Изменение образа и функций науки в современной культуре

4.         Изменение образа и функций науки в современной культуре

Современная цивилизация, как мы уже отмечали, неразрывно связана с достижениями науки и их внедрению в производство стал возможен впечатляющий технологический прогресс ХХ века. Техногенный характер цивилизации во многом определяет как сам образ науки, так и ее социальные функции. Это становится очевидным при сопоставлении характеристик традиционного и техногенного социумов.

В обществе традиционного типа в условиях отно­сительно слабого разделения труда, натуральности хозяйства и экстенсивного характера аграрной экономики, общество представляло собой иерархическую, жестко разделенную на сословия и локально разобщенную социаль­ную структуру. Мир, окружающий индивида на протяжении всей его жизни, локален, обозрим, относительно прост и инертен. Зафиксированная и аккумулированная в бесписьменной народной культуре и передаваемая механизмами строгих традиций ограниченная совокупность знаний и навыков вполне обеспечивает хозяйст­венный процесс. Устойчивые нравы, обычаи, ритуалы, этикет и другие, задаваемые индивиду извне модели и образцы поведения, организующие каркас традиционного уклада жизни, в целом вполне достаточны для регламентации пове­дения индивида. Миф, а затем религия обеспечивают концептуальную модель мира, трак­товку его иерархического порядка, могучих космических сакральных сил, им управ­ляющих, а также места человека в этом мире, его основных ценностей, смысла и целей его земного бытия, норм и правил необходимого социального поведения. Коллективное общественное сознание локальной общности не испытывает особой потребности и необходимости ни в ином теоретико-концептуальном знании, ни в специальных сред­ствах его трансляции.

Переход к хозяйству интенсивного типа с последующим перерастанием ремесленно-ручного производства в индустриально-машинное, развитие промышленной эконо­мики, интенсификация обмена и утверждение системы товар­но-денежных отношений, раздвижение на этой основе характера и структуры всей общественной практики коренным образом транс­формирует жизнь общества. Благодаря этому происходит становление техногенной цивилизации, радикально меняющей положение и условия жизнедеятель­ности индивида, детерминанты его духовности. По замечанию Э. Гидденса, отличительными особенностями техногенного общества становятся рациональность, инновации и динамизм[29].

Мир, окружающий человека в Новое время, становится огромен, сложен и динамичен. Сущее в нем начинает расходиться с явным и потому перестает быть объяснимым с помощью содержания народной культуры, которая перестает быть достаточной для адаптации человека в мире. Недостаточной оказывается и статичная концептуальная религиозная картина мира с ее иррационалистическим объяснением природного и общественного бытия и места человека в нем. Этот мир ставит автономного и суверенного индивида в ситуацию перманентного самостоятельного самоопределения и выбора. Возникает общественная потребность в выработке принципиально новой картины мира, в новой культуре, базирующейся на демифологизированном рационалистическом сознании и обеспечивающая индивиду возможность самоориентации, самоидентифи­кации и самореализации в мире. В связи с этим расширяется социальная миссия науки. Из средства рационального объяснения мира через созерцательное осмысление и обобщение, наука, обретая связь с практикой капиталистического производства и обогащаясь экспериментом, начинает превращаться в базис деятель­ности, в эффективное средство активного и интенсивного освоения природной и социальной реальности.

 Поскольку в рамках техногенной цивилизации наука приобретает особую значимость, вплоть до ХХ века различные философские системы, несмотря на полярность мировоззренческих установок, сохраняют в шкале фундаментальных ориентаций ценность научного знания и основанного на нем общественного прогресса. Однако в нашем столетии эти ценности подвергаются сомнению благодаря возникшим вследствие научно-технического развития проблемам. Конец 60-х — начало 70-х годов отмечены развертыванием острой критики науки. Возникает контрнаучные движения стремящиеся возродить иные - традиционные формы культуры. Появляются антисциентические концепции, подвергающие критике науку и пессимистично настроенные к ее способностям обеспечить прогрессивное развитие. Одновременно с этим подвергаются отрицанию идеи истины, рациональности и т.д. Известный социолог Э. Шилз видит в появлении контранаучных движений серьезный симптом кризиса науки, который касается не столько ее интеллектуальных возможностей, сколоко взаимоотношений с обществом.

С. Тулмин связывает контрнаучное движение с контркультурой, причем для него критика науки составляет одну из важных тенденций истории культуры. Он выделил ряд наиболее значимых принципов, характерных для всех вариантов критики науки:

1)    требование гуманизации знания;

2)    противопоставление научной и художественной деятельности, поскольку научная деятельность не позволяет выразить индивидуальность ученого, подчиняя его интеллект мнению профессиональной группы;

3)    подавление в науке воображения;

4)    пренебрежение качественной стороной явлений ради их количественной соизмеримости;

5)    абстрактный характер научных идей, лишающий науку гуманистического содержания.[30]

Известный физик Э.Вайнберг выделил следующие группы критиков науки: 1) разоблачители, подвергающие критике современные формы институциализации науки, ее связь с истэблишментом; 2) вдумчивые законодатели и администраторы, критикующие естественников за отсутствие у них чувства ответственности, политических установок и интересов; 3) технологические критики, подвергающие критике науку за отрицательные последствия ее технического приложения, 4) нигилисты и аболиционисты, усматривающие в научно-техническом прогрессе вообще угрозу существования человечеству.[31]

Большое место в контранаучном движении занимает критика сциентизма, который рассматривается как определенная идеология, выработанная. В сборник документов и статей «Само-Критика науки», вышедшем в Париже в 1973 году выделены основные мифы сциентистской идеологии, совокупность которых и составляет ее кредо. Миф 1: только научное знание является истинным и объективным, лишь научное знание, будучи квантитативным и формализованным, оказывается универсальным и инвариантным во все времена и во всех культурах. Миф 2: объект научного познания может быть выражен в количественных параметрах и лабораторном эксперименте. Миф 3: мечта науки — построение «механической», «формализуемой» природы, редукция сложных процессов к физико-химическим процессам. Миф 4: только мнение экспертов существенно, сами эксперты принадлежат к технократии, поэтому абсолютизация роли экспертов - абсолютизация роли технократии. Миф 5: наука и технология, основанная на научных исследованиях, способны решить все проблемы человечества. Миф 6: только эксперты обладают знанием, необходимым для принятия решений.[32] Важно то, что идеология сциентизма господствует не только среди ученых, а навязывается всему обществу, что в значительной степени актуализирует необходимость борьбы с засильем сциентистских взглядов.

Кризис рациональности определяется, помимо прочего, реальными изменениями самих научных знаний. Со второй половины ХХ века внутри теоретической физики, считавшейся долгое время образцом рациональности науки, постепенно ослабевают требования к жестким нормативам научного дискурса. На современном этапе происходит включение нефизических и ненаучных компонент в теоретические рассуждения.[33] Эта ситуация может быть объяснена рациональными причинами. Парадоксы всегда существовали в теоретической физике, но раньше они вызывались экспериментальной ситуацией и обсуждались в принятой языковой парадигме. Сейчас включения ненаучных компонент требует внутритеоретическая ситуация, поскольку категориальный аппарат физической науки не совсем пригоден для обсуждения современных проблем. Многие философы и ученые воспринимают эти обстоятельства как свидетельства краха современной науки, выступая с требованиями ее замены новой альтернативной наукой.

Идея о необходимости альтернативной науки находит питательную почву и в усиливающейся абстрактности современных теоретических построений. В.П. Филатов, отмечая изначально присущую науке ограниченность, невозможность полностью избежать негативных последствий, связанных с техническим воплощением ее результатов, заключает, что культуросозидающие возможности науки исчерпаны. Поэтому необходима альтернативная наука, которая решит вопрос «... о преодолении отчуждения науки от жизненного мира людей, о ее совместимости с идеалами и ценностями гуманизма».[34]

Анормальное знание является постоянным спутником науки. Анормальные результаты, получающиеся в результате нормальных опытов, со временем вписываются в теоретический аппарат данной отрасли науки. Те же элементы, которые категорически не удовлетворяет критериям научности, как правило, отторгаются. Однако это не означает прекращение существования анормального знания. Оно трансформируется, привлекая для обоснования своей истинности критерии из других сфер духовной деятельности, в том числе из религии, обыденного опыта и т.д. Будучи, как правило, более доступным для обыденного восприятия, оно все более превращается в явление массовой культуры. Поэтому при его оценке даже у профессиональных ученых общекультурная шкала ценностей превалирует над профессиональной. Особенно это характерно для гуманитариев, а поскольку, именно они через СМИ формируют общественное мнение, то создается реальная угроза замены реального образа науки суррогатом. В определенные периоды распространение анормального знания может быть социально опасно, так как усиливает духовную нестабильность общества.

Реальный процесс научного развития действительно связан с теоретическим усложнением. Происходит нейтрализация мировоззренческого значения науки, а следовательно усиливается влияние ненаучных способов познания мира. Т. Г. Лешкевич и Л. А. Мирская выявляют следующие формы вненаучного знания, функционирующие в современной культуре.

• Ненаучное, понимаемое как разрозненное, несистематизи­рованное знание, которое не формализуется и не описыва­ется законами, находится в противоречии с существующей научной картиной мира.

• Донаучное, выступающее прототипом, предпосылочной ба­зой научного.

• Паранаучное как не совместимое с имеющимся гносеологи­ческим стандартом. Широкий класс паранормального знания включает в себя учения о тайных природных и психических силах и отношениях, скрывающихся за обычными явлениями.

• Лженаучное как сознательно эксплуатирующее домыслы и предрассудки. Лженаука представляет собой ошибочное знание.

• Квазинаучное знание ищет себе сторонников и привержен­цев, опираясь на методы насилия и принуждения. Оно, как правило, расцветает в условиях строго иерархичной науки, подчиненной жесткому идеологическому режиму.

• Антинаучное как утопичное и сознательно искажающее пред­ставления о действительности.

• Псевдонаучное знание представляет собой интеллектуаль­ную активность, спекулирующую на совокупности популяр­ных теорий, например, истории о древних астронавтах, о снежном человеке и т.д.[35].

Одним из мотивов, поддерживающим вненаучпые формы познания, является испокон веков существовавшая у людей надежда найти чудодейственные способы решения их насущных жизненных проблем. Существуют и социальные причины его распространения. Социальные кризисы, неустойчивость и кардинальная трансформация нормативно-ценностных систем сопровождается, как правило, расцветом различных форм вненаучного знания. Роль такого знания, по-видимому, амбивалентна. С одной стороны, в этом знании немало сомнительных идей, пустых увлечений, а то и намеренного шарлатанства. Но в нем же встречаются и интересные догадки, глубокие прозрения, служившие зародышами новых направлений научного поиска. Очевидно, что многие из этих форм являются необходимыми моментами становления научного познания, тогда как другие составляют явную антитезу рационализму и научности. Однако альтернативой рациональности должны быть не иррациональное, а одностороннее понимание рациональности, исключающее мероопределение и целесообразность.

Критика сциентизма и обнаружение пределов в развитии современной цивилизации побуждает пересмотреть ценность рационализма. Постепенно становится понятным, что кризисы нашей цивилизации - экологический, эсхатологический, антропологический, культуры - взаимосвязаны, причем техника является одним из факторов этого глобального неблагополучия. Общество, поэтому, нуждается в изменении приоритетов своей социальной и технологической деятельности, и огромную роль в решении этих проблем должна играть наука.

Нужно отметить, что в традиционную научную картину мира входит представление о том, что все проблемы, возникающие в результате научно-технического прогресса, можно решить рациональным способом. При этом полагается, что не только экологическая проблема разрешима на путях развития науки посредством создания малоотходных производств, технологий с замкнутыми циклами и т.д., но и вторая глобальная проблема (духовный кризис) преодолима при помощи НТП. Но социальная деятельность принадлежит различным культурным подсистемам и подчиняется их логике, в частности, ценностным отношениям. Особенностью культурных систем, в отличие от рационально организованной деятельности, является борьба разноориентированных, иногда противоположных, сил и ценностей. Вследствие этого реализация одних видов деятельности, не учитывающая бытие других деятельностей, может давать результаты, противоположные ожидаемым. Природа человеческой деятельности содержит два слоя - акты деятельности, организованные на рациональной основе и культурные подсистемы, подчиняющиеся иной логике. Поэтому большинство современных общественных проблем невозможно решить исключительно научно-рациональным, техническим путем.

Наиболее радикальным средством разрешения кризиса представляется критическое переосмысление идей, лежащих в основании техногенной цивилизации. Западноевропейская культура породила субъект-объектный принцип, согласно которому окружающему миру приписывался лишь статус средства. Поэтому необходимо изменить лежащую в основе технического прогресса духовно-ценностную мотивацию. При этом наряду с другими усилиями необходимо пересмотреть и ту картину мира, в которой природа понимается как условие нашей технократической деятельности.

Мы уже отмечали происходящие изменения в типе научной рациональности. Черты постнеклассической рациональности проявляются при переходе к исследованию сложных исторически развивающихся систем. Постнеклассическая рациональность хотя и сужает поле действия предшествующих ей исследовательских стратегий, но не отменяет их, сама становясь гетерогенной сложноорганизованной системой. Увеличение разнообразия научных стратегий расширяет и поле мировоззренческих оснований современной науки. Теперь и преобразующую деятельность человека и саму природу начинают понимать иначе. Оказалось, что техника и научное знание существенно влияют на природу и человека. Законы природы не вечны, а обусловлены исторически и культурно, а человеческое действие есть орган эволюции природы. Природа является не только условием человеческой деятельности и прогресса, но и их целью. Она отвечает человеку, ассимилирует его усилия и активность. Идеал естествознания сейчас пересматривается с учетом различения природы, написанной на языке математики, природы как планетарного экологического организма и социальной природы. Важно при этом, что отказ от европейского проекта модерна вовсе не означает «варваризацию» культуры. Эта идея явно прослеживается в работе Хюбнера «Критика научного разума». Более того, «пароксизмы научно-технической деятельности, - пишет немецкий философ, - и связанной с ней идеей прогресса вполне могут свидетельствовать о своего рода варварстве»[36] Для преодоления кризисов современной цивилизации необходим радикальный поворот в мировоззрении, в самом духовном ядре современного человека.

Сформировавшаяся в рамках постнеклассической науки стратегия деятельности с саморазвивающимися системами порождает перекличку между западной и восточными культурами.[37] Выясняется, что современный тип научно-технического развития можно согласовать с мировоззренческими идеями восточных культур. Человекоразмерные системы требуют особых стратегий деятельности, в которых существенную роль играют несиловые взаимодействия, основанные на синергетических эффектах. В рамках такой деятельности возникает новый тип интеграции истины и нравственности, целерационального и ценностнорационального действий. Технологическая деятельность с такими системами предполагает учет спектра возможных траекторий системы и сталкивается с проблемой выбора определенного сценария развития из множества возможных. Ориентирами этого выбора служат не только знания, но и нравственные принципы.

Тип научной рациональности сегодня изменяется, но сама рациональность остается необходимой для развития общества и диалога культур, который невозможен без рефлексивного отношения к их базисным ценностям. Рефлексивно-критическое ядро рациональности позволяет менять парадигмы мышления и поведения, сформулированные в обществе различными вариантами рациональности (прежде всего научной). Открытость к любым конечным позициям мировосприятия представляется сущностью рационально-рефлексивной культуры, составляющей неотъемлемую ценность нашей цивилизации. Разумная рациональность оказывает формирующее воздействие на стиль современной эпохи, общение в которой осуществляется не на принципах синтеза, поглощения, а как диалог или даже полилог.

Говоря о необходимости изменения идеалов рациональности, речь нужно вести не только о науке и научной деятельности, сколько о человеческой деятельности вообще. Изменений, происходящих внутри самой научной рациональности еще недостаточно для разрешения кризиса современной цивилизации, именно общество должно изменить приоритеты своей социальной и технологической деятельности. Другое дело, что огромную роль в решении этих проблем должна играть наука. Судьбы рациональности поэтому определяются сегодня не имманентными процессами в развитии науки, а возможностями функционирования науки как элемента культуры. Зависит это не только от осознания человечеством масштаба глобальных угроз, но прежде всего от того, сохранит ли цивилизация те условия человеческого бытия, благодаря которым возникла сама европейская наука с ее рациональным импульсом.

 

[1] Тойнби А. Цивилизация перед судом истории. М.- СПб., 1996. С. 384.

[2] Gottesvorschtellung und Gesellschaftsentwicklung. Muenchen. 1979. S. 34.

[3] Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология // Вопросы философии. - 1992. - № 7. - С. 138-139.

[4] См.: Кара-Мурза С. Манипуляция сознанием. - М., 2000. - Гл. 6.

[5] См.: Маркузе Г. Одномерный человек. М., 1994.

[6] См.: Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности: Трактат по социологии знания. М., 1995.

[7] См.: Швырев В.С. Знание и мироотношение // Философия науки. Ежегодник. Вып. 1. Проблемы рациональности. М., 1995.

[8] См.: Порус В.Н. Проблемы рациональной критики // Там же.

[9] Библер В.С. Из «заметок впрок» // Вопросы философии, 1991, № 6. С.21

[10] Тарнас Р. История западного мышления. М., 1995. С. 354.

[11] См.: Хайдеггер М. Вопрос о технике // Новая технократическая волна на Западе. М., 1986.

[12] Сколимовски Х. Философия техники как философия человека // Новая технократическая волна на Западе. М., 1986. С. 248.

[13] См.: Rapp F. Analytische Technikphilosophie. Freiburg, 1978.

[14] Блюменберг Х. Жизненный мир и технизация с точки зрения феноменологии // Вопросы философии. 1993. № 10. С. 81.

[15] См.: Молчанов В.И. Парадигмы сознания и структуры опыта // Логос. 1992. № 3.

[16] См.: Кара-Мурза С.Г. Наука и кризис цивилизации // Вопросы философии. 1990. № 9; Косарева Л.М. Развитие науки Нового времени из духа культуры. М., 1997; Степин В.С., Кузнецова Л.Ф. Научная картина мира в культуре техногенной цивилизации. М., 1994; Blumenberg H. Selbsterhaltung und Beharrung: zur Konstitution der neuzeitlichen Rationalitaet. Meinz-Wiesbaden, 1970.

[17]См.: Вебер М. Протестанская этика и дух капитализма // Вебер М. Избранные произведения. - М., 1990.

[18] Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности: Трактат по социологии знания. - М., 1995. - С. 52.

[19] Цит. по: Фурс В.Н. Философия незавершенного модерна Юргена Хабермаса. - Минск, 2000. - С. 157.

[20] Меррин У. Телевидение убивает искусство символического обмена: теория коммуникации Жана Бодрийара // Контексты современности – II. - Казань, 2001. - С. 80.

[21] Фурс В.Н. Цит. соч. - С. 31-32.

[22] Цит. По: Фурс В.Н. Философия незавершенного модерна Юргена Хабермаса. – Минск, 2000. – С. 182.

[23]Степин В.С., Горохов В.Г., Розов М.А. Философия науки и техники. М., 1996. Гл. 8.

[24] Цит. по: Философия и методология науки: учебное пособие под ред. В.И. Купцова.- М., 1996. С. 477.

[25] Более подробно об этом см.: Огурцов А.П. Социальная история науки: стратегии, направления, проблемы // Принципы историографии естествознания: XX в. СПб., 2001.

[26] См.: Атфилд Р. Этика экологической ответственности // Глобальные проблемы и общечеловеческие ценности. М., 1990; Уайт Л. Исторические корни нашего экологического кризиса // Там же; Уайт Л. Исторические корни нашего экологического кризиса // Там же; Леопольд О. Календарь песчаного графства. М., 1983.

[27] См.: Гиренок Ф.И. Русские космисты. М., 1990.

[28] Цит. по: Философия и методология науки: учебное пособие под ред. В.И. Купцова.- М., 1996. С. 487.

[29] См.: Giddens A. The Consequenses of Moderniti. - Cambridge, 1990.

[30] См.: Civilisaton and Science in Conflict or Collaboration. Amsterdam, London, New York. 1972.

[31] Science. 1970, Vol. 167, № 3915, pp. 141-145

[32] Auto - critique de la Science. Paris. 1973.

[33]См.: Юкава Х. Лекции по физике. М., 1981.

[34] Филатов В.П. Об идее альтернативной науки // Заблуждающийся разум? Многообразие вненаучного знания. М., 1990. С. 154.

[35] См. : Лешкевич Т.Г., Мирская Л.А. Философия науки: Интерпретация забытой традиции. Ростов-на-Дону, 2000.

[36] Хюбнер К. Критика научного разума. М., 1994. С. 178.

[37] Подробнее об этом см.: Капра Ф. Дао физики: исследование параллелей между современной физикой и мистицизмом Востока. СПб., 1994; Степин В.С. Теоретическое знание. М., 2000. Гл. 7.