Felicis temporis reparatio. Стратегический паритет

1. Felicis temporis reparatio. Стратегический паритет

1.1 Военные реформы Диоклетиана-Константина и их эффект

В античной истории множество спорных вопросов, истину в которых окончательно установить, наверное, никогда не удастся. Однако подавляющее большинство исследователей согласны с тем, что с вступлением на престол такого крупного деятеля, как Диоклетиан, начинается принципиально новая эпоха в истории Рима, недаром эра имени этого императора до сих пор сохранилась у коптов и эфиопских христиан. На смену принципату, который, впрочем, значительно эволюционировал и изменился за время своего существования, пришел доминат, который уже настолько сильно отличался от предыдущей государственной системы, что Т. Моммзен получил возможность перечислить целый ряд диаметрально противоположных признаков Империи до Диоклетиана и после него[10].

Целый ряд важнейших реформ, проведенных императорами в конце III – начале IV вв. нашей эры, увенчивается военной реформой. Вопрос о ее авторстве спорен, целый ряд исследователей считает римскую армию творением исключительно Диоклетиана, другие приписывают заслугу Константину, есть и компромиссное решение – Диоклетиан и Константин совместно реформировали армию, причем один из них просто «доделал» незаконченную работу другого[11]. На мой взгляд, вопрос об авторстве и приоритете не так важен по сравнению с темой о сущности и идеологии реформы, хотя для христианских историков поздней античности (Лактанций, Зосим) гонитель Диоклетиан и равноапостольный Константин не могли стоять рядом. Кроме того, каковы бы ни были заслуги Диоклетиана и Константина I в становлении других позднеантичных государственных институтов, главным их детищем все равно является армия и в особенности ее новая структура, о которой несколько позже. Маловероятно, чтобы профессиональный военный, да еще и малограмотный, как и все люди из Иллирика[12], ценил что-либо выше, чем боеспособность армии, которая и возвела его на трон и позволила ввести восточные обычаи преклонения перед императором, что было недопустимо при принципате[13].

Вообще роль армии в III–V вв. и ее взаимоотношения с позднеримским обществом в целом представляют особый интерес, так как уже во время кризиса III века и эпохи «тридцати тиранов» было продемонстрировано насколько армия всесильна, даже если это не дисциплинированная и победоносная армия ветеранов, какая была у Цезаря или Суллы, а всего лишь «солдатня» (по выражению Моммзена). Однако всесилие армии, которое дало возможность Ле Боэку говорить даже о симбиозе армии и Империи[14], и ее приверженность к решению внутриполитических вопросов не снимали задачу защиты рубежей Империи, а если учесть существенный прогресс основных противников Империи в это время (имеется в виду приход к власти Сасанидов в Персии и образование и атаки на Рим новых племенных союзов у германцев), то она стала как никогда актуальной.

Так как армия состояла зачастую из жителей приграничных провинций (кроме того, в ней были целые контингенты из федератов, которые непрерывно испытывали давление варваров), то простые солдаты постоянно искали авторитетного военного деятеля, способного обеспечить постоянную защиту рубежей Империи. Такие лидеры находились, однако выяснилось, что в обстановке тяжелой войны на несколько очень удаленных друг от друга фронтов ни один из выдвинутых солдатами императоров не способен успеть решить все возникающие военные задачи. Кроме того, учитывая низкие моральные качества солдат, императорам приходилось идти на самопожертвование ради побед над осмелевшими от безнаказанности варварами. Примером тому судьба Деция и Клавдия II Готского.

Только Диоклетиан, придя на смену целой плеяде талантливых императоров-иллирийцев, заслуги которых в деле сохранения Империи как таковой и реформирования армии[15] (особенно Галлиена) может быть даже более значительны, чем заслуги императоров эпохи домината, сумел, наконец, продержаться на троне достаточно долго и прожить достаточно долго после отказа от власти, создав положительный прецедент в позднеримской истории. Скорее всего, это связано с тем, что Диоклетиан впервые и не пытался успеть везде лично, что, как показывает Ф. Миллар[16], было совершенно необходимо для принятия стратегических решений, а основал тетрархию, как систему, идеологически базирующуюся на признании невозможности решить проблемы и Востока, и Запада одному человеку.

Империя была искусственно разделена на две половины, у каждой из которых были примерно однородные стратегические интересы. Если германская граница по Рейну и верховьям Дуная была стратегическим тылом Империи, то восточные рубежи были фасадом, фронтом великого античного государства, на этом настаивало культурное наследие эллинской цивилизации еще со времен греко-персидских войн и походов Александра Македонского. У глубокого тыла и воюющего фронта не может быть одинаковых интересов, они противоположны, хотя и фронт и тыл выполняют одну и ту же задачу, в данном случае – поддержания status quo.

Однородность и равновесие в Империи, которые поддерживались из Италии и Рима, удачно расположенных в середине государства, к тому времени были безвозвратно утрачены. Как справедливо указывает Г. Ферреро с потерей этой роли точки равновесия между «выродившейся цивилизацией Востока и бесформенным варварством Запада» Рим должен был неминуемо прийти в упадок[17], так как его стратегическое значение оказывалось равно нулю. Так и произошло, Рим оказался не нужен императорам IV–V веков, уступив место Медиолану, Никомедии, Константинополю и, наконец, Равенне. Тетрархия позволяла на основе взаимного доверия и строгой иерархии между августами и цезарями восстановить пошатнувшуюся систему укреплений и спокойствие на всех границах. Естественно, что с началом борьбы за лидерство и тем более за единовластие тетрархия переставала работать как система и превращалась только в повод для гражданских войн, отвлекающих от обороны Империи.

Тем не менее, говоря о военных реформах Диоклетиана и Константина, следует включать в это понятие и раздел государства между тетрархами, хотя, конечно же, это административная мера. Однако стратегические военные задачи решаются не только и не столько на поле боя, сколько в сфере грамотного администрирования, к тому же Т. Моммзен справедливо указывает, что к этому времени любой чиновник воспринимался скорее как военный, благодаря сильно выросшей роли субординации и замещению большинства должностей бывшими офицерами[18]. В IV веке параллельно с обычной административной системой из префектур и диоцезов действует и имеет порой даже большее значение военная администрация. Вся империя разделена на крупные (из нескольких провинций) военные округа, называемые по должности их главы дукса – дукатами.

В остальном военные реформы Диоклетиана-Константина включают в себя ряд мер по завершению образования мобильного войска для реализации стратегии быстрого реагирования. Е.П. Глушанин приводит мнение французского исследователя А. Шастаньоля о трех этапах создания подлинной походной армии, от Галлиена, предпринявшего первый масштабный эксперимент по образованию личной мобильной армии, через усиление и образование новых элитных частей в императорской гвардии при Диоклетиане, к Константину, который в 325 г. указом официально отделил части полевой армии от приграничных[19]. Сам он считает необходимым еще более расширить рамки процесса, который привел к возникновению такого разделения в римской армии.

Этот вопрос, как и вопрос об авторстве, засуживает отдельного рассмотрения и, скорее всего, не может быть решен однозначно. Для нас важнее конкретное содержание реформ, их своевременность и их эффект. Многочисленные причины, побуждавшие императоров проводить радикальные изменения в военной сфере, во многих случаях сводятся к невозможности мобилизовать такое количество солдат, которое могло бы с помощью численного перевеса быстро уничтожать прорвавшиеся на имперскую территорию отряды германцев и других варваров. Диоклетиан параллельно с усилением собственной гвардии, которая решала самые сложные для него задачи, то есть громила узурпаторов, беспрецедентно увеличил количество солдат на границах, доведя армию до 500–600 тысяч человек[20].

Были проведены невиданные по масштабам строительство новых и восстановление старых крепостей. При этом в ключевых участках речных оборонительных рубежей – у переправ на Дунае, Рейне и Евфрате – были воздвигнуты мощные предмостные укрепления[21]. Эти меры помогли, но только до тех пор, пока не понадобилось постоянное своевременное обновление созданной системы фортов, валов и стен. При том, что анонимный автор трактата «De rebus bellicis» времен правления Валентиниана I советовал строить укрепленные крепости не реже чем через каждую римскую милю[22] по всей длине рубежа, то, учитывая общую длину римских границ, это был совершенно титанический по затратам и объему работ способ обороняться от варваров, самые крупные племенные союзы которых могли выставить всего несколько десятков тысяч человек[23], о каких бы ордах за Рейном ни писали традиционно антигермански настроенные французские историки[24]. Еще более был расширен буферный пояс союзных Риму приграничных варварских племен.

Однако все это были старые методы, которые уже доказали свою недостаточную эффективность. Исправить недостаток качества количеством не удалось, так же как Галлиену не удалось качеством восполнить недостаток количества[25]. Так как Империей в противостоянии с германцами стратегия пассивной обороны была выбрана в качестве основной, повышение качества было бессильно, так как любые элитные войска бесполезны, если они физически не успевают прибыть на все угрожаемые участки. Стремление поддержать численность армии на очень высоком уровне, установленном Диоклетианом, заставило римских императоров IV века принимать крайне жесткие меры для того, чтобы обеспечить армию рекрутами, вплоть до сожжения дезертиров живьем вместе с укрывателями[26] и привлечения в армию двух калек вместо одного здорового[27], но они были бессильны. Кроме того, это, естественно, при возросших потребностях более поздних времен стало очень разорительным[28].

Принципиально новым явлением стало отделение приграничных (limitanei) и прибрежных (riparienses) воинских частей от гвардейских (comitatenses)[29]. Последние лучше снабжались, формировались из уже существовавших мобильных контингентов – вексилляций – и обязаны были находиться при императоре. Существует несколько названий императорской гвардии – comitates, lanciarii, palatini, однако существенных различий в плане их военного использования и роли в обороне Империи не было. Иногда также гвардию, имевшуюся в распоряжении императора, называют comites и comitatus[30], и даже считают его (comitatus) предшественником comitatenses, о точной дате возникновения которых идет дискуссия[31]. Хотя скорее comitatus – это прежде всего ставка императора, его двор в полевых условиях[32], при которой постоянно находятся гвардейские части. Термин же comes обозначал совокупность всех высших военных чинов империи, имевших ранг vir spectabilis или vir illustris.

Явное пренебрежение приграничными частями вызвало их стремительное разложение, что сделало необходимым создание элитных мобильных частей, так называемых pseudocomitatenses[33], которые отправлялись на помощь приграничным частям в случае серьезной опасности, если император был занят на другом фронте. Поначалу limitanei из Иллирии и Мезии еще могли одерживать победы даже там, где не справилась гвардия. Так в 296 г. цезарь Галерий после поражения от персов получил отказ от Диоклетиана в предоставлении ему гвардейских подкреплений, однако, по выражению источника (правда, Аврелий Виктор, в отличие от Евтропия[34], ошибочно приписывает это дело Максимиану) быстро набрав новую армию «из ветеранов и новобранцев»[35], одержал вскоре крупную победу, захватив в плен даже семью персидского царя. Е.П. Глушанин приводит свидетельство источника, который прямо говорит, что эта новая армия была набрана из приграничных частей[36]. Исследователь в дальнейшем сомневается в возможности безболезненно перебросить из Иллирика и Фракии 25 тысяч «пограничников», что, на мой взгляд, не так уж невероятно. Учитывая общую численность армии при Диоклетиане (которую Т. Моммзен, опираясь на упреки Лактанция Диоклетиану[37], доводит даже до 1 200 тыс. человек[38]), технически это возможно, да и сам факт негвардейского характера победоносной армии Е.П. Глушанин не оспаривает.

Уже через несколько десятилетий приграничные части, превратившиеся уже в военных поселенцев, то есть крестьян на военной службе, которых Г. Дельбрюк вообще отказывается считать солдатами[39], оказались совершенно бессильны что-либо сделать против варваров без помощи центрального правительства. Это лучше всего иллюстрируется поразительным бездействием римских войск в Галлии в 350-х гг., которые позволили аламаннам и франкам безнаказанно разграбить 70 городов, в том числе Колонию Агриппину[40], оккупировать и заселить территорию современного Эльзаса так основательно, что по прибытии цезаря Юлиана они отказались ему вернуть эти земли на том основании, что они взяты «силой оружия»[41], то есть завоеваны de facto и бесповоротно. Несмотря на последующие блестящие победы, Юлиан вынужден был оставить землю варварам, хотя и за признание ими имперского суверенитета. Принципиальный для имперской стратегии рейнский рубеж был сдан.

Низкий уровень морали римских солдат заставлял цезарей и августов принимать личное участие во всех важнейших кампаниях. Каким бы прославленным ни был военачальник, даже если он носил высшие звания, например magister peditum или magister equitum, солдаты могли отказаться сражаться. К середине IV в., как правильно указывает Т. Моммзен, в сознании людей прочно укрепился династический принцип[42], поэтому не только гвардейцы, лично преданные Константину и его потомству, но и пограничные части охотно сражались и верили только члену императорской семьи. Так, полководец Барбацион в 357 г. позорно отступил перед аламаннами, а вдвое меньшее войско молодого племянника Константина Великого само упрашивало своего полководца вести их в бой. Естественно, императоры зачастую не доверяли не только своим «заместителям» – цезарям, но и доказавшим свою доблесть префектам претория и начальникам конницы, видя в них потенциальных основателей династии. За это был казнен Стилихон, который даже не был римлянином или потомком давно романизованных жителей провинций.

При таком порядке слишком многое зависело от сохранения и прочности династии, однако благодаря междоусобным войнам Констанция II с братьями и безрассудной храбрости Юлиана[43], судьба Империи вновь оказалась в зависимости от случайных людей типа Иовиана, который появился на исторической сцене только для того, чтобы «принять на себя позор мира с персами»[44]. На счастье Рима быстро утвердилась династия Валентиниана и Валента, но и она быстро пресеклась бы, если бы не Феодосий I, которого в свою очередь довольно сложно причислить к одной династии с Валентинианом, так как Феодосий породнился с уже умершим императором через его женитьбу на его дочери. После гибели Грациана и Валентиниана II личность императора была окончательно заменена на посту главного защитника Империи авторитетными германскими командирами на римской службе, которые опирались на преданные им контингенты из соплеменников. Таковы были вандал Стилихон, гот Гайна и франк Арбогаст, некоторым исключением являлся только Флавий Аэций, но и тот многие проблемы решал за счет подозрительно тесного взаимодействия с «врагами» – гуннами.

На некоторое время возросшая эффективность административных мер позволила Диоклетиану, Константину и его преемникам законодательным путем поощрить ветеранов к служению в армии, предоставив налоговые и другие льготы[45], сделать военную службу наследственной, возродив этот давно уже не действовавший принцип, создать заново систему оружейных мастерских (fabricae)[46], позаботиться об увеличении довольствия для солдат. Когда в результате инфляции и порчи монеты, денежные выдачи перестали удовлетворять войска, Валент заменил их продовольственными. Была законодательно введена система конскрипции, которая являлась окончательным признанием невозможности и отказом от формирования армии на основе старого добровольческого принципа. Однако, как и всегда в случае быстрого экстенсивного, а не интенсивного развития аппарата, римское чиновничество всех уровней вскоре поразили тотальная коррупция и прямое воровство. К концу IV века никакие суровые наказания уже не помогали, факты возмутительной продажности чиновников и командиров и их издевательства над голодными солдатами были общеизвестны. Именно такое обращение с покорившимися готами при разрешении оставить им оружие за взятки и привели к готскому восстанию и позору Адрианополя, который привел к катастрофе скорее в умах людей, нежели в реальном положении Империи.

Многочисленные изменения в структуре командного и административного состава[47], передача полномочий и ответственности[48], перетасовка кадров и их обновление за счет отдельных варваров, получавших очень высокие посты в римской иерархии, за что Юлиан не побоялся упрекнуть Константина[49], не помогли. Таким образом, императоры в сохраняемой всеми силами огромной Империи должны были опираться на аппарат, который только расшатывал Империю, так как состоял из представителей лишенного какого бы то ни было патриотизма общества. Представителей высшего слоя римского общества – сенаторов и всадников, как справедливо указывает Я. Ле Боэк, долгие и опасные войны III века совершенно «отвратили от выполнения долга»[50]. Ранее эти сословия исправно поставляли государству грамотных и преданных офицеров, талантливых администраторов, крупных государственных деятелей, в героические периоды истории Рима, трудности Отечества только воодушевляли юношей из знатных родов и толпы плебса на еще большие усилия. Старый фундамент Империи, некоторое время укреплявшийся притоком талантливых провинциалов (примеров много, вплоть до императора Траяна, как известно «лучшего»), окончательно потерял устойчивость и прочность. Именно поэтому необычайную популярность приобретали более достойные люди из церковной иерархии, например Амвросий Медиоланский[51] или епископ Гиппона Регия Аврелий Августин и слегка романизованные варварские вожди, которые хотя бы выполняли свои обязательства, не умея по неграмотности обманывать в донесениях императора.

Таким образом, несмотря на то, что факт крупных реформ в армии во времена Диоклетиана и Константина в литературе никем не отрицается, в них нет ни одного оригинального в стратегическом плане компонента. Ни система укреплений, особенно тщательно строившаяся Диоклетианом, ни все расширяющийся буферной пояс из союзных Риму варварских племен, ни принцип наследственной военной службы, ни даже создание самостоятельных крупных мобильных частей для быстрой ликвидации варварских прорывов вглубь Империи не были инновацией. Реформы подытожили предыдущие меры и полумеры, принимавшиеся во II–III вв. н.э. Однако, усовершенствовав старую армию старыми способами, первые тетрархи одновременно ликвидировали остатки армии принципата, создав законодательную базу для образования новых вооруженных сил, построенных на новых принципах и с новыми солдатами, которые уже по-другому смотрели на роль императора и на свое место в Pax Romana.

В отличие от воинов поздней Республики солдаты уменьшившегося до 1000 человек позднеримского легиона[52] не были покорителями Ойкумены и членами гражданской общины равных, для них мало значили идеалы мирового господства и ценности античной цивилизации. Они просто защищали мир, в котором жили их предки, или, в случае варваров, мир, в котором они с трудом нашли себе место, от тех, кто стремился снести его с лица земли. Понятия «Рим» и «варвары» давно потеряли этническую окраску, являясь лишь индикаторами принадлежности к нападающей или обороняющейся стороне. По традиции говоря о сражении между римлянами и гуннами на Каталаунских полях, не следует забывать о том, что большую часть обеих армий составляли германцы. О. Шпенглер утверждает, что уже при Адрианополе в 378 г. сложно было отличить римлян от варваров – так далеко зашла варваризация римской армии. Впрочем, у варваров шел встречный процесс если не романизации, то по крайней мере восприятия некоторых достижений античной цивилизации, который в известный степени уравновешивал первое упомянутое явление.

С точки зрения стратегии Диоклетиан и Константин также не предложили ничего нового[53]. Они только довели старые локальные эксперименты до общеимперского масштаба, найдя нужный баланс между приграничными и мобильными частями, и восстановили с помощью системы тетрархии общеимперскую целостную внешнюю политику, прекратив практику аврального решения проблем, при которой Аврелиану приходилось отгонять аламаннов от самого Рима, а сам Вечный Город обносить стеной. При Диоклетиане и Константине продолжается увеличение значения, самостоятельности и удельного веса кавалерии в войсках, которая должна была ликвидировать зависимость безопасности Империи от темпов продвижения легионной пехоты. Появляются новые виды кавалерии – клибанарии и катафрактарии, призванные поначалу быть противоядием против тяжелой конницы Сасанидов, государство которых Т. Моммзен вообще называет «образцом во всем» для Диоклетиана, но затем успешно сражавшиеся против аламаннов[54]. Численность кавалерии достигает одной четверти от общего числа солдат, что было беспрецедентно для традиционно пехотной римской армии.

Пойдя на невиданный ранее раздел власти между несколькими людьми при сохранении единства империи, Диоклетиан ненадолго сумел обеспечить постоянное внимание верховной власти ко всем проблемным регионам, однако все это действовало только до первой междуусобицы. Латтвак писал о необходимости ясных целей для римской стратегии[55], которые именно в начале IV в. у Империи были – оборона давно намеченных рубежей уже испробованными методами. Однако подобная ясность является не столько преимуществом, сколько недостатком стратегии римлян, так как она подразумевает известную консервативность и ограниченность решений, в то время как во взрывоопасной обстановке середины и особенно конца IV века было очень опасно упорно пытаться сохранить уже несуществующие реалии. Более того, чем сильнее зависела Империя от варварских контингентов в своей армии тем более были необходимы радикальные реформы. На них никто не решился, до последнего опасаясь смешения германцев с жителями провинций, препятствуя бракам между ними и т.д.

Следовало обратиться к дипломатии, которой римляне зачастую пренебрегали из-за плохого представления о расстановке сил в варварском мире и общей нестабильности племен Центральной и Восточной Европы. Только в самом конце своего правления Константин начинает последовательно поддерживать сарматов на Нижнем Дунае в противовес готам, что явилось первой, но оправдавшейся ставкой на одних независимых варваров против других. С 332 г. до гуннской катастрофы готы не вели масштабных войн против Империи[56], однако отношения с Римом были неприязненными. Впоследствии готы жестоко отомстили Риму за постоянное враждебное отношение к себе.

Несмотря на все недостатки военных реформ и существенные провалы в некоторых областях внутренней политики, влияющих на состояние армии (имеется в виду финансовая реформа в первую очередь), Диоклетиан сумел к концу своего правления полностью восстановить паритет между Римской империей и германцами, отстроив заново рубежи и отказавшись от малореальных проектов возвращения уже безвозвратно утерянного (например, от территории не только Декуматских полей, но и более южных земель вплоть до Боденского озера[57]). «Победоносное наступление», в которое перешла Империя, о чем говорит А.В. Банников[58], если и имело место, то только на Востоке и достигло весьма скромных территориальных успехов. Цена побед Диоклетиана и его коллег была, конечно, слишком велика, однако альтернативы у тетрархов попросту не было. Кроме того, если допустить возможность «спасения» Римской империи, как это делает А.В. Банников[59], хотя правильнее было бы говорить о продлении агонии, то виновными в крушении механизма, созданного Диоклетианом, все равно были его преемники[60], особенно сыновья Константина.

Похожие работы

Русско-венгерские отношения второй трети ХI в.

Скачать

119535

0

0

... русскими людьми, находившимися в то время в Венгрии, а также в случаях, когда поступки короля имели важные внешнеполитические последствия, прямо или косвенно отражавшиеся на характере русско-венгерских отношений. По восстановленной историками на основании анализа различных, прежде всего немецких, источников хронологии, Эндре I вступил на престол в конце сентября 1046 г. в Секешфехерваре 100, а ...

Развитие франко-германских отношений в 1960-е гг.

Скачать

69290

0

0

... безопасности, сотрудничества атлантических партнёров. Авторы этих исследований рассматривают франко-западногерманский блок как противовес США и результат эволюции отношений между ними с 50-х до 90-х гг. Глава 1. Особенности развития франко-германских отношений после Второй мировой войны 1.1 Специфика германского вопроса После разделения Германии подходы Великобритании и Франции к ней ...

Краткая история Англии: Завоевание Британии германскими племенами

Скачать

52532

0

0

... с плодородными почвами и избегали горных и болотистых мест. Но здесь уже жили бритты. Поэтому нашествие германских племен носило столь кровавый характер. Бритты отчаянно сопротивлялись, но сила была уже не на их стороне. Новые отряды высаживались в юго-восточной и восточной Британии. На южном побережье Кента, неподалеку от Гастингса, находилась крепость Андерида, которая контролировала прибрежную ...

Великое переселение народов и образование Германских королевств

Скачать

5388

13

5

... - религиозные противоречия в провинции вандалы и 429 г. король Гейзерих аланы  начал завоевания 439 г. создано Вандало-Аланское королевство со столицей в Карфагене Вандалы захватили Рим и разграбили его (конец Вечного города). В 534 г. византийский император ...