Психолингвистические идеи Бодуэна де Куртенэ, Потебни, Щербы

Могилевский Государственный Университет им. А. А. Кулешова

Кафедра русского языка

Реферат

«Психолингвистические идеи И. А. Бодуэна де Куртенэ, А. А. Потебни, Л. В. Щербы»

Выполнила: студентка ФСФ,

р/о, 4 курса, «В» группы

Кисель Елена Владимировна

Могилев 2008

1. Вклад в психолингвистику А. А. Потебни

Последователь В. Фон Гумбольдта, русский языковед Александр Афанасьевич Потебня, по своим взглядам был ближе к нему, чем к Г. Штейнталю. Правда, у А.А. Потебни речевой акт, как и у Г. Штейнталя, есть явление исключительно психическое, но язык, слово вносит в этот акт культурное, социальное начало: "Язык объективирует мысль... Мысль посредством слова идеализируется и освобождается от... влияния непосредственных чувственных восприятии... Язык есть потому же условие прогресса народов, почему он орган мысли отдельного лица".

В 1905 году выходит в свет книга Потебни "Из записок по теории словесности", во многом продолжившей труд 1862 года "Мысль и язык". Развивая идею Гумбольдта о том, что язык есть "вечно повторяющееся усилие духа сделать членораздельный звук выражением мысли", Потебня пишет: “слово выражает не всю мысль, принятую за его содержание, а конкретный признак мыслеобраза.” Так, образ стола может включать представление о форме, высоте предмета, о материале, из которого он изготовлен, но слово стол значит, по Потебне, только простланное, корень слова тот же, что и у глагола «стлать». Звучание слова Потебня называет внешней его формой, этимологическое значение - внутренней. Возьмем слова голубой, голубь, приголубить, внутренняя форма слова голубь связана с представлением о голубизне, ну а глагол приголубить помнит уже только ласковую птицу; постепенное забвение словом внутренней формы - и есть закон развития языка. В слове защита мы не ощущаем прямой связи с представлением о том, что можно укрыться за щитом. Но вот в словах начало, конец, стена образная составляющая, кажется, и вовсе утрачена. Безобразные слова в каждую историческую эпоху живут рядом с образными, кроме того, возникают и новые образы-слова. “Из двух состояний мысли, сказывающихся в слове с живым и в слове с забытым представлением, - пишет Потебня, - возникают поэзия и проза”.

Слово, объясняя новое через уже познанное, дает направление мысли. Скажем: “Чистая вода течет в чистой реке, а верная любовь в верном сердце”. “Образ текучей воды (насколько он выражен в словах) не может быть, однако, внешнею формой мысли о любви, - поясняет Потебня, - отношение воды к любви внешнее и произвольное.

 Законная связь между водою и любовью установится только тогда, когда, например, в сознании будет находиться связь света, как одного из эпитетов воды, с любовью. Это третье звено, связующее два первых, есть символическое значение выраженного образа воды”.

Но еще больше занимал Потебню процесс восприятия и толкования произведения на основе его внутренней формы (образа, изображения) и внешней формы, под которой “следует разуметь не одну звуковую, но и вообще словесную форму, знаменательную в своих составных частях”. Развивая психолингвистические идеи В. Гумбольдта, Г. Штейнталя, подчеркивающих невозможность тождества мысли в говорящем и слушающем (по Гумбольдту, “всякое понимание есть вместе непонимание; всякое согласие в мыслях - разногласие”), Потебня в центр своего учения (в частности, о поэзии) поставил категорию образа, уподобленного внутренней форме слова, которая влияет на мысль. “Например, различное содержание, мыслимое при словах жалованье, аппиит, pensio, gage, представляет много общего и может быть подведено под одно понятие платы; но нет сходства в том, как изображается это содержание в упомянутых словах: аппиит - то, что отпускается на год, pensio - то, что отвешивается, gage (по Дицу, слово германского происхождения) первоначально - залог, ручательство, вознаграждение и проч., вообще результат взаимных обязательств, тогда как жалованье - действие любви (сравни синонимические слова миловать и жаловать, из коих последнее и теперь еще местами значит любить), подарок, но никак не законное вознаграждение, не “legitimum vadium”, не следствие договора двух лиц. Внутренняя форма каждого из этих слов иначе направляет мысль…

 Внешняя форма неразделима с внутренней, меняется вместе с ней, без нее перестает быть самой собой, но, тем не менее, совершенно от нее отлична. Особенно легко это почувствовать в словах разного происхождения, получивших со временем одинаковое звучание, так для украинца слова мило и мыло различаются внутренней формой, а не внешней. Можно рассуждать и так: “это – мраморная статуя (внешняя форма) женщины с мечом и весами (внутренняя форма), которая изображает правосудие (содержание). То, что внутренняя форма имеет содержание, для нее не существенно; содержание может меняться, внутренняя форма продолжает быть формой, или отношением.

Весьма крупные и ценные научные исследования Потебни остались в рукописях неоконченными.

 В.И. Харциев, разбиравший посмертные материалы Потебни, говорит: “На всем лежит печать внезапного перерыва. Общее впечатление от просмотра бумаг Потебни можно выразить малорусской пословицей: вечиренька на столи, а смерть за плечима... Здесь целый ряд вопросов, интереснейших по своей новизне и строго научному решению, вопросов, порешенных уже, но ждавших только последней отделки”. Харьковское историко-филологическое общество предлагало наследникам Потебни постепенное издание главнейших рукописных исследований Потебни; позднее Академия Наук выразила готовность назначить субсидию на издание. Предложения эти не были приняты, и драгоценные исследования Потебни еще ждут опубликования. Наиболее обработанным трудом Потебни является III том "Записок по грамматике". "Записки" эти находятся в тесной связи с ранним сочинением Потебни "Мысль и язык". Фон всей работы - отношение мысли к слову. Скромное заглавие труда не дает полного представления о богатстве его философского и лингвистического содержания. Автор рисует здесь древний строй русской мысли и его переходы к сложным приемам современного языка и мышления. По словам Харциева, это “история русской мысли под освещением русского слова”. Этот капитальный труд Потебни после его смерти был переписан и отчасти редактирован его учениками, так что вообще вполне приготовлен для печати.

Столь же объемист, но гораздо менее отделан другой труд Потебни – “Записки по теории словесности”. Кроме того, Потебня оставил большой словарный материал, много заметок о глаголе, ряд небольших историко-литературных и культурно-общественных статей и заметок, свидетельствующих о разносторонности его умственных интересов (о Толстом, Одоевском, Тютчеве, национализме и др.), оригинальный опыт перевода на малорусский язык “Одиссеи”. По отзыву В.И. Ламанского, “глубокомысленный, оригинальнейший исследователь русского языка”, Потебня принадлежал к весьма малочисленной плеяде самых крупных, самобытных деятелей русской мысли и науки. Глубокое изучение формальной стороны языка идет у Потебни рядом с философским пониманием, с любовью к искусству и поэзии.

Влияние Потебни как человека и профессора было глубоко и благотворно. В его лекциях заключался богатый запас сведений, тщательно продуманных и критически проверенных, слышалось живое личное увлечение наукой, везде обнаруживалось оригинальное миросозерцание.