Трактовка революционных событий 1848–1849 гг. в работе Вильгельма Блоса

2. Трактовка революционных событий 1848–1849 гг. в работе Вильгельма Блоса

2.1 Революционные события начального этапа в работе Вильгельма Блоса

Блос отмечает, что в конце 1847 г. вся территория Германского Союза была подвижна. В одних местах волновались голодающие рабочие, в других, – задавленные и измученные крестьяне. Но этого мало – изменилась и вся политическая атмосфера. Народы Центральной Европы вступали в 1848 г. с какими-то неопределенными ожидании. Настроение в Германии было напряженное. Блос отмечает, что у всех было неопределенное предчувствие неотвратимо надвигающихся событий[8]. Всеми в это время владело предчувствие, что предстоит нечто великое, неопределенное, ужасное. «Верхи общества» смотрели на будущее со страхом, мещане – с озабоченностью, а те, кому было нечего терять, – отчасти с надеждами, отчасти равнодушно. Подобно раскату грома, напряженную атмосферу Германии пронизало известие, что 26 февраля 1848 в Париже низвергнут король Луи-Филипп – это стало катализатором начала движения в напряженной Германии [11, с. 80–87].

На юге Германии наблюдалось больше проблесков политической жизни, чем на севере, потому что в отдельных южно-германских государствах конституционализм пустил крепкие корни. В Бадене политическая жизнь развивалась всего энергичней, в палате сформировалась сильная оппозиция [11, с. 80]. Когда по Рейнской области[9] распространилась весть о падении июльской монархии, это произвело такое действие, как будто молния ударила в бочку с порохом. Там еще сохранялись самые живые воспоминания о Великой французской революции, движение разрасталось со стихийной силой и так быстро прокатывалось через отдельные государства, что союзному сейму, заседавшему во Франкфурте-на-Майне, стало страшно перед громом народного духа, сбрасывающего оковы, во главе которого движения либеральная буржуазия. Стремление народа к свободе выразилась в тысяче различных желаний и требований. Лидеры либерализма выделили из желаний те, которые представлялись целесообразными для них, и, опираясь на народные массы, предъявили «требованиями народа» монархам. Это объясняет, почему во многих адресах и петициях мартовских дней нашли себе место почти только одни требования либеральной партии, выраженные с большей или меньшей решительностью, в зависимости от различия в оттенках либерализма. Масса восторженно заявляла о своем сочувствии этим требованиям; она полагала, что с их удовлетворением революция еще не достигнет своего завершения; она жила туманной надеждой, что движение должно, наконец, достигнуть до такого пункта, когда можно будет положить конец ее бедности и нужде [11, с, 93–94].

Во время мартовских бурь впереди шел маленький город Баден. Географической положение, конституция, а также темперамент его населения уже давно пробудили его к сравнительно богатой содержанием политической жизни. Движение из Бадена легко перешло в соседний Вюртемберг, где не было недостатка в поводах для недовольства, далее последовали Штутгарт и Швабия. Пришли в брожение крестьянские массы в деревне увидев, что они могут сбросить с себя феодальные повинности[10]. Крестьянские пожары охватили Баден, Оденвальд и Таубенгрунд, и Вюртемберг. В огонь летели феодальные документы, книги для записи рент и долгов[11]. Оттуда движение перекинулось на Саксонию, где уже в то время работали либеральные и радикальные партийные организации [11, с. 95, 97, 104].

Панический страх охватил собственников и привилегированных, которые боялись социальной революции, которую уж никак не удовольствуешь одними «требованиями народа», сформулированными буржуазным либерализмом. Этим Блос и объясняет первую сговорчивость дворянства – соединившись с либеральной буржуазией, они поспешили удовлетворить крестьян. Ведь если начинают бунтовать консервативные крестьяне, в котором хотят видеть оплот против всех революционных стремлений, тогда и либеральному мещанству кажется, что скоро пробьет последний час его безмятежного существования [11, с. 97].

Буржуа, рабочие и крестьяне во время мартовского движения общими силами вынудили у господствующих властей удовлетворение народных требований. Как только крестьяне освободились от феодальных повинностей, они впали в свою обычную бездеятельность и апатию. Лишь в сравнительно редких случаях рабочие воспользовались мартовскими днями для предъявления своих специальных требований[12]. Буржуазия, как только увидела пролетариат на арене борьбы, испугавшись социальной революции, соединилась с господствующими властями, против которых она только что вела борьбу, и таким образом, как будет сказано ниже, нанесла смертельный удар почти всем завоеваниям великого движения [11, с. 107].

5 марта 1848 г. в Гейдельберге состоялось собрание, на которое из Южной Германии прибыл 51 человек. Среди них был цвет либерально – и конституционно-настроенной буржуазии. Принятая прокламация характеризовала их как революционное правительство. Оно назначило комитет из семи лиц для исполнения своих постановлений, в который вошли Генрих фон-Гагерн, Велькер, Ицштейн, Ремер, Биндинг, Штедтман и Виллих. 12 марта 1848 г. «Комитет семи» разослал приглашения собраться 30 марта в Франкфурте-на-Майне и обсудить основные вопросы нового устройства Германии. Приглашение было адресовано ко всем лицам, которые в то время или раньше состояли членами земских чинов или участвовали в законодательных собраниях всех германских государств. Включая сюда Пруссию, Познань и Шлезвиг [11, с. 109].

Подавляюща масса народа приветствовала гейдельбергские постановления и ожидала от проектированного собрания всяческих благ. Только немногие дальновидные люди уже тогда поняли, что народ передает решающий голос собранию, которое должно было дать подавляющее большинство робкому либерализму или реакционным элементам. Немцы были уверены, что они в самом деле достигли свободы и не думали о том, что самая трудная задача все еще не нашла разрешения, что необходимо поставить только что завоеванную «свободу на устойчивое основание и отлить ее в современную прочную форму» [11, с. 109].

Движение было лишено того единства, которое придавало бы ему мощную силу; на сцену выступили тысячи различных локальных и провинциальных интересов. Движение охватило почти все государства Германского Союза, за исключением двух великих держав – Австрии и Пруссии.

В Австрии, когда пришли возбуждающие известия из Парижа и областей Германского Союза, венцы разом почувствовали в себе политиков[13]. Глухое брожение началось среди рабочих, крестьян, студентов и других элементов[14], бюрократов охватил ужас [11, с. 111–114].

К императору Фердинанду I с адресом обратился Австрийский Промышленный Союз, требовавший, чтобы Австрия шла вместе со всей Германией, и выражал уверенность в том, что «система» будет изменена. Придворная камарилья[15] показала вид, что она оказала венцам милость, приняв адрес для передачи императору [11, с. 114–115]. Но, начавшись, адресация прогрессировала и развивалась. Буржуазия рискнула выступить, и горожане составили второй адрес; к движению примкнуло студенчество Вены. Среди тысяч подписавшихся были высшие чиновники, крупные капиталисты, купцы. Это произвело при дворе впечатление. Адрес был передан комитету сейма для внесения на обсуждение сейма. 13 марта возле Дома сословий, где собрался растерянный Сейм, собрались горожане, также не имевшие дальнейшего плана действия. В замешательстве был и Государственный совет. На площади модой демократ доктор Фишгоф провозгласил «ура» в честь свободы. В ответ раздались возгласы: «свобода печати!», «конституция!», «министров к ответственности!» и т.д. Возбужденная топа ринулась в Дом сословий, студенты захватили председателя ландтага, который передал их требования императору [11, с 115–117].

С утра в столице Австрии началось сосредоточение войск (пехота, кавалерия и артиллерия), главнокомандующим был назначен эрцгерцог Альбрехт[16]. Войска двинулись к Дому сословий, чтобы разогнать толпу. В ответ на брошенные булыжники грянули выстрелы, убившие пять человек, кавалерия гнала толпу по соседним улицам[17]. Начались уличные схватки и попытки сооружения баррикад. В общем, уличные потери достигли 50 человек, в основном безоружных и женщины. Толпа рвалась к дворцу, который охраняло лишь четыре тысячи человек.

Депутации горожан, прибывающие во дворец, требовали отставки Меттерниха[18], на что растерянный двор согласился. Примером компромисса было решение императора Фердинанда не стрелять в граждан: «Понимаете, я стрелять не позволю!». С этим из венского дворца исчезли все воинственные эрцгерцоги. Последовали уступки: студентам разрешили вооружиться, граждане вошли в состав городского ополчения, оружие получали из государственного арсенала [11, с. 117–119].

Таким образом «благодушные» венцы сравнительно малыми жертвами стряхнули с себя иго «системы» Меттерниха со всеми ее носителями. Но в первый же день революции в Вене со всей остротой проявились классовые противоречия. Зажиточные граждане центрального города, которые окружали Дом сословий и дворец, вооружились не только для защиты добытых уступок, но и для того, чтобы поддерживать «порядок», т.е. смирять в предместьях пролетариат. 13 марта, когда по предместьям разнеслась весть о восстании в городе, на город двинулись толпы рабочих, готовых к борьбе. Но перед ними были закрыты ворота. Рабочие вернулись в предместья и начали громить дома фабрикантов, выводить и строя машины на фабриках, опрокидывать и поджигали газовые фонари. Были подожжены самые ненавистные рабочим таможни (например, в Мариагильфе). Попытки восстановить порядок с помощью солдат провалились. Правительство стремилось расширить пропасть между рабочими и буржуазией и поэтому предоставило городскому ополчению подавление беспорядков в предместьях, несколько сот рабочих было арестовано [11, с. 119–120].

Двор предпринял попытку ликвидировать уступки народу: в три часа вечера 13 марта вышла прокламация «В видах восстановления спокойствия Император решил возложить на фельдмаршала-лейтенанта князя Виндишгреца все необходимые полномочия и подчинить ему все гражданстве и военные власти». Это спровоцировало венцев сплотиться в общем негодовании, началась подготовка к вооруженной борьбе, у дворца собрались толпы, требовавшие свобод. Ночью столица была объявлена на осадном положении. Борьба становилась неизбежной и не видя иного выхода, император Фердинанд решил «даровать» народу свободы без кровопролития. Народ с восторгом приветствовал его криками: «Виват императору Фердинанду, который не позволил стрелять!». Все сплошь блаженствовало и ликовало [21, с. 320].

Далее волна революционных настроений перекинулась в Италию, где движение приняло форму национально-освободительного движения. Веяние революции пронеслось через итальянский полуостров от Сицилии до подошвы Альп. Следующим этапом движения должна была стать Пруссия.

Блос, основываясь на учение Маркса, охарактеризовал Пруссию как «царство военщины, непоколебимое по своей прочности». Военный бюджет государства составлял 22 миллиона талеров из 51 миллиона. Чиновники управляли всем, либерализм был труслив, а масса народа казалась безразличной. Но влияние французской революции скоро обнаружилось и в рейнской области Пруссии. В них жило благодарное воспоминание о перевороте девяностых годов XVIII века, который принес с собой для рейнской области освобождение от клерикальных правительств и современное французское законодательство [11, с. 125].

Берлинское население также было возбужденно: известия из Франции, Южной и Центральной Германии не могли не произвести глубокого впечатления и в прусской столице, по городу ходили всевозможные слухи. Начались военные приготовления в столице, что лишь увеличивало возбуждение [11, с. 126–127].

6 марта 1848 г. король Фридрих-Вильгельм IV распустил «комитет сословий» – учреждение непопулярное, т.к. при нем можно было не созывать ландтага. Вечером в Тиргартене под «палатками» состоялось первое народное собрание[19], где были сформулированы «требования народа»: свобода печати, свобода слова, политическая амнистия, неограниченная свобода собраний и организации союзов, политическое равноправие граждан, суды присяжных и независимость судей, уменьшение численности армии, общегерманское правительство и создание единого ландтага. Была выбрана депутация для передачи лично королю Фридриху-Вильгельму IV. Собрания под палатками набирали оборот. Ходили всевозможные слухи. Полицейские власти молча сносили собрания под палатками, хоть они и были запрещены законом от 1832 года [11, с. 128–131].

13 марта Берлина достигли вести из Кельна о народном движении, после чего события последовали одно за другим. Начались стычки с армией[20]. Стремясь не допустить худшего разворота события, 14 марта король Фридрихом-Вильгельм IV принял городских гласных с адресом, на котором он объявил: «Когда все кругом кипит в целом мире, нельзя ожидать, чтобы в Берлине температура была ниже точки замерзания», он обещал подумать над предложениями и пообещал созвать 27 апреля 1848 г. Соединенный ландтаг, «и тогда все будет решено» [11, с. 132].

Указ не произвел на массы никакого впечатления, а вести о венских событиях, свержении Меттерниха и победе народа, привели к возобновлению 15 марта стычек с войсками[21]. Вечером дворцовая площадь переполнилась, но пехота штыками и прикладами рассеяла толпу по окрестным улицам. Среди народа оказались и вооруженные, на выстрелы из толпы войска ответили огнем, убив и ранив несколько человек. Этим были упущены попытки поиска компромисса. Блос прямо обвиняет в этом правительство: «юнкеры хотели сражаться», хотя забывает, что народ тоже страстно стремился к борьбе. 16 марта войска расстреляли собрание у дворцовых ворот, погибло 18, ранено около 160 человек. Кровопролитие заставило берлинца вскипеть от ярости. Стало ясно – гражданская катастрофа неизбежна [11, с. 132–134].

17 марта состоялись собрания граждан, было решено мирной демонстрацией направиться к дворцу для передачи петиции. При дворе решили пойти навстречу. Утром 18 марта депутация была принята королем. Король пообещал удовлетворение всех «народных желаний». Эта новость привела всех в бурный восторг, который дошел до крайних пределов: все было достигнуто без кровопролития. «Народ повалил на улицы. На площади перед дворцом собрались граждане, король с балкона махал платком, после чего он удалился» [11, с. 138].

Но в три часа наступил неожиданный поворот, хотя некоторые современные авторы говорят о провокации [8, с. 35]. В толпе перед дворцом началось смятение по поводу флага – какой поднимать народу: монарший или «гражданский»[22]. На площадь были выведены драгуны. Толпа была спокойна и корпус приготовился к отходу, но посыпались оскорбительные крики, они обнажили сабли и разогнали толпу. Возбуждение и гнев охватывает город. На улицах началось стремительное сооружение баррикад. Горожане и студенты брали в руки оружие, начались уличные схватки, обе стороны применяли стрелковое оружие, в том числе артиллерию. Войска из пригорода не могли попасть в забаррикадированный город. С наступлением ночи бои развернулись с большим ожесточением. Город был в дыму и огне. К миру призывали в те дни многие, но их уже не слышали – у всех была вера в победу[23]. Лозунг: «Недоразумение! Король желает добра!» не оказывал действия. В. Блос характеризует происходящее, как «обычные явления для гражданских войн». Важное замечание он делает по поводу вопроса, на чьей стороне была бы победа, если бы борьба продолжалась, он говорит: «это, по существу, бесплодное дело. Если бы двор был уверен в своей победе, он так быстро не пошел бы на уступки» [11, с. 140–141, 144, 147].

В Берлине того времени было около 400 тысяч жителей. Часть, занятая войсками, составляла всего лишь несколько центральных кварталов[24]. Но в рабочие кварталы (Фойтланд), хорошо вооруженные и забаррикадированные и где следовало ожидать самое ожесточенное сопротивление, войска не моги подойти. Войска были истощены и не могли бы расчистить весть город, сообщения с внешним миром почти не было, поэтому двор решил пойти на уступки демократическим силам [11, с. 147].

19 марта король удовлетворил требование создать гражданское ополчение, вооруженное из арсенала и оно уже к вечеру стало на караул у дворца[25]. Уже 20 марта распущен старый кабинет министров. Апогея ликование достигло 21 марта с выходом прокламации короля, в которой, в частности, говорилось: «К германской нации! С нынешним днем для вас открывается новая славная эра. Впредь вы будете опять составлять великую нацию в сердце Европы, свободную и сильную. Фридрих-Вильгельм IV Прусский, уповая на ваше героическое содействие и ваше духовное возрождение, в интересах спасения Германии стал во главе общего отечества. Уже сегодня вы увидите его на коне посреди вас, украшенного искони чтимыми цветами германской нации[26]. Да поможет всевышний конституционному монарху, вождю своего германского народа, новому королю свободной, возрожденной нации!». Своим соратникам он грустно объявил: «отныне Пруссия растворяется в Германии!» и 20 марта король покинул Берлин [11, с. 150–152].

21 марта вышла прокламация короля, в которой обещалось созвать Ландтаг 2 апреля 1848 г. с общим собранием сословий. Будет создано общегерманское национальное войско и объявление иностранным державам о нейтралитете Германии. Далее в документе говорилось о введении нового конституционного устройства с ответственными министрами, гласное и устное судопроизводство по всем уголовным делам, опирающееся на приговоры присяжных, равные политические права для всех вероисповеданий и «воистину национальное либеральное правительство могут создать и укрепить прочное внутреннее единство». 22 марта вышло дополнение, в котором обещалось внести в ландтаг национальный избирательный закон, который устанавливает прямые выборы, законопроекты о гарантиях прав личной свободы, свободы союзов и собраний, о гражданском ополчении, об ответственности министров, о независимости судей, об уничтожении помещичьих судов и полицейской власть помещика. Новое войско должно будет нести верность конституции. Крестьянам обещалось уничтожить ненавистную вотчинную полицию и подсудность помещикам, что было сделано для предотвращения отголосков революции в деревне. Таким образом, обещания короля были вполне либеральны и удовлетворяли демократические круги [11, с. 153–154].

События в Берлине оказали огромное влияние как на Пруссию, так и на всю Германию. Начались возвеличивания мартовских бойцов в речах и гимнах. В некоторых прусских городах вспыхнули мятежи. Крестьяне, особенно в Силезии, тоже начали волноваться, но их требования юнкеры поспешили удовлетворить[27].

Отголоском прусской революции было восстание Шлезвиг-Голштинии и временное отделение ее от Дании, у них появилась надежда на помощь Пруссии против возможной войны с Данией, которая ей была обещана [11, с. 157–158–158].