Воображаемое место. 3. Положение

2. Воображаемое место. 3. Положение.

Деррида впервые ввел понятие “деконструкция”. Вот что пишет сам философ об этой категории: “Обычно деконструкцию изображают как то, что отрицает что либо внешнее по отношению к языку, как способ включения всего в язык. Люди, предпочитающие определять как “язык” то, что я называю “текстом”, поскольку я написал: “нет ничего вне текста”, обычно переводят мое высказывание так: “нет ничего вне языка”[9,123].

По мнению А. Мальро, высказанному в “Антимемуарах”, а также в “Зеркале лимба”, культура – это диалог эпох, передача опыта и информации от поколения к поколению. Отказываться от диалога – значит нарушать культурную преемственность и погружаться в немоту. К сожалению, многие писатели-постмодернисты, рисуя абсурд монологичного мира, не видят альтернативы ущербному поверхностному дискурсу своих одиноких героев. Отсюда – и острота критики ПЛ. Но опять же, есть и другие мнения. Вот еще цитата: теоретик Вольфганг Вельш пишет, что “ постмодернизм – это та историческая фаза, в которой радикальный плюрализм становится реальным и общепризнанным свойством социальной жизни...

Толковать этот плюрализм в качестве чистого процесса снятия было бы абсолютно неверным. Он глубоко позитивен. Он неотделим от истинной демократии” [10,48]. О постмодернизме нельзя писать без оговорок, ибо этот термин перестает быть однозначным, теряет свою “терминологичность”. В данной статье речь пойдет о коммуникативноинформационном аспекте современной духовной ситуации и современных социокультурных процессов, параметры которых определяются сутью массового постиндустриального общества. Постмодернизм – продукт западной культуры. Американские и европейские адепты данного направления в гуманитарном знании подчеркивают его плюралистический и антитоталитарный характер. Пытаясь найти выход из интеллектульного кризиса, связанного с переизбытком фактов, новостей, мнений, к продуцированию которых причастны и СМИ, авторы постмодернистских теорий претендуют на новизну в культурософском толковании “постсовременности”, на изобретение социальноинновационных технологий, якобы спасающих мир от нетерпимости и несвободы. Культурологи, теоретики СМИ и сами журналисты охотно и активно обсуждают постмодернистский дискурс в плане его глобалистских, порой – весьма отдаленных перспектив. В своих научно-публицистических выступлениях Ж. Деррида, Ж. Бодрийар, Ж. Лиотар, У. Эко, Д. Лодж, М. Фуко, М. Маклюэн, О. Тоффлер, Ж. Батай, А. Мальро и другие авторы высказывали озабоченность по поводу массовизации и “монологизации” культурной жизни, ведущей к добровольному “бегству от свободы”(Э. Фромм), а также по поводу всеразъедающего скепсиса и нигилизма, охватившего как широкие слои населения, так и многих серьезных аналитиков.

Технический прогресс убивает демократию– вот один из парадоксов современной культуры. Мы привыкли к стандартизации и конформизму, поэтому актуальна задача – установить, с чьей точки зрения освещаются события... определить, насколько полно представлен в СМИ контекст освещаемых ими событий, обеспечивает ли он адекватное отражение и верное понимание происходящего... выявить, не используются ли СМИ двойные стандарты, обнаружить случаи “захоронения информации”..., определить, имеются ли в медийном содержании социально ущербные стереотипы”[ 2,176]. О трудностях сохранения демократических ценностей, полагаю, можно было бы сказать больше – тема того стоит. Возрастание сложности информационно-культурных взаимодействий свидетельствует о правоте футурологов 1970–80-х гг. (Д. Белл, А. Тоффлер и др.), предсказавших наступление постиндустриальной эпохи с ее культом многообразия и плюрализма во всех сферах человеческой жизни. Литераторы Запада давно проектировали картины грядущего, в котором информация станет движущей силой прогресса, а человек станет либо властелином, либо рабом техники. Дж. Оруэлл, С. Лем, Р. Шекли, М. Кундера, Дж. Барнс и другие зарубежные авторы задумывались о противоречиях “информационного общества”, когда у нас, по словам Жана Бодрийара, “слишком много информации и слишком мало смысла”. Имелось в виду прежде всего перенасыщение современной жизни и особенно СМИ (именно это подчеркнул французский философ, выступая перед студентами философского факультета в Санкт-Петербурге) фрагментарными сведениями, мозаичными данными о реальности. С одной стороны, подобное “атомизирование” не является чем-то новым, о нем говорили еще в связи с модернистскими экспериментами начала ХХ в. (творчество сюрреалистов, М. Пруста, Э. Паунда и др.). Однако сегодня справедливо говорят о наступлении “блиц-культуры”, когда монтажность и ассоциативность стали законом “постсовременного” письма. Читая статьи У. Эко, М. Павича, Д. Рейфилда, Д. Грюнбайна и других авторов, сознательно ориентирующихся на постмодернистскую игру цитатами, легко увидеть как положительные, так и отрицательные стороны радикальных новаций. Эссеизация текстов современных западных авторов тоже косвенно говорит в пользу неслучайности прихода “постмодернистской чувствительности”. Нарративы многих создателей научно–популярных и художественнопублицистических произведений “расфокусированы”, “децентрированы” в том смысле, в котором теоретики постмодерна употребляли термины “ризома”, “деконструкция”, “гипертекст”. Скажем, в работах таких философов, как Ж. Деррида, П. Рикер, систематичность – базовый принцип классически гуманитарного знания – дополняется идеей внесистемного, антииерархического дискурса, не подчиняющегося авторитарному Слову традиции. Ризоматичность предполагает равенство всех частей целого, а в тексте – отсутствие какой– то одной доминанты, претендующей на истину в последней инстанции. Релятивизация ценностей породила, по мнению упомянутых аналитиков, сомнения в принципе иерархии связей (в структуре текстов).

В романе Дж. Барнса “История мира в 10 1/2 главах” монтаж разных авторских манер и масок сопряжен с атомизацией картины мира, с субъективноиронической трактовкой истории человечества. Сделав реминисцентность стилевой доминантой, Барнс предлагает модель творчества, корреспондирующую с джойсовским “потоком сознания” и сюрреалистическим “автоматическим письмом”, дополняя модернистский эксперимент постмодернистской психологической раскрепощенностью, даже некоторым нарциссизмом. Раскрепощенное “либидо” барнсовских героев дает повод размышлять об эволюции морали современного Петрония, об очевидном смещении в области этических и эстетических идеалов общества потребления. Важной стороной ментальности художниковпостмодернистов является “игра в игру”, намеренное эпатирование читателя, вовлекаемого в игру с помощью пародийно-смеховых интонаций, прецедентных текстов, масок и т. п. Все это позволяет делать выводы о смещении наррации в сторону “события рассказывания” (М. Бахтин), а не самого события или жизненного факта. Влияние эпохи чувствуется в российских газетах, особенно очевидно там, где на первый план выходят языковые трансформации, обусловленные настроениями тотальной иронической игры. Вот лишь один номер качественной “Новой газеты” (10-16 апреля 2001 г.). Крупные буквы заголовка сразу же привлекают внимание: “Наши наступают... чемпионат мира по граблям”; “Сначала было слово. А потом – ничего?”; “Кесарево сечение после девяти месяцев свободы слова”. Естественно, что в статьях обсуждался конфликт вокруг НТВ, поэтому ирония журналистов видна невооруженным глазом. Обыгрывая библеизмы, поговорки и фразеологизмы (“Дважды наступать на одни и те же грабли”, “пристреливать загнанных лошадей”, “пришел, увидел, победил” и т. д.), авторы статей достигают большей выразительности и живости изложения. Но это только верхушка айсберга. Ироническая интонация – это мощное полемическое оружие. В своей полемике с Кремлем обозреватель Е. Альбац умело использует разговорные интонации, просторечия, намеренно снижая уровень дискуссии, намекая на интеллектуальную неадекватность первых лиц в государстве:

“Сколько раз предупреждали Кремль:

“Перестаньте наступать на грабли”... ан нет, ничего не помогает: наступают. И получают по лбу... Но если Кремль регулярно получает по лбу, то кто, какого качества людишки сидят там?”. С. Рассадин в статье “Прощай, театр” оговаривается: “Не ерничаю”. Однако и его стиль далек от официальной серьезности. Комментируя высказывание В. Путина о бывшем губернаторе Ноздратенко, обозреватель пишет: “Чего стоит недавно замечательно простодушная проговорка насчет того, что экс-губернатора Ноздратенко как человека заслуженного нельзя выписывать из “элиты”, т. е. “выбрасывать на помойку”... Соображаете, чем, значит, кажется с элитных высот наша с вами рядовая жизнь”. Подобный сугубо насмешливый тон корреспондирует с общей атмосферой “стеба”, постмодернистской “интертекстуальности” в СМИ, когда каждая фраза овевается смыслом других текстов, что способствует приращению идейного потенциала, многомерности дискурса. В “Новой газете”, “Комсомольской правде”, “Известиях” и тому подобное подтекст заголовка делает его самостоятельным смысловым жестом (например, “Президент хочет иметь независимые СМИ”, или “НТВ накрылось. Ну и Кох с ним”. Вульгаризмы и жаргонизмы, уснащающие речь журналистов, также соответствуют критериям “новой чувствительности”, отодвинувшей границы запретного. В одной из газет Воронежа во время избирательной кампании появилась статья, направленная против кандидата в депутаты Ю. Бездетко. В заголовке статьи так “элегантно” обыгрывалась фамилия политика: “Бездетко, не безди!”. Подобных примеров множество. Здесь мы обогнали многие страны. Однако и в этом феномене всеохватной релятивизации норм и ценностей можно увидеть положительные моменты: разгул “демократии” лучше разгула тоталитаризма. Итак, ПП существует, но не как система или направление в журналистике. Чаще встречаются элементы ПП в научно-популярных текстах, хотя и писательская публицистика не осталась в стороне. Пока это явление западное. Но и отечественные пелевины не спят: идет процесс “постмодернизации” сознания рядового потребителя информации.

Научные дискуссии пока ведутся в лоне оценочных подходов, но все еще впереди.

1. Блатнер А. Индивидуальная психология / А. Блатнер. – СПб, 1999.

2. Громыко Н. В. Интернет и постмодернизм – их значение для современного образования /Н. В. Громыко // Вопросы философии. – 2002.– № 2.

3. Землянова Л. О постмодернизме в коммуникативистике / Л. Землянова//Вестник МГУ, серия 10, журналистика. –1998. – № 3.

4. Рейфилд Д. Заметки об Англии / Д. Рейфилд // Иностранная литература. –1994. – № 6.

5. Рикер П. Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике. – М., 1995.

6. Фаулз Дж. Кротовые норы/ Дж. Фаулз .– М.,2002.

7. Хайдеггер М. Что значит мыслить /М. Хайдеггер // Разговор на проселочной дороге. – М., – 1991.

8. Чубарова В. Современное литературоведение: теоретические лики/ В. Чубарова //Филологический вестник Ростовского гос. университета.

– 1998. – № 1.

9. Norris Ch. Derrida. Harvard UP/ Derrida.

Cambr (mass.). 1987.

10. Welsch W. Unsere post moderne/ W. Welsch // Weinheim, VCH, Acta humaniora, 1