Итальянский неореализм

РЕФЕРАТ

по дисциплине: Культурология

по теме:

Итальянский неореализм

Содержание

Введение

1. Итальянский неореализм как течение в мировом кино

2. Фильмы «Аккатоне» и «Ночь» как ярчайшие представители итальянского неореализма

Заключение

Литература

Введение

На рубеже 40-50-х гг., родилось экранное искусство, которое не только открыло новую страницу мировой художественной кинематографии, но и несло в себе, на наш взгляд, заряд до сих пор актуальный, потенциал для развития кинодокументалистики, – итальянский неореализм.

Неореализм родился в Италии не просто на стыке войны и мира, но на стыке двух эпох. Итальянский неореализм, это демократическое, возникшее на волне антифашистского сопротивления и восторга освобождения. Итальянскому неореализму и посвящена данная работа.

Работа состоит из двух разделов. В первом разделе итальянский неореализм изучается в общих чертах. Во втором разделе анализируются фильмы «Аккаттоне» и «Ночь».

1. Итальянский неореализм как течение в мировом кино

Рассматривая кино с точки зрения сформулированных еще Юрием Тыняновым по отношению к литературе принципов синхронии и диахронии, а также автофункции и синфункции, учитывая, с другой стороны, теории Андре Базена и Зигфрида Кракауэра, можно сказать, что время от времени происходит смена двух основополагающих тенденций, которые определяют эстетический характер обращения кинематографа с имеющимся в его распоряжении материалом. Ведь в литературе речь идет не только о сосуществовании и взаимопроникновении поэзии и прозы, но и включении в художественный обиход тех явлений, которые ранее не признавались. Но все-таки куда важнее, что неожиданно становятся художественными те объекты и события, которые долго считались нехудожественными и даже не относящимися к культурным фактам.

Так уж повелось, что нечто в кинематографе выдается за документально зафиксированный примитив, своеобразный аналог современного любительского видео, снимаемого ради собственного удовольствия, как это раньше делалось с помощью семейного фотоаппарата или простенькой кинокамеры. Между тем (по Кракауэру) интеллектуальное кино дает о себе знать набегающими волнами, будь то итальянский неореализм на рубеже 40-50-х годов, где-то десятилетие спустя – французские, английские кинематографисты и нью-йоркская школа (от документальных лент Лайонела Рогозина до экспериментальных работ Адольфа и Йонаса Мекасов), а во второй половине 90-х – датская школа, в миг распространившаяся по миру.

Но принципиальным отличием итальянского неореализма от других перечисленных направлений следует назвать то, что это кино, пусть и внеся свой вклад в сюжетостроение и вообще в манеру повествования, все же осталось достаточно традиционным по средствам кинематографической выразительности, не предлагая новаторских приемов или особых способов отображения действительности.

Нельзя сказать, что и выход кинематографистов на улицу или использование непрофессиональных актеров явились большими открытиями. Даже наиболее радикальный метод, примененный Лукино Висконти во время съемок фильма, был знаком, например, благодаря Роберту Флаэрти. Говоря же о реалистических традициях, сочувственно преподанной теме или же неунывающем оптимизме в рассказе о самых печальных событиях, мы, несомненно, найдем немало предшественников неореализма. Причем и в литературе (итальянский веризм, французский натурализм ), и в кино (от Марка Донского, упоминавшегося самими неореалистами, до Жана Ренуара и даже Марселя Карне, которые к тому же оказались прямыми учителями Лукино Висконти и Микеланджело Антониони).

Уникальность итальянского неореализма и постнеореализма (некоторые работы второй половины 50-х – начала 60-х годов, созданные Федерико Феллини, Микеланджело Антониони, Пьеро Паоло Пазолини, а также прежними мастерами Роберто Росселлини и Лукино Висконти), сумевшими значительно повлиять на мировой кинематограф, в общем-то, не обновляя его формально и технически, заключается, пожалуй, в том, что это была мощная подпитка эстетического принципа. И еще поступательное развитие на новой исторической ступени (спустя 40-50 лет) той самой, с которой кино, собственно говоря, и началось – как прежде неведомая форма освоения и познания мира. Дело вовсе не в том, что иные течения и отдельные произведения не так уж последовательны и непреклонны в фиксации окружающей действительности. Но именно в неореализме и следующих в его фарватере других доверие к жизни оказывается как бы стилеобразующим фактором, заменяющим все искусственные ухищрения.

Главное здесь – даже не в стремлении застигнуть реальность врасплох (многие кинематографисты, не относящиеся к поклонникам неореализма, дадут сто очков вперед по способности отображения быстро меняющегося мира). Суть таится в отношении к происходящему как к тому, что имеет в своей основе доверительность, человеческую симпатию, непостижимую внутреннюю красоту и одухотворенность, которые озаряют эту бедную и нередко несчастную действительность особым светом любви ко всему сущему. Крен в сторону излишней сентиментальности и жалостливости, в конце концов, привел неореалистов к концу, когда возобладали страсти, а драмы обычных людей выродились в надуманные комедии. Но с другой стороны, стоицизм и почти религиозное самоотречение, присущее прежде всего творениям Роберто Росселлини, нашли поддержку у постнеореалистов, в том числе у его прямого ученика Федерико Феллини, особенно же – в Пьера Паоло Пазолини, а много лет спустя – в Паоло и Витторио Тавиани и Эрманно Ольми.

Интересно наблюдать, как итальянский неореализм двигался в борьбе с театральной помпезностью к полному отождествлению искусства и внехудожественной реальности. Активные средства его всегда были «отказами»: отказ от стереотипного киногероя и типичных киносюжетов, отказ от профессиональных актеров, от практики «звезд», отказ от монтажа и «железного» сценария, отказ от «построенного» диалога, отказ от музыкального сопровождения. Такая поэтика «отказов» действенна лишь на фоне памяти о киноискусстве другого типа. Без кинематографа исторических эпопей, киноопер, вестерна или голливудских «звезд» она теряет значительную часть художественного смысла. Свою внехудожественную роль «крика о правде», о правде любой ценой, правде как условии жизни, а не средстве достижения каких-либо преходящих целей, это искусство могло выполнить лишь постольку, поскольку язык его воспринимался зрителем как беспощадный и бескомпромиссный. Тем показательнее, что, дойдя до апогея «отказов» и утвердив свою победу, неореализм резко повернул в сторону воссоздания разрушенной условности. Стремление Феллини к «метафильму» – фильму о фильме, анализирующему самое понятие правды («Восемь с половиной»), Джерми – к слиянию языка киноигры и национальной традиции комедии масок глубоко показательны. Особенно же интересно движение Лукино Висконти – именно потому, что в его творчестве теоретик всегда господствует над художником. В 1948 году Висконти создал фильм «Земля дрожит» – одно из наиболее последовательных осуществлений поэтики неореализма. В этом фильме все: от сицилийского диалекта, непонятного даже итальянскому зрителю, но демонстративно данного режиссером без перевода (лучше непонятная, но вызывающая безусловное доверие документальной подлинностью, чем понятная, но подозреваемая в «художественности» лента) – до типажей, сюжета, структуры кинорассказа – протест против «искусственности искусства». Но уже в 1953 году он снял фильм «Чувство» – не бесспорный по решениям, но крайне интересный по замыслу. Действие перенесено в 1866 год, в дни восстания в Венеции и итало-прусско-австрийской войны. Фильм начинается музыкой Верди. Камера фиксирует сцену театра, на которой идет представление оперы «Трубадур». Национально-героический ореол музыки Верди обнаженно становится системой, в которой кодируются характеры героев сюжет. Оторванная от контекста, лента поражает театральностью, открыто оперным драматизмом: (любовь, ревность, предательство, смерть сменяю здесь друг друга), откровенной примитивностью сценических эффектов и архаичностью режиссерских приемов. Однако в контексте общего движения искусства, в паре с «Земля дрожит», это получает иной смысл. Искусство голой правды, стремящееся освободиться от всех существующих видов художественно условности, требует для восприятия огромной культуры. Будучи демократично по идеям, оно становится слишком интеллектуальным по языку. Неподготовленный зритель начинает скучать. Борьба с этим приводит к восстановлению прав сознательно-примитивного, традиционного, но близкого зрителю художественного языка. В Италии комедия масок и опера – искусства, чья традиционная система условности понятна и близка самому массовому зрителю. И кинематограф, дойдя до предела естественности, обратился к условной примитивности художественных языков, с детства знакомых зрителю.

Зритель нашей страны, воспитанный на гуманистических традициях русской литературы, не мог остаться равнодушным к памятникам итальянского неореализма. Сочувственное изображение жизни «бедных людей», «маленького человека», призыв к нестяжательству, простота изобразительных средств – все это привлекало сердца к неореалистам. Советские зрители особенно любили фильм «Рокко и его братья» (1960 г.). В отношениях главных действующих лиц – Рокко, проститутки Нади, Симоне угадывается любовный треугольник романа «Идиот» – князь Мышкин, Настасья Филипповна, Рогожин. Повороты сюжета картины пересекаются с сюжетными линиями «Идиота».

Во второй половине 70-х и в начале 80-х годов в Италии вновь послышались отголоски классического неореализма. К тому моменту прошло уже 40 лет после появления первых неореалистических фильмов. И согласно некоему циклу, периодически повторяющемуся в мировом кинематографе, начинает оформляться своеобразный нео-неореализм, что отражается в Италии не только в уже названных лентах, но и на примере внезапного взлета довольно среднего режиссера Джанни Амелио. Англичанин Майкл Рэдфорд десятилетием ранее в картине о любви в первые послевоенные годы замужней англичанки и итальянца, бывшего военнопленного, несомненно ориентировался на неореализм. Возрождение в Великобритании в середине 80-х годов социально-критических тенденций в фильмах Кена Лоуча, Майка Ли, Стивена Фрирса тоже следует воспринимать в связи с косвенным неореалистическим влиянием. Даже в голливудском кинематографе возникает неореалистичность, нашедшая свое выражение в лентах Марка Райделла, Ричарда Пирса, Роберта Бентона, Сэма Шепарда. А во Франции, помимо большого зрительского успеха сельских ретро-историй типа и Клода Берри (затем он неслучайно экранизирует Эмиля Золя), появляется мода на лирико-бытовые комедии и мелодрамы о жизни обычных французов (Жан-Лупа Юбера, Этьена Шатильеза), что подхватывает через десятилетия вполне неореалистическую традицию ряда работ 50-х годов режиссера Жан-Поля Ле Шануа.

Однако самыми главными продолжателями неореалистического дела надо считать китайских и иранских кинематографистов. И Хоу Сяосяна с Тайваня, и ранние опыты Вон Карвая из Гонконга, и Чжана Имоу из КНР, и Маджида Маджиди, большинство работ Аббаса Кияростами и Мохсена Махмальбафа, не говоря уже о произведениях менее значительных постановщиков из Ирана... Причем наиболее поразительным кажется не столько их стилевая и эстетическая, сколько именно духовная перекличка с наследием итальянского неореализма. Порой может создаться обманчивое впечатление, что эти деятели кино творят как первооткрыватели, лишь только взявшие в руки кино- или видеокамеру, заново изобретают кинематографический язык, на котором учатся говорить. В их словно стихийно родившихся сочинениях многое представляется на первый взгляд простым и бесхитростным, как в жизни, без особых премудростей запечатленным на пленке. Но кроме уловленной атмосферы течения повседневных событий, переданной энергетики и витальной силы человеческого существования, есть в этих фильмах, как и в лучших неореалистических творениях, подлинное величие бытия, любовь к которому побеждает все драматические перипетии индивидуальных судеб и даже трагические катаклизмы истории.

Режиссер Карло Лидзани в середине 70-х писал: «Если смотреть на неореализм с высоты сегодняшнего дня, он может не удовлетворить наблюдателя, может показаться слишком простоватым или слишком устаревшим. Однако характерный для неореализма интерес к социальной судьбе человека мог бы послужить сегодня стрелкой компаса, указывающей выход из лабиринта самоубийственных и ностальгических настроений, которые обуревают западный мир».

Итальянский неореализм на самом деле жив и продолжает развиваться!