетаниях с рядом глаголов движения и некоторыми глаголами состояния типа πάω идти, φέυγω уходить, ανεβαίνω подниматься, μένω жить, είμαι быть.

В новогреческом языке при этих глаголах конкретные существительные употребляются без артикля. Причиной опущения артиклей и предлогов является узус, т.е. практика устной речи. Такого рода случаи лакунарности релятивно-дейктических единиц мы назовем эллипсисом. Как правило, эллиптированию подвергаются высокочастотные перифразы, своего рода, речевые штампы, которые обслуживают типичные для говорящего ситуации.

Например: πάω σχολείο, εκκλησία идти(в) школу,(в) церковь.

Этот процесс настолько продуктивен в речи, что в круг высокоупотребительных существительных, сопровождающих глаголы движения, вовлекается ряд менее частотных субстантов, находящихся не в ядерных, а в периферийных зонах лексики. Например: πάω φροντιστήριο идти на семинар, μένω σπίτι остаюсь дома, θα είμαι γραφείο я буду в кабинете, είμαι φυλακή я в тюрьме.

Исследователи греческого языка считают, что истоки языкового процесса лежат в области устной речи и особенно просторечия. Характерным признаком новейшего городского просторечия, точнее – койне, являются предложения, в которых предложные конструкции с винительным падежом заменяются эквивалентными структурами с именительным падежом, т.е. с формой casus generalis. Это свидетельство дальнейшей редукции падежной грамматической семантики, доказательство активизации аналитических процессов в языке.

С точки зрения носителей новогреческого языка, а в частности, лингвистов-исследователей, Марии Валиули и Ангелики Псалту, разница между предложно-падежной конструкцией и конструкцией, включающей общий падеж (casus generalis) уже не ощущается. Семантически они идентичны. (Μ.Βαλιούλη, Α.Ψάλτου, 1995: 237). Исследователь современной устной речи А. Тзарзанос отмечает, что ни в выразительном, ни в эмоциональном отношении эти параллельные конструкции не различаются. Просто, они легче и экономнее для говорящих.

С другой стороны, конструкция «глагол + casus generalis существительного» вместо «глагол + предложно-падежная форма» характерна для социально-сниженной речи, для которой свойственна вообще экономия речевых средств и усилий. Профессор А. Милапидис полагает, что отсутствие предлога при имени свидетельствует о смене стилистических регистров: в переходе на фамильярный, дружеский стиль общения. (M.Milapides, 1990). По нашим наблюдениям, одновременное опущение предлога и артикля отмечается в следующих случаях:

1) если именная группа при глаголе, включает топонимы: Η μητέρα τους δουλεύει σ’ενα ξενοδοχείο στη Σάμο τους τελευταίους μήνες, μέχρι πριν λίγες μέρες που ανέβηκε Αθήνα Их мать последние месяцы работала в одной гостинице в Самосе, до тех пор пока несколько дней назад не переехала в Афины («60 Λεπτά Χωρίς Μοντάς», Μέγα, 28/11/93); Από Βόσνια σε Κόσοβο Из Боснии в Косово (Газета «Ελευθεροτυπία» 2/3/07).

2) если в управленческую структуру включаются локативы, наименования учреждений, зданий, мест развлечений, мест работы:

Μπορεί να έρθει όποτε θέλει. Θα είμαστε γραφείο Он может прийти в любое время. Мы будем в кабинете;

3) если именная группа называет обширные закрытые и открытые пространства типа рынок, набережная, пригород, район:

Μπα δε βλεπόμαστε. Δεν είναι ευκολο, ξέρεις. Τα παιδιά που είναι μαζί μου στη ΒΑΚΑΛΟ άλλος είναι Γλυφάδα, άλλος είναι Βάρκιζα, άλλος είναι Παπάγου. Δεν βολεύει καθόλου Мы не видимся. Это нелегко, ты знаешь. Дети, что живут со мной в Вакало, один в Гликаде, один в Варкизе, другой в Папагу. Это очень неудобно.

Продуктивность данной модели столь велика, что именные группы, употребляемые без артиклей и предлогов, расширяют свой круг за счет наименований абстрактного характера, философских течений, политических течений, догм и социальных явлений типа анархия, монархия, социализм и т.д.

... Όταν ο κοινωνικός ρατσισμός ενάντια στη νέα γενιά της χώρας μας σηκώνει κεφάλη, ε, τότε τα πιπίνια εγκαταλείπουν το ΠΑΣΟΚ και πάνε Σαμαρά, Αζάνκα, και αναρχία. Πάνε μπαρ... (Газета «Ελευθεροτυπία» 8/12/93). Когда общественный расизм против нового поколения поднимает голову, тогда толстушки покидают ПАСОК (Всегреческая демократическая пария) и идут на Самару, Азанку, и в анархию. Идут в бар.

Усиление продуктивности данной модели подтверждается в значительной мере также тем, что она включает множество конкретных существительных названий бытовых предметов, в частности мебели, посуды, орудий труда.

Αγάπη! Πάμε κρεβάτι; Дорогая! Пошли (в) кровать? (название театрального спектакля).

Закрепление в речи конструкции «глагол + существительное в общем падеже» представляет собой, на наш взгляд, необратимое явление со стойкой тенденцией к стилистической нейтральности, поскольку она расширяет свои границы за счет темпоративов, т.е. названий дат, праздников, исторических событий типа Пасха, карнавал, Новый год, День Независимости.

Проанализированное выше явление считаем функциональным переносом директивного аккузатива на форму именительного падежа, ставшую общей, casus generalis. Мы уже упоминали, что греческие падежные формы самостоятельно, без предлогов могли и могут выражать семантику направления движения (действия). Это формы директивного аккузатива.

Для сравнения приведем информацию из грамматики русского языка. Еще А.А. Потебня, описывая значения падежей, отметил, что творительный, помимо известного значения casus instrumentalis, выражал векторную семантику, указывая направление, совпадающее с движением: мчится рекою ладья, идти лесом. Также нам известны случаи беспредложных аблатива и инклюзивного датива при глаголах движения, как в новогреческом: бежать печали, идти городоу.

Весьма характерным явлением новейшей грамматики новогреческого языка оказывается дискурсивная активность глагола. По нашим наблюдениям, в сфере глагола имеет место активизация категорий залога. Коммуникативная ценность страдательного залога возрастает. В устной речи частотны случаи соположения (и/или предпочтения) системных конструкций «глагол в форме действительного залога + существительное с артиклем и предлогом» одночленных конструкций «глагол в страдательном залоге + существительное без артикля и предлога» εκκλησιάζομαι/παω εκκλησία буквально переводится как находимся в состоянии идущими в церковь или καρναβαλιστείτε/πάμε καρναβάλι идущими на карнавал.

Русские соответствия не передают страдательной семантики греческих конструкций, поскольку русские директивные глаголы характерны для активного залога.

Пассивные формы в новогреческом языке социально значимы: они характеризуют речь образованных людей, в то время как типичные речевые образования «глагол в форме активного залога + имя с артиклем и предлогом» характерны для широких демократических масс, уже приобретают разговорный или даже просторечный характер.

Глагол концентрируют вокруг себя грамматические категории имени (род, число, падеж, определенность), подобно тому как ранее артикль перенес на себя грамматическую семантику категорий имени. В современном греческом языке глаголы и управляемые существительные образуют единое целое, в котором глагол перетягивает на себя характерные свойства существительного, например значение директивности или локации.

Третья глава «Предлог в системе дейктических единиц» содержит обширную информацию теоретического и практического плана.