Арготическая лексика привлекается художниками слова для создания колорита, обстановки людей «дна»

2. Арготическая лексика привлекается художниками слова для создания колорита, обстановки людей «дна».

3. Арготизмы могут быть приметой определенной эпохи, определенного времени, например, полит — «политический заключенный» («Но с тех пор, как все мы — каэры, а социалисты не удержались на политах — с тех пор только смех заключенных и недоумение надзирателей мог ты вызвать протестом, чтоб тебя, политического, не смешивали с уголовными»), политик — «политический заключенный» («Мат, конечно, продолжались и визги, и непотребные песни, но активная агрессия против политиков была приостановлена»), литерник — «политический заключенный» («Единственный сын Косточкина, учившийся в Харбине и ничего, кроме Харбина, не видевший, в свои двадцать пять лет был осужден как «чс», как «член семьи», как литерник на пятнадцать лет»). Эти слова употреблялись деклассированными элементами в 30-х – начале 50-х годов, когда в местах лишения свободы было много репрессированных политических
заключенных.

Все произведения, описывающие мир деклассированных элементов, в зависимости от характера изображаемого, делятся
на пять групп:

а) дающие общую картину социального «дна» в его естественном состоянии (сюда относятся произведения Л. Леонова «Вор», В. Каверина «Конец хазы» и др.);

б) показывающие мир деклассированных элементов и борьбу с ними правоохранительных органов (к ним относятся «Эра милосердия» А. А. и Г. А. Вайнеров, «Неустановленное лицо» С. Устинова, «Агония» Н. Леонова и т. д.);

в) описывающие жизнь преступников в местах лишения свободы (наиболее характерной для такого разряда произведений является повесть Л. Габышева «Одлян или Воздух Свободы»);

г) рассказывающие о жизни в местах лишения свободы политических заключенных и профессиональных преступников (произведения А. Солженицына, В. Шаламова, А. Жигулина и др.);

д) посвященные проблеме преступности среди подростков и путей перевоспитания несовершеннолетних правонарушителей (к этой группе произведений можно отнести, например, «Педагогическую поэму» А.Макаренко, «Честь» Г.Медынского).

Для произведений, описывающих мир деклассированных элементов, характерно употребление арготизмов как в авторской речи, так и в речи героев произведений. Авторское толкование арготизмов дается не всегда, не всегда смысл, лексическое значение арготизма можно понять из контекста. Все это затрудняет понимание произведения. Приведем в качестве примера несколько предложений: «Там, понимаешь, чистый шухер на бану», «Шмонает на равных, будь спок! Тертая перетырщица!», «Помогай, братишка! Да что уж, все равно. Талан на майдан, братишки, шайтан на гайтан! Гореть!».

При использовании арготизмов в языке художественных произведений большинство писателей соблюдает чувство меры, не перенасыщает речь героев блатными словами. Однако есть и такие произведения, которые буквально пестрят арготическими словами. И чрезмерное употребление арготизмов в художественной речи влияет на ее стиль, портит его.

В 1989 году появилась интересная, волнующая повесть Л.Габышева «Одлян или Воздух Свободы». Проблемы, затронутые в ней, крайне актуальны и злободневны. Но, к сожалению, она перенасыщена арготизмами. Причем, некоторые, автор даже не объясняет, считая, вероятно, что они понятны читателю: мареха, курковаться, зачушить, коблиха.
Писатель пишет не для деклассированных элементов, которые, конечно, поймут все арготические слова, а для широкого круга читателей.
«Принципы воспроизведения социально-типической речи не могут быть натуралистическими,— писал известный лингвист В. В. Виноградов — Художественное произведение не является памятником или документом ни областной диалектологии, ни социальной жаргонологии».

Писатели по-разному вводят и употребляют арготическую лексику в своих произведениях. Проследим приемы и способы введения арготизмов у некоторых из них. Так, например, в рассказе П. Нилина «Последняя кража» блатные словечки — одно из средств обрисовки характера героя, его принадлежности к преступному миру. Автор не выделяет арготизмы графически: кавычками, скобками, курсивом и т. д. Они употребляются, чаще всего, в авторской речи. Почти все воровские слова, использованные П.Нилиным в рассказе, обозначают разряды преступников, например: ширмач — «вор, специализирующийся по карманным кражам», громщик — «преступник, занимающийся грабежами и разбоем», шниффер — «взломщик сейфов и несгораемых шкафов». Часть арготизмов писатель объясняет сам, значение других слов видно из контекста. В произведении при помощи арготизмов выражается ироническое отношение автора к своему герою, развенчивается его мнимая воровская честь (например, фраза: «Никто не встанет со своего места, чтобы добровольно уступить его пахану — мастеру, гроссмейстеру воровского ремесла, и нет ни одного порядочного человека, который знал бы в совершенстве ремесло фармазонщика, громщика или ширмача»).

Если арготизмы у П.Нилина употребляются, в основном, в авторской речи, то у Л. Шейнина в «Записках следователя» они исходят из «уст» героев, и по этой причине их значение выясняется лишь из контекста, что представляет собой определенную трудность для читателя. Арготизмы у Г. Медынского в повести «Честь» включены как в авторскую речь, так и в речь персонажей. Некоторые из них автор заключает в кавычки, чаще всего те, которые он непосредственно объясняет сам. Часть воровских словечек «объясняют» его герои.

У писателей Л. Леонова, Л. Шейнина, Н. Леонова «профессиональная» лексика преобладает над «бытовой», причем значительная ее часть используется в авторской речи. Перевес «профессиональной» лексики над «бытовой» упомянутых авторов можно объяснить тем, что они описывают жизнь деклассированных элементов в наиболее острых ситуациях — моментах совершения преступлений.
«Бытовая» лексика арго полнее представлена в произведениях Г. Медынского, Л. Габышева, А. Жигулина, В. Шаламова и некоторых других писателей. Они показывают жизнь преступников в местах лишения свободы, где нет того широкого поля деятельности для правонарушений, где большое значение в их жизни имеет бытовая сторона.

Для создания фамильярности в общении арготизмы могут употреблять в своей речи представители правоохранительных органов. Причем в арготизмах, произносимых этими персонажами, чувствуется явная насмешка, ирония, порой даже презрение. Так, например, Хан, герой повести Н. Леонова «Агония», сотрудник уголовного розыска, произносит следующую фразу: «Ты сам-то, Корней, не забыл, что на вашем обезьяньем языке митрополитом председателя суда зовут?» Следователь Жур, герой рассказа «Последняя кража», обращается к шайке пойманных преступников: «Ну что же, общее собрание шнифферов можно считать открытым...».

Так же иронически, насмешливо относится к арготической лексике главный герой мемуарной повести А. Леви «Записки Серого Волка». Вот некоторые его высказывания: «Румяный и Ташкентский начали меня усиленно обучать «русскому» языку, и я тут же узнал, что «мелодия» — это милиция, «лопатник» — кошелек, а «фраер» — личность мужского пола недоразвитая».

Привлечение арготизмов писателями, поэтами в язык художественной литературы является вполне закономерным и неизбежным процессом. Произведения, повествующие о деклассированных элементах, без арготизмов были бы бедны, литературные персонажи — недостоверны и фальшивы. (Действительно, трудно представить, чтобы рецидивист, «вор в законе», который полжизни провел в местах лишения свободы, разговаривал бы только на нормированном литературном языке, не употребляя при этом арготизмы!) Кроме того, некоторым блатным словечкам нет эквивалентов в русском литературном языке, например: бацилла — «пищевой продукт, в котором имеется много жира», взросляк — «место лишения свободы, где отбывают наказание совершеннолетние преступники», вольняга — «вольнонаемный рабочий в местах лишения свободы», гастроль — «поездка уголовника с целью совершения преступления», дубак — «контролер в исправительно-трудовом учреждении», задник — «задний карман брюк».
Думается, что при использовании арготизмов в языке художественной литературы важно учитывать характер выбираемых лексем (чтобы они не были вульгарными, чтобы четко отражали то или иное явление и т. д.). Важно также, чтобы литературное произведение не было бы ими перенасыщено.

«Проблема арготической лексики в языке художественных произведений, — подчеркивает Л. И. Скворцов, — сложная и многообразная.
Поэтому при введении их в литературное произведение следует учитывать соразмерность, сообразность, так как в подлинно литературном произведении все средства подчинены наиболее эффективному выполнению поставленной перед собой автором идейно-художественной задачи».

Заключение

Социальные диалекты обычно считаются одной из тех областей языка, где стихийность безраздельно берет верх над закономерностью, где отклонение от правила часто является более закономерным, чем правило. Именно поэтому исследования социальных диалектов обычно ограничивались чисто внешним описанием случайных и не связанных между собой фактов. В действительности же социальные диалекты, являясь частью цельной языковой системы, обнаруживают весьма своеобразные закономерности, тесно связанные, однако, с закономерностями остальных звеньев языковой структуры.

С точки зрения стилистики, социодиалект – это не вредный паразитический нарост на теле языка, который вульгаризирует устную речь говорящего, а органическая и в какой-то мере необходимая часть этой системы.

Литература

Арго // Словарь лингвистических терминов / Под ред. О. С. Ахмановой. М., 1964.

Быков В. Проблемы словаря русского воровского интержаргона («Русской фени») // Быков В. Русская феня. Смоленск, 1994

Жирмунский В. М. Национальный язык и социальные диалекты. Л., 1936.

Елистратов В. Арго и культура // Елистратов В. Словарь московского арго: Материалы 1984 – 1990гг. М., 1994.

Елистратов В.С. Русское арго в языке, обществе и культуре // Русский язык за рубежом. 1995. № 1.

Липатов А. Т. Русский сленг и его соотнесенность с жаргоном и арго. // Семантика и уровни ее реализации. Краснодар, 1994.

Маковский М. М. Пути реконструкции социальных диалектов древности // Вопросы языкознания. 1972. № 5.

Макдэвид Р. И. Диалектные и социальные различия в городском обществе // Новое в лингвистике. Вып. VII.
Социолингвистика. М., 1975. С. 363 – 381.

Аванесов Р. И. Описательная диалектология и история языка // Славянское языкознание. М., 1963.