Социальное неравенство, политкорректность, статус интеллектуала, принуждение, мифотворчество, конформизация

1. Социальное неравенство, политкорректность, статус интеллектуала, принуждение, мифотворчество, конформизация

Единоросские деятели руководствуются методами, попирающими всякую законность, нравственность и демократичность. (Разумеется, демократия – не самая совершенная форма правления, так как ей может сопутствовать такой феномен, как «тирания большинства» (если демократия не основана на конституционном либерализме). Но здесь и далее в тексте я, используя этот термин, по умолчанию придаю ему значение, освобожденное от всяких явлений тирании, а наоборот, наделенное сугубо позитивным смыслом. Скажем, говоря о демократии, я имею в виду либеральную демократию). Очевиден произвол, учиненный властвующей верхушкой, которая не жалея средств рвется к еще большему господству. Интересно, насколько наглым и циничным нужно быть, чтобы обещать людям закон и справедливость, свободу слова, повышение зарплат и т.д., и при этом идти к своей цели абсолютно противоположными по отношению к своим обещаниям путями. Чем еще, если не произволом, можно объяснить огромную пропасть, настоящую бездну, проложенную между оплатой труда самого низкооплачиваемого работника в учреждении и оплатой руководителя? Бесспорно, начальник должен получать больше своих подчиненных, но во сколько? В пять, может быть, в десять, но уж явно не в пятьдесят раз! Чтобы не бегать далеко за примерами, достаточно обратить внимание на различие зарплат университетских сотрудников: ректоры получают как раз примерно в тридцать-сорок раз больше ассистентов, а зарплата последних – вообще не зарплата, а копейки, которых не всегда хватает даже на погашение коммунальных платежей. Важно подчеркнуть, что «вакантную» ассистентскую должность занимает человек с высшим образованием, а чаще всего – аспирант. Но уровень оплаты его труда как-то не коррелируется с уровнем его образованности. Вот она – интеллигенция наша, потенциальная интеллектуальная элита, особо «уважаемая» государством. Россия – одна из тех стран, где уровень образования не решает НИЧЕГО, а разрыв между зарплатами просто катастрофически огромен. Поляризация настолько сильна, что трудно даже сопоставить размер заработной платы какого-нибудь чиновника (его ранг не так уж важен) и какого-нибудь честного врача; любая попытка такого сопоставления вызовет только ироничный смех, абсурд выражается как раз в подобном принципиальном несопоставлении. Разница будет даже не десятикратной… Это есть узаконенное, легитимированное воровство у народа. При зарплате 80 т.р. госслужащему трудно понять проблемы человека, который получает 6 т.р. И не стоит удивляться тому, что люди плохо работают. Кому же захочется спину гнуть, идти на работу с радостью, а с работы с гордостью, осознавая, что некоторая часть итак небольшого результата его труда уходит в карман чиновникам, которые не знают уже, как беситься с жиру.

Самое смешное и трагичное-то, что чиновники периодически повышают зарплаты представителям самых нужных, но социально не защищенных профессий, в первую очередь врачам и учителям, и бьют себя в грудь за такой героический поступок, но почему-то не говорят о постоянно повышающемся уровне инфляции. И выходит, что повышение пенсий и зарплат полностью обессмысливается, как вклады в банках, процент которых съедается все той же инфляцией. Пожалуй, высшая форма подобного абсурда заключена в новостной фразе «в последнее время замедлился рост преступности». И это звучит как важное достижение! А по сути, что хотели сказать? То, что она все равно растет, но просто чуть медленнее.

Вообще, нынешние политикины-беспредельщики любят выпячивать свои заслуги. Так, на более или менее серьезных постройках, нужных обществу, висят баннеры с логотипом «Единой России». С помощью такого пиара, не ограниченного только контекстом строительства, корпорация пытается вызвать в массовом сознании своеобразную причинно-следственную зависимость между благом и самой корпорацией. Ставя на предметы производства свои знаки, истеблишмент означает это производство собой; одновременно он на своей деятельности ставит печать производства – производства блага. Как во времена Советского Союза вызывалась ментальная взаимосвязь между КПСС и всеобщей благодатью, так и сейчас Единая Россия и благодать – вещи нераздельные. Но так ли это?

Так что, говоря об управлении страной, невозможно обойти вниманием проблему абсурда, непосредственным образом связанную с политической темой, являющуюся оборотной стороной медали под названием «политика», а точнее – «современная политика». Также неполным будет раскрытие интересующей нас проблемы, если мы не коснемся темы соотношения тех целей, которые политики озвучивают, и тех, которым они следуют в действительности. Какие только обещания не сыплются на наши головы сверху! Россия станет правовым государством, зарплаты возрастут, все будут жить долго и счастливо. Вот только, оглядываясь на историю, едва ли мы найдем период, в котором народ не кормили бы подобными обещаниями, но и не получится обнаружить эпоху, когда они были реализованы. Народное право если и реализуется, то детерминантой его реализации выступают не страдания людей, а то, улучшает ли систему введение прав – желания угнетенных не служат регулятором системы. Если такая причинно-следственная связь прослеживается, если улучшение всех аспектов состояния народа приводит к укреплению системы, то есть все основания для помощи урезанным в правах слоям. Но счастья на всех не хватает, и поэтому в реальности трудно представить ситуацию, где таковая связь имела бы место. На самом деле, наоборот, упадок народа ведет к укреплению системы. Конечно, при условии, что упадническое состояние не вызовет революционные настроения и волну протестов, исходящих снизу; неудовлетворенность не должна выливаться в практические действия, дестабилизирующие систему.

Правительство не упускает возможности лишний раз сказать массам о том, что Россия должна быть (или даже есть) свободной страной с хорошо отлаженной системой защиты гражданских прав и со свободной прессой. Но действительно ли демократия выступает их целью? Конечно же, нет. Под демократией мы понимаем не только социально-политическую систему, основанную на узаконенных и реально защищаемых гражданских правах, но и систему, в которой реализуется информирование народа об истинных схемах управления, реализуемых правительством.

Как указывает А.А. Гусейнов, проблема противоречивости целей и средств имеет два аспекта: 1) для осуществления нравственных целей применяются безнравственные средства, 2) разделение общественности на два класса, один из которых является целью, а второй – средством[10]. В нынешней ситуации «Единая Россия» проявляет еще больший цинизм, чем субъекты реализации двух названных А.А. Гусейновым вариантов поведения, – она не стыдится пользоваться ими обоими. Она преследует безнравственные цели (только прикрываясь моралью и законностью), прибегая к таким же безнравственным средствам. В качестве инструмента используется народ – народ голосующий, народ, вступающий в корпорацию (чаще всего по принуждению). Целью же выступают они сами, эти зажравшиеся до боли свои и до наглости чужие морды, а точнее их благосостояние, нажитое путем принудительного изъятия результатов труда обычных смертных, путем их хищнического присвоения. Государственная элита не ест плоть и не пьет кровь подвластных, но питается их творческой, витальной, интеллектуальной, трудовой энергией, что можно квалифицировать как энергетический (идеологический) каннибализм, насилующий не тело, но сознание и дух. Культура интеллигенции, ставящая под сомнение тоталитарные и олигархические ценности, враждебна системе, и система направляет все усилия на самопроцветание за счет угнетения класса интеллигенции (и интеллектуалов), за счет его обыдления. Кремль склонен вкладывать деньги в собственные удовольствия, а не в высокие технологии; отсутствие последних приводит к отсутствию технической интеллигенции, которая первая протестует против диктатуры[11]. Таким образом, с особой успешностью убиваются два зайца: политики, купаясь в шампанском и осознавая низость интеллектуального и гражданского уровня среднего обывателя, чувствуют себя вполне спокойно. Конечно, инвестиции в собственные удовольствия в ущерб поддержке науки и техники нельзя рассматривать как сверхвесомый фактор, влияющий на сокращение интеллигенции, однако, свою лепту он тоже вносит. Во Франции, например, интеллектуалы не чувствуют себя какими-то маргиналами, как у нас; наоборот, они там являются определенными эталонами, авторитетами, к которым с почтением относятся не только народные массы, но и политики. Жаль, что Россия не Франция… Если интеллектуальная элита и существует в нашей стране, то, не без юмора отмечу, она существует не благодаря, а вопреки законам нынешнего российского мироздания и российской вселенной. Государственная элита (а по сути, в широкоупотребительном смысле термина «элита» она являет себя скорее псевдоэлитой) противопоставила себя интеллектуальной элите, чего в нормальном цивилизованном и культурно развитом обществе – в открытом обществе – быть не должно. Политический лифт поднимает наверх не элиту, а псевдоэлиту.

И чего мы добились? Добились того, что из России стали уезжать мозги. Читатель скажет, что утечка мозгов происходила и раньше, но, во-первых, при советском тоталитаризме они дальше Сибири не уезжали и их продолжали эксплуатировать как мозги уже не интеллигентов, а умных заключенных. Во-вторых, система Путина, если и не провоцирует совсем уж массовую миграцию интеллектуалов и интеллигенции, она делает все, чтобы эта миграция (пусть пока еще не массовая) росла. Чем больше мозгов подвергнется добровольной транспортировке, тем проще будет убедить оставшихся в величии России и святости ее правительства. Общество, лишенное интеллектуальной элиты, обречено. Политика, посредством которой осуществляется давление на интеллектуальный потенциал социума, по сути своей является антиполитикой (или антиобщественной политикой).

Особого внимания заслуживает проблема не только физического, но интеллектуального переезда ученых за рубеж: мозги, находясь на родине, продают свои способности иностранным корпорациям. Это явление получило название «аутсорсинг». Сейчас много российских НИИ работают на американские организации и на Евросоюз. Иностранному капиталу выгодней нанимать русских, чем своих, поскольку русские менее денежнозатратны[12].

Современная молодежная политика (а точнее, ее отсутствие) стимулирует молодых людей бросать все и уезжать отсюда, а тем, кто не имеет возможности покинуть просторы родины, она предоставляет единственный выход – прогибаться под властью, не имея никаких шансов влиять на государственные решения. Молодежь – не активная, в политическом смысле, часть населения, а такой же пассивный объект, как и весь общественный организм в целом. Ей запрещено быть субъектом правительственных решений, но дозволено быть их объектом. Молодежь – часть общества, через которую социум воспроизводит самого себя, общественный потенциал, но властными политиканами это известное положение забывается. Думаю, нет необходимости перечислять все трудности, с которыми сталкивается молодежь в своей жизни. Во-первых, о них итак много написано, а во-вторых, их разительное многообразие и растущее количество, а также нежелание государства решать проблемы этой самой перспективной прослойки населения вполне очевидны.

Все вышеназванное свидетельствует о том, что благо одних людей достигается за счет жертв и страданий других, за счет махрового паразитизма. Как писал С. Жижек, при тоталитаризме один субъект заставляет других быть объектами – инструментами для его удовольствий[13]. То же самое наблюдается и сейчас в нашей стране. Кровь на улицах не льется, массовых расстрелов нет (хотя прецеденты имеются), прямое, то есть физическое, насилие нынче не в моде (но все равно применяется в дозированных, по сравнению с чистым тоталитаризмом, формах), но рабство остается. Рабство, создаваемое другими средствами – в том числе экономическими. Отсюда – колоссальное социальное неравенство, которое выражается в наличии огромной пропасти между богатыми и бедными слоями населения и в отсутствии среднего класса. Если простые граждане, в большинстве своем, занимаются действительно общественно полезным трудом (медицинские работники, школьные учителя, вузовские преподаватели и т.д.), то чиновники заняты не только общественно бесполезным, а социально вредным трудом. Они руководят эксплуатацией, повышают уровень коррупции, прикрывают преступную деятельность государства, создают искусственное потребление, кормят народ разного рода мифами. Их труд, по большей части, не производителен, а паразитарен: он расширяет сферу угнетения, а не производства. Меньшинство управляет большинством – это вполне нормально, так как любая форма власти пирамидальна (хотя нормально ли само явление власти как таковое – это вопрос), но когда меньшинство присваивает 80–90% богатства страны – это явно ненормально. В России полно природных ресурсов и много умных людей, способных найти эффективное общественное (именно общественное!) применение этим ресурсам, что позволило бы вернуть бесплатное образование, бесплатную медицину, доступность жилья и т.д. Природа России позволяет реализовать все это, а мораль позволяет каждому гражданину получить одинаковый доступ к природным богатствам. Только правительство этого не позволяет… С.А. Батчиков, сравнивая численность нынешнего госаппарата с госаппаратом СССР, пишет следующее: «В государственном аппарате управления СССР было занято 16 млн. человек. Около 80% его усилий было направлено на управление народным хозяйством. Сегодня в госаппарате России 17 млн. чиновников. Хозяйством они теперь не управляют (90% его приватизировано), а населения в РФ вдвое меньше, чем в СССР. В результате реформы произошло десятикратное (!) «разбухание» чиновничества относительно его функций. И процесс превращения государства во «внешнего управляющего» скрыт от постороннего глаза, но многие косвенные признаки говорят, что масштабы его весьма велики»[14].

Или другой пример. На Круглом столе, посвященном проблемам современной элиты, Ю.В. Рубцов привел следующие данные: нынешняя армия, которая примерно в пять раз меньше советской, по количеству высшего командного состава, по числу генералов превышает советскую армию; раньше не было такого количества многозвездных военных в пропорциональном отношении к численности вооруженных сил[15]. От количества мишуры и звезд армейская боеспособность и сила не возрастает. Армия не финансируется, а кормится; и кормится не армия как таковая, а лишь командный состав. Если так дело будет продолжаться, то вскоре придется пожинать плоды бесплодной политики. Тот, кто не желает финансировать свою армию, рискует в скором будущем финансировать чужую. Жить только сегодняшним днем, набивая карманы сейчас, будучи уверенным в завтрашнем самопроцветании (а не процветании страны) – стратегия двоечника, недальновидного политика. Сиюминутность и меркантилизм в управлении страной убивают ее будущее. По-моему, данные С.А. Батчикова и Ю.В. Рубцова говорят о многом. Олигархическая бюрократизация достигла просто немыслимых размеров.

Причем проблема не-финансирования армии – всего лишь одна из проблем, выражающая количественный аспект. Вместе с тем, есть еще качественный аспект, указывающий на формы деятельности армейского персонала: дедовщина, плавно перерастающая в изнасилования и убийства солдат – и все это умело прикрывается министрами обороны, встающими грудью за армейских преступников. Недаром говорят; если виновен офицер, виновным все равно сделают солдата. Так что юношеское нежелание служить в ТАКОЙ армии вполне нормально, и не стоит драматизировать по поводу многочисленных «откосов» от военной службы, драматизировать стоит по поводу причин этих откосов.

«Вертикаль власти» – пика, на острие которой елозит «национальный лидер», а ниже – остальная гоп-компания. Изнутри пика абсолютно трухлява – в быстро разрастающиеся щели просовываются зубы, ляжки, иные прелести генералов тайной полиции, грызущихся внутри «вертикали»[16]. Отлично характеризует путинскую вертикаль Б. Суварин! Причем выходцам из низов строго-настрого запрещено лезть наверх и всякий путь для этого закрыт. Органы правопорядка и защиты защищают власть от этой интервенции, а не народ от антинародной власти. Они защищают те больные властные силы, который разрушают правопорядок, и противодействуют внегосударственным (по-настоящему оппозиционным) здоровым силам, направленным на установление порядка. Общественно-позитивное дезорганизуется, а общественно-негативное организуется, и эта [нелегальная и аморальная] организация находит свое воплощение во всех сферах жизни – экономической, социальной, культурной. «Попустительство и безнаказанность выдаются за демократический, взвешенный и гуманный юридический подход к правонарушителям в европейском стиле, а преследование тех, кто оказал преступникам сопротивление, преподносится как справедливый карающий меч демократии. В итоге вор, укравший миллионы, давится от икры и смеха, а порядочный человек, дерзнувший постоять за свою честь и честь своих близких, в худшем случае давится тюремной баландой, а в лучшем – страдает от унижения и сознания бессилия что-либо изменить в своей стране»[17]. Действительно, рожденный ползать летать не может.

Если раньше во время выборов соблюдалась хоть какая-то политкорректность, то теперь, судя по всему, она стала ненужной. Просто корпорация, обнаглев до недопустимого предела, поставила под сомнение необходимость обращения к этическим принципам, призывающим проявлять хотя бы минимальное уважение как к электорату, так и к другим политическим движениям и партиям. Притом, они требуют политкорректности по отношению к самим себе – не дай бог на каком-нибудь митинге сказать что-то плохо о них, – но забывают о ней, когда начинают говорить о других партиях. Призывы к политкорректности, возвеличивание ее ценности в массовом сознании – метод игры с двойными стандартами. Так же как, не называя современный режим тоталитарным, государство высоко ценит как почетное и законное действо неприятие массами абстрактного тоталитаризма, а вот к идеям о неприятии нынешней – совершенно конкретной – «демократии» относится как к немыслимой наглости и зловредности. Вообще, политкорректность, о которой трубят с высоких пьедесталов, никоим образом не связана с гражданской терпимостью, миролюбием, моральным благодушием и уважением прав человека. С ними связана та – исконная – политкорректность, которая не дает возможности для игры с двойными стандартами, и потому не используется. Произнося само слово, как бы апеллируют к его означаемому, но на самом деле это означаемое выхолащивается. Не от широты души она воспевается, а от ее скукоженности. И задача ее – называть вещи не своими именами, а заставить эти по-другому названные вещи (зачастую мерзкие) радовать глаз, то есть скрыть реальный смысл слов под красивой оболочкой. Государство наше вполне политкорректно, и эта корректность заключается не в гуманизме власть держащих, этих хозяев реальности, не в их трепетной любви к народу, а в незнании народа о репрессиях, проводимых по отношению к нему сверху. По меткому замечанию С.Г. Пилецкого, политкорректность предполагает не только неприемлемость пересчета украденных у нас денег в кармане умельца-жулика и удальца-мошенника, но даже неприемлемость наречь преуспевающих жулика и мошенника именно «жуликом» и «мошенником»[18]. Можно ли называть дурака дураком, еврея евреем, негра негром, инженера инженером, коррупционера коррупционером, а фашиста фашистом? Можно ли выразить в слове то, что знаю наверняка, что, в отличие от необоснованной клеветы, подтверждено данными увиденного и услышанного? Нет, нельзя, ибо запрещено, ибо неэтично, неприлично и неполиткорректно. Так что, будучи смиренными, закрытыми от реального положения вещей розовыми очками, мы, гордо подняв головы и засунув руки в пустые карманы, имеем право называть себя политкорректными. Вот только гордиться здесь нечем.

«А ведь Путин не просто встал в список партии люто ненавидимой народом бюрократии, не просто пополнил собой шеренгу персонажей, которые по той самой простоте, которая хуже воровства, считают, что «парламент не место для дискуссий», и не имеют личного мнения, пока Сам им его не сообщит, не просто сделал себя частью прогорклой идеологии былых секретарей сельских райкомов»[19]. Вот только далеко не вся общественность, доверяющая Путину и ненавидящая бюрократию, осознает, что Путин от бюрократии неотделим. Б. Немцов так характеризует три основных «достижения» Путина: 1) разгул коррупции на всех уровнях государственного управления, 2) укрепление бюрократии, которая выросла на 500 тысяч человек, 3) полное уничтожение свободной прессы и расцвет лживого телевидения[20]. Я полностью согласен с тем, что каждое из этих «достижений» – заслуга Путина. Хотя одними только ими его заслуги не ограничиваются…

Незадолго до выборов 2007 в учреждение, где работал автор данного текста, единороссы пришли с требованием вступить в партию всем сотрудникам без исключения. Разговор был коротким:

– Все вы должны отдать голос именно нашему кандидату. Кроме того, вам необходимо в срочном порядке вступить в нашу партию.

– С какой стати мы обязаны это делать?

– Вы работаете на государство, поэтому должны подчиняться ему во всем и поддерживать его политику. (По сути дела, подтекст следующий: государство – это мы!).

– Что случится, если мы за вас не проголосуем?

– Вы будете уволены.

Это явно нарушает конституционный пункт, в котором черным по белому написано: «Никто не может быть принужден к вступлению в какое-либо объединение или пребыванию в нем» (ст. 30)[21].

Почти сразу я заявил нашему руководителю о том, что никуда вступать не буду даже под угрозой увольнения. И никто не уволил. Получается, запугивали. Однако сотрудников более высоких по уровню организаций не запугивали, а ставили перед реальным фактом. Один мой знакомый, работающий в администрации города Омска, вступил в «Единую Россию», потому что, в случае неповиновения, действительно был бы уволен. И это так. Значит, единороссы сосредоточили свое внимание сразу на организациях максимально высокого уровня. И правильно, зачем мелочиться. Низы можно просто припугнуть, а с верхами надо работать намного более серьезно.

Самое интересное заключатся в том, что в нашем учреждении все вступили в корпорацию, кроме двух-трех человек. Вот вам и статистика – двое-трое против тридцати. Действительно, как могут в подобной ситуации поступить люди, работающие в каком-то социально-реабилитационном центре? Да, большинство людей имеют высшее образование, но оно, к сожалению, не всегда предполагает наличие высокого интеллектуального уровня и устойчивой гражданской позиции. А вот с интеллектуалами посложнее. Даже не обладая прямыми доказательствами, я все равно уверен в том, что людей действительно интеллектуальных профессий значительно труднее привлечь в ряды подобного объединения. В качестве примера приведу преподавательский состав в университете. Если в других государственных учреждениях большинство сотрудников поверило в единоросские мифы, то в университетских кругах такого доверия не замечается; скорее наоборот, ученый состав, интеллект которого не позволяет «купиться» на дешевую пропаганду, вполне объективно понимает истинную ситуацию. Так что политикам будет труднее заставить ученых поверить в чистоту своих помыслов и в стремление к реализации своих партийных программ.

Хотя я нисколько не удивлюсь, если в один прекрасный день университет как средоточие научных истин работящими руками политиков превратится в очередную богадельню по промывке мозгов. А такие курьезы уже имели место в истории; достаточно вспомнить хотя бы учебные заведения Средних веков, где главной ценностью образования выступал совсем не поиск истин, а заколачивание в головы учащихся «нужных» знаний и мыслей. Такие университеты как «Центры промывки мозгов» создавали не самостоятельно мыслящего индивида, а необходимое для государства и церкви существо. А власти всегда выгодно лоббировать именно такую систему образования, которая укладывалась бы в рамки необходимой государству парадигмы и не выходила бы за ее пределы. Почему в послереволюционное время имела место ссылка философов? Не потому, что философия как наука обществу не нужна, а потому, что философ как критически мыслящий человек не нужен тоталитарному государству. В том числе поэтому при сталинизме высокой популярностью пользовались прежде всего технические науки, а не гуманитарные. В этих нехитрых рассуждениях мы с неизбежностью спотыкаемся о фукианскую концепцию взаимосвязи власти и знания, а если говорить точнее, власти и образования. Так, Т.В. Клюева отмечает, что в результате проведенного ею социологического опроса интеллигенции 52% считают, что интеллигент должен сотрудничать с властью, а не оппонировать ей, в то время как всего 10% настроены на несогласие. 55% – носители пассивного осознания ответственности за судьбу общества, активное осознание присуще менее 20%. 90% не выражают публично свою точку зрения[22]. Несмотря на то, что в исследовании Т.В. Клюевой выборка была довольно мала – всего 100 человек, – результаты тем не менее весьма показательны. Эти результаты говорят о неутешительном состоянии современной интеллигенции, которая утратила некоторые свои атрибутивные качества. Так, интеллигент должен не только иметь высшее образование, но и уметь критически осмыслять действительность. «…когда носитель духа и мысли, интеллигент, мыслит несвободно, то тогда никакой он не интеллигент, а скорее вольный или невольный агент влияния»[23]. Свободная мысль, если она действительно свободна, рождает свободное слово или даже свободное действие; интеллигент – соискатель правды и заступник за правду.

Учитывая низкий уровень современного образования, оно не дает необходимой широты кругозора и глубины знаний, что, в свою очередь, едва ли может актуализировать в человеке здоровый и зрелый критицизм. Определение же интеллигенции только по критериям уровня образования и профессиональной принадлежности не дает полной картины, поскольку таковой [формальный] подход обращен в наибольшей степени к количественному аспекту, а не к качественному. Интеллигенция – не та прослойка, каждый субъект которой обладает дипломом вуза, но та, которой не чужд высокий интеллект и широкий кругозор, свободомыслие, честность, чувство ответственности за общественный организм, смелость в высказывании собственного мнения, преданность гуманистическим идеалам, следование долгу, чувство справедливости. Среди атрибутивных характеристик интеллигенции нет места таким качествам, как конформизм, мещанство и лицемерие. «…русская интеллигенция всегда стремилась к абсолютной справедливости, а достичь ее на путях конформизма, увы, невозможно»[24]. Именно критерии нравственности и гражданской активности сокращают количественно ту социальную прослойку, которую именуем интеллигенцией. Интеллигент – более широкое понятие, чем интеллектуал, характеристики которого сводятся в основном к наличию высшего образования и широкого кругозора. Человек вполне может сочетать образованность и ученость с бескультурьем, хамством, аморализмом, мещанством, стремлением добиться карьеры любой ценой и с другими подобными «качествами»; его едва ли следует считать интеллигентным. Но при этом он может быть интеллектуалом – одомашненным и прирученным борцом за права корпоративной элиты, умным и послушным помощником, готовым подписаться под чем угодно. Такое сообщество людей скорее заслуживает название «интеллигентщина». Но эти максимы не означают, что интеллектуалам, в отличие от интеллигентов, чужды моральные, нравственные и этические качества.

Интеллигенция составляет необходимый потенциал для появления гражданского общества. Гражданское общество-то общество, где не только существует нормальная интеллигенция, где у нее есть жизненные перспективы, но и то, где она имеет право высказываться, не боясь ничего, где она проявляет социальную активность, где она чувствует свою ответственность за судьбу общества. У нас в стране не только отсутствует право голоса, но и крайне узка по численности та прослойка общества, которую следует именовать интеллигенцией. Она не является ключевой группой, формирующей общественное сознание. Причиной этому выступают разные факторы – как эсхатологическое и нигилистическое состояние самой интеллигенции, которая устала от баталий и, осознав свое бессилие, умыла руки в политической борьбе (внутренний аспект), так и явные барьеры для осуществления ею этой борьбы (внешний аспект). Основной барьер – это в первую очередь закрытость информационного пространства, ограничивающая свободу слова, что препятствует эффективной коммуникации как внутри сообществ интеллигенции, так и между интеллигенцией и обществом. Таким образом, критическая мысль становится замкнутой на самой себе; критика власти доходит в основном лишь до той аудитории, от которой она и исходит, до той аудитории, для которой в этой критике нет ничего нового. Противопоставляя себя власти, интеллигенция – «совесть общества» – априори не может искать поддержки от властных структур. «Традиционно уповать [интеллигенции – А.И.] на государственную поддержку бессмысленно, так как именно привязка к государству служит своеобразным родовым проклятием отечественной интеллигенции»[25].

Выпускниками вузов должны быть люди, обладающие прежде всего хорошо отточенным методологическим мышлением, а не фактуальными знаниями, которые мало поддаются практическому использованию, быстро устаревают (особенно в эпоху стремительного роста знания) и едва ли создают плацдарм для независимости мышления. Сегодняшняя эпоха характеризуется не только лихорадочным ростом знания, но и быстрым устареванием прошлых истин. Пока студент обучается по одной технологии и парадигме, к моменту окончания вуза эта парадигма изнашивается, и ей на смену приходит новая система знаний – более совершенная и адаптированная к реалиям текущего дня. Выпускник оказывается неконкурентоспособным. И некоторые догматичные вузовские дисциплины, читаемые в течение нескольких десятков лет в первозданном виде, без нововведений, также неконкурентоспособны и отдалены от реальности. Так что в сегодняшнем образовании мы находим такие взаимосвязанные проблемы, как устаревание знания и его излишняя фактуальность в ущерб методологичности.

Настоящее образование должно не столько создавать узконаправленного специалиста (вспоминается шутка про двух специалистов – один по правой ноздре, а другой по левой), а способствовать формированию у учащегося всестороннего и глубокого мировоззрения, осмысления сущности фундаментальных процессов и их взаимосвязей, а не разрозненных и бессвязных фрагментов. Специалист узкого профиля создается обучением. Обучение просто нашпиговывает его знаниями и умениями осуществлять профессиональную деятельность. Образование же – более широкая категория, чем обучение. Оно не только способствует становлению высококлассного специалиста, но человека думающего и человека гуманного. А во всем мире, и в том числе в России, хороших специалистов много, достаточно людей обученных, но мало людей поистине образованных, умеющих думать, критически осмыслять действительность и руководствующихся не сиюминутными страстями и низкими помыслами, а высокими ценностями. А тех, кто таковыми является, почти не видно, поскольку мыслящий человек – это камень преткновения для корпоративных властных структур.

Я не говорю о том, что по-настоящему образованный человек должен обладать энциклопедическими знаниями. В информационную эпоху с присущими ей тенденциями стремительного накопления информации, роста научного знания и дифференциации наук интеллектуалов, по большому счету, не существует. Невозможно охватить необъятное, невозможно разбираться во всем и вся. Роль интеллектуала сегодня аморфна не только потому, что, по сути, вышла из почета, но и потому, что в век постмодернизма все являются интеллектуалами. Если раньше – например в эпоху Нового Времени – таким высоким словом можно было назвать человека, условно говоря, прочитавшего пару сотен книг – единственных существовавших тогда книг-то теперь не хватит жизни на то, чтобы проштудировать всю имеющуюся литературу хотя бы по каким-то узким вопросам. Но это не означает, что образованность человека измеряется сугубо количественными показателями. Равно как это не указывает на необходимость поставить крест на проблеме интеллектуального [и духовно-личностного, так как культура и нравственность есть неотъемлемые аспекты человеческой образованности] развития человека. Имеет смысл в образовательной сфере создавать плацдарм для усвоения студентами не просто знаний, а знания о знаниях – того самого методологического базиса, выраженного в принципе «учись учиться» [или, в более актуальном для современности варианте «учись дифференцировать знание и псевдознание»]. Сегодня качество образования зависит не от объема знаний, а от способности ориентироваться в глобальном информационном пространстве, от способности отделять зерна от плевел, от способности не тонуть в потоках информации и псевдоинформации, от способности целостно и систематично, а не мозаично-фрагментарно, осмыслять действительность. Не стоит забывать, с одной стороны, о ценности универсальных, широкомасштабных знаний, а с другой – об узкопрофессиональной квалификации. Перекос же в одну из сторон, при этом игнорирующий упомянутый выше методологический базис, рождает интеллектуально-кастрированного субъекта. Без фундаментальных знаний – он просто функциональный винтик, не отличающийся мыслительной гибкостью, самостоятельностью, творческим мышлением и кругозором. Без узкой квалификации – он теоретик, распыляющийся во все стороны и сферы, много знающий, но почти ничего не умеющий. Именно человека, вобравшего в себя таковую многосторонность, следует называть культурным, интеллектуально развитым, нравственным, творческим и компетентным.

Проблема знания, его накопления и прироста – далеко не самая актуальная для современности. Она была актуальна тогда, когда знаний было мало. Сейчас же, в век глобального знания (и, соответственно, глобального псевдознания, мифа) в большей степени актуализируется проблема понимания. Понимание – это надстройка над знанием, более высокий уровень, который достигается, в первую очередь, не путем простого накопления и прироста знаний, а путем методологического осмысления действительности, зачаток которого мы видим в декартовском императиве сомнения. И если Ф. Бэкон отождествлял знание с силой, то сегодня более справедливо отождествлять понимание с силой.

Оценивая качество современного высшего образования, несложно прийти к выводу о сомнительности этого качества. Что-то уж много среди выпускников узколобых схоластов, видя которых, трудно поверить в наличие у них диплома о высшем образовании. И «заслуга» в этом принадлежит не только некоторым преподавателям, слабо разбирающимся в своих предметах, и не только некоторым студентам, откровенно не желающим учиться, у кого на лбу написано «не знаю и знать не хочу», но и тем приближенным к власти фигурам, которые создают государственные образовательные стандарты, чем определяют содержание, методологию и вообще специфику вузовского обучения. Да и в среде ученых, как уже говорилось, все больше и больше появляется желающих уехать за границу, и процесс «утечки мозгов» идет полным ходом, так как нынешние зарплаты «умам» – это не зарплаты, а сплошное издевательство. А в это время иностранный (прежде всего американский) капитал наживается на русских мозгах, что ведет к разгрому России. Теперь наша страна перестала быть страной интеллектуалов. Этого и хотели власти, идеальным представителем народа для которых является человек работающий, человек потребляющий продукты низших уровней массовой культуры, человек согласно кивающий, человек конформный, человек, превращающий свою жизнь в бестолковый процесс воспроизводства и получения удовольствий. Не нужен только человек думающий. Человек должен быть эффективным, и эффективным именно для власти, а не для себя и, уж тем более, не для оппозиции этой власти. Еще в семидесятые М. Фуко говорил о маргинальном положении интеллектуала, о том, что вместо его речи существует речь власти, основанная на приказах и распоряжениях[26]. По сути, ситуация, в которой речь интеллектуала не слышна, а речь власти раздается повсюду, верна и на сегодняшний день.

Раньше мне казалось, что единороссы не дотянутся до вузов – побоятся встретиться с достойным противником. Действительно, они начали-то с представителей менее умственно загруженных профессий. Но я ошибся. И до вузов добрались. Первым шагом была попытка «накормить» студентов своими мифами. Так, сейчас повсеместна практика указаний привести в определенный день в определенное место студентов в количестве ста пятидесяти человек от факультета на промывку мозгов.

Накануне выборов президента 2 марта 2008 г. произошел следующий случай. Я читал в одном из омских вузов лекцию, как вдруг в аудиторию вошел господин проректор и, обращаясь к студентам, промолвил речь такую: «Абсолютно каждый из вас обязан прийти на выборы и проголосовать. В случае вашего неповиновения администрация ударит меня faceом в table, а я – вас». Вот так вот! Бедные-бедные господа студенты, равно как школьные учителя, равно как мелкие чиновнички администраций и управлений, равно как служащие любых государственных учреждений, – всех под одну гребенку, всех как стадо безмозглых баранов. Совсем не обязательно воздействовать на все население, если можно «убедить» лидеров этого населения – директоров и руководителей, за которыми пойдут все сотрудники. Охват небольшого количества людей, занимающих руководящие посты, означает охват всего населения. Пришел главный, сказал слово свое – и дело сделано.

Следующий шаг – попытка «накормить» уже не студентов, а преподавателей. И здесь также имеет место прямое принуждение с угрозами, а не россказни о светлом будущем – эти россказни давно уже малоэффективны, хотя время от времени все равно используются. Неугодных – на увольнение (например, за несоответствие должности). Угодных – на руководящие места. Будет просто до нелепой несправедливости смешно, если заслуженного профессора-оппозиционера уволят (за несоответствие должности), а какого-нибудь молодого ассистента-конформиста оставят.

Отдельного рассмотрения заслуживают милиция, военные и, конечно, ФСБэшники, сущность работы которых заключается, в первую очередь, в том, чтобы выслуживаться перед власть имущими, а уж во вторую – в служении народу. Но тяжелые будни сегодняшнего дня ставят службу власти и службу гражданам в антагонистические отношения. Примирить одно с другим невозможно по той причине, что интересы властителей почти противоположны потребностям и желаниям народа. Поэтому получается, что суть работы силовиков заключена в охране власти от народа, особенно от народа знающего, грамотного, интеллигентного, от которого трудно скрыть все противоправные махинации, исходящие от правительства, а значит, и от силовиков. Это совершенно не значит, что среди силовиков нет ни одного хорошего человека. Есть, и еще как есть. Вот только, к сожалению, нет им дороги к высоким постам, потому что сама нынешняя система противоречит честности, а потому не подпускает порядочных людей к управлению. Они не принимают решений, они не влияют на систему, поэтому их почти не видно и не слышно. Их голос не является решающим и сколько-нибудь важным. Честность и преданность стране (а не государству) в среде силовиков – совершенно не те качества, которые от них требует система. Требуемые качества – это в первую очередь преданность начальству (каким бы оно ни было) и наличие связей. Кроме того, нарушения силовиками законов говорит не только о моральном разложении структуры, но и ее дисквалификации; любой уважающий себя профессионал не пойдет на незаконные действия, если он действительно хороший профессионал. Суть профессионализма заключена не только в успешном исполнении своих должностных обязанностей, но и в следовании этике.

Вспоминается очень наглядный случай из совсем недавнего прошлого, который имел место в центре города Омска, где 10-го октября 2009-го года проходил пикет против разрушения армии. Небольшое число собравшихся людей раздавали листовки и держали плакаты с протестными надписями. Позади них стояло несколько людей в гражданском, которые предварительно записали имена-фамилии-отчества-адреса всех пикетирующих для отчетности в свое покрытое мраком учреждение. А спереди стоял ДПСник, которому, судя по его поведению, дали указание никого не пропускать к пикетирующим. И этот подобострастный и послушный человечишка разворачивал всех идущих в сторону пикета под предлогом того, что в этом месте запрещено переходить дорогу. И – что самое главное – до проводимого мероприятия его присутствие не было замечено, равно как после пикета он сразу же куда-то скрылся. Поэтому – вместе с его своевременным появлением и не менее своевременным исчезновением – рассеялись всякие сомнения на счет того, что он выполнял приказ кого-то заинтересованного в непроведении пикета.

Особо «интересно» в Омске проходят акции, посвященные защите 31-й статье Конституции. Власти во время и в месте проведения этих митингов организуют молодежные сборища с песнями и танцами. Угодная молодежь и сотрудники милиции окружают митингующих плотным широким кольцом (они всегда численностью превышают тех, кто пришел на митинг), тем самым закрывая их от широкой общественности. Проходящие мимо люди видят не акцию протеста, а веселый молодежный концерт, который, в свою очередь, глушит выступления митингующих. Неплохой ход борьбы со всякими акциями протеста – вполне эффективный, но явно аморальный. В день, когда следует скорбить о нереализуемой Конституции, толпы послушных празднуют непонятно что. Когда мы спросили этих тинейджеров, сколько им платят за реализацию оного действа, ответ был таким: «Нисколько. Хотя бы воды в такую жару принесли». Просто поразительно! Они работают на власть просто так, что, можно сказать, противоречит теориям мотивации. К сожалению, это противоречие на стороне власти…

Угодные… А ведь таких много. Образчики цинизма и двуличности. Занимающие относительно высокие посты, панически подобострастные при разговоре с начальством, высокомерно лицемерные при общении с обычными гражданами и не страдающие от острейшего дефицита совести, а упивающиеся им. Именно они, а не народ, – настоящее быдло, хамелеоны, для которых беспринципная мимикрия – обычное дело, просто дело чести. Перед простыми людьми они красуются, что есть силы, гордо выпячивая вперед грудь. Постоянно прикрываясь своей должностью, они, тем самым, компенсируют свою коленопреклонность перед вышестоящими. У нас в стране верхушку занимает самодержец Путин / Медведев, чуть ниже находится лестница маленьких угодливых холуев, а основание пирамиды, самое широкое по количественному признаку, составляет народ, большая часть которого раболепно преклоняется (бездумные массы), а другая часть понимает ситуацию, но, увы, ничего с этим поделать не может. И в целом весь народ превращен в рабов единственного самодержца Всея Руси. А почти в каждом учреждении, в каждом вузе, в каждой больнице, в каждой школе и в каждой администрации есть свои холуи, готовые продать все самое святое и писать доносы на самых лучших своих сотрудников – лишь бы карьеру сделать и деньгами разжиться. А в среде силовиков – милиция, армия, ФСБ – можно найти много пушечного мяса, готового идти на новые «подвиги» ради своих правителей. И вот из таких угодливо-заискивающих подлиз состоит репрессивный аппарат нынешней партии власти. Мало того, многие из них еще и гордятся статусом и родом деятельности, возомнив себя стоящими выше бога и ниже путин-бога, при этом, совершенно не ведая, что творят. Они лишены способности различать понятия добра и зла… Некоторые из них вправду думают, что работают во благо страны. Естественно, во благо, но не страны, а государства. И такие рабы, считая, что выполняют свой гражданский долг, ни в коей мере не осознают своего рабского положения. Репрессивный аппарат как раз и пытается путем закрытия СМИ и уничтожения какой-либо свободы слова создать иллюзию свободной страны – люди ничего не знают, они верят во всякие мифологические истины. А лучший раб – это тот, кто не понимает своего рабского положения и наслаждается своими цепями. Высшим проявлением гражданского долга является не собачья преданность по отношению к власти, а наоборот, стойкость перед ней. Нужно по капельке выдавливать из себя конформиста… Проблема России заключается в том, что власть специально культивирует конформизм, специально поощряет этот вид рабства, специально создает в массах отвращение к Реальности, нежелание и неготовность с ней встретиться лицом к лицу, выдержать ее пристальный взгляд.

Кстати, угодливых немало наберется в среде известных людей. Яркий тому пример – Никита Михалков. Наш дорогой Никита Сергеевич упоенно писал раболепные письма Владимиру Владимировичу с просьбой остаться ему, то есть президенту, еще на один срок. Причем написано это было от имени не самого Михалкова, а всего художественного сообщества России. Откуда Никите Сергеевичу известно мнение всего сообщества и каждого ее члена? «Это – верный признак трусости, слабости и желания подстраховаться и перестраховаться: обращаться к Барину не от своего личного имени, а от имени какого-то абстрактного «всего художественного сообщества России»[27], – пишет А. Девотченко, выражая свой протест против коленопреклонности Михалкова. Сам же Михалков в своем убого подхалимском письме работу Путина называет важной для всей страны. Опять генерализация. Откуда он знает мнение всей страны? Не стоит путать свою подхалимскую позицию с позицией всех – далеко не все умные и талантливые люди присоединятся к риторике Михалкова и прочих ему подобных. «В ходе работы приходится встречаться с людьми из всех частей России, и, уверяем Вас, они едины в желании, чтобы Вы остались главой нашего государства»[28] – не дрогнувшей рукой пишет господин Михалков. «Проводимая Вами мудрая государственная политика позволила российской культуре обрести новую жизнь» – еще одна раболепная фраза. Ну, это уже ни в какие ворота… Культура! Культура, основанная на зомбировании. Наверное, в понимании Михалкова культура и зомбирование – родственные понятия, друг без друга не существующие. А будущее России он просто не мыслит без президентской работы Путина. «Ну, а представим, что все вдруг в одночасье изменится, и неважно, кто именно будет во главе страны – Каспаров ли, Лимонов ли, Геращенко или, прости Господи, Шандыбин – и что же?! Вы первыми броситесь наперегонки, спотыкаясь и повизгивая, с букетами и заверениями в личной преданности сдувать пыль с новых барских сапог» – снова пишет Девотченко, справедливо называющий Михалкова и прочих холопами. И в конце своего письма Никита Сергеевич высказывает надежду о том, что Путин учтет мнение десятков тысяч художников и деятелей отечественной культуры и искусства о необходимости своего пребывания на посту главы России и в 2008 году. Ну и лицемер же Никита Сергеевич!!! Смею заверить, что это мнение Путин учтет, но не учтет мнения сотен тысяч, которые выступают против его правления. Вообще, в нашей стране правительство учитывает только самые худшие для народа мнения, но самые лучшие для себя и своего спасения, – такова у нас система управления.

Нетрудно убедиться в лицемерии Михалкова, обращая взор также на его кинематографическую деятельность. Если во времена Советского Союза он снимал просоветские фильмы, пропагандирующие социалистический режим («Свой среди чужих, чужой среди своих»), то его сравнительно поздние фильмы проникнуты духом циничной вседозволенности («Жмурки», к которому Никита Сергеевич охотно приложил руку). Противоречие налицо. Но противоречие легко разрешимое. Просто если раньше «заслуженный деятель» активно и без зазрения совести подлизывал коммунистов, то потом – демократов. Рука, ранее поглаживавшая партбилет атеистической партии, теперь спокойно крестится. Похвально, идет в ногу со временем, помня о правительственной кормушке, но забывая, правда, о том, что у человека должно быть не только стремление к наживе, но и собственные идеалы и ценности. Ну а сейчас снова стал лизать тоталитаристов, но уже не в лице совков, а в лице единороссов. Когда человек – неважно, чиновник ли это или заслуженный деятель культуры – всегда рядом с правительством, которое меняется; когда взлет его карьеры начался в годы Советского Союза, когда она успешно развивалась в ельцинский период и когда она не теряет себя во времена путинизма, тут нужно говорить не о гениальной приспособленности человека к реалиям дня, а о гениальной беспринципности.

В фильме перестроечного времени «Авария – дочь мента» школьной учительнице задали вопрос: «Вы одобряете политику нашей партии относительно гласности?». Учительница, считающая себя коммунисткой, уклончиво ответила: «Нравится – не нравится, но это курс партии». После такого ответа в ее адрес последовало обвинение: «Вы признаете, что не имеете собственного мнения на происходящие в стране события, то есть являетесь слепым проводником чужой воли». И учительница обиделась на эти слова, а зря… Слова ведь правильные. По сути, получается следующее – раньше партия боролась с гласностью, и человек это поддерживал, а потом партия стала узаконивать гласность, а человек и это поддержал, потому что он не отделяет себя от партии, его позиция изгибается вслед за линией партии. Так же происходит и со многими современными «борцами за идеалы», которые не гнушатся идти в ногу со временем, меняя собственные ценности вслед за переоценкой ценностей государством. Если раньше у власти были эти, то и мы за них, а если теперь структуру возглавили те, то и мы переметнулись на их сторону. Политическая проституция, за счет которой держатся всякого рода этатисты… И непосредственным образом связанные с ней подлизывание и мерзкая лесть.

Подлизывание, лесть – только так можно назвать поведение многих людей по отношению к современным политиканам. Особенно это касается тех, кто находится у кормушки. Они могут в глубине души быть не согласны с политикой своих кормчих, но внешне демонстрируют полное согласие и одобрение. «Люди вступают в сделку со своей совестью, и нравственная цена тем выше, чем больше общественные последствия нашего двуличия»[29], – пишет А.А. Бодалев. Так что стоит обратить внимание на это самое двуличие, на эту неприкрытую лесть, и подумать, стоят ли свои личные и меркантильные желания того, чтобы ее проявлять ради них, попирая тем самым действительные, настоящие общечеловеческие ценности. Лесть нужна только тоталитарному государству, демократическое же в ней не нуждается. Античный философ Антисфен говорил: «Лучше достаться воронам, чем попасть к льстецам. Те пожирают мертвых, а эти – живых». А когда его хвалили плохие люди, он сказал: «Боюсь, не сделал ли я чего-нибудь дурного»[30]. Так лучше жить в миру с бедными и бесславными, но честными, чем с богатыми и властными, но бесчестными.

Вот она – «правовая» власть, окруженная толпами подхалимов. Власть, которая настолько глубоко прониклась своей властностью, что позабыла про всякие гражданские права, легким движением руки отодвинула их в сторону. И снова это власть меньшинства, всего лишь апеллирующая к большинству, которое якобы ее поддерживает. Говоря словами Г.К. Косикова, это «унифицирующая власть «всеобщности», «стадности», «безразличия» над единичностью, уникальностью и неповторимостью»[31]. Сплошная стандартификация и шаблонизация. Послушные приспешники системы живут в мире абсурда и, становясь еще большими «идейными» приспешниками, расширяют сферу абсурда. Они думают, что живут в реальности, а на самом деле только так думают; не существуя, они упорствуют, обрекая себя на еще большее не-существование и считая при этом, что борются за существование. Они продуцируют симулякры… Вообще, вся эта свора послушных людишек напоминает киплинговских бандерлогов, всей стаей кричащих о своем совершенстве. Лизоблюд ищет твердую опору, которую ему обеспечит лизоблюдство, и он ее находит – твердую опору симулякра. В то время как гражданин, не желающий мириться с властью, уничтожающей его свободы и права, находит зыбкую опору реальности, – пусть зыбкую и шаткую, но принадлежащую реальности, а не симулякрам.

Исходя из всего вышесказанного, сам собой напрашивается вывод о том, насколько можно верить «Единой России», если она, на словах выражая ценность свободы личности, на деле пользуется средствами, полностью ограничивающими любое проявление свободы. Это уже явное несоответствие между словами и действиями, неискренность, неконгруэнтность, если выражаться языком психологов. Единоросский дискурс одновременно работает на двух уровнях: уровень вербальных формулировок дополняется уровнем их изнанки. Такое несоответствие можно назвать политической мифологемой, выражающей себя в фальсификации реального положения дел в стране (через СМИ) и собственных политических целей (через мифотворческие обещания). И самое страшное – люди верят этим профессиональным бормотателям бреда! Впрочем, люди им верили всегда. Достаточно вспомнить религиозный бред, которым церковники вуалировали свои зверские деяния во времена средневековья (и не только) – инквизиция во имя бога, костры ради благоденствия всего человечества. Наглядны также и советские бредни, исходящие не только из уст генсека, но и простого агитатора заводской партийной организации – «союз нерушимых республик свободных», «к коммунизму идем» и прочее. А так как свято место пусто не бывает, теперь появился плацдарм для нового мифотворчества, для нового идеологического истеблишмента. Общественное мнение формируется посредством репрессивной инстанции авторов сообщений.

Понятие политического мифотворчества получило широкое распространение в философии постмодернизма. «Политические идеологии» наших обществ, как они сами себя обозначают, являются в точности мифами; их символическая действенность (доверие верующих, поддержка масс) совершенно не гарантирует их адекватность реальности, на объяснение которой они претендуют»[32], – пишет В. Декомб. Конечно, мысль Декомба отличается высокой степенью абстрактности, когда он говорит о политических идеологиях вообще, а не о какой-то конкретной идеологии, но, тем не менее, она не лишена содержания. Миф – высказывание, не соответствующее фактам, действительности. А так как язык является частью действительности, миф в большей степени соблюдает ритуал поддерживания видимости действительности. Особенно этот ритуал ненарушения имплицитного кода лжи и поддержания идеологического гомеостаза имеет место в тоталитарных обществах, где почти нет фактов, отдельных от идеологии, где народ, видя голого короля, соглашаются в том, что его платье прекрасно.

В.В. Гопко рассматривает политический миф как метод коррекции сознания масс, конечная цель которого – оказание воздействия на индивидуальную и общественную воли. Миф – это камуфляж интересов государства, преследующего своекорыстные цели. Миф дезориентирует разум и снижает волевые устремления общества, которые могут помешать реализации меркантильных целей «верхушки»[33]. Политики вообще любят демонстрировать нашему вниманию некие факты (по крайней мере то, что они сами называют фактами), которые укрепляют веру масс в общественную полезность их помыслов. Однако «непререкаемых политических истин не существует, у каждой политической силы есть «свои» факты, а из любого события она «делает» тот или иной факт в соответствии со своими политическими интересами»[34]. Да и СМИ под давлением политиков теперь активно «порождают» эти факты. «Наличие свободной прессы – один из важнейших элементов гражданского общества», – говорил Путин, а также неоднократно гарантировал свободу слова и развитие демократического государства: «свобода слова была и останется незыблемой ценностью российской демократии. Это наша принципиальная позиция». Если его реальные действия, направленные в сторону «развития» демократии, являются действиями узурпатора, то его слова, противоречащие действиям, являются словами лицемера.

А массы, воспринимая всяческие политические бредни, свято начинают им верить, забывая о границе между свободой своего мнения и навязываемых с телеэкранов «истин». Собственно, эти «истины» и лишают нас идеологической свободы; косвенно и незаметно. Мифы становятся событием, скрывая отсутствие События. Причем люди верят не только потому, что в поле их зрения не попадают альтернативные источники – скрываемые и запрещаемые за то, что пишут правду. Чисто психологически рядовому обывателю намного проще создать вокруг себя атмосферу комфорта, которая будет опираться на миф о том, что в стране все хорошо, и жить спокойно в своей конуре. Это ведь проще, безопасней и уютней. В данном случае миф получает статус микрокосма, микроклимата, дома. В таком мифе привлекательной становится его красота, а не правдивость; о его истинности вопроса вообще не ставится. Главное, что он создает возможность принимать желаемое за действительное.

Идеология создается, идеология навязывается, но эта идеология не обладает смыслом, у нее нет референта. Идеология – это учение об идеях, с помощью которого можно установить твердые основы для политики, этики и т.д.; это универсальная наука об идеях[35]. И наверняка деятельность господствующей «партии» можно определить, обращаясь ко второму определению идеологии, где она выступает наукой, и к тому же универсальной. Теперь идеология может претендовать на статус сверхнаучной истинности и достоверности. Почему «сверхнаучной»? Направление постпозитивизма в лице преимущественно Карла Поппера обосновало невозможность приведения полного и исчерпывающего доказательства какой-либо научной теории; доказать нельзя ничего. Но истинность идеологии, особенно идеологии единороссов (не без сарказма сказано) обосновать можно (чем и занимаются СМИ), следовательно, она находится за рамками науки, в сфере более высокой, в области сверхнауки. Стало быть, все мы, будучи абсолютно уверенными в непогрешимости навязываемой нам сейчас идеологии, должны безо всякой критики, сомнений и плохих помыслов идти вперед, высоко держа над собой единоросские флаги. Остается только верить в непогрешимость государственной машины.

Г.Г. Почепцов[36] приводит следующую схему коммуникативного воздействия на массы: когнитивное поле – информационное поле – реальное поле. Когнитивное поле представляет собой воззрения и убеждения народа, которые начинают постепенно меняться под определенным воздействием (выдвижение доминирующей идеи ее лидерами). После трансформации когнитивного поля происходит изменение информационного поля (тиражирование этой идеи посредством СМИ). А на последнем этапе мы наблюдаем конкретную реализацию изменений этих двух полей в реальности (поведенческое воплощение идеи). Таким образом, сначала происходит выдвижение идеи, которой должен следовать народ, гласящей о позитивной политике «Единой России», чему сопутствует качественное сокрытие антиидей, способных дискредитировать данную идею – это достигается с помощью ограничения возможностей СМИ, которые должны выражать определенную точку зрения, воздерживаясь от других (противоположных данной) форм интерпретации. Затем идея начинает максимально широко тиражироваться, заполняя все информационное пространство. В итоге зачинатели всего хитроумного процесса пожинают плоды своей работы, глядя на народ, активно вступающий в их ряды и голосующий за «кого надо». И все кажется на первый взгляд законным и укладывающимся в рамки морали, кроме одного – сокрытия антиидей, которые по своему содержанию намного более объективны (и истинны), чем сама идея, представляющая замаскированную внутриличностную инъекцию, медиа-инъекцию.

Сейчас, когда правящая элита именует свою авторитарную политику высоким словом «демократия», она тем самым лишает данное слово высокого статуса, и термин перестает быть тем, чем он являлся ранее. У понятия трансформируется значение, и теперь оно, это значение, можно спокойно отождествить со значением понятия «тоталитаризм» или «авторитаризм». Стало быть, в контексте политики «Единой России» тоталитаризм и демократия – суть одно и то же. Только хитрость заключается в том, что масса об этом не знает. Она знает первоначальные значения данных понятий, но ей и невдомек, что когда «партия» пользуется методами первого, а называет свою политическую деятельность вторым, она эти значения отождествляет, проводит между ними знак равенства, превращает их в синонимичные понятия, но, самое главное, никогда не говорит об этом, никогда не обозначает данной деятельности в словах, а предпочитает пользоваться терминологией второго понятия. Это и есть политика молчания, точнее, сокрытия истины. Это политика замалчивания своей сущности, и эта сущность находится под щитом мнимого отстаивания справедливости и свободы (голоса, слова, печати и т.д.). Это политика лжи. «Каждому гарантируется свобода мысли и слова»[37], – написано в Конституции (ст. 29), но эта гарантия есть лишь в теории; на практике же мы видим обратное. «Никто не может быть принужден к выражению своих мнений и убеждений или отказу от них», – повествует та же статья основного закона РФ, но таковое принуждение не только активно практикуется, но и вполне легитимируется власть держащими. В данной статье Конституции также говорится о гарантии свободы массовой информации и запрещении цензуры, что в том числе выполняется во многих аспектах вплоть до наоборот. Да и вообще, конституционализм как система сдержек и противовесов надломлен…

А, собственно, что может быть важнее свободы? Древнегреческий философ, самый известный представитель кинической школы, Диоген Синопский, считал, что самым прекрасным у людей является свобода слова. Мы же, упомянув здесь Диогена, скажем, что не столько свобода слова как частный элемент свободы вообще, а сама свобода является наивысшей ценностью. Разве без нее человек не утрачивает самого себя? И разве нет необходимости в свободе на более глобальном уровне, нежели индивидуальный, – на общесоциальном? Уровень развития общества определяется количеством свобод, которыми обладают его члены. Эрих Фромм к путям так называемого бегства от свободы приписывает подчинение вождю и вынужденную конформизацию[38]. Д.А. Леонтьев вообще называет конформизм противоположностью свободы[39]. Кен Уилбер, ссылаясь на исследования, Кольберга, Болдуина, Дьюи и Пиаже, говорит, что индивид начинает свое развитие как аморальный и эгоцентричный («правильно то, чего хочу я»), затем переходит к социоцентризму («правильно то, чего хочет группа, вождь, страна»), после чего переходит к постконвенциональной стадии (собственно чувство справедливости); конформизм здесь присутствует именно на второй – социоцентрической – стадии, которая не является пределом развития (третья, кстати, тоже не предел)[40]. Значит, повальная конформизация – это всего лишь застревание на далеко не самом высшем этапе психического развития, это недостаток развития. И что мы видим сейчас? Как раз то самое подчинение и конформизм – вынужденный, надо добавить. Но вынужденный для кого? Естественно, не для большинства, не для представителей конформной серой массы, которых-то ее представителями трудно назвать; она, эта масса, нерасчленима на отдельные элементы, на личности, ее составляющие, она едина в своем безличии. Она состоит из утративших свое «Я» элементов, которые вместо сохранения своей уникальности предпочитают превратиться в часть большого и сильного целого, а на самом деле просто растворяются в нем, в этом аморфном тумане безличия. Мы, опираясь на слова Фромма, говорим о вынужденном конформизме не для нее, не для массы, совсем нет, хотя ее тоже вынуждают, но она этого не осознает и считает, что, прогибаясь перед декретами и уставами единоросских деятелей, поступает в соответствии со своей позицией. А на самом-то деле у нее нет никакой позиции; массовое явление беспозвоночных. Мы говорим о вынужденной конформизации для нас, отступников, не желающих мириться с жестокой авторитарной политикой «Единой России» и прочих выскочек, узурпирующих власть и самоутверждающихся посредством безличия массы.

М.Ю. Токарева и А.И. Донцов разделяют конформность на внешнюю и внутреннюю. Первая – это демонстративное подчинение навязываемому мнению с целью заслужить одобрения или избежать порицания. Вторая – действительная личностная идентификация с довлеющей группой, принятие ее позиции как своей[41]. В контексте нашего исследования имеет место как тот, так и другой тип конформности. Естественно, единороссы запугивают людей для того, чтобы выработать у них внешнюю конформность. Но запугивать приходится тех, кто не проявил внутреннего конформизма. Ну а насчет внутреннего… Еще можно понять человека, который вступил в корпорацию ради сохранения работы и дохода (хотя вряд ли такие достойны уважения) – он остается при своем мнении, но вместо его выражения отстаивает абсолютно противоположную позицию. Выгода, пресловутый меркантилизм, сугубо материальные потребности – все это заставляет человека поступиться личными убеждениями. Однако такие успехи оборачиваются личностными потерями. Хотя кого я напугаю такими фразами? В наше время мало кто руководствуется своими личными интересами, повальное большинство готово продаться куда угодно – лишь бы карман был полон. Когда две большие собаки дерутся, маленькая сидит себе в сторонке и посматривает. И вот побеждает одна собака, и эта маленькая перебегает на одну сторону, а когда начинает одерживать верх другой клыкастый гигант, она незамедлительно перебегает на другую сторону. И стоит только кому-то одному из этих двоих выйти победителем, и мелкая шавка сразу бежит на своих коротких лапах за поверженным, при этом гордо задравши голову вверх в попытке выдать себя за победителя. И таких беспринципных шавок, которым чужда любая идеология (заиметь сильного покровителя и набить брюхо – вся их идеология) полно как среди обычного люда, так и среди всяких чиновников. На них и держится описываемая система. Их благородство – в лицемерии, их благость – в коленопреклонении перед вышестоящим (таким же, как и они) идолом. Их «добродетели» не заслуживают почета и уважения; единственная им награда – удары молотом. Странно, что руководители властной корпорации не боятся того, что их конец может прийти не от рук оппозиции, а от рук своих же партийцев, которые воспитаны на лизоблюдстве и унизительном преклонении. Некоторые из партийцев отлично понимают суть происходящего и в глубине души ненавидят своих кормчих, но ничего не делают, боясь потерять последний кусок. И стоит только лидерам споткнуться, как их подопечные перестанут быть таковыми и, воспользовавшись моментом, ополчатся против них же.

«Чтобы сохранить в чистоте душу и совесть, лучше страдать от острого несогласия с несправедливостью, чем воспринимать ее равнодушно»[42], – замечает С.М. Пеунова. Стремление к выгоде любой ценой, готовность идти на соглашения и компромиссы с бесчестными, но богатыми, людьми – ни что иное, как проституция. Только торгуют здесь не материальным телом, а идеальным. Голос, свобода выбора, совесть и честь перестали быть ценностями тогда, когда стали продаваться. Нечистоплотных людей, готовых пойти на что угодно ради власти и денег, в нашей стране хватает. Именно поэтому нам приходится терпеть унижения со стороны вышестоящих. Однако любой продавшийся начальник, каким бы счастливым от своего продажного положения он ни был, должен и обязан терпеть те же самые унижения со стороны того, кому подчиняется он сам. Игра с двойными правилами: перед нами – простыми гражданами – он высокомерно задирает нос, а перед своими благодетелями преклоняет колени. Это одновременно и трагично и смешно. Ожиревшие узники нечистой совести. Государственная репрессивность создает подавляемого человека (чиновника среднего звена), который, в свою очередь, продолжает конституировать отношения принуждения.

Политическое безумие заключено в тотальной конформизации, в растворении себя, своей позиции, своей сущности во мнении масс. М. Фуко так говорил о человеке классической эпохи: «впадая в безумие, человек отделяется от собственной истины, изгоняется в окружающий его, непосредственно присутствующий рядом мир – и растворяется в нем»[43]. В этом утверждении лишение собственной истины равнозначно лишению своей позиции, своего мировоззрения. По мнению Фуко, безумец – это утративший твердую почву своей истины и утративший самого себя. Если говорить условно, существует два варианта смысла человеческого. Первый говорит о том, что человек должен отдавать себя обществу (и государству). Согласно второму, человеку следует быть «в себе», то есть развивать собственную субъектность в отрыве от общественно-политической жизни. Оба подхода выражают суть полюсные проявление, каждое из которых является ошибочным. Обращаясь к первому, мы видим тот самый конформизм, возвеличиваемый в долженствовании человека укреплять государственную власть. Обращая свой взгляд ко второму, мы вынуждены констатировать идею о том, что человек без общества, оторванный от социальной жизни, не развивается, а деградирует, и что если каждый будет следовать данному подходу, то принцип «человек человеку – волк» с неизбежностью обретет свое практическое воплощение. По мнению К.Н. Любутина и Д.В. Пивоварова, важно учитывать оба подхода, не распыляясь ни в одну из сторон[44]. Соглашаясь с их мнением, отметим, что такая срединная тенденция способствует укреплению не только здоровой личности, но и здорового общества, которое имеет здоровую государственность, не принуждающую человека вовлекаться в сеть конформизации ради сохранения и воплощения интересов государства, а не самого человека. Полностью здорового общества не бывает, всегда и на всех этажах социальной пирамиды есть извращенцы, предатели, приспособленцы и прочие; но есть общества, которые умеют избавляться от шлаков. Неспособность освобождаться от шлаков отравляет весь организм. Массы воспринимают фекалии за социально-полезные явления, а потому не усматривают в них настоящую сущность. Современный российский социум погряз в шлаках и не способен от них избавиться; они парализовали практически все. Единственное, чего нельзя парализовать – свободную волю [здорового] человека. Если человек остается здоровым, если он может объективно оценивать действительность, ему подвластно почти все. Вот только здоровых у нас маловато или их просто не видно и не слышно.

Но совершенно не поддается пониманию тот, кто не ради выгоды, а «по личным убеждениям» поддерживает «Единую Россию» – или он настолько глуп, чтобы не понимать, что эта корпорация не выражает ничьих интересов кроме своих собственных, или ему так эффективно «промыли мозги», что он выдает внешне навязанные убеждения за свои собственные, и даже не осознает этого простого факта. Оба вида конформности – это специфический способ «разрешения конфликта между личным и доминирующем в группе мнением в пользу последнего: зависимость человека от группы вынуждает искать подлинного или мнимого согласия с ней, подстраивать поведение под кажущиеся непривычными или ложными эталоны»[45]. Как нетрудно заметить, любая форма конформизма граничит с безликостью, стадностью и тупым подчинением авторитету. Причем авторитетом может выступать как конкретный человек – лидер, – так и целая группа. «Власть чьего-то авторитета над нашим сознанием обычно прямо пропорциональна нашей простоте и впечатлительности и обратно пропорциональна интеллекту, – пишет И.А. Шаповал. – Эмоциональность, склонность к сильным переживаниям и аффектам при отсутствии критического мышления обусловливает большую подверженность влиянию авторитета и подчиняемость ему практически без обдумывания и выбора. Индивидуальность здесь выражается лишь в выборе кумира, а его смена сопровождается и сменой моральных норм[46]». Как правило, у интеллектуалов не бывает авторитетов, идолов, с которыми необходимо во всем соглашаться. Таковые создаются теми людьми, чьи интеллектуальные способности определяются уровнем ниже среднего. Под словом «авторитет» здесь понимается именно тот человек, мнение которого воспринимается как абсолютно беспрекословная истина в последней инстанции, а не просто как человек, достойный уважения и восхищения. Уважать можно многих, восхищаться можно многими людьми, но едва ли кто-нибудь из них – политиков, ученых, деятелей искусства – является таким универсалом, чье мировоззрение следует ставить на верховный престол. Человек массы необязательно в качестве авторитета воспринимает Путина или Медведева. Среди оппозиционеров также есть люди, чье мнение массы возводят в культ, поэтому если проблема культа личности единороссов глобальна, то проблема культа личности представителей оппозиции локальна, значительно менее широка, но тем не менее имеющая место в современном политическом дискурсе.

«Основная же цель и направленность тоталитарного режима заключается в минимизации инициативы и творчества, в обеспечении управляемости всеми субъектами социальной жизни; он нуждается в стандартизированной личности и унифицированном поведении»[47]. Деспотизм – термин, которым можно охарактеризовать многие аспекты деятельности «демократической» Единой России. Деспотизм С.Л. Франк определяет как неограниченное и руководимое лишь произволом самого господствующего господство человека над человеком. Для философа деспотизм предстает в виде неограниченного и произвольного господства, которое предполагает на другой стороне слепое повиновение и бесправность. Слепые вера и повиновение – только различные стороны и проявления одного общего начала – чувства авторитета, возведения человека, человеческого дела и учения, партии, религии на абсолютную и сверхчеловеческую высоту[48]. Именно эти интрапсихические особенности человека массы способствуют восстановлению диктатуры.

Д. Ольшанский, например, говорит о том, что у человека массы отсутствует индивидуальная психика. Он же наделяет индивида массы такими характеристиками, как анонимность и отсутствие сознательной личности, снижение рациональности и интеллектуальности, стремление к осуществлению внушенных идей, ориентация индивидуальных мыслей и чувств в направлении массовых, что уже есть гиперконформизм[49]. Ольшанский неспроста здесь пользуется такими терминами, как индивидуальность, индивид и личность. Советский психолог Б.Г. Ананьев считал индивидуальность высшим развитием трех подструктур: индивида, личности и субъекта. Индивидуальность, по Ананьеву, создает единую направленность развития как индивида, так личности и субъекта. К характеристикам индивида он приписывал только возрастно-половые и индивидуально-типические признаки, не говоря здесь ни о каком сознании и рефлексии. А вот личностными особенностями он называл общественный статус, ценности и роли. Сознание же – это основная характеристика субъекта деятельности – третьего, высшего уровня развития человека[50]. Как мы видим, ученый наделял индивида самими, если позволите, низменными, почти животными качествами, – только возрастными, половыми, телесно-конституциональными и т.д. Личность же и субъект – более высокие уровни развития, которые характеризуют человека именно как «полноценного» человека, и без развития которых формирование индивидуальности было бы невозможно. Значит, Ольшанский солидарен с Ананьевым в его рассмотрении данных подструктур. И если исходить из позиции обоих ученых, то действительно, человек массы – это безликий человек, индивид, лишенный индивидуальности (не нужно отождествлять понятия «индивид» и «индивидуальность»). И каким же такое существо должно быть, если не гиперконформным? В общем, если человек хочет вступить в организацию типа «Единой России», пусть он не забудет прежде всего проститься с самим собой, ибо вступление в их ряды – не что иное как метафизическое самоубийство. Следовать далее выбранному курсу, идти в фарватере существующей корпорационной государственной политики – не что иное как соглашаться с ней, помогать ее осуществлению, а значит, обрекать себя на смерть. Человек по-настоящему живет не тогда, когда упивается благосклонным расположением начальства, не тогда, когда получает зарплату, не тогда, когда уделяет внимание своим дорогим игрушкам и различным гаджетам – не в эти моменты избытка жизни. Человек живет тогда, когда не только думает по совести и долгу, но и поступает соответствующим образом. Человек живет в момент, знаменующий собой риск свободой, автономией, наконец – жизнью. Смелость, готовность взять на себя риск означает жизнь – полноценную и полнокровную. Наконец, человек живет в пограничных ситуациях, когда его бытие встречается с ничто, с чистой аннигиляцией. А конформисты, ницшеанские «последние люди», комфортно чувствующие себя в условиях своей конформизации, ощущают избыток жизни, что парадоксальным образом указывает на ее отсутствие. Они наслаждаются собственным уничтожением.

Ф. Ницше наделяет такого человека будничной душой, схожим «не с победителями на триумфальной колеснице, а с усталыми мулами, которых жизнь слишком уж часто стегала плетью»[51]. «Горе! Приближается время, когда человек не родит больше звезды. Горе! Приближается время самого презренного человека, который уже не может презирать самого себя.… Земля стала маленькой, и по ней прыгает последний человек, делающий все маленьким. Его род неистребим, как земляная блоха; последний человек живет дольше всех. «Счастье найдено нами», – говорят последние люди, и моргают. Они покинули страны, где было холодно жить: ибо им необходимо тепло. Также любят они соседа и жмутся к нему: ибо им необходимо тепло. Захворать или быть недоверчивым считается у них грехом: ибо ходят они осмотрительно… От времени до времени немного яду: это вызывает приятные сны. А в конце побольше яду, чтобы приятно умереть. Они еще трудятся, ибо труд – развлечение. Но они заботятся, чтобы развлечение не утомляло их. Не будет более ни бедных, ни богатых: то и другое слишком хлопотно. И кто захотел бы еще управлять? И кто повиноваться? То и другое слишком хлопотно. Нет пастуха, одно лишь стадо! Каждый желает равенства, все равны: кто чувствует иначе, тот добровольно идет в сумасшедший дом. «Прежде весь мир был сумасшедшим», – говорят самые умные из них и моргают. Все умны и знают всё, что было; так что можно смеяться без конца. Они еще ссорятся, но скоро мирятся – иначе это расстраивало бы желудок. У них есть свое удовольствьице для дня и свое удовольствьице для ночи; но здоровье – выше всего. «Счастье найдено нами», – говорят последние люди и моргают»[52].

Да, есть удовольствия, есть страстишки. Яд – средство ухода от гнетущей реальности, от свободы и ответственности, от полноценного существования… от жизни. И, самое главное, развлечения… Сегодня развлечения пронизывают многие сферы [недосуговой] социальной жизни. Эта диффузия наблюдается не только в дискурсе всяческих реалити-шоу, но и в дискурсе новостей, политических выступлений, научных передач и т.д. Развлечения, отвлекающие людей от серьезных мыслей, несут свой смысловой код по всей площади масс-медиа, осуществляя еще большую социальную массовизацию.

В другом месте знаменитого «Заратустры» мы находим следующие слова:

«Посмотрите же на этих лишних людей! Они крадут произведения изобретателей и сокровища мудрецов: культурой называют они свою кражу – и все обращается у них в болезнь и беду!

Посмотрите же на этих лишних людей! Они всегда больны, они выблевывают свою желчь и называют это газетой. Они проглатывают друг друга и никогда не могут переварить себя.

Посмотрите же на этих лишних людей! Богатства приобретают они и делаются от этого беднее. Власти хотят они, и прежде всего рычага власти, много денег, – эти немощные!

Посмотрите, как лезут они, эти проворные обезьяны! Они лезут друг на друга и потому срываются в грязь и в пропасть.

Все они хотят достичь трона: безумие их в том – будто счастье восседало бы на троне! Часто грязь восседает на троне – а часто и трон на грязи»[53].

Разве не о культурном декадансе говорит здесь Ницше? Разве не о меркантилизме и утилитаризме человека массы, для которого высшими ценностями выступают деньги и власть? Их интересы сводятся до «желчных» (в современном варианте лучше использовать термин «желтые», от «желтая пресса») газет, материальному благосостоянию в ущерб духовному богатству. Воистину, человеческое, слишком человеческое…

Массовый человек не пытается стать выше себя, не веря в ценность личностного развития. Ему свойственно считать, что он достиг своего совершенства, а интеллектуально-духовный путь развития представляется им тупиковым и совершенно ненужным, так как он не облегчает достижения желаемых ценностей – власти и денег. И того, и другого можно достигнуть, не утруждая себя мыслительной деятельностью. Скорее даже наоборот, духовное совершенствование является антиподом тому пути, который ведет к овладению данными ценностями, так как силы, затрачиваемые на учение, могут быть направлены совершенно в другое русло, на присвоение и приобретение материальных ценностей взамен духовных. Поэтому массовый человек, нисколько не комплексующий по поводу своего статуса, высокомерно относится к интеллектуалам, так как считает их род деятельности глупым и бесполезным. В этом и заключается его вульгарность.

Но, с другой стороны, он может понимать свою косность и ограниченность, но это понимание не стимулирует его к самосовершенствованию, не придает ему мотивацию к этому благородному процессу. Единственное, к какому результату оно ведет, так это к пробуждению ненависти к «другим», отличающимся от масс (согласно Х. Ортеге-и-Гассету, масса ненавидит все отличное от нее). Представляется, что за этой ненавистью и озлобленностью зачастую скрывается обычная зависть к тому, кто лучше, благородней, умнее и утонченней. Если человек не такой, как все, то он достоин всеобщего порицания. Это легко заметить на примере школьного класса, состоящего из двоечников и одного отличника. С большей долей вероятности можно сказать, что именно он – «ботаник», как его презрительно называют одноклассники – будет являться козлом отпущения. Особенно сильно и наглядно будет проявляться эта тенденция в случае большого разрыва между интеллектуальными способностями отличника и таковыми способностями всех остальных. Хотя далеко не всегда отличнику свойственны высокий ум и сообразительность, равно как не всегда двоечник ими обделен.

В своем исследовании мы вычленяем такие бинарные оппозиции, как общество-масса и субъект-массовый человек. Первое звено в этих двоичных связках характеризует подлинность, а второе – неподлинность (говоря языком экзистенциализма). Если феномен массового человека становится широким и всепоглощающим, то закономерным образом общество массифицируется, а культура становится однообразной. Если же происходит демассификация индивидов, то на более масштабном уровне население тоже демассифицируется, что приводит к усложнению и многообразию культурного потенциала данной социальной среды. И лишь субъектные качества – осознанный характер жизнедеятельности, автономность и целостность мировоззренческой позиции, – степень их развития на данный момент (актуальный уровень) и стремление к саморазвитию в дальнейшем (потенциальный уровень) являются неким гарантом подлинности как отдельного субъекта, так и присущей ему общности, усиливающим возможность противостоять внешним давлениям и манипулятивным воздействиям. Человек, стремясь сохранить свою субъектность, всеми силами старается противостоять слиянию с массами, то есть реализует негэнтропийный механизм своего развития, который характеризуется в синергетике так: сложная нелинейная система эффективно противостоит разрушительному действию хаоса только в том случае, когда она находится вдали от равновесия по отношению к окружающей среде, то есть не сливается со внешней массой. А состояние равновесия со средой, по замечанию Н.М. Калининой, равнозначно смерти[54]. Конечно, в случае изучаемого нами явления – массы – смерть стоит понимать не в прямом (физическом) смысле, а скорее в психологическом, культурном и социальном.

Виктор Франкл называл конформизм и тоталитаризм двумя следствиями экзистенциального вакуума, следствиями утраты смысла жизни и осмысленности бытия[55]. Таким образом, в конформизме не усматривается ничего позитивного для развития личности, в нем имеет место лишь процесс слияния с мнением серой массы, молчаливого большинства. А наши люди по своему существу конформные, они, склонив головы чуть пониже земли и высказывая свое мнение чуть тише самого молчания, идут вслед за лидером, о котором ничего не знают. Они идут за тем, чьи ценности, идеалы и цели людям не ведомы. Наверное, если бы народ знал их, он бы не пошел за лидером: тогда этот лидер просто перестал бы выступать лидером в глазах народа. Парадокс – чем меньше они знают о вожде, тем больше они ему доверяют. А само знание ценностей вождя – это уже некая осмысленность.

Кого Путин выставит, тоги и изберем. Создается впечатление, что многие (конечно, не все) россияне проголосовали бы хоть за Чикатило, если б его рекомендовал лично Владимир Владимирович. Действительно, какая разница, за кого голосовать; главное, что этого кого-то поставил сам всея Руси, чей авторитет непоколебим. По замечанию Н.А. Дьяконовой и В.В. Юртайкина[56], авторитарная личность проявляет себя в поддержке антидемократической власти, что мы сегодня и наблюдаем. Также она придерживается только сугубо своей системы ценностей и напрочь отрицает ценности других социальных групп (по принципу «кто не с нами, тот против нас»), что тоже не ускользает от нашего взгляда.

Масса несвободна, – люди, ее составляющие, только думают, что поступают в соответствии со своей субъектной позицией, а на самом-то деле у них нет никакой субъектной позиции; они детерминированы внешними обстоятельствами, а точнее, «капризами» лидеров корпорации. Причем детерминировано не только их поведение, но и мышление. Субъектная позиция, в отличие от конформной или объектной, представлена в активно-избирательном, инициативно-ответственном, преобразовательном отношении личности к самой себе, к действительности, к миру и жизни в целом[57]. «В обществах тоталитарного типа природно-генетические предпосылки субъектности не получают должного развития, поскольку блокируются социальными установками «быть как все», «от меня ничего не зависит – за меня все решат» и т.д.»[58]: человек, таким образом, становится объектом воздействий извне. Вот что пишет М.В. Ермолаева: «В развитие взрослого человека вторгается новая сила – духовная составляющая этого процесса, что делает человека более независимым в своей деятельности, избирательным в выборах, свободным в видении своего настоящего, прошлого и будущего, способным к действию по необходимости своей собственной природы, а не по принуждению[59]. Взрослым, здоровым и зрелым людям не требуются тираны – они нужны только массам!

Но мы наблюдаем повальную покладистость и отсутствие избирательности и ответственности. Сплошное принуждение, не поддающееся никакой критике и никакому сопротивлению. А. Назаретян с удивлением отмечает, что люди постсоветского времени, подвергшиеся принуждению проголосовать в поддержку какого-то кандидата, нисколько не возмущались сложившейся ситуацией, а скорее наоборот, радовались, что их избавили от ответственности выбирать и сделали все за них. Автор с сожалением говорит: «пока не только экономические, но и политические свободы не превратились у нас в самодовлеющую ценность»[60]. Б. Немцов приводит следующие данные, полученные американской организацией Freedom House: на вопросы «считаете ли вы, что материальное положение важнее личной свободы?», «считаете ли вы, что для наведения порядка необходимо передать власть одному человеку?», «считаете ли вы, что необходимы ограничения для печати, если того требуют интересы государства?» Россия по ответам оказалась худшей даже по сравнению с африканскими и латиноамериканскими странами[61]. Не совсем оправдана позиция Немцова, согласно которой наши люди свободу не ценят потому, что не проливали за нее кровь, не боролись. Скорее наоборот, мы за нее не боролись, потому что не ценим. Немцов считает, что если народу перекрыть кислород – да так, чтоб он начал задыхаться, – он станет ценить свободу. Это уже было при Сталине, это есть сейчас при нынешней номенклатуре (понятно, что теперь кислород перекрывается менее явно и более хитро, но все же перекрывается) – и реакция незначительная. Теперь плохо работает ленинский циничный принцип «чем хуже – тем лучше» [а также марксово диалектическое пророчество о том, что аккумуляция все больших богатств в руках все меньшего числа владельцев-эксплуататоров и связанная с ним капиталистическая тенденция возрастания как богатства, так и нищеты, приведет к социалистической революции]. По-моему, русские – один из немногих народов, кого можно давить и душить – как идеологически, так и экономически, – а они в своем большинстве если и пикнут что-то в ответ, все равно серьезного сопротивления не окажут. Пружина, если на нее сильно давить, обязательно разжимается, прикладывая максимально большую силу, но всегда ли это так? Если на нее давят не просто сильно, но и хитро, едва ли она разожмется, а за давлением не последует контрреакция – она просто упадет в зияющие пустоты небытия.

А ведь если бы эти люди не составляли безликую массу, они могли бы действовать не в соответствии с приказами извне, а в соответствии со своими внутренними интенциями, то есть делать сознательный свободный выбор и тем самым детерминировать самих себя. «Одним из основных проявлений субъектной детерминации является способность людей действовать не так, как это диктуют силы внешнего окружения, а в ситуациях принуждения – сопротивляться ему», – пишет Леонтьев, анализируя теорию самоэффективности А. Бандуры[62]. Но увы, им этого не дано, поскольку они сами пошли по пути наименьшего сопротивления и решили отказаться от ответственности за отстаивание собственной позиции и тем самым отреклись от личной свободы. «Внешняя свобода требует внутренней упорядоченности и определенности, а жизнь в условиях несвободы необходимо ведет к когнитивным нарушениям. С другой стороны, любые нарушения когнитивной иерархии должны быть компенсированы несвободой. Более конкретно: наша гипотеза состоит в том, что незрелость, деформации и распад когнитивной иерархии вызывают состояние неопределенности, которое может быть компенсировано опорой на внешние иерархические организованные структуры. Внутренний порядок может быть заменен только внешним порядком, идентичность – преданностью, когнитивная иерархия – социальной иерархией, вера в мудрость начальства и любовь к многоуровневым бюрократическим структурам компенсируют неопределенность, неуверенность и непонимание, которое вызывает во многих людях состояние свободы»[63]. Описанный в этой большой цитате феномен безответственности и свойственную ему ориентацию на внешние (партия), а не на внутренние (Я сам) инстанции, авторы называют деиндивидуацией. По моему мнению, сейчас деиндивидуализированы практически все – население в преобладающем большинстве – все те, кто поддался единоросскому промыванию мозгов, кто отождествляет свою жизненную позицию с позицией этой дьявольской корпорации. К сожалению, таких действительно много. Много тех, кто надевает на себя маски, кто боится показать свою подлинную субъектную сущность. Е.В. Улыбина утверждает, что лицо и маска не должны совпадать, и в месте этого «зазора» формируется собственное активное «Я». «Личность человека не совпадает с маской, с социальной ролью, но определяется возможностью выбирать и исполнять эту роль. Если маска сливается с носителем, то можно говорить о потере личности»[64]. Вот-вот, маска-то как раз и сливается с ее носителем… Как заметно по цитате, Улыбина в некотором роде отождествляет маску и социальную роль, чего я бы делать не стал. Все-таки маска – это не только социальная роль, но и любое интериоризированное предписание, не обязательно широкообщественное, которое человек склонен выдавать за «свое». Вот так у нас и происходит – избиратели называют «Единую Россию» «своей» партией, но откуда они это знают и с чего взяли, что политика этой корпорации действительно соответствует их личным взглядам и убеждениям?

«Позиция, предполагающая, что развитие таких личностных качеств, как рациональность, автономность и эффективность, саморегуляция, недостижимы для россиян, видимо, устроила бы сейчас многих – в первую очередь тех, кто якобы в силу отсутствия этих качеств у россиян отстаивает идею сильного внешнего управления, «сильной руки», – пишет А.П. Корнилов[65]. Да, господа правители могут оправдывать свою деятельность отсутствием в сознании народа качеств рациональности, ответственности и т.д., то есть выдумать оправдание, позволяющее им устанавливать диктат. Однако это не оправдание, а глупая отмазка. И если даже масса в своем большинстве не отличается развитостью подобных качеств, все-таки не стоит подвергать омассовлению все население нашей страны. Так что же делать с думающими несогласными? Ведь они создают помеху для реализации и оправдания такой власти. Остается лишь одно – ликвидировать этих «выскочек» дабы полностью санкционировать нынешнюю бесчеловечную командно-административную форму правления. Ведь без них остальному народу и промывать мозги становится как-то легче. Чем менее общество рационально, тем более это выгодно правителям. К. Поппер справедливо считает, что авторитаризм и рационализм непримиримы, так как основа рациональной деятельности – это процесс аргументации, предполагающий взаимную критику и способность прислушиваться к критике; развитие разума не должно контролироваться более высшим разумом, оно должно защищаться институтами, оберегающими свободу критики и свободу мысли[66]. Собственно, под этими институтами следует понимать [в том числе] средства массовой информации. Авторитаризм же скорее будет прибегать при своей аргументации к насилию, нежели к достойным рациональным ответам на критику, к битве мечей, а не слов – в этом одна из его основных особенностей, которая была свойственна не только прежним авторитарным и тоталитарным режимам, но и сегодняшнему. А.В. Юревич, обсуждая вопрос соотношения науки и паранауки, приписывает русскому народу иррационализм; «еще более иррациональны мы в своем поведении – как в политическом (устраивая революции, голосуя за личностей, за которых истинно рациональный человек не проголосовал бы ни при каких обстоятельствах и т.п.), так и в обыденном, совершая поступки, непонятные для представителей рациональных культур»[67]. И хотя автор не называет конкретные имена личностей, за которых рациональный человек никогда бы не проголосовал, наверняка единороссов можно отнести к категории политиков, успех которых зиждется на общественном иррационализме.

Этот общественный иррационализм выглядит примерно так. Народ в принципе понимает, что путинизм не отвечает его требованиям, но при этом люди говорят, мол, лучше уж пусть будет Путин, чем Жириновский, чем Баркашов, чем Лимонов и т.д. Я не знаю, Жириновский, Баркашов, Лимонов или кто-то другой как президенты были бы лучше Путина или хуже, но логика подобных фраз как понятна, так и непонятна одновременно. Сравнивать плохое с худшим – стратегия неудачника, привыкшего, довольствуясь малым, смиренно склонять голову. Да, Путин лучше Пиночета, лучше Муссолини, лучше Гитлера. Но ведь это не повод его оправдывать и уж тем более поддерживать. Если бы вместо него у власти стоял новый Пиночет, люди бы сказали, что пусть будет он, нежели Муссолини. А если бы делами заправлял Муссолини, они бы сравнили его с более демонической фигурой – с Гитлером. Так что пускай будет Путин – он лучше их всех. Широко распространена идея о том, что при Ельцине воровали больше, чем сейчас, поэтому лучше уж Путин, чем Ельцин; на самом деле сейчас воруют больше, чем при прошлом президенте, сейчас криминала больше, чем в «криминальные» девяностые – разница только в том, что раньше о криминале говорили, а теперь о нем говорить и писать запрещено, раньше воровали все кому не лень, а теперь воруют представители власти, которые растаскивают больше, чем те самые «все кому не лень» девяностых.

«Многие люди утратили способность к самоопределению, они готовы позволить другим манипулировать собой, согласились быть пешками в чужой игре»[68], – замечает Маслоу. И далее психолог постулирует невозможность такого безволия в политике и экономике, так как там оно может вызвать «катастрофические результаты». «Члены демократического общества должны обладать способностью к самоопределению, к свободному волеизъявлению, они должны уметь взять на себя ответственность за принимаемые ими решения»[69]. Хорошо сказано, но, глядя на нашу ситуацию, трудно осуществимо. Какая демократия! Какое волеизъявление! Наоборот, наша «демократия» всеми своими силами борется с самоопределением и волеизъявлением, а также с прочим «инакомыслием». Парадокс. Но, с другой стороны, если она ведет с ними борьбу, то видит в них угрозу для себя.

Если раньше термин «субъект политической жизни» имел широкое распространение и находил себе место в действительной жизни, в реальности, то теперь это понятие исчерпало себя, так как такового субъекта нет. А.В. Бузгалин, характеризуя политического субъекта, называет его марионеткой, которая подвергается политико-технологическим манипуляциям[70]. Вся политическая жизнь жестко детерминирована, и благодаря этой детерминации не находится места для реализации субъектных качеств.

Тоталитарные объединения пытаются лишить человека субъектной позиции. Это их цель – сделать человека безпозиционным, безоценочным. Отношение – вот то ключевое, что пытаются у нас отобрать, искоренить. «Понятие отношений отражает важнейший для понимания психики факт – взаимосвязь личности и среды»[71]. Проанализировав взгляды С.Л. Рубинштейна, А.М. Трещев приходит к следующему определению личности: это человек, имеющий свою позицию, свое отношение к жизни. По мнению основоположника теории отношений В.Н. Мясищева, высший уровень отношений характеризуется их сознательностью, а сами отношения – это целостная система индивидуальных, избирательных, сознательных и активных связей личности со всей окружающей действительностью в целом и с ее отдельными элементами[72]. Где, ну где эти сознательность, индивидуальность, избирательность и активность? Где личность, наконец? Сознательности нет – ее давят прессингом красивой рекламной манипулятивности, действующей на бессознательное. Индивидуальности нет – ее давят прессингом повального коллективизма, используя термин «мы» вместо «я» и апелляцией к «грамотному и знающему» большинству. Избирательности нет – ее давят прессингом безвыходности и обязательности: нас не приглашают, а обязывают, мы не можем, а должны, нас везде встречают «богатой» перспективой «выбора без выборов». Ну и о какой активности может идти речь, когда господа единороссы приходят в государственное учреждение, только успевают заявить о себе, как все сотрудники оного учреждения моментально становятся на их сторону? Да, активность есть, но какая?! Безсубъектная, бессознательная и безизбирательная. А это уже не активность.

Они, эти мракобесы, пытаются забрать у нас самое ценное – нашу уникальность, состоящую из системы личных, индивидуальных отношений. А если человек не имеет никакой инаковости, уникальности, то он перестает быть собственно человеком и превращается в не имеющую возможность мыслить марионетку. «Послушная страна с послушными мольбами о третьем сроке, послушной партией власти, послушными политологами и телеканалами и послушными запредельными рейтингами президента нависла над пропастью неопределенности»[73]. Теперь все российское бытие – сплошная послушность. А именно послушность как следствие отсутствия самостоятельного критического мышления, по свидетельствам многих авторов[74], – оплот тоталитаризма, его основание.

Информационный спам, которым единороссы бомбардируют общественность, незамедлительно съедается последней. Съедается безо всякой критики, безо всякого осмысления, безо всякой фильтрации, как нечто заданное априори, как не требующая доказательств аксиома. Этот спам просто интроецируется, представляя собой множественность внутриличностных инъекций, о существовании которых пациенты даже не подозревают. Но ведь мы не едим яйца вместе со скорлупой, не отправляем в свой желудок курицу вместе с костями. А вот спам охотно поглощаем вместе со всем несъедобным. Точнее, сам этот спам несъедобен – он и есть скорлупа и кости настоящей коммуникации, настоящей информации. Скорлупа и кости… и ничего более того.

Те требования к народу, которые предъявляют единороссы и представители других политических объединений, можно назвать некими конвенциями. Эти конвенции ограничивают поведение человека, и не только поведение, но и мышление, в угоду меркантильным интересам правящей верхушки. Причем эти требования, эти конвенции, как правило, не имеют ничего общего с моралью и этикой: более того, они даже идут вразрез с нормами морали и нравственности. А. Маслоу сравнивает в данном контексте нормального человека (обывателя) и человека самоактуализированного (находящегося на предельно высоком уровне своего развития). «Так называемое этическое поведение среднестатистического человека настолько конвенционально, что это скорее конвенциональное поведение, нежели по-настоящему этическое, такого рода поведение не основывается на внутренних убеждениях и принципах, это не более чем бездумное следование общепринятым нормам»[75]. Таким образом, весь этот гиперконформизм, это повально безоценочное следование за лидером-единороссом присуще именно обывателю, среднестатистическому человеку. Самоактуализированный человек, в отличие от него, способен восстать против условностей и невежества, не скрывая своего недовольства, и тем самым проявить свое Я, свою субъектную позицию. Его контакты с внешним миром, предъявляющим свои конвенции и правила игры, «определяются прежде всего желаниями и планами самореализующейся личности, а не давлением окружения»[76]. А «среднестатистический человек зачастую не имеет ни малейшего представления о том, что он представляет собой на самом деле, чего он хочет, что он думает, какова его точка зрения»[77]. Человек, которому такое значение придает Маслоу, способен отстоять свою автономность и независимость и никогда не стать пешкой в чужой игре: собственно, этим он и отличается от «нормального» человека, от бездумного конформиста, которыми мир полнится и благодаря численности которых безнравственные партии и политические объединения одерживают верх. А.А. Гусейнов говорит, что конформность, смирение и пассивность не оппонируют насилию, а только его дополняют и усиливают[78]. Вообще, смирение, стоицизм редко приводят к успеху; слава и власть всегда доставалась уж явно не покладистым индивидам, но покладистые индивиды всегда были им нужны для укрепления власти. Господин не может существовать отдельно от раба, также как и раб не существует независимо от господина – они взаимозависимы. Покорность раба делает господина тем, кем он является. Так что люди, смиренно голосующие за корпорацию «Единая Россия», усиливают ее власть, за что должны понести ответственность, и понесут, когда эта власть по-настоящему обернется против них. Впрочем, она уже настроила свои силы против своего электората – иначе зачем она так директивно подходила бы к склонению его на свою сторону. А электорат-то и недоумевает, что является всего лишь средством для своих глубокоуважаемых избираемых. Корпоративщики используют народ ради расширения своей корпорации и усиления своей власти, народ для них – лишь средство, но никак не цель.

Эрих Фромм считает, что для современного капиталистического общества характерно следующее понимание термина «равенство»: это равенство автоматов, то есть потерявших свою индивидуальность людей. У этих людей одинаковые интересы и развлечения, отношения, чувства и мысли. Так разве не таких безиндивидуальных болванов пытается воспитать «Единая Россия»? «Современное общество проповедует этот идеал равенства без индивидуальности, потому что нуждается в человеческих «атомах», неотличимых друг от друга, чтобы заставить их функционировать всех в совокупности как единый механизм, без сбоев и без трения; чтобы все подчинялись одним и тем же приказаниям, но при этом каждый был уверен, что руководствуется своими собственными желаниями» [79]. Стандартизация, стандартизация человека, – вот как называет Фромм это равенство.

Если использовать теорию Фромма, то взаимоотношения между правящей элитой и простым народом можно назвать как симбиотические, садо-мазохистские, где первая выступает садистом, а второй – мазохистом. А один без другого, как известно, жить не может. Но, естественно, мы не можем наделить термином «мазохист» представителей всего народа, на сознание которых оказывает влияние политическая пропаганда, но лишь тех, кто безоценочно и абсолютно покорно интериоризирует эту извне идущую пропаганду внутрь себя. «Мазохистская личность избавляется от невыносимого чувства одиночества и отчуждения, становясь неотъемлемой частью другого человека, который направляет его, руководит им, защищает его; частью того, который становится для него как бы его жизнью, его воздухом. Сила того, кому он покорился, будь это человек или божество, невероятно преувеличивается; он – все, а я – ничто, я значу что-то лишь постольку, поскольку я – его часть. И, будучи его частью, я тем самым становлюсь причастен к его величию, его силе, его уверенности»[80]. Это настоящее идолопоклонство, только в качестве идола здесь выступает не человек, не божество, а политическое объединение. Садист живет за счет того, что включает в себя как часть того, кто его боготворит.

В любом обществе есть социальный слой, который можно назвать субъектом мыслительной деятельности. Его представители, образующие этот субъект (или полисубъект), – это люди, занимающиеся умственным трудом, в результате которого посредством появления новых идей они способны оказывать влияние на развитие социума. Также выделяется субъект воления – государственные структуры, реально влияющие на общественное развитие. И если бы существовала единая система моральных ценностей, то с ее помощью можно было связать воедино интересы обоих субъектов. При отсутствии такой системы имеют место два варианта событий: «субъекты либо находятся в состоянии конфронтации друг с другом, либо субъект воления подчиняет субъект мышления и последний, в соответствии с инстинктом самосохранения, занимается мыслительной деятельностью, направленной на обслуживание первого»[81]. Естественно, у нас имеет место второй вариант развития событий, когда интеллектуалы в страхе за свою свободу, карьеру и благополучие в целом «работают» на правительство, хотя в глубине души в корне не согласны с его политикой: директора государственных учреждений, ректора и проректора университетов с тяжестью на сердце призывают своих подопечных вступать в корпорацию. И такое подавление направлено не только на поддержание молчания людей (внешний аспект), но и на активизацию у них страха это молчание нарушить (внутренний аспект). Хотя, если выбирать из двух зол меньшее, более предпочтительной, конечно, была бы реализация первого варианта, при котором интеллигенция все-таки представляла бы хоть какую-то оппозицию и могла проявлять себя в соответствии со своими принципами и ценностями.

Обращаясь к истории человечества вообще – в самом широком смысле, – мы обнаружим сравнительно малое количество режимов, основанных на личных и гражданских свободах, и, соответственно, найдем огромное количество систем, основа которых – насилие, рабство, подавление и т.д. В том числе эти системы опираются на философский фундамент, защищающий насилие и бунт против свободы и разума, вследствие чего их существование приобретает этакую научную обоснованность и оправданность. Так, антигуманность рабовладения и тоталитаризма в целом были санкционированы некоторыми великими философами; например, Платоном и Аристотелем, которые считали, что рабство – естественное и справедливое явление (некоторые люди рождаются рабами), что работающие классы не должны править [и быть допущены к правлению], а правящий класс не должен работать[82]. Но даже потуги великих античных мыслителей легитимировать рабовладение и делегитимировать демократию совершенно не указывают на действительную необходимость легитимации рабовладельческого строя и делегитимации демократических систем. Поэтому, упоминая Платона и Аристотеля, я, естественно, упоминаю идеологических противников, а не союзников. К. Поппер также – помимо античных мыслителей – в качестве философов, защищающих тоталитаризм и выступающих врагами открытого общества, называет Гегеля и Маркса. Первого он именует отцом современного историцизма и тоталитаризма за его идеи о том, что все личностные [и международные] отношения основываются на диалектике господина и раба, господства и подчинения, что индивид обязан государству всем; согласно Попперу, как крайне левые марксисты, так и крайне правые фашисты основывают свою политическую философию на гегельянстве. Второго он обвиняет в опустошающем воздействии историцистского (с перегибом в экономизм) метода мышления на людей, которые хотели защищать принципы открытого общества, в ошибочном понимании капитализма и несостоятельности прогнозов на будущее, а также в коллективизме, согласно которому общество превосходит индивидуума; вместе с тем Поппер называет Маркса освободителем человечества, гуманистом, что говорит о двойственности оценки. Однако, как и в случае с Платоном и Аристотелем, стремление великих философов (в первую очередь Гегеля) оправдать тоталитарные формы правления не должно определяться как действо достойное только потому, что они великие: безоглядное следование за авторитетом – не совсем разумное поведение. Кроме того, по моему глубокому убеждению, тоталитаризм ни при каких условиях не стоит оправдывать, и любая попытка его легитимации – интеллектуальное надувательство и пустозвонство.

Историческое существование тоталитарных обществ и их философское оправдание не могут убедительно показать гуманность этих обществ. Там, где пренебрегают человеческой свободой, где манипулируют сознанием целых народов, где льется кровь и скрипят тюремные засовы, скрывая политических «преступников», нет места человеку гуманному. Там есть место человеку естественному, человеку нормальному (если мы всегда так жили, то это естественно и нормально), но не человеку гуманному. То есть собственно ЧЕЛОВЕКУ.