41 г. н.э.

 На следующий день начались Палатинские игры. Этот праздник в честь Августа был учрежден Ливией в самом начале правления Тиберия и отмечался ежегодно в южном дворе старого дворца. Начинался он с жертвоприношений Августу и символической процессии, а затем в течение трех дней шли всякие увеселения: театральные спектакли, пение, танцы, выступления фокусников и тому подобное. Для зрителей воздвигались деревянные трибуны на шестьдесят тысяч мест. Когда праздник заканчивался, трибуны разбирали и прятали до следующего года. На этот раз Калигула продлил праздник с трех дней до восьми, перемежая представления гонками колесниц в цирке и потешными морскими боями на искусственном озере. Он хотел развлекаться до самого отъезда в Александрию, назначенного на двадцать пятое января. Калигула отправлялся в Египет, чтобы осмотреть достопримечательности, чтобы раздобыть денег при помощи своей "неколебимой твердости" и тех трюков, которые он пустил в ход во Франции, чтобы составить планы перестройки Александрии и, наконец, чтобы, как он хвастался, приделать новую голову Сфинксу.

 Итак, праздник начался. Калигула совершил жертвоприношение Августу, но делал это довольно небрежно, с надменным видом, как хозяин, который из-за каких-то чрезвычайных обстоятельств вынужден прислуживать одному из своих рабов. Когда церемония окончилась, Калигула объявил, что, если у присутствующих здесь граждан есть к нему просьбы, которые в его власти выполнить, он окажет им эту милость. Последнее время Калигула был сердит на римлян за то, что они не проявили достаточного энтузиазма на устроенной им травле диких зверей, и наказал их тем, что закрыл на десять дней городские амбары с зерном; но, возможно, он уже их простил, так как в тот день разбрасывал с крыши дворца деньги. Поэтому со всех сторон раздались радостные крики: "Больше хлеба, меньше налогов, цезарь! Больше хлеба, меньше налогов!" Калигула пришел в ярость. Он послал вдоль скамей взвод германцев, и те снесли не меньше сотни голов. Этот случай обеспокоил заговорщиков; он напомнил им о жестокости германцев и их фанатической преданности Калигуле. К этому времени в Риме вряд ли оставался хоть один человек, который не мечтал бы о смерти императора и не отправил бы его с радостью, как говорится, к праотцам, но для своих телохранителей Калигула был самый великий герой на свете. И если он наряжался в женское платье, или, пустившись в галоп, покидал на марше армию, или заставлял Цезонию раздеваться донага и похвалялся перед ними ее красотой, или сжигал свою самую красивую виллу в Геркулануме на том основании, что там два дня прожила пленницей его мать на пути в изгнание на остров, где она затем умерла, - эти необъяснимые поступки лишь подтверждали его божественность и делали его еще более достойным поклонения. Германцы глубокомысленно кивали друг другу и говорили: "Да, все боги такие. Никогда нельзя сказать, что они сделают. Туискон и Манн у нас дома, на нашей дорогой и милой родине, такие же в точности".

 Кассия не пугала опасность, ему было все равно, что случится с ним самим, лишь бы убить Калигулу, но остальные заговорщики, настроенные менее решительно, стали подумывать о мести германцев, которую они навлекут на себя, убив их героя. Они начали искать отговорки, и Кассий не мог заставить их принять определенный план действий. Они предлагали положиться на случай. Кассий встревожился. Он назвал их трусами и обвинил в том, что они стараются выиграть время. Он сказал, что на самом деле они хотят, чтобы Калигула уехал в Египет целым и невредимым. Наступил последний день праздника. Кассий с большим трудом уломал остальных заговорщиков согласиться на вполне осуществимый план, и тут Калигула вдруг объявил, что праздник будет продлен еще на три дня. Он сказал, что намерен играть и петь в пьесе, которую он сочинил для жителей Александрии, но считает несправедливым не показать ее сперва своим соотечественникам.

 Это дало более трусливым заговорщикам новый предлог для проволочки.

 - Но, Кассий, это совершенно меняет дело. Теперь все куда легче. Мы можем убить его в последний день праздника, когда он уйдет со сцены. Это куда удобнее. Или когда пойдет на нее. Что тебе больше нравится.

 Кассий отвечал:

 - Мы составили план и поклялись привести его в исполнение. Мы должны следовать ему, это очень хороший план. Без единого изъяна.

 - Но у нас теперь предостаточно времени. Почему не подождать еще три дня?

 Кассий сказал:

 - Если вы не осуществите наш замысел сегодня, как поклялись, мне придется действовать в одиночку. У меня мало шансов справиться с германцами, но я сделаю, что смогу. Если они станут меня одолевать, я закричу: "Виниций, Аспренат, Бубон, Аквила, Тигр, почему вы не здесь, как вы мне клятвенно обещали?"

 Поэтому им пришлось согласиться привести в исполнение первоначальный план. Виниций и Аспренат должны были уговорить Калигулу уйти в полдень из театра, чтобы искупаться в пруду и перекусить. Перед этим Кассий, Тигр и другие офицеры, участвовавшие в заговоре, должны были незаметно выскользнуть через служебный вход, обойти здание театра и подойти к крытой галерее, ведущей из театра прямо в новый дворец, а Аспренат и Виниций должны были убедить Калигулу воспользоваться этим коротким путем.

 В тот день играли "Улисса и Цирцею", и Калигула обещал по окончании пьесы раздавать фрукты, пирожки и деньги. Естественно, он делал бы это со своего места возле ворот в театр, поэтому зрители стали собираться заранее, чтобы сесть к нему поближе. Когда открыли ворота, толпа наперегонки кинулась к крайним скамьям. Обычно женщины сидели вместе в одной части театра, отдельные сидения были отведены для всадников, сенаторов, знатных иностранцев и так далее. На этот раз все перемешалось. Я видел, как опоздавший сенатор был вынужден сесть между рабом-африканцем и женщиной с крашенными в шафрановый цвет волосами, в темном плаще, какие носят профессиональные проститутки. "Тем лучше, - сказал Кассий Тигру. - Чем большая здесь неразбериха, тем больше у нас шансов на успех".

 Кроме германцев и самого Калигулы чуть не единственным человеком во дворце, кто ничего не слышал о заговоре, был бедный Клавдий. Произошло это потому, что бедного Клавдия тоже собирались убить, ведь он был дядей Калигулы. Вся семья Калигулы должна была быть убита. Заговорщики, по-видимому, боялись, что я объявлю себя императором и отомщу за смерть племянника. Они решили восстановить республику. Если бы только идиоты открылись мне, эта история имела бы совсем другой конец. Ведь я был более ревностным республиканцем, чем любой из них. Но они мне не доверяли и обрекли меня на смерть. Ну не жестоко ли это? Даже Калигула в некотором смысле больше знал о заговоре, чем я, так как получил из храма Фортуны Антийской предостережение: "Берегись Кассия". Но он неправильно его понял, решив, что речь идет о первом муже Друзиллы - Кассии Лонгине, и вызвал его из Малой Азии, где тот был губернатором. Калигула подумал, что Лонгин затаил на него зло за убийство Друзиллы, к тому же вспомнил, что тот был потомком Кассия, который участвовал в убийстве Юлия Цезаря.

 Я пришел в театр в восемь часов утра и обнаружил, что привратник уже занял для меня место между командующим гвардией и начальником германцев. Командующий перегнулся через меня и спросил:

 - Ты слышал новость?

 - Какую? - сказал начальник германцев.

 - Сегодня играют новую трагедию.

 - Как она называется?

 - "Смерть тирана".

 Начальник германцев кинул на него быстрый взгляд и, нахмурясь, произнес:

 Молчи, товарищ мой,

 Иначе грек услышит нас с тобой.

 Я сказал:

 - Да, программу изменили. Мнестер покажет нам "Смерть тирана". Ее не играли много лет. Это про царя Кинира, который не захотел вступить в войну с Троей и был убит за свою трусость.

 Представление началось; Мнестер был в великолепной форме. Когда он умирал на руках у Аполлона, он забрызгал всю сцену "кровью" из небольшого пузыря, спрятанного у него во рту. Калигула послал за ним и расцеловал в обе щеки. Кассий и Тигр проводили Мнестера в актерскую уборную, словно для того, чтобы защитить от назойливых поклонников. Затем вышли через служебный вход. Остальные заговорщики, воспользовавшись суматохой во время раздачи денег, - следом за ними. Аспренат сказал

 - Это было изумительно. А теперь как насчет купанья и легкого завтрака?

 - Нет, - сказал Калигула, - я хочу посмотреть акробаток. Говорят, они очень хороши. Думаю, что я досижу до конца. Это последний день.

 Он был в чрезвычайно благодушном настроении.

 Виниций поднялся. Он хотел предупредить Кассия, Тигра и остальных, чтобы они не ждали. Калигула потянул его за плащ.

 - Не убегай, приятель. Ты должен посмотреть этих девушек. Одна исполняет танец, который называется "танец рыбы"; когда на нее смотришь, кажется, будто ты сам глубоко-глубоко под водой.

 Виниций сел и полюбовался танцем рыбы. Но сперва ему пришлось посмотреть от начала до конца небольшую мелодраму под названием "Лавреол, или Главарь разбойников", где убийство шло за убийством. Актеры - не из лучших - раздобыли, в подражание Мнестеру, пузыри с краской. Вы не представляете, какое море "крови" они вылили на сцену! Когда танец рыбы окончился, Виниций снова поднялся.

 - Сказать по правде, божественный, я бы и рад был остаться, но меня призывает Очистительница. Видно, я съел какую-то гадость.

 Пусть плавно выйдут эти подношенья --

 Не слишком быстро, но без промедленья.

 Калигула рассмеялся:

 - Только не вини в этом меня, дорогой. Ты - один из моих лучших друзей. Я ни за что на свете не стал бы приправлять твою еду.

 Виниций вышел через служебный вход и подошел к Кассию и Тигру, ждавшим во дворе.

 - Лучше вернитесь, - сказал он. - Он будет смотреть представление до конца.

 Кассий сказал:

 - Прекрасно. Давайте вернемся. Я готов убить его там, где он сидит. Надеюсь, вы меня поддержите.

 В этот самый момент к Кассию подошел гвардеец и сказал:

 - Мальчики наконец прибыли, полковник.

 Дело в том, что некоторое время назад Калигула отправил письмо в греческие города Малой Азии, приказывая каждому из них прислать в Рим по десять высокорожденных мальчиков, чтобы они танцевали на празднике национальный танец с мечами и пели гимн в его честь. Это был только предлог, чтобы заполучить их в свои руки: они будут ценными заложниками, когда Калигула обратит свой гнев против Малой Азии. Мальчики должны были прибыть на несколько дней раньше, но на Адриатике штормило, и они задержались в Корфу. Тигр сказал:

 - Немедленно сообщи это императору.

 Гвардеец поспешил в театр.

 А меня все сильней мучил голод. Я шепнул Вителлию, сидевшему позади:

 - Неплохо было бы, если бы император вышел перекусить, и мы могли последовать его примеру.

 Туг подошел гвардеец и сообщил о прибытии греческих мальчиков. Калигула сказал Аспренату:

 - Великолепно. Они смогут выступить сегодня днем. Мне надо немедленно их увидеть и прорепетировать гимн. Пойдемте, друзья! Сперва репетиция, затем купанье, завтрак, а потом снова сюда.

 Мы вышли. Калигула остановился у ворот, чтобы распорядиться насчет дневного представления. Я по крытой галерее пошел вперед с Вителлием, двумя военачальниками и сенатором по имени Сенций. У входа я заметил Кассия и Тигра. Они не поздоровались со мной, как с остальными, это показалось мне странным. Когда мы дошли до дворца, я сказал:

 - Ну и голоден же я! Я слышу по запаху, что готовят оленину. Надеюсь, эта репетиция не затянется надолго.

 Мы были в вестибюле пиршественного зала. "Странно, - подумал я, - ни одного капитана, здесь только сержанты. Я вопросительно обернулся к своим спутникам, но - еще одна странность - обнаружил, что все они исчезли. И тут вдалеке послышались крики и визг, затем снова крики. Я не мог понять, что происходит. Кто-то пробежал мимо окна, крикнув: "Все кончено! Он мертв!" Спустя две минуты от театра донесся ужасающий рев, словно там началась резня. Рев тянулся и тянулся, но вот он затих, а затем послышалось громовое "ура"! Я кое-как поднялся в свою библиотеку и, дрожа всем телом, рухнул на стул.

 Бюсты Геродота, Полибия, Фукидида и Азиния Поллиона смотрели на меня со своих постаментов. Их бесстрастные черты словно говорили: "Настоящий историк должен быть выше политических смут своего времени". Я решил вести себя как настоящий историк.


ГЛАВА XXXIV

А произошло вот что. Калигула вышел из театра. Его ждали носилки, чтобы отнести в новый дворец кружным путем между двумя рядами гвардейцев. Но Виниций сказал:

- Давай пойдем напрямик. По-моему, греческие мальчики ждут там у входа.

- Хорошо, пошли, - согласился Калигула.

Кое-кто из зрителей хотел последовать за ним, но Аспренат отстал и оттеснил их обратно.

- Император не желает, чтобы его беспокоили, - сказал он, - убирайтесь! - и велел привратникам закрыть ворота.

Калигула подошел к крытой галерее. Навстречу ему вышел Кассий и спросил:

- Какой сегодня пароль, цезарь?

Калигула сказал:

- Что? А, да, пароль. Кассий. Я дам тебе прекрасный пароль: "Юбка старика".

Тигр спросил из-за спины Калигулы: "Можно?" - это был условный сигнал.

- Бей! - крикнул Кассий, выхватывая из ножен меч и изо всех сил ударяя Калигулу.

Он хотел рассечь ему череп до подбородка, но, ослепленный яростью, промахнулся и попал между шеей и грудью. Главный удар пришелся по ключице. Калигула пошатнулся от боли и изумления. Он в ужасе оглянулся по сторонам, затем повернулся и побежал. Однако Кассий успел еще раз ударить его и рассек ему челюсть. Затем Тигр повалил Калигулу на землю ударом по голове, но тот медленно поднялся на ноги.

- Бей снова! - закричал Кассий.

Калигула возвел глаза к небу, на лице его отразилась мука.

 - О, Юпитер! - взмолился он.

 - Изволь! - вскричал Тигр и отсек ему руку.

 Последний удар острием меча в пах нанес капитан по имени Аквила, но и после этого еще десять мечей вонзились в грудь и живот Калигулы, чтобы не было сомнений в его конце. Капитан по имени Бубон погрузил руку в рану Калигулы на боку и облизал пальцы.

 - Я поклялся, что буду пить его кровь! - крикнул он.

 Собралась толпа, поднялась тревога: "Германцы! Идут германцы!" У убийц не было никаких шансов противостоять целому батальону германцев. Они кинулись в ближайшее здание; им оказался мой старый дом, временно взятый у меня Калигулой под жилье для иностранных послов, которых он не хотел селить во дворце. Заговорщики пошли в парадную дверь и выбежали через черный ход. Все, кроме Тигра и Аспрената. Тигр сделал вид, что он тут ни при чем, и присоединил свой голос к германцам, взывавшим о мщении. Аспренат вбежал в крытую галерею, где германцы схватили и убили его. Убили они также двух сенаторов, которые случайно попались им по пути. Но это был лишь небольшой отряд германцев. Весь остальной батальон вошел в театр и закрыл за собой ворота. Они намеревались отомстить за смерть своего героя, вырезав там всех до одного. Отсюда те крики и визг, которые я слышал. Никто из зрителей не знал, что Калигула убит; они даже не знали, что на его жизнь покушались. Но намерения германцев были достаточно ясны, так как они похлопывали и поглаживали свои ассагаи и разговаривали с ними, точно с живыми, как принято у них перед тем, как пустить в ход это ужасное оружие. Спасения не было. Вдруг со сцены раздался сигнал трубы "Внимание!", за которым прозвучали шесть нот, означающих "Императорский приказ". На сцену вышел Мнестер и поднял руку. И сразу же шум умолк - слышались лишь тихие рыдания и приглушенные стоны, - так как, согласно приказу Калигулы, всякий, кто осмеливался издать хоть звук, когда на сцене появлялся Мнестер, тут же подвергался смерти. Германцы тоже перестали похлопывать и поглаживать ассагаи и прекратили заклинания. Сигнал трубы превратил их в статуи.

 Мнестер вскричал:

 - Он не умер, граждане! Ничего подобного. Убийцы напали на него, и под их ударами он упал на колени. Вот так! Но тут же снова поднялся. Вот так! Мечи не могут одержать победу над нашим божественным цезарем. Раненый, окровавленный, он все же встал на ноги. Вот так! Он поднял свою августейшую голову и прошел божественным шагом - вот так! - сквозь ряды трусливых растерянных убийц. Его раны зажили, свершилось чудо! Сейчас он на рыночной площади обращается с горячей речью к своим подданным с ораторского амвона.

 Раздалось громовое "ура!", германцы вложили мечи в ножны и вышли из театра. Своевременная ложь Мнестера (подсказанная ему, по правде говоря. Иродом Агриппой, царем иудеев, единственным человеком в Риме, кто не растерялся в тот роковой день) спасла шестьдесят тысяч жизней, а возможно, и больше.

 Но во дворце к этому времени уже узнали, что в действительности произошло, и там начался переполох. Несколько старых солдат решили воспользоваться удобным случаем и стали рыскать по комнатам в поисках поживы, делая вид, будто разыскивают убийц. На всех дверях во дворце были золотые ручки, равные по стоимости солдатскому жалованию за полгода, которые легко было сбить ударом меча. Я услышал крики: "Убей их, убей их! Отомстим за цезаря!", - и спрятался за занавесями. В комнату пошли два солдата. Они заметили мои ноги.

 - Выходи, убийца. От нас не спрячешься.

 Я вышел и пал ниц.

 - Н-не у-убивайте м-меня, г-господа, - сказал я. - Я ни-ни в ч-чем н-не в-виноват.

 - Кто этот старикан? - спросил один из солдат, недавно переведенный во дворец. - У него совсем безобидный вид.

 - Ты что, не знаешь? Это брат Германика, инвалид. Он - ничего. Совершенно безвредный. Поднимайся, друг. Мы тебя не тронем.

 Имя этого солдата было Грат.

 Они заставили меня спуститься вместе с ними в пиршественный зал, где сержанты и капралы держали военный совет. Молодой сержант стоял на столе, размахивая руками, и кричал:

 - К черту республику! Наша единственная надежда - новый император. Любой император, лишь бы нам удалось убедить германцев его признать!

 - Инцитат, например, - предложил кто-то и заржал.

 - Да, клянусь богами! Лучше старая кляча, чем никто. Нам нужно немедленно найти кого-нибудь, чтобы успокоить германцев, не то они все тут разнесут.

 Мои двое солдат протолкались через толпу, таща меня за собой.

 - Эй, сержант! Посмотри, кто тут у нас! - крикнул Грат. - Нам, кажется, повезло. Это старый Клавдий. Чем не император? Лучшего человека на это место во всем Риме не сыщешь, хоть он и прихрамывает чуток и малость заикается.

 Громкое "ура!", смех и крики:

 - Да здравствует император Клавдий!

 Сержант извинился:

 - Прости, господин, мы думали, тебя нет на свете. Но ты нам подходишь по всем статьям. Поднимите его повыше, ребята, чтобы всем было видно.

 Два дюжих капрала схватили меня за ноги и посадили себе на плечи.

 - Да здравствует император Клавдий!

 - Опустите меня! - в ярости закричал я. - Опустите меня! Я не хочу быть императором! Я отказываюсь быть императором! Да здравствует республика!

 Но они только расхохотались:

 - Надо же такое сказать! Не хочет быть императором, говорит! Стесняется!

 - Дайте мне меч! - закричал я. - Я лучше покончу с собой!

 К нам подбежала Мессалина.

 - Соглашайся, Клавдий. Ради меня. Ради нашего ребенка. Нас всех убьют, если ты откажешься! Цезонию уже убили. А дочку ее схватили за ноги и размозжили голову о стену!

 - Все будет хорошо, господин, когда ты попривыкнешь, - сказал, улыбаясь, Грат. - Императорам не так уж плохо живется, право слово.

 Больше я не протестовал. Что толку спорить с судьбой? Подгоняемый солдатами, я чуть не бегом направился в Большой двор под аккомпанемент глупейшего гимна, сочиненного, когда Калигула стал императором: "Поем Германика приход, он город наш от бед спасет". (Одно из моих имен тоже Германик.) Меня заставили надеть золотой венок Калигулы из дубовых листьев, отнятый у одного из мародеров. Чтобы не упасть, я крепко вцепился в плечи капралов. Венок то и дело сползал на ухо. Я чувствовал себя дурак дураком. Говорят, что я был похож на преступника, которого ведут к месту казни. Собранные вместе трубачи играли "Императорский салют".

 На нас лавиной надвигались германцы. Они узнали от сенатора, вышедшего к ним навстречу в глубоком трауре, что Калигула действительно умер, были в ярости оттого, что их обманули, и хотели вернуться в театр, но театр опустел, и теперь они не знали, как поступить дальше. Поблизости не осталось никого, кроме гвардейцев, а гвардейцы были вооружены. "Императорский салют" положил конец колебаниям: они кинулись вперед с криком:

 - Хох! Хох! Да здравствует император Клавдий! - и, яростно потрясая ассагаями в знак своей верности, стали протискиваться через толпу гвардейцев, стремясь поцеловать мне ноги.

 Я крикнул, чтобы они не приближались, и они тут же пали передо мной ничком на землю. Раз за разом меня обносили вокруг двора.

 Как по вашему, какие мысли и воспоминания пролетали у меня в голове в этот поворотный момент? Думал ли я о предсказании сивиллы, об упавшем мне в руки волчонке, о совете Поллиона или сне Брисеиды? О деде и свободе? Об отце и свободе? О трех своих предшественниках - Августе, Тиберии и Калигуле, об их жизни и смерти? Об опасности, все еще угрожающей мне со стороны заговорщиков, сената и гвардейцев в лагере? О Мессалине и нашем нерожденном ребенке? О бабке Ливии и обещании ее обожествить, если я когда-нибудь стану императором? О Постуме и Германике? Об Агриппине и Нероне? О Камилле? Нет, вы никогда не угадаете, какие мысли проносились у меня в уме. Но я буду откровенен и сам скажу вам это, хотя признание не делает мне чести. Я думал: "Так, значит, я - император. Какая чепуха! Но теперь я по крайней мере смогу заставить людей читать мои книги. Стану устраивать публичные декламации для больших аудиторий. Книги-то неплохие, на них ушло тридцать пять лет тяжелого труда. Это не будет нечестно. Поллион собирал себе слушателей, давая великолепные обеды. Он был очень разумный историк и "последний из римлян". В моей "Истории Карфагена" полно занимательных эпизодов. Я уверен, что она всем понравится".

 Вот что я думал. Думал я также о том, что теперь, когда я стал императором, у меня появилась возможность познакомиться с секретными архивами и выяснить, какие события на самом деле произошли в том или ином случае. Сколько запутанных историй еще надо распутать! Какой чудесный жребий для историка! Как вы видите, я действительно не упустил своих возможностей. И даже привилегией опытных историков подробно излагать разговоры, зная только их суть, я почти не воспользовался.

1 Здесь и далее стихи в переводе М. Карп.

2 Вергилий. "Энеида", VI, 853. Пер. С. Ошерона.

3 Марк Порций Катон. "Земледелие", 2, 7. Пер. М. Сергеенко.

4 Sine die (лат.) - без указания даты следующего заседания.

5 Не путать этого Нерона с тем, который впоследствии стал императором. - Примеч. автора.

6 Гомер. "Илиада", 1, 334--335. Пер. Н. Гнедича.

7 Быстро! (нем.)

8 Гомер. "Илиада", 1, 599--600.

9 Там же, XVIII, 410-411.

10 Там же, 1, 582-583.

11 Гомер. "Одиссея", XX, 6--21. Пер. В. Жуковского.

12 Там же, 11-12.

13 Впоследствии император Нерон. (Примеч. автора.)

14 Гомер. "Илиада", 1, 590--594.

15 Гомер. "Илиада", 1, 586-589.

16 Гомер. "Илиада", XXIII, 724.


Информация о работе «Тиберий Клавдий»
Раздел: История
Количество знаков с пробелами: 920359
Количество таблиц: 0
Количество изображений: 0

Похожие работы

Скачать
71579
0
0

... должности, созданию им отдельного от магистратур чиновничьего аппарата, обеспечиваемого образованием собственной казны принцепса, и командованию всеми армиями. 2. Правление Династии Юлиев—Клавдиев. Династия Юлиев—Клавдиев. «Римская империя существовала пять столетий — с 27 г. до н. э. до 476 г. н. э. (476 год, когда был ввергнут последний западноримский император, является традиционной датой ...

Скачать
42005
0
0

... в Остии. В этот же период к Римской империи были присоединены Южная Британия и Мавретания. В целом эпоха императора Клавдия не акцентирует на себе особого внимания. Это было своего рода затишье после бури в море властвования. 7. Нерон. Конец императорской династии   Луцию Домицию Агенобарбу, получившему имя Нерон Клавдий Друз Германик, шел семнадцатый год, когда он вступил на престол. ...

Скачать
37556
0
0

... не много. Что касается Светония Транквилла и Диона Кассия, чьи сочинения являются для нас наиболее важными (разумеется, после «Анналов») источниками сведений об эпохе Юлиев-Клавдиев, то их оценка Тиберия, в общем, совпадает с оценкой Тацита. Образ императора у Светония несколько более противоречив, лишен того художественного единства, которое есть у Тацита.[26] Автор «Жизнеописания двенадцати ...

Скачать
29368
0
0

... Тиберия на остров Капри и, наконец, к массовому террору после казни Сеяна.[xvii] Вынужденная краткость нашего историографического обзора привела к тому, что западная историография принципата Тиберия представлена, пожалуй, несколько односторонне. Разумеется, не все английские, американские и немецкие работы проникнуты духом критицизма и традиции «реабилитации».[xviii] Равным образом, стремление ...

0 комментариев


Наверх