Основная часть

2. Основная часть

 

а) Краткая «биография» романа «Братья Карамазовы»

Но, перед тем как перейти к самому реферату, необходимо уделить внимание очень важной части работы моей – истории создания «Братьев Карамазовых», потому что, как рассуждал еще в своей работе В.Кантор, «…биография произведения может для многих оказаться своеобразным мостиком, подспорьем…».

В основу романа, как полагают многие исследователи творчества Ф.М. Достоевского, легла история несчастного прапорщика Дмитрия Ильинского (так звали мнимого отцеубийцу), которая в фабульном отношении, как можно заметить, напоминает некоторыми, еще очень отдаленными чертами историю Мити Карамазова. Не случайно в черновиках романа Митя Карамазов довольно долго именуется Ильинским. Однако здесь зафиксирован пока лишь трагический случай, факт, затронувший сердце писателя, в нем еще трудно увидеть (да и никто бы не увидел, если б не были написаны «Братья Карамазовы») то художественно-необходимое изображение противоречий русской жизни, которое привело к этому преступлению, еще не поставлен, как пишет В.Кантор, этот «проклятый» вопрос: как вообще возможно подобное извращение человеческой природы и духа? Существенно, однако, то, что сама тема затронула сердце и ум писателя лет за двадцать до того, как он принялся за свой итоговый роман. И, следовательно, на протяжении двадцати лет обогащалась, росла, усложнялась, наполняясь всеми теми проблемами, которые пережило русское общество за двадцать лет весьма бурного пореформенного развития. Еще в 1868 году Ф. Достоевский, оценивая духовные движения своей эпохи, писал: «Порассказать толково то, что мы все, русские, пережили в последние 10 лет в нашем духовном развитии – да разве не закричат реалисты, что это фантазия!» («Ф.М. Достоевский об искусстве, с. 409). Эту эпоху, когда перед Россией поставлены были великие вопросы, на которые – каждый на свой лад – пытались дать ответ крупнейшие русские художники и мыслители, составившие в результате тот пласт отечественной культуры, который мы именуем русской классической литературой, и отразил в своем творчестве Достоевский. С наибольшей полнотой, строгостью и силой ему удалось это сделать в его последнем романе.

Еще в 1874 году, в момент составления планов к «Подростку», Достоевский делает следующую запись, показывающую, что на фоне этих проблем интерес его к фабуле, вынесенной из Мертвого дома, нисколько не остыл, что она находится в контексте мучающих его проблем русской жизни: «13 сентября 74 г. Драма. В Тобольске, лет двадцать назад, вроде истории Ильинского. Два брата, старый отец, у одного невеста, в которую тайно и завистливо влюблен второй брат. Но она любит старшего. Но старший, молодой прапорщик, кутит и дурит, ссорится с отцом. Отец исчезает. Несколько дней ни слуху ни духу. Братья говорят о наследстве. И вдруг власти: вырывают из подполья тело. Улики на старшего (младший не живет вместе). Старшего отдают под суд и осуждают на каторгу. (NB. Ссорился с отцом, похвалялся наследством покойной матери и прочая дурь. Когда он вошел в комнату и даже невеста от него отстранилась, он, пьяненький, сказал: «Неужели и ты веруешь?» Улики подделаны младшим превосходно.) Публика не знает наверно, кто убил…

Брат через 12 лет приезжает его видеть. Сцена, где безмолвно понимают друг друга.

С тех пор еще 7 лет, младший в чинах, в звании, но мучается, ипохондрит, объявляет жене, что он убил. «Зачем ты сказал мне?» Он идет к брату. Прибегает жена.

Жена на коленях у каторжного просит молчать, спасти мужа. Каторжный говорит: «Я привык». Мирятся. «Ты и без того наказан»,- говорит старший.

День рождения младшего. Гости в сборе. Выходит: «Я убил». Думают, что удар.

Конец: тот возвращается. Этот на пересыльном. Его отсылают. Младший просит старшего быть отцом его детей.

«На правый путь ступил!» («Ф.М. Достоевский об искусстве», с. 350)

Разумеется, это еще лишь предварительный план, который далек еще от настоящего произведения, от настоящего сюжета «Братьев Карамазовых». Но, безусловно, это доказывает, что уже тогда Ф.М.Достоевский работал над будущим своим произведением, которое мы теперь знаем. В конце того же, 1877 года, Достоевский заносит в одну из своих тетрадей: . 24 декабря 1877 г.

Memento на всю жизнь:

1. Написать рус. Кандида.

2. Написать книгу о Иисусе Христе.

3. Написать свои воспоминания.

4. Написать поэму «Сороковины»(17.14)

Как показывают исследователи, все эти планы в той или иной мере реализовались в «Братьях Карамазовых»: «Русский Кандид»- в главе «Бунт», «книга о Христе» - в поэме о великом инквизиторе, поэма «Сороковины» - в книге «Митя», в главах «Хождение души по мытарствам» (гл 3,4,5), что же касается воспоминаний, то они в художественной виде буквально пронизывают роман, начиная от воспоминаний о литературно-общественных спорах, в которых Достоевский принимал участие и которые в том или ином виде отразились в произведении.

Вначале 1878 г Достоевский составлял подробные конспекты романа. 16 мая умер маленький сын Достоевского Алеша, смерть которого тяжело подействовала на писателя. В июне он посещает Оптину пустынь вместе с Владимиром Соловьевым, так что первые книги писались под непосредственным впечатлением увиденной писателем монастырской жизни. В конце октября первые две книги романа были не только написаны, но и переписаны Анной Григорьевной Достоевской и вручены издателю «Русского вестника». Печатание романа началось с первого номера «Русского вестника» за 1879 год, а закончилось в номере одиннадцатом того же журнала в 1880 году. Все эти годы – годы напряженнейшего труда, который даже так много и страстно работавший Достоевский называл каторжным.

Успех произведения действительно был огромный и, главное, в направлении очень дорогом и важном для Достоевского – если так можно сказать, нравственном направлении. В этом смысле показательны его слова из письма жене от июня 1880 года: «Бездна людей, молодежи, и седых, и дам бросались ко мне говоря: вы наш пророк, вы нас сделали лучшими, когда мы прочли Карамазовых (одним словом я убежден, что Карамазовы имеют колоссальное значение)».

Таковы основные «биографические» вехи создания романа. Анализ же его и основных проблем, которые затронул Ф.М. Достоевский, предстоит сделать далее.

b) Судебный процесс. Pro и contra

Анализируя последнюю книгу «Братьев Карамазовых», хочу показать, в подтверждение своей позиции, размышления двух критиков, пытающихся осмыслить в конечном итоге все, что произошло за время, описанное в книге с героями ее, и то, что хотел сказать читателю Ф.М. Достоевский.

«Пожалуй, анализ романа стоит начать с размышлений о том, какую роль играет в «Братьях Карамазовых», пишет В.Кантор, описание судебного процесса, изображенного в последней книге. Элементы детективной интриги, на которой строится действие романа (убийство, затем его расследование, выясняющее, кто преступник, ложная разгадка), позволяют нам, еще пока мы читаем, предположить, что в последней книге нас ждет подведение итогов и прояснение событий, рассказанных на предыдущих страницах. В каком-то смысле это предположение нас не обманывает. Но ожидаемое прояснение не совсем обычно, оно вроде бы и освещает новым светом уже известные события, но окончательного ответа, успокающего нас и показывающего, что писатель все за нас сам решил, мы так и не получаем. Более того, в какой-то момент мы понимаем, что сцены суда нужны Достоевскому прежде всего для того, чтобы еще раз провести перед нами (в двух новых интерпретациях - прокурора и защитника) заново все сюжетные линии, а заставив выслушать их речи, ошибочные по своим выводам (хотя и весьма убедительные по конкретным наблюдениям и замечаниям), писатель как бы приглашает нас самих вдуматься в смысл и причины происшедшего. Вместе с тем в этой последней части Достоевский искусно и весьма настойчиво подводит читателя к пониманию сущности и значения «дела Карамазовых» для самосознания России, сквозь судебную ошибку показывает свой суд, его принципы, его нравственную меру, а также пытается определить свою точку зрения на российскую действительность относительно двух влиятельных, но слишком однозначных, на взгляд писателя, концепций.»

С этим соглашается в своей работе и Щенников Г.К., при этом он советует более обратить внимание на то огромное всеобщее значение, которое получило это дело:

«Центральная проблема «Братьев Карамазовых» - судьба одного человека и судьба России. Вопрос ставится так: будущее России зависит от менталитета русского человека, от противоречий и потенций его духовной природы. В позициях четырех братьев, включая Смердякова, представлены по замыслу писателя все коренные нравственно-психологические стремления русских людей, способные разрушить, погубить Россию, но могущие и спасти, восстановить ее.

Обобщенная характеристика характерных национальных свойств, пороков и изъянов дана в 12 книге романа «Судебная ошибка». Является вопрос мирового масштаба. Отношение во всей России… Явление характеризующее время.»

В суде над Россией, высказывает свое мнение Г.К. Щенников, совершающемся в Скотопригоньевске, следует различать два момента: во-первых, критику нравственного распада, воспроизводящую подлинную картину жизни (общественной), и оценку этой картины, достаточно субъективную, зависящую от убеждений прокурора Ипполита К. и адвоката Фетюковича. Тот и другой- либералы западнической ориентации, «просвещенные европейцы», убежденные в том, что свет и культура могут прийти в Россию только из Европы. Разница лишь в том, что провинциальный прокурор- либерал консервативный, ратующий за то, чтобы россияне не только «правильно» принимали европейскую цивилизацию, но и хранили коренные устои - законы, традиции; адвокат же - либерал радикальный, готовый поступиться святынями ради ….Оба видят причины разложения общества не в одних стихиях русского духа, но и в факторах новейшего времени. Достоевский, как подлинный пророк в отечестве своем, глубже многих современников понимал смысл реформ 1860-х годов, видел, что они не сводятся к социальной по социально-политическим преобразованиям, а знаменуют начало всеобщего кризиса авторитарно-патриархальной системы: всех ее институтов, всех ценностей, всех духовно-нравственных основ. В «Братьях Карамазовых» он показал, как этот кризис проявился в повседневном быте, в семейных отношениях людей уже через 5 лет после начала реформ (действие романа происходит «13 лет назад», в 1866 году).

Таким образом, объединяя работы этих двух выдающихся критиков (Г.К Щенникова и В. Кантора), можно сделать следующие выводы: в первую очередь, последняя часть романа является наиболее значимой, так как именно в ней Ф.М. Достоевский, подводит итоги всего романа, а, во-вторых, через образы прокурора и адвоката, через их речи, по реакции зала на них, который, безусловно, олицетворяет собой всю Россию, такую огромную и многоликую, показывает и свое собственное отношение, помогает читателю разрешить эти самые нравственные вопросы, возникающие у него.

Позиции обоих этих исследователей относительно авторской оценки всего происходящего – схожи. Так, Г.К. Щенников пишет: «Достоевский частично согласен с прокурором, полагающим, что важнейшей причиной общественного распада является невиданный «выброс» индивидуалистической энергии. Русский человек, всегда склонный к крайностям, доводит идею личной свободы до страшного преувеличения, до абсурдного вывода о том, что «все, дескать…позволено, что ни есть в мире, и ничего впредь не должно быть запрещено». Но уже в определении идейного источника «русского безудержа», в характеристике нигилиста-атеиста Ивана Карамазова прокурор расходится с автором романа. Критико-бунтарский подход к российским противоречиям оценивается прокурором только как «раннее растление от ложно понятого и даром добытого европейского просвещения». Это несправедливая оценка русского нигилизма, не соответствующая пониманию его самим писателем. Духовные поиски русского философа оцениваются здесь критерием сугубо утилитарным, полицейско-охранительным.» Точно такие же выводы делает и В.Кантор, говоря, что совокупный портрет всех четырех братьев (включая Смердякова)- есть как бы портрет русской интеллигенции, признавая за прокурором возможность понимания этого феномена: «… перед нами в братьях Карамазовых как бы совокупный портрет русской интеллигенции. Эту точку зрения прокурора не оспаривает никто из героев, более того, в отличие от современных Достоевскому читателей, мы можем заглянуть в его переписку и убедиться, что писатель в этой точке мнение прокурора разделял (В «Письме к издателю «Русского вестника» Достоевский разъяснял: «Совокупите все эти четыре характера и вы получите, хоть уменьшенное в тысячную долю, изображение нашей современной действительности, нашей современной интеллигентной России»).»

Но, соглашаясь с В.Кантором, скажу, что ошибочно было мнение прокурора от одного того, что он воспринимал всех этих героев как социально-типических представителей русской интеллигенции. Это совершенно не так, герои Достоевского - необычные. Каждый из них ищет собственный путь, в отличие, скажем, от прокурора и адвоката, которые решают воплотить западную идею в России вместо того, чтобы найти что-то свое, русское. И хотя тысячу раз, быть может, ошибался каждый из братьев, но непременно шел он своим собственным путем, не принимая слепо, на веру всякие новейшие веяния, но пропуская каждую идею, возникающую внутри каждого из них через самого себя, придавая ей индивидуальность, а не, как было сказано ранее, слепо копирую чужие «достижения». Таков и Иван Карамазов, которому «не надобно миллионов, а надобно мысль разрешить», который не принимает божественной гармонии, потому что «не стоит она слезинки хотя бы одного только того замученного ребенка», и который бунтует и напрягает весь свой недюжинный ум в поисках нового мирового пути развития. Да и Митя точно такой: готов пойти на каторгу, потому что чувствует, что ответственен за то, что бедно крестьянское дитё, что «плачет, плачет дитя и ручки протягивает, голенькие, с кулачонками, от холода совсем какие-то сизые». «За дитё-то это я теперь и в Сибирь пойду, я не убил, но мне надо в Сибирь пойти!» - казнит себя Митя.

И вот каждый из братьев ищет свой путь преодоления мировой и российской дисгармонии. Отчасти замечает это и прокурор, пытаясь объяснить характер и нравственную позицию Ивана «европеизмом»; однако большей опасностью для русского, нежели ложное понимание свободы, прокурор полагает склонность к «родной почве», сказавшуюся в поступках Алексея Карамазова - в том, что он « прилепился к монастырю». Прокурор предостерегает доброго и даровитого юношу от того, «чтобы его прекраснодушное стремление к народным началам не обратилось впоследствии, как столь часто оно случается, со стороны нравственной в мрачный мистицизм, а со стороны гражданской в тупой шовинизм». В Мите же замечает Ипполит Кириллович лишь русскую стихийность, «карамазовский безудерж», но в его устах это лишь внешние обозначения, за которыми пропадает вся могучая и по существу своему незавершенная диалектика их мук, терзаний и поиска. Прокурор называет, как пишет В.Кантор, «злободневную», «сиюминутную» сторону их личности, не замечая, что им «прежде всего надо предвечные вопросы разрешить», понять российскую ситуацию глобальнее, «в общем порядке мира» (об этом же пишет и Г.К. Щенников).И только из решения «предвечных вопросов» возникает их «сиюминутная» позиция. Вместе с тем в словах прокурора и намек, весьма существенный для понимания символического образа последней книги романа: на глазах всей России как бы идет процесс по делу русской интеллигенции и о тех решениях «предвечных» и «проклятых» вопросов (подкрепленных жизнью и поступками героев), которые она предлагает стране.

По ходу процесса, прокурор выдвигает дилемму двух крайностей, двух опасностей, уже не раз грозивших России в переломные моменты ее истории: искушение поскорей пробежать европейским путем (а может быть, и «перегнать Европу») и надежды на исключительно особый, национальный путь развития. Но прокурор трактует эту дилемму в либерально-охранительном духе. В стремлении к «почве», которую он приписывает и Алеше, который якобы прилепился к монастырю, он усматривает опасность шовинизма, то есть воинствующего национализма, как было сказано уже ранее,- такая опасность действительно существует. Для нас сейчас национализм и шовинизм- это истоки и последствия возврата к авторитаризму, отказа от демократии. А для Достоевского «русская идея»- единение русских людей на основе православия - это путь принципиально противоположный инквизиторской власти сильной руки. По мысли писателя опасность этой власти исходит от того же Запада - от той же европейской, «католической», идеи насильственного единения человечества.

Идея жестокого подавления личности, идея безусловного порядка, чего бы он ни стоил, - это, по Достоевскому, идея западная, а не русская. Ее защищает не мистик Алеша, а поборник «истинно европейского просвещения» прокурор Ипполит Кириллович. В борьбе с нравственной разнузданностью он видит единственное оружие - жестокую кару. Требование «узды» возникает у прокурора от неверия во внутренние силы русского человека. Примечательно, что сам Достоевский не был сторонником оправдательных приговоров, в «Дневнике писателя» за 1879 год он писал: «Прямо скажу: строгим наказанием, острогом, каторгой вы, может быть, половину спасли бы из них». Но, по мысли Достоевского, строгое наказание необходимо не как общественная месть и кара, а как «предпосылка для очищения страданием». У Ф.М. Достоевского требование наказания рождено верой в совесть русского человека - у прокурора же, наоборот, неверием в нее. Европеец-прокурор мотивирует задачу обуздания русского человека даже интересами международной безопасности и национальной чести.

Адвокат Фетюкович тоже взывает к национальным традициям: «пусть у других народов буква, у нас же дух и смысл, спасение и возрождение погибших». Но путь к возрождению, по мысли писателя, адвокат предлагает не русский, не религиозный, а тоже «просвещенческий» и европейский. Фетюкович связывает возможность духовного возрождения России не с чувством чести, не с особой сердечностью, признаваемой им как несомненное свойство русского человека, а «со здравым пониманием» моральных норм и принципов. В основу разумного понимания человеческих отношений адвокат кладет мысль, что человек скроен по мерке века, стало быть, нельзя требовать от него нравственности там, где общество устроено безнравственно. Это оправдание преступлений ненормальностью общества - второе европейское решение вопроса о вине. По мысли Достоевского, Фетюкович пытается поколебать незыблемость абсолютных нравственных норм. В частности, тягчайший грех отцеубийства он готов оправдать, если отец был плохим отцом. Такое понимание морали чрезвычайно пагубно: оно ведет к порче человеческой природы, к национальной деградации. Фетюкович отлично понимает, что абсолютная мораль крепится религией и, используя характерное для шестидесятников презрение к мистическому, предлагает отбросить «мистическое толкование слова отец», обратившись к основаниям «разумным, самоотчетным и строго гуманным».

Итак, и прокурор, и адвокат, можно заметить, сильно отличаются от Карамазовых: эти люди видят лишь поверхностно и в этом своем поверхностном суждении упускают самые важные детали, но пускают в ход любые доводы, чтобы подтвердить свои, правильные или неправильные, выводы. Г.К. Щенников приводит пример этой самой чрезмерной «гибкости» либеральной системы: «и защитник, и обвинитель пытаются по-своему осмыслить гоголевский образ птицы, только придавая ему в одном случае - устрашающее значение, а в другом - совершенно противоположное, о чем свидетельствует реакция публики во время перерыва:

-Господа, положим, красноречие…

-Ловкий народ пошел.

Достоевский оспаривает либеральный суд над Россией. Авторское признание «русской правды», противостоящей либерально-европейской правде, выражается в ряде мотивов: в поведении подсудимого, считающего себя виновным, в реакции публики на речи адвоката и, наконец, в решении присяжных заседателей.»

В. Кантор же выдвигает, приводя к некому итогу мысль Г.К. Щенникова, свою идею: он приходит к выводу, что Россия не видит и не слышит ничего, несмотря на эту огласку, суд над ней в романе производит происшествие с братьями Карамазовыми: «во всех газетах в Петербурге и в Москве миллион раз писали»,- нервически вскрикивает госпожа Хохлакова. Из Петербурга приехал знаменитый адвокат вести процесс, и всего за три тысячи. «Адвокат Фетюкович больше бы взял, да дело это получило огласку по всей России, во всех журналах и газетах о нем говорят. Фетюкович и согласился больше для славы приехать, потому что слишком уж знаменитое дело стало», - замечает Алеша. Так постепенно, в репликах то одного, то другого персонажа, подчеркивается всеобщность, почти символическая значимость происшедшего. Осознавши это, мы невольно задаемся вопросом, что же, собственно, так взволновало Россию, почему так заинтересовало читающее или питающиеся слухами общество убийство старика Карамазова? Ведь уже составилось в «публике» мнение, что убийца - старший сын старика Митя, да и причины ясны: деньги, любовь, страсть. Так что нового в выяснении конкретных причин «трагической и темной кончины» Федора Павловича Карамазова практически никто не ждет.

Не ждет вроде бы и читатель, который невольно ощущает свое превосходство над слепыми расследователями, ибо знает фактического убийцу. Но, вдумываясь в описание процесса, в слухи и толки вокруг него, мы вдруг начинаем понимать, что всех занимает не только, кто конкретный убийца, но и кто виноват в убийстве. Не случайно ведь под подозрением находятся все же сразу трое (Митя, Смердяков, Иван), не случайно и всеобщее болезненное любопытство ко всем действующим лицам этой драмы, и в первую очередь к «семейке» Карамазовых.

Порой даже начинает казаться, что интерес этот самоценный, что произошедшая трагедия только повод разобраться в Карамазовых, что трагедия эта только осветила каким-то мрачным светом эту «семейку» для всероссийского обозрения. Больше всех, конечно, это ощущают сами Карамазовы. Многочисленные слухи заполнили Россию доверху: «Про то же, что повсеместно по всей России уже прошла слава об ужасном процессе, Алеша знал давно, и, боже, какие дикие известия и корреспонденции успел он прочесть за эти два месяца, среди других, верных, известий о своем брате, о Карамазовых вообще и даже о себе самом. В одной газете даже сказано было, что он со страху после преступления брата посхимился и затворился; в другой это опровергали и писали, напротив, что он вместе со старцем своим Зосимой взломали монастырский ящик и «утекли из монастыря». Заметим, что постоянно поминается о всероссийском интересе к делу Карамазовых, но и отметим также, что даже еще до всяких толкований сами «Известия», преподносившиеся России, были «дикие» и противоречащие друг другу. Снова идет апелляция к читателю, который все факты о Карамазовых знает лучше и потому приглашается еще раз их как следует припомнить и обдумать.

с) «Метафизика преступления» или проблема «веры и безверия». Иван и Смердяков

Но существует и совершенно отличная, на первый взгляд, точка зрения на все произведение в целом. Я не имею в виду тех, кто отрицал те нравственные идеалы, которые в своем последнем романе Достоевский превознес, показал, выявил, но приведу другую позицию относительно всего творчества Ф. М. Достоевского в целом. В своей работе «Ф. М. Достоевский: метафизика преступления» Бачинин В.А. пытается на примере «Братьев Карамазовых» не просто показать основные мысли и идеи данного произведения, но осознать в конечном итоге, что же завещал нам великий писатель, от чего предостерегал, хотел уберечь даже, а к чему призывал стремиться. Обращаясь к теме преступления, на которой, собственно и завязан весь роман (В. Кантор же считает, что основу всего произведения составляет идея «братства» как единственно возможный способ спасения России и всего мира, но об этом позже). Действительно, по ходу всего романа, Ф. М. Достоевский обращает внимание читателя на всякого рода мелкие детали, например, на то, как Митя за несколько дней до убийства был без денег и всеми способами пытался достать известные три тысячи. Замечая эту черточку, писатель говорит, что в будущем она будет уже очень важна и явится лишним свидетельством не в пользу Мити, таким образом, Ф.М. Достоевский сам уже, намерено, подготавливает читателя, заставляя его запоминать некоторые детали, которые потом будут использованы на суде.

Итак, Бачинин В.А. пишет: «Трактаты и романы, авторы которых когда-либо обращались к теме преступления, - это правда, которую человек пытался и пытается говорить себе о самом себе. И, как правило, это правда мрачная и тяжелая, слышать которую нелегко, а порою и просто страшно. Но таково реальное состояние дел. С тех пор, как существует цивилизация, истинная трагедия человеческого существования заключается в необходимости жить среди повседневно происходящих преступлений, видеть их отталкивающую суть, понимать весь ужас их и, вместе с тем, не иметь достаточных духовных сил, чтобы решительно и навсегда покончить с ними» Бачинин В.А. приходит к выводу, что основная мысль, заключенная в романе, есть мысль о бессмертии Бога, а так же о правильном и неправильном понимании человеком своей природы и природы высшей – как зла, так и добра.

Герои Ф.М. Достоевского – мыслители, упорно рвущиеся к какой-то своей истине, правде, о чем было сказано выше в отрывке из книги Г.К. Щенникова, но Бачинин В.А. считает, что это-то «неизбывное томление духа, стремящегося к абсолютному знанию, которое переходит от одного поколения мыслителей к другим, не давая человеческому «Я» возможности на этом пути испытать высшее блаженство от прикосновения к абсолютной истине», и приводит к катастрофам, подобным той, что случилась в маленьком городе Скотопригоньевске. «Однако, по мысли Достоевского,- зло само вторгается в мир, изначально его там нет».

«Рассматривать преступления только с этических позиций, доказывая их социальную ущербность и моральную несостоятельность -пишет Бачинин В.А.,-– не слишком сложное занятие, продуктивность которого сомнительна. Во все времена морализирование мало кому помогало и слабо что-либо меняло в действительной жизни. Гораздо продуктивнее был иной путь – путь анализа, вскрытия глубинных оснований преступления как существенного атрибута человеческого бытия и мироустройства в целом»

Итак, как можно заметить, основное внимание Бачининым В.А. в его работе уделено самому преступлению. И для того, чтобы, как считает исследователь, показать преступление, самое ужасное, какое можно только себе представить, Ф.М. Достоевский обращается к жанру «теоморта» - изображение «мертвого» Бога среди живой природы и живых детей творца. И ведь действительно, общественность в романе «Братья Карамазовы» почитает всю эту «семейку» за безбожников, за исключением, быть может, Алеши; всей России кажется, что случилось ужасное: сын убил отца, а потом еще и отправился пировать со своей возлюбленной на деньги убитого им родителя. Но все совсем не так, и я не согласна с теми, кто «карамазовщину» называет отрицательным явлением, подводя его только под Федора Павловича, который, конечно, как пишет сам Ф.М.Достоевский - «злой шут и больше ничего…тип человека дрянного и развратного, но вместе с тем и бестолкового». Но не один он, Карамазов! Идея, столь часто поднимаемая в творчестве Ф.М. Достоевского «Бог мертв – Бог жив» находит прямое отображение в романе. Но не с той, поверхностной стороны, которую видят судящие Митю люди, а с совершенно другой, общечеловеческой: как пишет Бачинин В.А., «Бог не может быть мертв сам собой, но его можно убить в себе самом, и тогда в человеке действовать будет один лишь императив, который у Рабле звучал как «делай, что хочешь», а у Достоевского обрел вид формулы «все позволено».

Настоящий убийца – Смердяков, которого, в свою очередь «развратил» своими новыми идеями Иван Карамазов, – тип, настолько сильный, что создает свою собственную теорию, причем верит в нее бесконечно. И что только не приписывалось Ивану, даже принадлежность к масонам: Олег Платонов в своей книге «Тайная история масонства» пишет: «пожалуй, самое глубокое понимание масонства прослеживается в романах Ф.М. Достоевского, который, прежде всего, отмечает его сатанинский, антиправославный характер и стремление подчинить себе русскую церковь. Замысел масонов подчинить себе русскую церковь был просто чудовищен. По сути дела, это означало перевернуть церковь, а идеи, с которыми она боролась, сделать господствующими и таким образом разрушить Православие». Как справедливо отмечает исследователь творчества Достоевского В.Е. Ветловская, имя Христа используется масонами для подмены одного понятия другим. Делается это для того, чтобы завоевать доверие людей, а затем заставить поклоняться дьяволу. Противоречие это ярко выражается в легенде о Великом Инквизиторе, который олицетворяет собой собирательный образ масона. Великий Инквизитор говорит Иисусу Христу: «...мы скажем, что послушны Тебе и господствуем во имя Твое... (и)... обманем опять, ибо Тебя уже не пустим к себе».В поэме Ивана, - пишет В. Ветловская, - Великий Инквизитор признается Христу: «И я ли скрою от Тебя тайну нашу? Может быть, Ты именно хочешь услышать ее из уст моих, слушай же: мы не с Тобой, а с ним, вот наша тайна!» «Тайный начальник» не тот, «который был поставлен» (то есть Иисус Христос), но тот, который, искушая соблазном власти, Его «поставил». В романе «Братья Карамазовы» Алеша называет своего брата Ивана масоном. Причем характер реплики не оставляет сомнений в отрицательном отношении к масонству самого Ф.М. Достоевского. В силу этого особую достоверность приобретают специфически масонские черты Ивана Карамазова, тщательно исследованные Достоевским. «Иван Карамазов,- пишет О.Платонов,- типичный представитель масонского мира, который говорит о «возвращении билета Богу» с тем, чтобы получить билет от сатаны и участвовать вместе с ним в разрушении ненавистной ему исторической России. До конца осознавая подрывную роль масонства, Ф.М. Достоевский проницательно отмечает, что проповедуемые Иваном Карамазовым безбожные принципы свободы на самом деле означают только жест нажатия изящным мановением руки на рычаги той адской машины, которой является стихийная жадность Смердяковых, носителей грубо-сладострастного отношения к жизни. Это гениальное видение великого писателя очень точно иллюстрируется отношениями между масоном-идеологом М. Бакуниным и его учеником, политическим бандитом Нечаевым».

Если воедино сложить все вышесказанное, то результатом решения одной из проблем, поставленных Достоевским, является как раз-таки то, чтобы читатель осознал, кто есть настоящий убийца и в чем опасность таких «мнимых» убийц, как Иван Карамазов. Иван убил в себе Бога, отвергнув высшую гармонию, но вместе с тем, выясняется, несмотря на то, что внешне кажется, что теория его относительно того, что не стоит мир во всем мире слезинки хоть одного ребенка, - вполне верна и обоснована, но на самом деле – все совсем не так. Иван болен, к нему часто «захаживает» черт, и сам он, понимая, что заболел, пытается излечиться, об этом он говорит и Алеше. Трагедия Ивана Карамазова заключается в том, что он, в силу своего характера ли, либо каких-то неведомых науке еще качеств, относится к такому типу людей, который ранее еще описал Ф.М. Достоевский: «Для иного наблюдателя, - писал он,- явления жизни проходят в самой трогательной простоте и до того понятны, что и думать не о чем, смотреть даже ни на что не стоит. Другого же наблюдателя те же самые явления до того иной раз озаботят, что (случается и даже нередко) не в силах, наконец, их обобщить и упростить, вытянуть в прямую линию и на том успокоиться, - он прибегает к другого рода упрощению и просто-запросто сажает себе пулю в лоб, чтобы погасить свой измученный ум вместе со всеми вопросами разом. Это только две противоположности, но между ними помещается весь наличный смысл человеческий. Но, разумеется, никогда нам не исчерпать всего явления, не добраться до конца и начала его. Нам знакомо лишь одно насущное, видимо-текущее, да и то понаглядке, а концы и начала – это все еще пока для человека фантастическое». Так вот и Иван Карамазов: не выдержав внутренних неразрешенных мыслей своих, он сошел с ума, еще в самом начале повествования, Ф.М.Достоевский замечает читателю от лица Алеши, что Иван говорит горячо, порывисто, словно бы как помешанный, видимо, давно уже мучается этот герой. Но, осознавая болезнь внутреннюю свою, он рассказывает в таком непонятном состоянии Алеше свою легенду про Великого инквизитора. Иван Карамазов не верит в Бога, не верит потому, что очень желает верить, но внутренние его основы не позволяют столь чуткому человеку, как он, видя все то зло, что творится в мире, поверить в добро, что, как в конечном итоге показывает Ф.М. Достоевский, является худшим из всего, что может быть, потому что неверие Ивана привело к непоправимой трагедии. То, что смог понять для себя Карамазов, не может понять Смердяков! И, не поняв тех мучений, вроде бы неглупый человек, Павел Смердяков, воспринял совершенно в другом ключе. Для него свобода стала синонимом разнузданности и беспечной развращенности, вот он и с легким сердцем позволил себе это преступление.

Итак, Ф.М. Достоевский в своем романе-предупреждении затрагивает очень тонкую тему «веры и безверия», показывая при этом всю низость, до которой может опуститься человек без веры в душе своей. Доводя эту идею до самого пика своего, Ф.М.Достоевский показывает самоубийство Смердякова. «На писателя,- пишет в своей работе Бачинин В.А., -особенно тяжелое и мрачное впечатление производили самоубийства, заставлявшие людей преодолеть инстинкт самосохранения, естественный страх боли, страданий, смерти. В акте самоистребления Ф.М.Достоевский видел преступление человека не только против самого себя, своей жизни и личности, но и против данного Богом нравственного закона, запрещающий подобный произвол.» Белик А.П.в своих исследованиях подтверждает, что «писатель бескомпромиссно осуждает своеволие, безудержность хотений, свободу без чувства долга, анархическое своеволие в эгоистическом стремлении получить все выгоды» Таков Иван Карамазов, но болезнь плотно схватила его уже, исход неизвестен. Ростки неверия настолько глубоко проникли в душу его, что не мог он до самого последнего момента поверить брату своему, что он невинен, а потому болезнь, постигшая его является как бы своеобразным наказанием. Но он поверил, понял, что виновен в смерти отца, и точно так же, как Митю ожидает за его беспутную жизнь каторга, точно так же Иван страдает от болезни за свое безверие.

Подвести итог всему, что было сказано ранее, можно, цитируя слова из книги Д. Э. Томпсона «Братья Карамазовы и поэтика памяти»: « в настоящем произведении рассказывается о двойном отцеубийстве, и главный убийца в обоих случаях – Иван. Роман построен так, что убийство Федора Павловича следует за призывом Ивана убить идею Бога, как результат следует за причиной. В той мере, в которой Иван желает смерти отца и подсознательно подстрекает Смердякова убить его, Смердяков становится «верным Лигардой» Ивана. И наоборот, в той мере, в которой Иван сдается на волю Смердякова и позволяет лакею «сидеть у себя в душе», он сам становится его орудием. Совращенные дьявольскими идеями, они оба становятся орудием дьявола. В этой вовлеченности в дела дьявола лежит одна из духовных скреп, стягивающих в единый узел внешний, идейный и духовный сюжеты».

d) Образ Алеши Карамазова

Самым противоречивым героем настоящего произведения, по моему мнению, является Алеша Карамазов. Сам Ф.М. Достоевский пишет о нем, что он «хотя и герой, но человек отнюдь не великий», Алеша «деятель неопределенный, невыяснившийся, хотя,- как добавляет автор,- странно в наше время требовать от людей ясности». «Одно несомненно, он чудак…чудак-то и носит в себе иной раз сердцевину целого, а остальные люди его эпохи – все, каким-нибудь наплывным ветром, на время почему-то от него оторвались…» Таким образом, сам Ф.М. Достоевский обозначает его как героя необычного, выделяющегося, но сомневается и сам писатель, что правильно определил его, ведь может быть наоборот, все остальные необычны, а он-то, Алеша, как раз настоящий человек и есть, да к тому же и самый что ни на есть обыкновенный. Но на самом деле из-за этих слов Ф.М.Достоевского о том, что Алеша- «герой невыяснившийся», возникает огромное количество предположений, среди которых и зачастую противоречащие друг другу. В.Кантор, например, полагает в начале своих рассуждений, что Алеша – некий образ спасителя земли русской, но при попытке осмысления таких светлых надежд, как вначале, уже не слышится.

Но по порядку- «Именем Алеши Карамазова начинается роман («Начиная жизнеописание героя моего, Алексея Федоровича Карамазова»…) и этим же именем завершается ( «ура Карамазову!- еще раз восторженно прокричал Коля, и еще раз все мальчики подхватили его восклицание»). Более того, «Братья Карамазовы», как предумедовляет повествователь, «есть почти даже и не роман, а лишь один момент из первой юности моего героя»).Алеша в этом романе вступает в действие, в жизнь, он еще, как справедливо замечает рассказчик, «деятель неопределенный, невыяснившийся», меж тем, как все остальные персонажи, в том числе и его братья,- содержательно и поэтически до конца раскрытые образы.

Первый и наиболее важный момент формирования образа Алеши связан с воспоминанием о матери. Образ страдающей матери как образ высокого нравственного страдания всю жизнь не оставляет Алешу, постоянно, как мы видим на протяжении романа, пытающегося облегчить несчастья и беды окружающих его людей.

Второй, весьма важный момент для понимания образа Алеши сказался в самой структуре романа. Уже самое прочтение романа показывает читателю, что существует, по крайней мере, два взгляда на все события, происходящие в Скотопригоньевске. Его, читательский, и взгляд самих действующих лиц…Алеша служит читателю проводником по этому аду не понимающих друг друга людей. Только он да еще Зосима умеют слушать и слышать внутренние голоса других. Поэтому все так и стремятся к беседе с ними… Можно сказать, что Алеша «ищет человека в человеке»… Иван, приступая к своей «бунтарской» исповеди, говорит Алеше: «Братишка ты мой, не тебя я хочу развратить и сдвинуть с твоего устоя, я, может быть, себя хотел исцелить тобою» (об этой просьбе Ивана излечиться Алешей было уже сказано ранее).

В.Кантор считает, что «в модели мира, предложенной Достоевским в этом романе, Алеша необходим, без него развалился бы весь роман, он - центр, все соединяющий, припомним только, чем он занят с утра до вечера…переносит…от одного записочку, от другого устное какое поручение, выслушивает, советует, даже сплетни передает…мирит, соединяет расходящихся в разные стороны людей. И Достоевский относится к его делам (хотя он вроде бы ничего и не делает особенного, только бегает и отношения выясняет), с величайшим уважением: соединять людей- что может быть важнее! Другое дело, получается ли это соединение, но во всяком случае сама поэтика романа свидетельствует о том замысле, который связывал Достоевский с образом Алеши: защитник, заступник русской земли должен быть и ее соединителем, ибо братство, то есть абсолютное единение народа, столь чаемое Достоевским для России, нарушено под влиянием крепостничества и капитализма в самой своей основе.

Остается прояснить еще и третий аспект в исходном замысле писателя: почему для обрисовки образа «соединителя русской земли» писатель помещает героя в монастырь, как необычное сообщая, что юный герой - «в ряске послушника».

Это тем интереснее, что в заметке А.С. Суворина, опубликованной сразу после смерти писателя, приводились следующие соображения самого Достоевского об Алеше: «Алеша Карамазов должен был явиться героем следующего романа, героем, из которого он хотел создать не тот ходячий тип, который мы знаем и который вырос вполне на европейской почве». Что это значит и как это совместить - «русский социалист», выросший не на европейской почве», является в романе в «ряске послушника»?

Тут следует… припомнить сова А.В.Луначарского, что, по мысли Достоевского, «церковь когда-то построит особенный, почти неземной социализм. Именно поэтому писатель искал своего героя-идеолога в монастыре, так как, по его убеждению, русский социалист должен быть с народом, с народной правдой, а она, по Достоевскому, заключалась в вере в Христа…

Достоевский полагал, что православие сможет противостоять разлагающемуся влиянию капитализма, перебороть то зло, которое символизировал для него образ «Карамазовщины», восстановить извращенную и падшую личность и утвердить гуманное мироустройство».

Таков один из взглядов на данную проблему, хотя здесь надо сделать поправку: вряд ли православие должно было побороть капитализм, здесь, скорее, была иная, более высокая цель – спасти всех и каждого в отдельности. Возвращаясь к тому, что было сказано в начале, не нахожу более хороших слов, чем те, что были сказаны Вл. Соловьевым о Достоевском и которые, я думаю, могут выразить как раз-таки ту идею, что заключена пускай и отчасти в образе Алеши Карамазова: «любил он прежде всего живую человеческую душу во всем и везде, и верил он, что мы все {род Божий}, верил в бесконечную силу человеческой души, торжествующую над всяким внешним насилием и над всяким внутренним падением. Приняв в свою душу всю жизненную злобу, всю тяготу и черноту жизни и преодолев все это бесконечной силой любви, Достоевский во всех своих творениях возвещал эту победу. Изведав {божественную} силу в душе, пробивающуюся через всякую человеческую немощь, Достоевский пришел к познанию Бога и Богочеловека. {Действительность} Бога и Христа открылась ему во {внутренней} силе любви и всепрощения, и эту же всепрощающую благодатную силу проповедовал он как основание и для внешнего осуществления на земле того царства правды, которого он жаждал и к которому стремился всю свою жизнь"*. {* Из слов. сказанных на могиле Достоевского 1 февраля 1881 г. (1)}.

В конечном итоге, Алеша олицетворяет собой мысль о возможности спасения, я думаю. Алеша- то необходимое связующее звено, без которого «развалился» бы весь роман. Да и представить себе невозможно, чтобы не было Алеши! И вот теперь уже возникает новая параллель, точно так же, как была проведена связующая, я надеюсь, мною между Иваном и Смердяковым, которые вместе являются убийцами отца своего, а между тем еще и Митей, которого отправляют на каторгу вместо Ивана, новая параллель: Алеша объединил всех героев, но главное, невозможно было бы и первую создать «связку», не будь этого героя, который, как справедливо замечает В.Кантор «центр, все соединяющий» …

Но в той же самой работе В.Кантора, в конце звучит уже совсем другая мысль, мысль пагубная для человечества, но и ее, я думаю, обязана я представить в своем реферате: «Путь религиозного переустройства мира, единения интеллигенции с народом на основе православия оказался утопичным и социально бесперспективным. Достоевский апеллировал к суду народа, перед которым как бы развернул три типа мировоззрения, и хотел надеяться, что православие окажется искомым, при этом мирным, выходом из социальных противоречий. Но народ все больше и больше отходил от религии в сторону материалистически и революционно ориентированных учений» В.Кантор, к великому сожалению, поддался на тот соблазн, о котором сам же говорил, анализируя то, что заключил в своем произведении Ф. М. Достоевский: я говорю о том коротком пути развития России – революции. Далее он пишет: «В споре о религиозности русского народа прав оказался Белинский. Революции 1905 и 1917 годов доказали ошибочность идеологических планов и проектов писателя по «спасению России». Смею не согласиться с критиком. Стоит вспомнить только то, что говорил Достоевский о своем главном герое, герое-объединителе, что было выше написано, да и саму сюжетную линию: ведь Зосима «отсылает» Алешу в мир, он говорит, что там молодой послушник нужнее, тем самым, наоборот, Достоевский показывает, что, сохраняя память о корнях своих, о вере, об истории народа, необходимо преодолеть себя и наконец-таки принять новый путь развития. Но В.Кантор стоит на своем, говоря, что «карамазовщина», так ярко описанная великим художником, иными словами, те социальные и нравственные пороки, которые он бичевал в своих романах, «религиозному лечению» не поддавались… ни одна из попыток Зосимы или Алеши противостоять «карамазовщине» не увенчалась успехом. Умирает нераскаянным и неисправленным старик Карамазов; Ивану не удается «вылечиться Алешей», и он сходит с ума; Митя только по случайности не совершает убийства, а затем отказывается от креста; убийство не предотвращено, и состязаться с убийцей Смердяковым оказывается никому не под силу; умирает Илюшечка, и горе его отца неисцелимо; Алеша не может преодолеть даже в Лизе, которую, по всей видимости, любит, «бесенка», толкающего ее ко злу, - словом, как и Христос в поэме Ивана «Великий инквизитор», Алеша бессилен в столкновении со злом мира, в данном случае с «карамазовщиной». Таким образом, путь христианского подвижничества встает в романе не как решение, а как проблема.

Правда, в эпилоге романа (Алеша и двенадцать учеников) как будто слышится надежда, эпилог открыт навстречу будущему. Но будущее это, судя по всему, чревато трагедией. Кто-то из учеников может оказаться Иудой. Незавершенность романа в этом смысле символична. Это, скорее, незавершимость.»

В.Кантор судит очень предвзято, я не могу согласиться с ним во всем, даже скорее, наоборот, ни в чем не могу согласиться! Не пытался Ф.М. Достоевский «вылечить православием» Россию, совсем даже и наоборот – он выступал только против бессмысленного богохульства, против анархизма! Бачинин В.А., например, пишет в своей работе, что мировоззрение Ф.М. Достоевского было совсем иным: «во-первых, он (Ф.М.Достоевский) считал, что Бог един, всемогущ, всеблагостен и обладает абсолютной властью над сотворенным им миром, но, во-вторых, к великому сожалению, мир, сотворенный Богом, крайне несовершенен и «лежит во зле». Существование всех живых существ отягчено безмерными страданиями. В социальной жизни людей избыточна мера несчастий, несправедливости, взаимного ожесточения и преступлений. В-третьих, человеческий разум, замечающий противоречие между всемогуществом всеблагого Бога и явным несовершенством сотворенного им мира, прилагает огромные усилия, чтобы разобраться в смысле этого несоответствия. Человек сознает за собой право подвергнуть критическому испытанию догматы о существовании Бога и бессмертии души. Он готов признать существование лишь того, что имеет разумное и нравственное оправдание, что выдерживает критику с позиций целесообразности, блага, справедливости. Те решения, к которым человек приходит на этом пути, обладают разными философскими смыслами и неодинаковой этической значимостью. Вот основные варианты, пишет Бачинин В.А., этих решений:

- признание ответственности и вины Бога за несовершенство мира, развенчание его авторитета как не всеблагого начала;

-доказательство того, что в переизбытке зла Бог невиновен, а всему причиной темные, демонические силы;

-признание того, что страдания людей – расплата за нарушения ими высших религиозно-нравственных предписаний, за нежелание и неготовность идти по пути духовного совершенствования; то есть вынесение осознанного вердикта, согласно которому сами люди и никто более виновны в том, что мир погряз во зле, пороках и преступлениях.»

Такова позиция Бачинин В.А.а, но, опять же, в противоположность ей звучит мнение В.Кантора на последних страницах его книги-исследования: «Мечты писателя были утопичны, порой реакционны. История пошла не так, как он хотел. Но то лучшее, что он дал людям, пережило его эпоху и, вероятно, будет жить дальше (В.Кантор как бы делает одолжение великому писателю). И это лучшее в полной мере сказалось в его последнем романе Достоевский не только не успокаивает, но, напротив, всеми доступными средствами воюет против душевной лени, нравственной или, точнее, безнравственной самоуспокоенности, ставя читателя наедине со своей совестью, заставляет его задуматься о последствиях совершенных и совершаемых им дел и поступков и прежде всего о своей ответственности перед всеми людьми вместе и каждым человеком в отдельности.»

Но, возвращаясь к главной теме работы)))), приведу цитату из работы В. Кантора, которая является как бы общим выводом, разрешением основной задачи, поставленной мною. Смысл финала романа заключает в себе спасение, а отнюдь не какое-то безрадостное многоточие, которое обещает еще много чего тяжелого и непонятного. В.Кантор так написал об основной идее «Братьев Карамазовых»: «…читатель может припомнить и то, что писал Ф.М. Достоевский сам в прежних своих книгах. Вдумаемся в заглавие романа… «Братья Карамазовы»… то есть речь пойдет, как можно гадать, еще не перевернув первой страницы, о братьях, о братстве. А ведь за пятнадцать лет до того, как Достоевский приступил к роману о братьях Карамазовых, в «Зимних заметках о летних впечатлениях» он утверждал, что братство, быть может, одна из самых дорогих идей, выработанных человечеством, но что западным радетелям братства никогда не добиться, поскольку «в западном человеке нет братского начала, а, напротив, начало единичное, личное, беспрерывно ослабляющееся, требующее с мечом своих прав». И ничего не поделать Западу, ведь надо, чтобы братство «бессознательно в природе всего племени заключалось»

Я согласна с исследователем, действительно, идея братства- это то, к чему подводит Ф.М. Достоевский читателя. Много ли нужно для понятия истины этой самой истины? Цена для каждого своя, это и показывает в своем романе Ф.М. Достоевский. Так, например по этому поводу высказался Бачинин В.А.: «Ищущий разум человека способен теряться как перед ведущей в тупик ограниченностью социологического метода, так и перед очевидной недосягаемостью истины, даже если пытается использовать средства метафизики». Об этом ранее Бачинин В.А. уже говорил, что «в наивысшей степени наклонность к метафизическому мировосприятию обнаруживается у Ивана Карамазова, создавшего грандиозную метафизическую панораму внутри своего «Я». «В итоге он может оказаться в когнитивной ловушке, чреватой для иных настоящим экзистенциалистскими катастрофами, в том числе самоубийствами. И здесь становится понятна позиция тех, «кому миллиона не надо, а надобно мысль разрешить». Там, где цена истины приравнивается к цене жизни, миллион выглядит пустяком, которым не трудно пожертвовать ради истины. Именно так смотрит на вещи Иван Карамазов, социолог и метафизик в одном лице». Алеша же прощается с самым дорогим ему человеком, переносит самое ужасное - разочарование в Боге, когда, наивно ожидая чудес, которым должно было произойти после смерти старца Зосимы, не дождался этого чуда. Но вот отличие: не со злобой, не с ненавистью он ждал чуда ( как этого ожидала огромная Россия, в которой это событие стало еще одним поводом для неверующих поглумиться над верой, словно бы люди хотели намеренно изничтожить в самых себе самое хорошее). Тем страшнее становится, тем понятней муки, преследующие писателя, тем яснее ошибки нашего времени, когда каждый ждет, чтобы человек, идущий перед ним в огромной толпе людской, упал, да еще бы и лицо в кровь разбил. Необъяснимая злоба на самого себя и на ближних рождается в человеке, неспособном размышлять, неспособном разрешить вопросы, мучающие его. Ракитин - наглядный пример тому. Пример гордого и мелкого, хотя и достаточно образованного человека, но вместе с тем нет в нем прощения, потому что он сам себе простить свою злобу не может, и это замечательно с психологической точки зрения показывает Достоевский на том эпизоде, когда Алеша, не понявший еще всего, что произошло после смерти Зосимы, испытывает настолько сильные внутренние мучения, что согласен даже поддаться злой воле Ракитина, который, опять же, из-за неразрешенности сих мыслей, мстит такому уверенному в себе, обычно спокойному Алеше. Он приводит его к Груше, надеясь привести подлый план свой в исполнение, однако просчитывается. Груша меняется прямо на глазах у Ракитина, и он прямо говорит ей, что не узнает ее. А произошло то, что должно было произойти: не пожелала Груша замучить человека, который назвал ее своей сестрой (Алеша). Ответила она доброжелательностью. Теперь же перед нами разрешается вопрос: а где же все-таки чудо? Неужели так и не свершилось ничего? А чудо-то произошло, просто не было оно сказано вслух и для всех, но спасло душу человеческую одну и потому ценнее одно такое чудо, чем огромное, никому не нужное необычное происшествие, которое должно было неверующим показать что-то, доказать, но они ведь не верили, а значит чудо не должно было для них свершиться, все равно бы не увидели они его! Чудо в том, что Груша, жестокая, непокорная, злая даже, подала луковку Алеше. Ведь чудо в том, что пожалела она его, что поняла, что больно Алеше, что тоскует он по старцу, который вел его всю его еще недлинную жизнь. Самое невероятное приключилось: зло стало лучше добра и в том настоящее доказательство того, что должен человек верить, должен и сомневаться, но должен знать он всегда, что есть на земле грешной хотя бы один человек такой, который поймет его, поймет так, как есть, со всеми достоинствами и недостатками, со всеми мыслями и чувствами. Тогда и жизнь пойдет так, как надо, тогда люди на один шаг ближе станут к конечной цели человечества - достижению идеала, по Достоевскому,- братства всемирного…

Вот как описывает идеал Достоевского его друг В. Соловьев в «трех речах»:

«Если мы хотим одним словом обозначить тот общественный идеал, к которому пришел Достоевский, то это слово будет не народ, а {Церковь}.

 Мы верим в Церковь как в мистическое тело Христово; мы знаем Церковь также как собрание верующих того или другого исповедания. Но что такое Церковь как общественный идеал? Достоевский не имел никаких богословских притязаний, а потому и мы не имеем права искать у него каких-нибудь логических определений Церкви по существу. Но, проповедуя Церковь как общественный идеал, он выражал вполне ясное и определенное требование, столь же ясное и определенное (хотя прямо противоположное), как и то требование, которое заявляется европейским социализмом. (Поэтому в своем последнем дневнике Достоевский и назвал народную веру в Церковь нашим русским социализмом (13).) Европейские социалисты требуют насильственного низведения всех к одному чисто материальному уровню сытых и самодовольных рабочих, требуют низведения государства и общества на степень простой экономической ассоциации. "Русский социализм", о котором говорил Достоевский, напротив, {возвышает} всех до нравственного уровня Церкви как духовного братства. Хотя и с сохранением внешнего неравенства социальных положений, требует одухотворения всею государственного и общественного строя чрез воплощение в нем истины и жизни Христовой.

Церковь как положительный общественный идеал должна была явиться центральной идеей нового романа или нового ряда романов, из которых написан только первый - "Братья Карамазовы"*. {* Главную мысль, а отчасти и план своего нового произведния Достоевский передавал мне в кратких чертах летом 1878 г. Тогда же (а не в 1879 г . как сказано но ошибке в воспоминаниях H.H. Страхова) мы ездили в Оптину Пустынь (14).}

Если этот общественный идеал Достоевского прямо противуположен идеалу тех современных деятелей, которые изображены в "Бесах", то точно так же противуположны для них и пути достижения. Там путь есть насилие и убийство, здесь путь есть {нравственный подвиг}, и притом двойной подвиг, двойной акт нравственного самоотречения. Прежде всего требуется от личности, чтобы она отреклась от своего произвольного мнения, от своей самодельной правды во имя общей, всенародной веры и правды. Личность должна преклониться перед народной верой, но не потому, что она народная, а потому, что она истинная. А если так, то, значит, и народ во имя этой истины, в которую он верит, должен отречься и отрешиться ото всего в нем самом, что не согласуется с религиозною истиной.

 Обладание истиной не может составлять привилегии народа так же, как оно не может быть привилегией отдельной личности. Истина может быть только {вселенскою}, и от народа требуется подвиг служения этой вселенской истине, хотя бы, и даже {непременно, с} пожертвованием своего национального эгоизма. И народ должен оправдать себя перед вселенской правдой, и народ должен положить душу свою, если хочет спасти ее.

 Вселенская правда воплощается в Церкви. Окончательный идеал и цель не в народности, которая сама по себе есть только служебная сила, а в Церкви, которая есть высший предмет служения, требующий нравственного подвига не только от личности, но и от целого народа.

Итак, Церковь как положительный общественный идеал, как основа и цель всех наших мыслей и дел и всенародный подвиг как прямой путь для осуществления этого идеала - вот последнее слово, до которого дошел Достоевский и которое озарило всю его деятельность пророческим светом.»

И слова В.Соловьева является прямым подтверждением той установленной истины, что спасение, что даже и могущество России – в единстве, в братстве; достаточно вспомнить другого нашего классика, который, хоть и не был знаком с Ф.М. Достоевским лично, однако по прочтении произведений его почувствовал его как бы и своим ближним другом сразу: в романе- эпопее Л.Н. Толстого «Война и мир» поднимается та же самая мысль – мысль о единении страны. Помните молебен всеобщий, когда небывалое единение ощущали все, когда все вместе стояли за Отечество? И тоже у Л. Толстого – Церковь как некий символ, назначение и смысл которого - призывает людей на сбор в трудные дни для Родины, как дом, в котором всегда найти можно приют. Быть может, когда-нибудь человечество самостоятельно придет к этой абсолютной идее братства, но сейчас совершенно необходима некая поддержка извне. И Ф.М. Достоевский и Л.Н. Толстой понимали это и признавали Церковь как важный этап на пути развития человечества.