История культуры XVIII века

Реферат

по истории на тему:

"История культуры XVIII века"

Содержание

1.  Образ человека

2.  Джентльмен и «порядочный человек»

3.  «Естественный человек»

4.  Естественное воспитание

5.  Одиночество

6.  Дружба

7.  Любовь

8.  Мир вещей

9.  Цивилизационные процессы

10.  Просвещение

11.  Искусство

12.  Картина мира

1. Образ человека

В массовом общественном сознании европейцев XVIII века еще не утвердилось представление о человеке вне его сословной характеристики. Люди делятся на три сословия – два привилегированных (дворяне, священники) и непривилегированное третье сословие (tiers-êtat), включающее в себя и буржуазию, и рабочих мануфактур, и крестьян. Огромная часть общества к началу периода внешне почти не изменилась. Крестьяне выглядят примерно так, как и много веков назад. Праздничные костюмы, позволяющие отличить не только национальную принадлежность, но и происхождение из той или иной области, тем не менее предельно традиционны, некоторые их орнаменты восходят к временам неолита. Горожане придерживаются традиций своих профессий. Роскошные одеяния прелатов католической церкви, скромная одежда протестантов, еще более скромный вид монахов нищенствующего ордена францисканцев также традиционны и насчитывают целые века.

Напротив, во внешности светской аристократии происходят столь быстрые перемены, что можно говорить об окончательном утверждении моды в современном смысле этого слова. Законодательницей моды стала Франция, диктовавшая требования к внешнему виду светского человека всей Европе, к «л’ар де се девертир» (l’art de se dévertir – «искусство одеваться», по выражению популярного писателя Н. Ретифа де ла Бретонна).

Появляются модные журналы, знаменитые модельеры (самая прославленная – француженка Роз Бертэн, модистка французской королевы Марии-Антуанетты, «министр моды», как ее называли). Баронесса д’Оберкирх в мемуарах так описывала свое посещение этой модистки в 1782 г.: «Мадемуазель Бертэн показалась мне особой очень важной, ставившей себя на один уровень с принцессами. Она рассказала, как к ней однажды пришла какая-то дама с целью приобрести у нее шляпу для приема у королевы; это должно было быть что-то новое. Модистка вызывающе смерила ее взглядом с головы до ног, а затем, очевидно, оставшись довольной осмотром, она величественным образом обратилась к одной из своих заместительниц и сказала: «Покажите мадам мою последнюю работу для Ее Светлости».

Аристократическая мода начинает проникать в другие слои общества, и простые горожанки стараются копировать то, что можно реализовать при их ограниченных средствах (особенно дорогими были материалы – шелк, парча, пошив же оплачивался по самым низким расценкам).

Сравнивая портреты Людовика XV и Фридриха Великого, Руссо и Честерфилда, Гольдони и Мариво, старого Баха и юного Моцарта, мы снова отметим объединяющий всех парик, но парик нового образца. Он значительно меньше по объему, букли по бокам, его пудрят, подобно женским прическам, сменившим а ля фонтань с кружевами; затем волосы будут собраны сзади в хвостик или косичку с лентой. Парики носят не только дворяне, но и крупные чиновники и даже епископы, обратившиеся в 1725 г. к папе с вопросом, не могут ли они и мессу служить в париках. Хотя папа отказал, церковь сохраняла тягу к парикам как символу высокого положения в обществе. Завить парик, напудрить, укрепить на голове – довольно трудное дело, и мужчины вынуждены отказаться от роскошных шляп с перьями, заменив их на совсем не столь эффектные двуугольные шляпы: дело в том, что эти шляпы не надевались, а носились подмышкой.

Костюм отражает легкомысленные нравы эпохи, процветавшие в светских салонах. Огромные средства аристократы тратили на роскошь. Каждый день они надевали новый наряд, повинуясь капризам моды, которая становится все более изощренной. Считается, что фаворитка Людовика XV маркиза Помпадур, отличавшаяся малым ростом, изобрела высокие каблуки, чтобы скрыть свой недостаток, и ей стали подражать повсеместно. Ей же принадлежит введение моды на помпадур (pompadour) – сумочки для косметики, которая вместе с перчатками, муфтой, веером, лентами, живыми и искусственными бутоньерками входила в аксессуары светской дамы.

Жена Людовика XVI Мария-Антуанетта, получившая в народе прозвище «госпожа Дефицит» за трату невероятно больших сумм на развлечения, первой появилась в брюках (толпа горожан едва не забросала ее камнями).

Дамы делали такие высокие и сложные прически, что ездили в каретах, стоя на коленях. На вершине причесок появляются корабли с мачтами и парусами, мельницы, натюрморты из цветов, корзин с фруктами. Из-за немилосердного употребления пудры в Европе не хватает муки, из которой она производилась (одна из причин народных волнений, нараставших к концу века). Лицо гримируется, что объясняется вечерней салонной жизнью при свечах, напоминающей театральное действо. Грима так много, что нередко мужья в аристократических салонах не могут узнать жен.

Возникает целое искусство наклеивания мушек, положение которых, как и игра с веером, – особый язык светского флирта.

Юбки на кринолинах, корсеты требуют на каждый наряд до нескольких килограммов китового уса (голландцы предусмотрительно устанавливают монополию на его поставку), дорогих тканей. Когда знаменитая балерина Салле выступила в балете «Пигмалион и Галатея» (1734) в легкой прозрачной юбке на античный манер без обручей, то была освистана парижской публикой (но в Лондоне, где уже два года существовало Общество любителей античности, члены которого нередко наряжались в античном стиле, ее встретили восторженно).

Костюм из чопорного, парадного становится все более интимным, дама позволяет лицезреть тело через глубокий вырез лифа, восхищаться ее роскошным нижним бельем, белыми шелковыми чулками, она обворожительна, притягательна, она манит. На картине Жана Оноре Фрагонара «Качели» (1766) не столько кавалер подсматривает за дамой, раскачивающейся на качелях, сколько она пользуется его неискушенностью и пылкостью, позволяя рассмотреть подробности ее интимного туалета и тем самым завлекая его в свои сети кокетства, если не соблазна.

Облик салонного завсегдатая первоначально зависит от женской моды: тот же грим, пудра, те же ткани (атлас, сатин) пастельных тонов, банты, кружева, и лишь к 1778 г. мужской светский костюм утрачивает почти все украшения (хотя цвета тканей сохраняются).

Внешний облик ребенка из аристократической семьи еще неотличим от образа взрослого. Даже в последней трети века, когда в Англии (возможно, под влиянием идей Руссо) начали создавать специальную детскую одежду, почти повсеместно дети еще выглядели, как маленькие взрослые: «Огромная башня из волос на проволочном или волосяном каркасе, с большим количеством перьев, цветов и лент делала меня выше по крайней мере на локоть. Подошвы высотой в дюйм под моими бальными туфлями с вышитыми золотом лентами должны были сгладить диспропорцию моей маленькой фигуры; несмотря на то, что они не могли уравновесить высоту моей прически, они были достаточно высоки для того, чтобы я могла касаться земли только носками ног. Панцирь из плотной сетки из китового уса, достаточно твердый и жесткий, чтобы противостоять пуле из ружья, давил на руки и плечи, оттягивая их назад, зашнуровывал тело до бедер в виде жилета. И еще кринолин!» – вспоминала одна из светских дам годы детства, пришедшиеся на эту эпоху.

Внешний облик аристократов, стиль их жизни блестящ и эфемерен. Легенда приписывает королю Людовику XV или его фаворитке Помпадур ставшие знаменитыми слова: «Après nous le déluge» – «После нас хоть потоп». Эта фраза превосходно характеризует то ощущение невозможности остановить приближающийся крах аристократии, которое порождает стремление урвать свою долю наслаждений, пока это еще возможно, превращается в настоящий «пир во время чумы». Общая тенденция внешности аристократов XVIII века может быть сформулирована так: больше приоткрыть привлекательное тело, больше скрыть подлинное лицо. Ведь наиболее наблюдательные хорошо читают по лицам, а мыслители уже не сомневаются в связи внешности и человеческих качеств: «У человека с открытой душой и лицо открытое» (Ф. Шиллер). Но это отнюдь не единственная модель существования человека, представленная в культуре XVIII века.