Взаимоотношения народов России

КУРСОВАЯ РАБОТА

по теме:

«Взаимоотношения народов России»

СОДЕРЖАНИЕ

Введение

1. Взаимоотношения народов Сибири и России

2. Россия и народы Кавказа

3. Взаимоотношения Украины и России

4. Проблемы веротерпимости в российской империи

Заключение

Литература

Введение

История национальной политики Российской империи нового времени привлекала внимание российских и зарубежных специалистов уже в начале XX в. Анализ работ по этой проблеме заставляет задуматься над вопросом о взаимном влиянии позиций историков при описании национальной политики России в отечественной и зарубежной историографии.

В России изучение истории национальной политики конца XIX - начала XX в. началось в годы первой русской революции. В 1905-1917 гг. в исторической литературе доминировали отрицательные оценки национально-политического курса российского самодержавия, который определялся термином «русификация». Понятие «русификация» использовалось преимущественно для негативных оценок российской национальной политики. Советскими историками в 20-е годы, несмотря на иную методологическую и идеологическую основу были восприняты и развиты основные концептуальные положения либеральной дореволюционной историографии о насильственном включении окраин в состав Российской империи и их колониальной эксплуатации. В целом с середины 1920-х годов вплоть до конца 1980-х годов концепция российской национальной политики в зависимости от политической конъюнктуры претерпевала изменения от концепции «абсолютного зла» до тезиса о «наименьшем зле» и полностью добровольном присоединении национальных окраин к Российской империи.

За рубежом национальная политика Российской империи изучалась весьма фрагментарно до середины 50-х годов. Результаты исследований середины 1950-х – конца 1970-х годов по истории российской национальной политики конца XIX – начала XX в., оказались весьма схожими с оценками российской дореволюционной и советской историографии. Выводы о причинах этого явления можно сделать на основе анализа привлекавшихся зарубежными авторами литературы и источников. Рассматривая национальную политику России конца XIX – начала XX вв., они в основном опирались на опубликованные источники личного происхождения и периодическую печать, которые весьма политизированы и содержат, независимо от политической ориентации авторов, преимущественно отрицательные оценки действий царского правительства. Вплоть до конца 70-х начала 80-х годов в зарубежной историографии господствовало мнение об активном развитии русификаторского курса в национальной политике самодержавия, особенно с конца XIX в.

Особенности национальной политики России крайне сложно поддаются однозначной оценке. В итоге, в последние годы значительная часть исследователей приходит к выводу о том, что в российской этнополитике доминировал не русификаторский курс, а вполне закономерное стремление к укреплению административно-территориальной целостности государства. Формируется новый взгляд на имперское прошлое России. «Русификация» превращается в политику ассимиляции, направленную на обретение государственной властью независимости от этнополитических элит путем отказа от признания их автономности и самоценности, обеспечение условий для развития государственного целого.

Тема национального вопроса в Российской Империи является достаточно обширной. В моей работе рассмотрен национальный вопрос на примере народов Сибири, Кавказа, а также Украины. Проанализирована также проблема веротерпимости в Российской Империи.

1. Взаимоотношения народов Сибири и России

Сложный и интересный вопрос о взаимоотношении сибирских коренных народов с государственной администрацией России изучен довольно подробно, но лишь немногие авторы пытались дать периодизацию этого процесса. Наиболее удачной представляется нам схема М.М. Федорова, предложившего в качестве основного критерия изменение правового статуса народов Восточной Сибири. По мнению ученого[1], их статус изменялся в три этапа:

1. XVII – начало XVIII в., когда были полностью сохранены старые формы общественного устройства. Правительство как собственник земли довольствовалось сбором пушных выплат.

2. 1720–1820 гг. Это период принятия первых актов, направленных на обеспечение взаимодействия коренных сибиряков с русскими администраторами, купцами и т. д. Происходило формирование своеобразного синтеза путей и способов управления.

3. 1820–1917 гг., когда целью правительства стало приведение образа жизни коренных народов края в соответствие с общероссийскими канонами. Данную схему можно было бы принять и для Западной Сибири, но лишь с оговоркой, что в результате завоевания Сибирского ханства основное население его – сибирские татары утратили старые формы управления и были вынуждены в большей степени приспосабливаться к административным требованиям русских воевод.

Контакты русского населения с местным в целом проходили довольно мирно, исключая разве что самый начальный период объясачивания – приведения в российское подданство и очень редкие выступления против засилья уездного мздоимствующего чиновничества. Совместную жизнь русских и сибиряков-аборигенов облегчали гибкость и многоукладность российской экономики, крестьянский характер колонизации, охранительная политика правительства по отношению к плательщикам ясака[2].

После присяги сибирских аборигенов на подданство России и их согласия на выплату ясака правительство крайне неохотно санкционировало какие-либо насильственные меры. Императорскими указами создавался определенный правовой режим для таежного охотника – поставщика драгоценных мехов в государственную казну. Пытки, а тем более смертную казнь по отношению к ясачному населению дозволялось применять только по специальному высочайшему разрешению. Безусловно запрещался «правеж» (битье палками) недоимщиков – в отличие от русских подданных. Озабоченное сохранением количества налогоплательщиков, правительство наложило запрет и на вывоз ясачных невольников из Сибири, даже в том случае, если туземец из-за разорения и безысходности сам шел в кабалу (тогда наказанию подвергались как добровольный невольник, так и его хозяин). Во избежание разорения ясачных в местах их проживания не должны были распространяться азартные игры, вино, табак, до выплаты пушной подати запрещалась частная торговля. Русский суд строго оберегал «вотчинные» угодья охотничьих племен, которыми те пользовались еще до похода Ермака. В некоторые районы Сибири вообще был закрыт доступ русским промышленникам. Ясачные освобождались от наиболее обременительных торговых пошлин. Там, где они могли подвергаться набегам враждебных народов (казахов, калмыков), воеводам вменялось в обязанность защищать их всеми силами.

В своих отношениях с ясачным населением царские власти опирались на местную патриархальную знать. Родовые и племенные предводители были объявлены «князцами», «лучшими людьми» и наделены различными привилегиями и в качестве приманки, и для иллюстрации высокого ранга. Для упрощения ясачных расчетов воеводы и приказчики предпочитали иметь дело только с верхушкой аборигенов. Нередко целые этнические группы коренных сибиряков в официальных документах назывались по именам «князцов». Аборигенная знать была освобождена от ясака, а участие в его сборе резко усилило экономическую мощь и общественную роль родовых старейшин. Судебные прерогативы (решение споров с исками до двух рублей), формальное невмешательство государственных органов во внутреннюю жизнь волостей и опора воеводской администрации на местную знать позволили превратить последние в прочное звено управления народами Сибири.

Коренное население Сибири подразделялось на три разряда: оседлые, кочевые и бродячие. К категории оседлых были отнесены торговцы и земледельцы, «живущие в городах и селениях», а также постоянно работающие по найму в хозяйствах русских и проживающие смешанно с ними. В основном это были сибирские татары и бухарцы, а также некоторые тюркские этнические группы Бийского и Кузнецкого краев.

Кочевыми признавались «инородцы», «занимающие определенные места, с течением года переменяемые». По классификации М.М. Сперанского, к таковым относились «кочующие земледельцы» (большинство забайкальских бурят), «южные скотоводы и промышленники» (большинство прибайкальских бурят и эвенков, приалтайских тюрков) и «северные скотоводы и промышленники» (ханты, манси, якуты).

Бродячими считались «охотники-ловцы, переходящие с одного места на другое по рекам и урочищам» (коряки, юкагиры, эвены и прочие народы Севера).

Оседлые аборигены были уравнены в статусе, правах и обязанностях с русским государственным крестьянством. При желании они могли организовывать собственное самоуправление, суды и ратуши, а сельская и волостная администрация устраивалась по общероссийским нормам. Земля, которой пользовалось местное оседлое население, закреплялась за ними, а при недостатке ее царские власти должны были произвести нарезку дополнительных участков в размере среднедушевого надела. Подати с оседлых теперь взимались такие же, как с государственных крестьян.

Сибирские кочевники составили особое сословие, сходное с крестьянским, но имевшее некоторые льготы и отличия в управлении («управляются по степным законам и обычаям, каждому племени свойственным»¹). Русские семьи могли селиться на племенных территориях только по договоренности с «инородческими» предводителями; кочевники освобождались от рекрутской повинности, получали право обучать детей в казенных учебных заведениях; губернское начальство должно было предоставлять кочевникам хлеб, порох и свинец.

Бродячие инородцы пользовались теми же правами, что и кочевые. Единственное крупное различие обнаруживалось в правилах пользования угодьями: за бродячими племенами для промысла закреплялись не фиксированные площади, а целые большие районы тайги и тундры. Губернские и уездные границы могли ими не соблюдаться. Инородцы обладали правом свободного пересечения государственной границы, в то время как дворянину вплоть до 1881 г. требовался паспорт, подписанный лично императором. Происхождение этой привилегии объясняется просто. Дело в том, что маршруты, по которым кочевали сибирские народы, сложились за много веков до того, как Сибирь вошла в состав Российской империи. Поэтому государству пришлось мириться с тем, что целые племена периодически уходят вместе со своими стадами в Китай, а спустя некоторое время возвращаются назад. Кочевники считались российскими подданными лишь тогда, когда они находились на российской территории. Выдавать им паспорта и ставить отметку о въезде и выезде было бессмысленно, да и технически неосуществимо.

Российские суды лишь в редких случаях рассматривали дела, имеющие отношение к инородцам. Как правило, эти дела решал местный суд, который вершил правосудие в соответствии с племенными традициями. Причем решения выносили не профессиональные судьи, а главы родов, которые, кстати сказать, и собирали ясак. К российским законам эти традиции не имели никакого отношения.

Инородцы пользовались и небывалой по тем временам религиозной свободой. Каждый православный должен был регулярно (по крайней мере раз в год) говеть и причащаться. Священники могли доносить о тех, кто по нескольку лет не бывал у исповеди. Такая провинность свидетельствовала не только о религиозной, но и о гражданской неблагонадежности. Человека сразу начинали подозревать в том, что он сектант или раскольник. А в дореволюционной России такие ни в коем случае не могли находиться на государственной службе. Религиозную же жизнь инородцев, среди которых христиан практически не было, никто не контролировал. Специальным пунктом Устава провозглашалась свобода вероисповедания для сибирских инородцев, а земским властям предписывалось «не допущать стеснения инородцев под предлогом обращения в христианскую веру».