2.2 Лингво-прагматическая значимость сложных именных образований.
Характерное для древнеанглийской поэзии обилие сложных слов, особенно таких, чье значение могло бы быть выражено и не сложным словом, тесно связано с техникой аллитерационного стиха. Поскольку двухчленное сложное слово обычно занимает не меньше половины среднего полустишия, а часто и все полустишие, его первый слог несет одно из двух метрических ударений данного полустишия, и, как в этом нетрудно убедиться, такое слово в подавляющем большинстве случаев аллитерирует в своем стихе. Возможность употребить вместо простого слова равнозначащее ему сложное слово, первый элемент которого можно варьировать и таким образом подбирать нужный начальный звук, естественно является очень удобным приемом аллитерационной техники.
Так как кеннинг по своей структуре в большинстве случаев представляет собой двусоставное сложное слово, то очень возможно, что его употребление тесно связано с использованием приема аллитерации. Будучи одним из традиционных заместителей обычного выражения, он с одной стороны, конечно, придает повествованию образность и привлекательность, а с другой — он дает возможность варьировать начальный звук и таким образом увеличивать число возможных аллитераций. Большинство поэтических памятников, в которых авторы использовали кеннинговые образования, было записано в IX – XIII веках. В то время еще сравнительно не так далеко позади была эпоха, когда, вследствие неразвитости понятийного мышления, невозможно было познание конкретного через абстрактное, когда неметафорическое выражение было не под силу сознанию и метафора еще не стала средством художественного изображения реальной действительности, а была только своего рода неизбежным балластом [18; 15].
Связь с аллитерацией можно было бы установить и в отношении других стилистических явлений древнегерманской поэзии (например, в отношении так называемых «вариаций»[15]). Однако нам представляется, что рассмотренного достаточно для того, чтобы подчеркнуть следующий вывод: аллитерационная техника воздействует на наличный языковой материал, она его не создает, она не конечная причина тех или иных языковых явлений. Она может только способствовать искусственному сохранению некоторых явлений, если они представляют стилистическую ценность и удобны с точки зрения аллитерационной техники. Одной аллитерацией всех особенностей использования той или иной лексики в древнегерманской поэзии объяснить нельзя, однако можно утверждать, что все стилистические явления аллитерационной поэзии оказываются в большей или меньшей мере с ней связанными.
Исследования древнегерманской поэтической традиции показывают, что для нее чрезвычайно характерен принцип варьирования словесного выражения. В нем с наибольшей ясностью сказывается то обстоятельство, что по существу творчество поэта не распространяется дальше словесной формы. Его усилия направлены исключительно на орнаментирование, внешнее по отношению к содержанию и часто даже сравнительно независимое от него. Он, как правило, не умеет проявить творческой самостоятельности в выборе образов. Его отношение к своему произведению можно было бы сравнить с отношением мастера прикладного искусства к утвари, которую этот последний украшает орнаментом. Поэт был связан определенным содержанием, стереотипными образами, в выборе которых он не проявлял творческой самостоятельности. Но он мог проявить изобретательность в пышном узоре кеннингов, в замысловатой словесной ткани, хотя и трафаретной по своей внутренней схеме, но допускающей бесчисленные вариации своих элементов [18; 57].
Вместе с тем господство принципа словесного варьирования в древнегерманской поэтической традиции свидетельствует о том, насколько она далека от литературы, в узком смысле этого слова, от вполне сознательного литературного творчества. Власть традиции, господство унаследованных форм, повторяемость неизменных схем, окаменелость языка, характерные для фольклора, преодолены в творчестве древних поэтов только частично, только наполовину. Поэт бесконечно варьирует словесное выражение кеннинга, но внутренняя схема последнего сохраняет характерную для архаического фольклора окаменелость. Только на первый взгляд древнегерманская поэзия, с ее замысловатостью и вычурностью, может показаться чем-то полярным по отношению к поэзии фольклорной, в действительности это совсем не так. Положение древнегерманской поэзии как промежуточной формы между фольклором и литературой, в узком смысле слова, всего яснее сказывается именно в принципе словесного варьирования.
Возможность варьировать словесное выражение обеспечивалась, прежде всего, наличием поэтических синонимов, хейти (kennt heiti). Синонимов этих очень много, для ряда слов они исчисляются несколькими десятками. Происхождения они различного. Многие из них — архаизмы, которые в свое время, вероятно, ассоциировались с отдельными конкретными признаками явления и по мере развития концептуального мышления и общих понятий вышли из употребления, пережиточно сохранившись в языке поэзии. Многие из них — результат подстановки части вместо целого, а так же — собственные имена, ставшие или не ставшие нарицательными. Многие из них могут рассматриваться как синонимы лишь в расширенном смысле этого слова [18, 55].
Так, например, в кеннингах золота типа «огонь Эгира» слово «Эгир», т.е. «море», заменяется не только словами sæ, mere, flot, geofon, holm, hwælweg, gelugu и т.п., т.е. синонимами моря в собственном смысле (в которых оттенок значения различим с трудом или не различим вовсе), но также словами др.а. wæg «волна», brim «прибой», bekkr «ручей», fen «болото», ea «река», др.и. fjçrðr «фьорд», fors «водопад», sík «канава», stream «морское течение», vík «залив» и т.п., значение которых, на современный взгляд, явно отлично от синонимов моря. Точно так же слово «огонь» (eldr) заменяется не только его синонимами brandr, brenna, brími, búði, eisa, fasti, funi, fúrr, herkir, hyrr, leygr, logi и т.п., но также словами bál «костер», geisli «луч», leiptr «молния», kyndill «светоч», leomu «блеск», neisti «искра», sól «солнце», dag «день», máni «луна», raf «янтарь».
Мало того, определение кеннинга (но не его основа) может быть заменено также кеннингами (например, подставив в кеннинге «огонь воды» «земля Ати» вместо «вода» и «враг леса» вместо «огонь», соответственно получим «враг леса земли Ати»), и в них компоненты могут варьироваться в свою очередь по такому же принципу.
Таким образом, количество возможных кеннингов одного и того же типа чрезвычайно велико. Часть может заменять целое, предметы могут заменять друг друга по сходству или по смежности. Вместо целой страны может быть названа ее часть. Вместо «корабль» можно указать ту или иную деталь корабля. Вместо «пища» может стоять «жаркое», «ячмень», «пшеница», «урожай». «Землю» может заменить «путь», «поле», «луг», «долина», «гора», «скала» или название какой-либо страны.
Поэтому из типа «дом ветров», т.е. «небо», возникает «корабельный сарай бури» (hríðar naust), из типа «трава головы», т.е. «волосы», возникает «рожь пробора» (reikar rúfr) или «ветви уха» (hlustar kvistir), из типа «пища волка», т.е. «трупы», возникает «пшеница волка» (freka hveiti), из типа «море раны», т.е. «кровь», возникает «Согнефьорд ран» (sára-Sogn) или «Рейн ран» (unda-Rín) и т.д. и т.п.
Особенно любопытны нередкие замены нарицательного имени собственным. В не раз упомянутом выше типе «огонь воды» вместо «вода» мы находим «Ангр», т.е. название определенного фьорда (Angrs-eldr), или «Марна», «Нид», «Рейн» и т.п., т. е. названия определенных рек (Marnar-viti, Niðar-brandr, Rínar-sól). В кеннингах типа «жители гор» (великаны) вместо «жители» говорится: «датчане», «гауты», «саксы» и т.д. (berg-Danir, hellis-Gautar, berg-Saxar).
Замена компонентов кеннинга синонимами или кеннингами «второго порядка» естественно приводит к тому, что значение кеннинга становится не вполне понятным, а часто и просто непонятным. Для того чтобы расшифровать его, приходится обычно «переводить» его компоненты в понятия, чтобы в конце концов получить обычную схему типа «огонь воды» и т. п. Такой перевод в понятия становится особенно необходимым, когда кеннинг состоит больше чем из двух членов. Двойные кеннинги применялись очень широко. Кеннинги, состоящие больше чем из трех элементов, тоже не редкость уже у древнейших авторов. Таковы, например: «расточитель янтаря холодной земли кабана великана» (Viðblinda galtar svalteigar rafkastandi), т.е. «расточитель янтаря земли кита», т.е. «расточитель янтаря моря», т.е. «расточитель золота», т.е. «человек», т.е. «я»; «притупитель голода чаек звона блеска зверя Хейти» (Heita dyrbliks dynsæðinga hungrdeyfir), т. е. «он», так как «зверь Хейти» — «корабль», «блеск корабля» — «щит», «звон щита» — «битва», «чайка битвы» — «ворон», «притупитель голода ворона» — «человек».
0 комментариев