Макарьевские соборы 1547 и 1549 годов. Подготовка и проведение Стоглавого собора 1551 года

5.2 Макарьевские соборы 1547 и 1549 годов. Подготовка и проведение Стоглавого собора 1551 года

Венчание на царство имело прежде всего значение государственно-политическое, чтобы показать всему народу, что борьба партий закончилась и что теперь есть царь и можно к нему обращаться. Поэтому царь участвует во всех трех соборах: 1547 года, 1549 года и 1551 года - Стоглавом соборе.

Эти соборы происходят почти через 100 лет после фактической автокефалии Русской Православной Церкви. Притом эта автокефалия в ту пору еще не была признана восточными патриархатами - каноническое и литургическое общение было прервано. Таким образом, макарьевские соборы имели целью теперь уже не канонически, а на практике доказать правомерность своей самостоятельности, найдя небесные подтверждения своему бытию посредством канонизации новых святых.

Кроме того, соборы 1547 года и 1549 года имели важнейшее политическое значение в области формирования единого русского государства и становлении национальной Православной Церкви посредством создания общерусских святынь.

Историк П.Н. Милюков отмечал, что еще во времена Киевской Руси жители каждой местности любили иметь у себя свою особенную, специально им принадлежащую святыню: свои иконы и своих местных угодников, под покровительством которых находился тот или другой край. Естественно, что такие местные святые чтились лишь в пределах своего края, а другие области их не признавали.

Объединение земель требовало и изменения взглядов на местные святыни. Собирая уделы, московские князья перевозили важнейшие из этих святынь в новую столицу. Таким образом появились в Успенском соборе икона Спаса из Новгорода, икона Благовещения из Устюга, икона Божьей Матери Одигитрия из Смоленска и другие. Цель собирания этих святынь в Москве не в том, чтобы лишать покоренные области местных святынь, привлечь к себе их благосклонность, а в том, чтобы привлечь все местные святыни во всеобщую известность и таким образом создать «единую сокровищницу национального благочестия».[62] На решение этой задачи была направлена работа двух соборов в период правления Ивана Грозного по канонизации русских святых. На первом соборе 1547 года было канонизировано 22 святых угодника, в том числе святитель Иона Московский, при котором была провозглашена автокефалия 100 лет назад. 13 человек для всероссийского почитания[63] и 8 местночтимых.[64]

На втором соборе 1549 года было прославлено еще 14 угодников.[65] Итого, за 3 года в Русской Православной Церкви было канонизировано столько святых, сколько не было канонизировано за пять предыдущих веков ее существования, таким образом доказывая свою благодатность и право на существование.

Оставалась масса других вопросов, которые настоятельно требовали своего разрешения: никакими репрессивными мерами (например, против жидовствующих) инакомыслие и ереси преодолены не были. Требовались меры по поднятию духовного просвещения и улучшению нравственного состояния духовенства, о котором ранее заявляла оппозиция в лице Вассиана Патрикеева и тех же жидовствующих.

В первую половину царствования царь Иван IV искренне ревновал о благе Церкви: именно от него исходила инициатива созыва Стоглавого собора^[66] в 1551 году для устранения означенных церковных нестроений. На соборе царь выступил как властный поборник веры и церковных уставов. Собор был открыт речью царя, в которой тот указывал на необходимость издать такое же уложение по делам церковным, какое им ранее было издано по делам светским. Царь обещал епископам быть «сослужебным им поборником веры и церковных уставов».[67] Он сам указал предметы соборных рассуждений, формулированные им в 37 вопросах, на рассмотрение которых им было предложено еще 32 вопроса. Эти вопросы касались всех сторон церковной жизни: и мирян, монастырской дисциплины, церковного управления и прочих областей.

Собор утвердил необходимость выверения богослужебных книг и реабилитирует Максима Грека, благословив его труды; вводит иконописный канон.

На Соборе вновь был поднят вопрос о церковном землевладении, что произошло не без участия нестяжательски настроенных Сильвестра и Адашева. Однако им дали отповедь Макарий и другие иосифляне. Но несмотря на противостояние иосифлян попыткам секуляризации, Иоанну все же по окончании соборных заседаний удалось провести ряд постановлений, частично ограничивавших дальнейший рост церковного землевладения.

Кроме того, монастырям и архиерейским домам вменялось в обязанность заводить школы, то это имело определенную статью расхода.

Собор ввел подсудность духовенства только духовной власти, что привело к выделению духовенства в отдельное сословие, для которого существует определенные обязанности и права. Соборным решением полагалось разделять епархии на более мелкие церковно-административные единицы и для наблюдения за благочестием духовенства назначаются «поповские старосты», подотчетные во всем епархиальному архиерею. Духовенству вменяелось в обязанность следить за благочестием мирян: не допускать неблагопристойных плясок и песен.

К сожалению, в ряде случаев решения Собора имели негативное значение для дальнейшей церковной жизни Руси, послужив основой для будущего старообрядческого раскола в XVII веке. Например: постановления об обязательности сугубой Аллилуии и двуперстного перстосложения, о недопущении брадобрития и ряд других. Собор не только провозгласил эти второстепенные обрядовые моменты абсолютно значимыми, но и анафематствовал всех, кто их не приемлет. Таким образом, многое из определенного Стоглавом легло впоследствии в основу идеологии русского старообрядчества.

5.3 «Опричнина» как государственное и как церковное явление

С 1564 года начинается второй – темный этап правления Ивана Грозного, связанный с учреждением так называемой «опричнины», существовавшей с 1565 по 1572 годы.

«Опричнина» - структура, созданная Иваном Грозным по принципу рыцарско-монашеской организации для своей безопасности. До этого, в XII-XIII веке, опричниной назывались владения дружин великих князей, то есть владения «опричь», не в пределах повсеместной юрисдикции. В XIV-XV веке это были владения великих княгинь. Иван Грозный назвал таковыми владения «опричь» всего государственного управления и любой государственной юрисдикции. В них входило более двадцати городов и отдельные улицы (слободы) в Москве. Понятие «опричнина» имеет значение «вне», «кроме», отсюда - другое название сформированной Грозным организации: «орден кромешников», то есть орден, который «кроме, как все государство». В исторической литературе распространено мнение, будто Иван Грозный набрал туда всяких «безродных», чтобы бороться с боярами - это марксистско-ленинское понимание полностью не соответствует действительности, так как это был орден, в который входили входили боярские и дворянские дети, только не старшие, а третьи и четвертые сыновья.[68]

Опричнина состояла из трех групп: первая, которая и являелась собственно орденом насчитывала триста-пятьсот человек, которые жили в Александровской слободе и вели чисто монашескую жизнь. Вторая часть (ближняя тысяча) находилась в Москве и близлежащих городах. И еще шесть тысяч опричников были распределены по двадцати городам. Причем вторая и третья группы исполняли лишь роль внешней структуры управления «царским уделом» для обеспечения функционирования внутренней структуры - собственно «ордена кромешников».

Орден имел свою орденскую амуницию, свою символику, свой орденский храм в Александровой слободе, своего гроссмейстера, в роли которого выступал царь, и даже свою печать. Бывшие дипломатические агенты Ивана IV И. Таубе и Э. Крузе прямо указывали, что «этот орден (выделено мной – С.Х.) предназначался для совершения особенных злодеяний».[69] Устав опричнины во многом соответствовал орденской практике Западной Европы того времени, переживавшей период возникновения разнообразных рыцарских, монашеских и придворных орденов (и находил подтверждение в заявлении Г. Шлитте (1547 год) о намерении московского царя организовать в России свой рыцарский орден).[70]

Правда, орден этот был довольно странным. Историки, рассматривая его «устав» единодушно отмечали его ярко выраженный антицерковный характер.

Находясь в Александровой слободе, Иван IV, по словам очевидцев «был игуменом, кн[язь] Афанасий Вяземский келарем, Малюта Скуратов пономарем; и они вместе с другими распределяли (по-видимому, «делили». - А.Н.) службы монастырской жизни. В колокола звонил он сам вместе с обоими сыновьями и пономарем (т.е. Малютой. - А.Н.). Рано утром в 4 часа должны все братья быть в церкви; все неявившиеся, за исключением тех, кто не явился вследствие телесной слабости, не щадятся, все равно высокого ли они или низкого состояния, и приговариваются к 8 дням епитемии. В этом собрании поет он сам со своими братьями и подчиненными попами с четырех до семи. Когда пробивает 8 часов, идет он снова в церковь, и каждый должен тотчас же появиться. Там он снова занимается пением, пока не пробьет 10. К этому времени уже бывает готова трапеза, и все братья садятся за стол. Он же, как игумен, сам остается стоять, пока те едят. Каждый брат должен приносить кружки, сосуды и блюда к столу, и каждому подается еда и питье, очень дорогое и состоящее из вина и меда, и что [тот] не сможет съесть и выпить, он должен унести в сосудах и блюдах и раздать нищим, и как большей частью случалось, это приносилось домой.

Когда трапеза закончена, идет сам игумен к столу. После того, как он кончает еду, редко пропускает он день, чтобы не пойти в застенок, в котором постоянно находятся много сот людей; их заставляет он в своем присутствии пытать или даже мучить до смерти безо всякой причины, вид чего вызывает в нем, согласно его природе, особенную радость и веселость. И есть свидетельство, что никогда не выглядит он более веселым и не беседует более весело, чем тогда, когда он присутствует при мучениях и пытках до 8 часов [вечера]. И после этого каждый из братьев должен явиться в столовую или трапезную, как они называют, на вечернюю молитву, продолжающуюся до 9 [часов]. После этого идет он ко сну в спальню. <...> Что касается до светских дел, смертоубийств и других тиранств и вообще всего его управления, то отдает он приказания в церкви. Для совершения всех этих злодейств он не пользуется ни палачами, ни их слугами, а только святыми братьями. Все, что приходит ему в голову, одного убить, другого сжечь, приказывает он в церкви <...>. Все братья, и он прежде всего, должны иметь длинные черные монашеские посохи с острыми наконечниками, которыми можно сбить крестьянина с ног, а также и длинные ножи под верхней одеждой, длиною в один локоть, даже еще длиннее, для того, чтобы, когда вздумается убить кого-либо, не нужно было бы посылать за палачами и мечами, но иметь все приготовленным для мучительства и казней...».[71]

В большинстве случаев на основании этого и множества прочих свидетельств Грозного обвиняют в атеизме и сознательном глумлении над православными обрядами, однако, стоит выделить мнение А. Никитина, который обращая внимание на глубокую обрядовую педантичность в орденском распорядке жизни царя, сравнивает его с «инквизиционными застенками Европы, в которых ханжество соединено было с изуверством».

Однозначных выводов о целях, преследуемых создателем «ордена кромешников», а равно и о том, в результате чего орден возник и почему был упразднен сделать невозможно. Но так как в отличие от Москвы, в Александровой слободе никогда не прекращались мучения и казни, смысл и главное - количество которых не объяснимы даже с позиции умопомешательства царя, то единственным средневековым аналогом, помимо исторически спорных зверств инквизиции, являются ордены сатанистов.

«Для XVI века в этом не было ничего необычного, - пишет Никитин, - тогда как все орденские атрибуты, знаки, а главное - действия, сопряженные с массовыми и мучительными человеческими жертвоприношениями, делают подобное предположение в высшей степени вероятным. Более того, такое предположение хорошо согласуется с сообщениями о подчеркнутой набожности Ивана IV, со стремлением к мелочной обрядовости, его гипертрофированном суеверии, постоянном страхе и подозрительности. Стоит напомнить, что «уклонение в сатанизм» человека средневековья не только не предполагало у него какого-либо «атеизма» или наличия «антиклерикальных настроений», но, наоборот, требовало глубокой веры в силу обрядности и наличие Бога Небесного. Последняя, в свою очередь, порождала веру в его могущественного антипода и «супротивника», «князя мира сего», к которому человек и обращался за помощью».[72]

Приведенная версия, хоть и не имеет однозначного исторического подтверждения (впрочем, как и все прочие – так как летописание в этот период практически прекратилось и любая теория за отсутствием фактов есть не более чем домысел), тем не менее проливает свет на сущность формируемых институтом опричнины церковно-государственных отношений и наиболее органично объясняет причины того ущерба, который понесла Русская Православная Церковь за означенный период.

В 1572 году опричнина была отменена. Впрочем, некоторые исследователи полагают, что изменено было лишь название, а опричнина под именем «государева двора» продолжала существовать и далее. Другие историки считают, что Иван IV попытался вернуться к опричным порядкам в 1575 году, когда вновь получил во владение «удел», а остальной территорией поставил управлять крещеного татарского хана Симеона Бекбулатовича, который назывался «великим князем всея Руси», в отличие от просто «князя московского» (не пробыв и года на престоле, хан был сведен с великого княжения).

В результате деятельности опричнины в 1569-1571 годах начался голод, массовое бегство крестьян и горожан на окраины. Население Москвы сократилось втрое, многие земли в центре страны были заброшены.