Перспективы применения математических методов в лингвистике

2.4 Перспективы применения математических методов в лингвистике

В эпоху компьютерных технологий методы математической лингвистики получили новую перспективу развития. Поиск решения проблем лингвистического анализа все активнее реализуется теперь на уровне информационных систем. Вместе с тем автоматизация процесса обработки языкового материала, предоставляя исследователю значительные возможности и преимущества, неизбежно выдвигает перед ним новые требования и задачи.

Соединение «точного» и «гуманитарного» знания стало плодородной почвой для новых открытий в области лингвистики, информатики и философии.

Машинный перевод с одного языка на другой остаётся быстро развивающейся отраслью информационных технологий. Несмотря на то, что перевод при помощи компьютера никогда не сравнится по качеству с переводом, сделанным человеком (особенно это касается художественных текстов), машина стала неотъемлемым помощником человека в переводе больших объёмов текста. Считается, что в ближайшем будущем будут созданы более совершенные переводческие системы, основанные, в первую очередь, на семантическом анализе текста.

Не менее перспективным направлением остаётся взаимодействие лингвистики и логики, служащее философским фундаментом для осмысления информационных технологий и так называемой «виртуальной реальности». В ближайшем будущем продолжится работа над созданием систем искусственного интеллекта – хотя, опять же, он никогда не будет равен человеческому по его возможностям. Подобная конкуренция бессмысленна: в наше время машина должна стать (и становится) не соперником, а помощником человека, не чем–то из области фантастики, а частью реального мира.

Продолжается изучение языка методами статистики, что позволяет более точно определить его качественные свойства. Важно, чтобы наиболее смелые гипотезы о языке находили своё математическое, а, следовательно, и логическое, доказательство.

Наиболее значимо то, что различные отрасли применения математики в лингвистике, до этого достаточно разрозненные, в последние годы соотносятся между собой, соединяясь в стройную систему, по аналогии с системой языка, открытой столетие назад Фердинандом де Соссюром и Иваном Бодуэном де Куртенэ. В этом – преемственность научного знания.

Лингвистика в современном мире стала фундаментом для развития информационных технологий. Пока информатика остаётся бурно развивающейся отраслью человеческой деятельности, союз математики и лингвистики продолжит играть свою роль в развитии науки.

Заключение

За ХХ век компьютерные технологии проделали большой путь – от военного применения к мирному, от узкого круга целей до проникновения во все отрасли человеческой жизни. Математика как наука находила всё новое практическое значение с развитием вычислительной техники. Этот процесс продолжается и сегодня.

Немыслимый раньше «тандем» «физиков» и «лириков» стал реальностью. Для полноценного взаимодействия математики и информатики с гуманитарными науками потребовались квалифицированные специалисты как с той, так и с другой стороны. В то время как специалистам-компьютерщикам всё более нужны систематические гуманитарные знания (лингвистические, культурологические, философские) , чтобы осмыслять изменения в окружающей их реальности, во взаимодействии человека и техники, разрабатывать всё новые и новые языковые и мыслительные концепции, писать программы, то любой «гуманитарий» в наше время для своего профессионального роста должен овладеть хотя бы азами работы с компьютером.

Математика, будучи тесно взаимосвязанной с информатикой, продолжает развиваться и взаимодействовать с естественнонаучным и гуманитарным знанием. В новом веке не ослабевает, а , наоборот, усиливается тенденция к математизации науки. На количественных данных осмысливаются закономерности развития языка, его исторические и философские характеристики.

Математический формализм более всего подходит для описания закономерностей в лингвистике (как , впрочем, и в других науках – и гуманитарных, и естественных). Ситуация порой складывается в науке так, что без применения соответствующего математического языка понять характер физического, химического и т.п. процесса невозможно. Создавая планетарную модель атома, известный английский физик XX в. Э. Резерфорд испытал математические трудности. Вначале его теорию не приняли: она не звучала доказательно, и виной тому явилось незнание Резерфордом теории вероятности, на основе механизма которой только и возможно было понять модельное представление атомных взаимодействий. Осознав это, выдающийся уже к тому времени ученый, обладатель Нобелевской премии , записался в семинар математика профессора Лэмба и в течение двух лет вместе со студентами прослушал курс и отработал практикум по теории вероятности. На ее основе Резерфорд смог описать поведение электрона, придав своей структурной модели убедительную точность и получив признание. То же – и с языкознанием.

Напрашивается вопрос, что же содержится в объективных явлениях такое математическое, благодаря чему они и поддаются описанию на языке математики, на языке количественных характеристик? Это однородные единицы вещества, распределяемые в пространстве и времени. Те науки, которые дальше других прошли путь к выделению однородности, и оказываются лучше приспособленными для использования в них математики.

Стремительно развившаяся в 90е годы сеть Интернет объединила под собой представителей различных стран, народов и культур. Несмотря на то, что основным языком международного общения продолжает служить английский, Интернет в наше время стал многоязычным. Это обусловило развитие коммерчески успешных систем машинного перевода, широко использующихся в различных областях человеческой деятельности.

Компьютерные сети стали объектом философского осмысления – создавались всё новые лингвистические, логические, мировоззренческие концепции, помогающие понять «виртуальную реальность». Во многих художественных произведениях создавались сценарии – чаще пессимистические – о господстве машин над человеком, а виртуальной реаьности – над окружающим миром. Далеко не всегда подобные прогнозы оказывались бессмысленными. Информационные технологии – не только перспективная отрасль вложения человеческих знаний, это ещё и способ контроля над информацией, а, следовательно, и над человеческой мыслью.

У этого явления есть как отрицательная, так и положительная сторона. Отрицательная – потому что контроль над информацией противоречит неотъемлемому человеческому праву на свободный доступ к ней. Положительная – потому что отсутствие этого контроля может привести к катастрофическим последствиям для человечества. Достаточно вспомнить один из наиболее мудрых фильмов последнего десятилетия – «Когда наступит конец света» Вима Вендерса, герои которого полностью погрузились в «виртуальную реальность» собственных снов, записываемых на компьютер. Однако ни один учёный и ни один художник не может дать однозначного ответа на вопрос: что же ждёт науку и технику в будущем.

Ориентировка на «будущее», порой кажущееся фантастическим, была отличительной особенностью науки середины ХХ века, когда изобретатели стремились создать совершенные образцы техники, которые могут работать без вмешательства человека. Время показало утопичность подобных изысканий. Однако было бы излишним осуждать учёных за это – без их энтузиазма в 1950е – 60е информационные технологии не сделали бы столь мощного скачка в 90е, и мы бы не имели того, что имеем сейчас.

Последние десятилетия ХХ века изменили приоритеты науки – исследовательский, изобретательский пафос уступил место коммерческому интересу. Опять же – это не хорошо и не плохо. Это – реальность, в которой наука оказывается всё более интегрированной в повседневную жизнь.

Наступивший XXI век продолжил эту тенденцию, и в наше время за изобретениями стоят не только слава и признание, но, в первую очередь, деньги. Ещё и поэтому важно заботиться о том, чтобы новейшие достижения науки и техники не попали в руки террористических группировок или диктаторских режимов. Задача сложная до невозможности; максимально осуществить её – задача всего мирового сообщества.

Информация – оружие, причём оружие не менее опасное, чем ядерное или химическое – только действует оно не физически, а, скорее, психологически. Человечеству надо задуматься о том, что для него в этом случае важнее – свобода или контроль.

Новейшие философские концепции, связанные с развитием информационных технологий и попыткой их осмыслить, показали ограниченность как естественнонаучного материализма, господствовавшего на протяжении ХIХ – начала ХХ веков, так и крайнего идеализма, отрицающего значимость материального мира. Современной мысли, особенно мысли Запада, важно преодолеть этот дуализм в мышлении, когда окружающий мир чётко делится на материальное и идеальное. Путь к этому – диалог культур, сопоставление разных точек зрения на окружающие явления.

Как ни парадоксально, информационные технологии могут сыграть не последнюю роль в этом процессе. Компьютерные сети, и особенно Интернет – это не только ресурс для развлечения и бурной коммерческой деятельности, это ещё и средство осмысленного, спорного общения между представителями различных цивилизаций в современном мире, а также для диалога прошлого с настоящим. Можно сказать, что Интернет раздвигает пространственные и временные рамки.

А в диалоге культур посредством информационных технологий по-прежнему важна роль языка как древнейшего универсального средства общения. Именно поэтому лингвистика во взаимодействии с математикой, философией и информатикой пережила своё второе рождение и продолжает развиваться поныне. Тенденция настоящего продолжится и в будущем – «until the end of the world», как 15 лет назад предсказывал всё тот же В. Вендерс. Правда, неизвестно, когда произойдёт этот конец – но важно ли это сейчас, ведь будущее рано или поздно всё равно станет настоящим.

Приложение 1

Ferdinand de Saussure

The Swiss linguist Ferdinand de Saussure (1857-1913) is widely considered to be the founder of modern linguistics in its attempts to describe the structure of language rather than the history of particular languages and language forms. In fact, the method of Structuralism in linguistics and literary studies and a significant branch of Semiotics find their major starting point in his work at the turn of the twentieth century. It has even been argued that the complex of strategies and conceptions that has come to be called "poststructuralism" – the work of Jacques Derrida, Michel Foucault, Jacques Lacan, Julia Kristeva, Roland Barthes, and others – is suggested by Saussure's work in linguistics and anagrammatic readings of late Latin poetry. If this is so, it can be seen most clearly in the way that Saussure's work in linguistics and interpretation participates in transformations in modes of understanding across a wide range of intellectual disciplines from physics to literary modernism to psychoanalysis and philosophy in the early twentieth century. As Algirdas Julien Greimas and Joseph Courtés argue in Semiotics and Language: An Analytic Dictionary, under the heading "Interpretation," a new mode of interpretation arose in the early twentieth century which they identify with Saussurean linguistics, Husserlian Phenomenology, and Freudian psychoanalysis. In this mode, "interpretation is no longer a matter of attributing a given content to a form which would otherwise lack one; rather, it is a paraphrase which formulates in another fashion the equivalent content of a signifying element within a given semiotic system" (159). In this understanding of "interpretation," form and content are not distinct; rather, every "form" is, alternatively, a semantic "content" as well, a "signifying form," so that interpretation offers an analogical paraphrase of something that already signifies within some other system of signification.

Such a reinterpretation of form and understanding – which Claude Lévi-Strauss describes in one of his most programmatic articulations of the concept of structuralism, in "Structure and Form: Reflections on a Work by Vladimir Propp" – is implicit in Saussure's posthumous Course in General Linguistics (1916, trans., 1959, 1983). In his lifetime, Saussure published relatively little, and his major work, the Course, was the transcription by his students of several courses in general linguistics he offered in 1907-11. In the Course Saussure called for the "scientific" study of language as opposed to the work in historical linguistics that had been done in the nineteenth century. That work is one of the great achievements of Western intellect: taking particular words as the building blocks of language, historical (or "diachronic") linguistics traced the origin and development of Western languages from a putative common language source, first an "Indo-European" language and then an earlier "proto-Indo-European" language.

It is precisely this study of the unique occurrences of words, with the concomitant assumption that the basic "unit" of language is, in fact, the positive existence of these "word-elements," that Saussure questioned. His work was an attempt to reduce the mass of facts about language, studied so minutely by historical linguistics, to a manageable number of propositions. The "comparative school" of nineteenth-century Philology, Saussure says in the Course, "did not succeed in setting up the true science of linguistics" because "it failed to seek out the nature of its object of study" ([1959] 3). That "nature," he argues, is to be found not simply in the "elemental" words that a language comprises – the seeming "positive" facts (or "substances") of language – but in the formal relationships that give rise to those "substances."

Saussure's systematic reexamination of language is based upon three assumptions. The first is that the scientific study of language needs to develop and study the system rather than the history of linguistic phenomena. For this reason, he distinguishes between the particular occurrences of language – its particular "speech-events," which he designates as parole – and the proper object of linguistics, the system (or "code") governing those events, which he designates as langue. Such a systematic study, moreover, calls for a "synchronic" conception of the relationship among the elements of language at a particular instant rather than the "diachronic" study of the development of language through history.

This assumption gave rise to what Roman Jakobson in 1929 came to designate as "structuralism," in which "any set of phenomena examined by contemporary science is treated not as a mechanical agglomeration but as a structural whole [in which] the mechanical conception of processes yields to the question of their function" ("Romantic" 711). In this passage Jakobson is articulating Saussure's intention to define linguistics as a scientific system as opposed to a simple, "mechanical" accounting of historical accidents. Along with this, moreover, Jakobson is also describing the second foundational assumption in Saussurean – we can now call it "structural" – linguistics: that the basic elements of language can only be studied in relation to their functions rather than in relation to their causes. Instead of studying particular and unique events and entities (i.e., the history of particular Indo-European "words"), those events and entities have to be situated within a systemic framework in which they are related to other so-called events and entities. This is a radical reorientation in conceiving of experience and phenomena, one whose importance the philosopher Ernst Cassirer has compared to "the new science of Galileo which in the seventeenth century changed our whole concept of the physical world" (cited in Culler, Pursuit 24). This change, as Greimas and Courtés note, reconceives "interpretation" and thus reconceives explanation and understanding themselves. Instead of explanation's being in terms of a phenomenon's causes, so that, as an "effect," it is in some ways subordinate to its causes, explanation here consists in subordinating a phenomenon to its future-oriented "function" or "purpose." Explanation is no longer independent of human intentions or purposes (even though those intentions can be impersonal, communal, or, in Freudian terms, "unconscious").

In his linguistics Saussure accomplishes this transformation specifically in the redefinition of the linguistic "word," which he describes as the linguistic "sign" and defines in functionalist terms. The sign, he argues, is the union of "a concept and a sound image," which he called "signified [signifié] and signifier [signifiant]" (66-67; Roy Harris's 1983 translation offers the terms "signification" and "signal" [67]). The nature of their "combination" is "functional" in that neither the signified nor the signifier is the "cause" of the other; rather, "each [derives] its values from the other" (8). In this way, Saussure defines the basic element of language, the sign, relationally and makes the basic assumption of historical linguistics, namely, the identity of the elemental units of language and signification (i.e., "words"), subject to rigorous analysis. The reason we can recognize different occurrences of the word "tree" as the "same" word is not because the word is defined by inherent qualities – it is not a "mechanical agglomeration" of such qualities – but because it is defined as an element in a system, the "structural whole," of language.

Such a relational (or "diacritical") definition of an entity governs the conception of all the elements of language in structural linguistics. This is clearest in the most impressive achievement of Saussurean linguistics, the development of the concepts of the "phonemes" and "distinctive features" of language. Phonemes are the smallest articulated and signifying units of a language. They are not the sounds that occur in language but the "sound images" Saussure mentions, which are apprehended by speakers – phenomenally apprehended – as conveying meaning. (Thus, Elmar Holenstein describes Jakobson's linguistics, which follows Saussure in important ways, as "phenomenological structuralism.") It is for this reason that the leading spokesperson for Prague School Structuralism, Jan Mukarovsky, noted in 1937 that "structure . . . is a phenomenological and not an empirical reality; it is not the work itself, but a set of functional relationships which are located in the consciousness of a collective (generation, milieu, etc.)" (cited in Galan 35). Similarly, Lévi-Strauss, the leading spokesperson for French structuralism, noted in 1960 that "structure has no distinct content; it is content itself, and the logical organization in which it is arrested [or apprehended] is conceived as a property of the real" (167; see also Jakobson, Fundamentals 27-28).

Phonemes, then, the smallest perceptible elements of language, are not positive objects but a "phenomenological reality." In English, for instance, the phoneme /t/ can be pronounced in many different ways, but in all cases an English speaker will recognize it as functioning as a /t/. An aspirated t (i.e., a t pronounced with an h-like breath after it), a high-pitched or low-pitched t sound, an extended t sound, and so on, will all function in the same manner in distinguishing the meaning of "to" and "do" in English. Moreover, the differences between languages are such that phonological variations in one language can constitute distinct phonemes in another; thus, English distinguishes between /l/ and /r/, whereas other languages are so structured that these articulations are considered variations of the same phoneme (like the aspirated and unaspirated t in English). In every natural language, the vast number of possible words is a combination of a small number of phonemes. English, for instance, possesses less than 40 phonemes that combine to form over a million different words.

The phonemes of language are themselves systematically organized structures of features. In the 1920s and 1930s, following Saussure's lead, Jakobson and N. S. Trubetzkoy isolated the "distinctive features" of phonemes. These features are based upon the physiological structure of the speech organs – tongue, teeth, vocal chords, and so on – that Saussure mentions in the Course and that Harris describes as "physiological phonetics" ([1983] 39; Baskin's earlier translation uses the term "phonology" [(1959) 38]) – and they combine in "bundles" of binary oppositions to form phonemes. For instance, in English the difference between /t/ and /d/ is the presence or absence of "voice" (the engagement of the vocal chords), and on the level of voicing these phonemes reciprocally define one another. In this way, phonology is a specific example of a general rule of language described by Saussure: In language there are only differences. Even more important: a difference generally implies positive terms between which the difference is set up; but in language there are only differences without positive terms. Whether we take the signified or the signifier, language has neither ideas nor sounds that existed before the linguistic system. ([1959] 120)

In this framework, linguistic identities are determined not by inherent qualities but by systemic ("structural") relationships.

I have said that phonology "followed the lead" of Saussure, because even though his analysis of the physiology of language production "would nowadays," as Harris says, "be called 'physical,' as opposed to either 'psychological' or 'functional'" (Reading 49), nevertheless in the Course he articulated the direction and outlines of a functional analysis of language. Similarly, his only extended published work, Mémoire sur le système primitif des voyelles dans les langues indo-européennes (Memoir on the primitive system of vowels in Indo-European languages), which appeared in 1878, was fully situated within the project of nineteenth-century historical linguistics. Nevertheless, within this work, as Jonathan Culler has argued, Saussure demonstrated "the fecundity of thinking of language as a system of purely relational items, even when working at the task of historical reconstruction" (Saussure 66). By analyzing the systematic structural relationships among phonemes to account for patterns of vowel alternation in existing Indo-European languages, Saussure suggested that in addition to several different phonemes /a/, there must have been another phoneme that could be described formally. "What makes Saussure's work so very impressive," Culler concludes, "is the fact that nearly fifty years later, when cuneiform Hittite was discovered and deciphered, it was found to contain a phoneme, written h, which behaved as Saussure had predicted. He had discovered, by a purely formal analysis, what are now known as the laryngeals of Indo-European" (66).

This conception of the relational or diacritical determination of the elements of signification, which is both implicit and explicit in the Course, suggests a third assumption governing structural linguistics, what Saussure calls "the arbitrary nature of the sign." By this he means that the relationship between the signifier and signified in language is never necessary (or "motivated"): one could just as easily find the sound signifier arbre as the signifier tree to unite with the concept 'tree'. But more than this, it means that the signified is arbitrary as well: one could as easily define the concept 'tree' by its woody quality (which would exclude palm trees) as by its size (which excludes the "low woody plants" we call shrubs). This should make clear that the numbering of assumptions I have been presenting does not represent an order of priority: each assumption – the systemic nature of signification (best apprehended by studying language "synchronically"), the relational or "diacritical" nature of the elements of signification, the arbitrary nature of signs – derives its value from the others.

That is, Saussurean linguistics understands the phenomena it studies in overarching relationships of combination and contrast in language. In this conception, language is both the process of articulating meaning (signification) and its product (communication), and these two functions of language are neither identical nor fully congruent (see Schleifer, "Deconstruction"). Here, we can see the alternation between form and content that Greimas and Courtés describe in modernist interpretation: language presents contrasts that formally define its units, and these units combine on succeeding levels to create the signifying content. Since the elements of language are arbitrary, moreover, neither contrast nor combination can be said to be basic. Thus, in language distinctive features combine to form contrasting phonemes on another level of apprehension, phonemes combine to form contrasting morphemes, morphemes combine to form words, words combine to form sentences, and so on. In each instance, the whole phoneme, or word, or sentence, and so on, is greater than the sum of its parts (just as water, H2O, in Saussure's example [(1959) 103] is more than the mechanical agglomeration of hydrogen and oxygen).

The three assumptions of the Course in General Linguistics led Saussure to call for a new science of the twentieth century that would go beyond linguistic science to study "the life of signs within society." Saussure named this science "semiology (from Greek semeîon 'sign')" (16). The "science" of semiotics, as it came to be practiced in Eastern Europe in the 1920s and 1930s and Paris in the 1950s and 1960s, widened the study of language and linguistic structures to literary artifacts constituted (or articulated) by those structures. Throughout the late part of his career, moreover, even while he was offering the courses in general linguistics, Saussure pursued his own "semiotic" analysis of late Latin poetry in an attempt to discover deliberately concealed anagrams of proper names. The method of study was in many ways the opposite of the functional rationalism of his linguistic analyses: it attempted, as Saussure mentions in one of the 99 notebooks in which he pursued this study, to examine systematically the problem of "chance," which "becomes the inevitable foundation of everything" (cited in Starobinski 101). Such a study, as Saussure himself says, focuses on "the material fact" of chance and meaning (cited 101), so that the "theme-word" whose anagram Saussure is seeking, as Jean Starobinski argues, "is, for the poet, an instrument, and not a vital germ of the poem. The poem is obliged to re-employ the phonic materials of the theme-word" (45). In this analysis, Starobinski says, "Saussure did not lose himself in a search for hidden meanings." Instead, his work seems to demonstrate a desire to evade all the problems arising from consciousness: "Since poetry is not only realized in words but is something born from words, it escapes the arbitrary control of consciousness to depend solely on a kind of linguistic legality" (121).

That is, Saussure's attempt to discover proper names in late Latin poetry – what Tzvetan Todorov calls the reduction of a "word . . . to its signifier" (266) – emphasizes one of the elements that governed his linguistic analysis, the arbitrary nature of the sign. (It also emphasizes the formal nature of Saussurean linguistics – "Language," he asserts, "is a form and not a substance" [Course (1959) 122] – which effectively eliminates semantics as a major object of analysis.) As Todorov concludes, Saussure's work appears remarkably homogeneous today in its refusal to accept symbolic phenomena [phenomena that have intentional meaning]. . . . In his research on anagrams, he pays attention only to the phenomena of repetition, not to those of evocation. . . . In his studies of the Nibelungen, he recognizes symbols only in order to attribute them to mistaken readings: since they are not intentional, symbols do not exist. Finally in his courses on general linguistics, he contemplates the existence of semiology, and thus of signs other than linguistic ones; but this affirmation is at once limited by the fact that semiology is devoted to a single type of sign: those which are arbitrary. (269-70)

If this is true, it is because Saussure could not conceive of "intention" without a subject; he could not quite escape the opposition between form and content his work did so much to call into question. Instead, he resorted to "linguistic legality." Situated between, on the one hand, nineteenth-century conceptions of history, subjectivity, and the mode of causal interpretation governed by these conceptions and, on the other hand, twentieth-century "structuralist" conceptions of what Lévi-Strauss called "Kantianism without a transcendental subject" (cited in Connerton 23) – conceptions that erase the opposition between form and content (or subject and object) and the hierarchy of foreground and background in full-blown structuralism, psychoanalysis, and even quantum mechanics – the work of Ferdinand de Saussure in linguistics and semiotics circumscribes a signal moment in the study of meaning and culture.

Ronald Schleifer

Приложение 2

Фердинанд де Соссюр (перевод)

Швейцарский языковед Фердинанд де Соссюр (1857-1913) считается основателем современной лингвистики – благодаря своим попыткам описать структуру языка, а не историю отдельных языков и словоформ. По большому счёту, основы структурных методов в лингвистике и литературоведении и, в значительной мере, семиотики были заложены в его работах в самом начале двадцатого века. Доказано, что методы и концепции так называемого "постструктурализма", развитые в работах Жака Деррида, Мишеля Фуко, Жака Лакана, Юлии Кристевой, Ролана Барта и других, восходят к лингвистическим трудам Соссюра и анаграмматическим прочтениям поздней римской поэзии. Следует заметить, что работы Соссюра по лингвистике и языковой интерпретации помогает связать широкий круг интеллектуальных дисциплин – от физики до литературных новшеств, психоанализа и философии начала двадцатого века. А. Дж. Греймас и Ж. Курте пишут в «Семиотике и языке»: «Аналитический словарь с заголовком «Интерпретация» как новый вид интерпретации появился в начале ХХ века вместе с лингвистикой Соссюра, феноменологией Гуссерля и психоанализом Фрейда. В таком случае, "интерпретация – это не приписывание данного содержания к форме, которая иначе испытала бы недостаток в том; скорее это - пересказ, который формулирует другим способом то же содержание значимого элемента в пределах данной семиотической системы" (159). В таком понимании «интерпретации», форма и содержание неразрывны; напротив, каждая форма наполнена семантическим значением («значимая форма»), поэтому интерпретация предлагает новый, аналогичный пересказ чего-то, значимого в другой знаковой системе.

Подобное понимание формы и содержания, представляемое Клодом Леви-Строссом в одной из программных работ структурализма, ("Структура и Форма: Размышления над трудами Владимира Проппа") – можно увидеть в посмертно вышедшей книге Соссюра «Курс общей лингвистики» (1916, пер., 1959, 1983). При жизни Соссюр мало публиковался, «Курс» – его основная работа – был собран по конспектам студентов, посещавших его лекции по общей лингвистике в 1907-11 гг. В «Курсе» Соссюр призывал к «научному» исследованию языка, противопоставляя его сравнительно-историческому языкознанию девятнадцатого века. Эту работу можно считать одним из величайших достижений западной мысли: беря за основу отдельные слова как структурные элементы языка, историческое (или «диахроническое») языкознание доказывало происхождение и развитие западноевропейских языков от общего, индоевропейского языка– и более раннего праиндоевропейского.

Это - точно это исследование уникальных возникновений слов, с сопутствующим предположением, что основная "единица" языка, фактически, положительное существование этих "элементов слова", что Соссюр подверг сомнению. Его работа была попыткой сократить множество фактов о языке, вскользь изученных сравнительной лингвистикой, до небольшого числа теорем. Сравнительная филологическая школа XIX века, пишет Соссюр, «не преуспела в создании настоящей школы лингвистики», так как «она не поняла сущности объекта изучения» ([1959] 3). Эта «сущность», утверждает он, заключается не только в отдельных словах – «позитивных субстанциях» языка – но и в формальных связях, помогающих этим субстанциям существовать.

Соссюровская «проверка» языка основана на трёх предположениях. Первое: научное понимание языка основано не на историческом, а на структурном феномене. Поэтому он различал отдельные явления языка –«события речи», которые он определяет как «parole» – и надлежащий, по его мнению, объект изучения лингвистики, систему (код, структуру), управляющую этими событиями ( «langue»). Подобное систематическое изучение, кроме того, требует «синхронной» концепции отношений между элементами языка в данный момент, а не «диахронического» исследования развития языка через его историю.

Эта гипотеза стала предтечей того, что Роман Якобсон в 1929 назовёт «структурализмом» – теории, где "любой набор явлений, исследованный современной наукой, рассматривается не как механическое скопление, а как структурное целое, в котором конструктивная составляющая соотносится с функцией" ("Romantic" 711). В этом отрывке Якобсон сформулировал соссюровскую идею определения языка как структуры в противовес «машинальному» перечислению исторических событий. Кроме того, Якобсон развивает и другое соссюровское предположение, ставшее предтечей стркутурной лингвистики: базовые элементы языка должны изучаться в связи не столько со своими причинами, сколько со своими функциями. Отдельные явления и события (скажем, история происхождения отдельных индоевропейских слов) должны изучаться не сами по себе, а в системе, в котрой они соотнесены с подобными же составляющими. Это был радикальный поворот в сопоставлении явлений с окружающей действительностью, значимость которого философ Эрнст Кассирер сравнил с «наукой Галилея, перевернувшей в семнадцатом веке представления о материальном мире". Такой поворот, как замечают Греймас и Курте, меняет представление о «интерпретации», а, седовательно, и сами объяснения. Явления стали трактоваться не относительно причин их возникновения, а относительно того эффекта, который они могут оакзать в настоящем и будущем. Толкование перестало быть независимым от намерений человека(несмотря на то, что намерения могут быть безличными, «бессознательными» во фрейдистском понимании этого слова).

В своей лингвистике Соссюр особенно показывает этот поворот в изменении понятия слова в лингвистике, которое он определяет как знак и описывает с точки зрения его функций. Знак для него –соединение звучания и смысла, «обозначаемого [signifié] и обозначения [signifiant]» (66-67; в английском переводе 1983 года авторства Роя Харриса – «signification» и "signal" [67]). Природа этого соединения – «функциональная» (ни тот, ни другой элемент не могут существовать друг без друга); более того, "одно заимствует качества у другого" (8). Таким образом Соссюр определяет основной структурный элемент языка – знак – и делает основой исторического языкознания идентичность знаков словам, что требует особо строгого анализа. Поэтому мы можем понять разные значения, скажем, одного и того же слова «дерево» – не потому что слово представляет собой лишь набор определённых качеств, а потому что оно определено как элемент в знаковой системе, в «структурном целом», в языке.

Подобное относительное («диакритическое») понятие единства лежит в основе представления о всех элементах языка в структурной лингвистике. Это особенно ясно видно в наиболее оригинальной находкесоссюровского языкознания, в развитии концепции «фонем» и «отличительных особенностей» языка. Фонемы – самые мелкие из произносимых и значимых языковых единиц. Они являются не только звуками, встречающимися в языке, но «звуковыми образами», замечает Соссюр, которые воспринимаются носителями языка как обладающие значением. (Следует заметить, что Элмар Холенштейн называет лингвистику Якобсона, по основным положениям продолжающего идеи и концепции Соссюра, «феноменологическим структурализмом»). Именно поэтому ведущий докладчик пражской школы структурализма, Ян Мукаровский, заметил в 1937 году, что «структура . . . не эмпирическое, а феноменологическое понятие; это не сам результат, а набор значимых отношений коллективного сознания (поколения, окружающих и т.д.)». Похожую мысль высказал в 1960 году Леви-Стросс, лидер французского структурализма: «У структуры нет определённого содержания; она сама по себе содержательна, и логическая конструкция, в которую она заключена, представляет собой отпечаток реальности».

В свою очередь, фонемы, как самые мелкие языковые элементы, приемлемые для восприятия, представляют собой отдельную цельную «феноменологическую реальность». Например, в английском языке звук «т» может произноситься по-разному, но во всех случаях человек, владеющий английским, будет воспринимать его как «т». Произнесённый с придыханием, с высоким или низким подъёмом языка, долгий звук «т» и т.п будет одинаково различать значение слов «to» и «do». Более того – различия между языками таковы, что разновидности одного звука в одном языке могут соответствовать разным фонемам в другом; например «л» и «р» в английском различны, в то время как в других языках это разновидности одной фонемы (подобно английскому «т», произнесённому с придыханием и без). Обширный словарный запас любого естественного языка представляет собой набор сочетаний гораздо меньшего количества фонем. В английском, например, для произнесения и написания около миллиона слов используется всего 40 фонем.

Звуки языка представляют собой системно организованный набор черт. В 1920е –1930е, вслед за Соссюром, Якобсон и Н.С.Трубецкой выделили «отличительные черты» фонем. Эти черты основаны на строении органов речи – языка, зубов, голосовых связок – Соссюр замечает это в «Курсе общей лингвистики», а Харрис называет «физиологической фонетикой» (в более раннем переводе Баскина используется термин «фонология») – они соединяются в «узлы» дург против друга, чтобы издавать звуки. Скажем, in в английском разница между «т» и «д» заключается в наличии или отсутствии «голоса» (напряжении голосовых связок), и в уровне голоса, отличающем одну фонему от другой. Таким образом, фонологию можно считать примером общего языкового праивла, описанного Соссюром: «В языке есть только различия». Более важно даже не это: различие обычно подразумевает точные условия, между которыми оно и находится; но в языке существуют только различия без точных условий. Рассматриваем ли мы «обозначение» или «обозначаемое» – в языке не существует ни понятий, ни звуков, которые существовали бы до того, как развилась языковая система.

В подобной структуре, языковые аналогии определены не с помощью изначально присущих им качеств, а с помощью системных («структурных») отношений.

Я уже упомянул, что фонология в своём развитии опиралась на идеи Соссюра. Несмотря на то, что его анализ языковой физиологии в наше время по словам Харриса, «был бы назван «физическим», в противовес «психологическому» или «функциональному», в «Курсе» он отчётливо сформулировал направление и основные принципы функционального анализа языка. Его единственная изданная при жизни работа, «Mémoire sur le système primitif des voyelles dans les langues indo-européennes» (Записки о первоначальной системе гласных в индоевропейских языках), изданная в 1878, полностью находилась в русле сравнительно-исторического языкознания XIX века. Тем не менее этим трудом, как говорит Джонатан Каллер, Соссюр показал «плодотворность представления о языке как о системе взаимосвязанных явлений, даже при его исторической реконструкции». Анализируя взаимосвязи между фонемами, объясняя чередования гласных в современных языках индоевропейской группы, Соссюр предположил, что кроме нескольких разных звуков «а», должны быть и другие фонемы, описываемые формально. «Что производит особое впечатление в труде Соссюра, – делает вывод Каллер, – то, что почти 50 лет спустя, при открытии и расшифровке хеттской клинописи, была найдена фонема, на письме обозначаемая «h», которая вела себя так, как предсказывал Соссюр. С помощью формального анализа он открыл то, что сейчас известно как гортанный звук в индоевропейских языках.

В концепция относительного (диакритического) определения знаков, как явно выраженной, так и подразумеваемой в «Курсе», существует и третье ключевое предположение структурной лингвистики, названное Соссюром «произвольной природой знака». Под этим подразумевается, что отношение между звучанием и значением в языке ничем не мотивировано: с одинаковой лёгкостью можно соединить слово «arbre» и слово «tree» с понятием «дерево». Более того, это значит, что звучание тоже произвольно: можно определить понятие «дерево» по наличию у него коры (кроме пальм) и по размеру (кроме «низких древесных растений» - кустарников). Из этого должно быть понятно, что все представляемые мною предположения не делятся на более и менее важные: каждое из них – системный характер знаков (более всего понятный при «синхронном» изучении языка), их относительная (диакритическая) сущность, произвольная природа знаков – исходит из остальных.

Таким образом, в соссюровском языкознании изучаемый феномен понимается как свод сопоставлений и противопоставлений языка. Язык – это и выражение значения слов (обозначение), и их результат (общение) – и эти две функции никогда не совпадают (см. «Деконструкцию языка» Шлейфера). Мы можем заметить чередование формы и содержания, которое Греймас и Курте описывают в новейшем варианте интерпретации: языковые контрасты определяют его структурные единицы, и эти единицы взаимодействуют на сменяющих друг друга уровнях, чтобы создать определённое значимое содержание. Так как элементы языка случайны, ни контраст, ни сочетание не могут быть основой. Значит, в языке отличительные признаки формируют фонетический контраст на другом уровне понимания, фонемы соединяются в контрастные морфемы, морфемы – в слова, слова – в предложения и т.д. В любом случае, целая фонема, слово, предложение и т.д. представляет собой нечто большее, чем сумма составляющих (так же как вода, в соссюровском примере – больше, чем сочетание водорода и кислорода).

Три предположения «Курса общей лингвистики» привели Соссюра к идее новой науки двадцатого века, отдельно от лингвистики изучающей «жизнь знаков в обществе». Соссюр назвал эту науку семиологией (от греческого «semeîon» - знак). «Наука» семиотики, развивавшаяся в Восточной Европе в 1920е –1930е и в Париже в 1950е and 1960е, расширила изучение языка и лингвистических структур до литературных находок, составленных (или сформулированных) с помощью этих структур. Кроме того, на закате своей карьеры, параллельно своему курсу общей лингвистики, Соссюр занялся «семиотическим» анализом поздней римской поэзии, пытаясь открыть умышленно составленные анаграммы имён собственных. Этот метод был во многом противоположен рационализму в его лингвистическом анализе: он был попыткой, как пишет Соссюр в одной из 99 записных книжек, изучить в системе проблему «вероятности», которая «становится основой всего». Такое исследование, как утверждает сам Соссюр, помогает сосредоточиться на «вещественной стороне» вероятности; «ключевое слово», анаграмму которого ищет Соссюр, как утверждает Жан Старобинский, «инструмент для поэта, а не источник жизни стихотворения. Стихотворение служит для того, чтобы поменять местами звуки ключевого слова». По словам Старобинского, в этом анализе «Соссюр не углубляется в поиски скрытых смыслов». Напротив, в его работах заметно желание избежать вопросов, связанных с сознанием: «так как поэзия выражается не только в словах, но и в том, что порождают эти слова, она выходит из-под контроля сознания и зависит только от законов языка».

Попытка Соссюра изучить имена собственные в поздней римской поэзии (Цветан Тодоров назвал это сокращением «слова... лишь до его написания») подчёркивает одну из составляющих его лингвистического анализа – произвольную природу знаков, а также формальную сущность соссюровской лингвистики ( «Язык, – утверждает он, «суть форма, а не явление»), что исключает возможность анализа смысла. Тодоров делает вывод, что в наши дни труды Соссюра выглядят на редкость последовательными в нежелании изучать символы [явления, имеющие чётко определённое значение]. . . . Исследуя анаграммы, Соссюр обращает внимание только на повторение, но не на предшествующие варианты. . . . Изучая «Песнь о Нибелунгах», он определяет символы только для того, чтобы присвоить их ошибочным чтениям: если они неумышленны, символов не существует. В конце концов, в своих трудах по общей лингвистике он делает предположение о существовании семиологии, описывающей не только лингвистические знаки; но это предположение ограничивается тем, что семилогоия может описывать только случайные, произвольные знаки.

Раз это действительно так, то только потому, что не мог представить «намерение» без предмета; он не мог до конца преодолеть пропасть между формой и содержанием – в его трудах это превращалось в вопрос. Вместо этого он обращался к «языковой законности». Находясь между, с одной стороны, концепциями девятнадцатого века, основанными на истории и субъективных догадках, и методах случайной интерпретации, основанных на этих концепциях, и, с другой стороны, структуралистскими концепциями, которые Леви-Стросс назвал «кантианством без трансцендентного действующего лица» – стирающими противостояние между формой и содержанием (субъектом и объектом), значением и происхождением в структурализме, психоанализе и даже квантовой механике – труды Ферлинанда де Соссюра по лингвистике и семиотике обозначают поворотный момент в изучении значений в языке и культуре.

Рональд Шлейфер

Литература

 

1. Адмони В.Г. Основы теории грамматики / В.Г. Адмони; АН СССР.-М.: Наука, 1964.-104с.

2. Апресян, Ю.Д. Идеи и методы современной структурной лингвистики. М., 1966.

3. Арапов, М.В., Херц, М.М. Математические методы в лингвистике. М., 1974.

4. Арнольд И.В. Семантическая структура слова в современном английском языке и методика её исследования. /И.В. Арнольд– Л.: Просвещение, 1966. – 187 с.

5. Баранов А.Н. Категории искусственного интеллекта в лингвистической семантике. Фреймы и сценарии// А.Н. Баранов – М., 1987 – 300 c.

6.Башлыков А.М. Система автоматизированного перевода. / А.М. Башлыков, А.А. Соколов. – М.: ООО «ФИМА», 1997. – 20 с.

7.Бодуэн де Куртенэ: Теоретическое насле дие и современность: Тезисы докладов международной научной конференции / Ред.И.Г. Кондратьева. – Казань: КГУ, 1995. – 224 с.

8. Гладкий А.В., Элементы математической лигвистики. / . Гладкий А.В., Мельчук И.А. –М., 1969. – 198 с.

9. Головин, Б.Н. Язык и статистика. /Б.Н. Головин –М., 1971. – 210 с.

10. Звегинцев, В.А. Теоретическая и прикладная лингвистика. / В.А. Звегинцев –М., 1969. – 143 с.

11. Касевич, В.Б. Семантика. Синтаксис. Морфология. // В.Б. Касевич –М., 1988. – 292 c.

12. Лекомцев Ю.К. Введение в формальный язык лингвистики/ Ю.К. Лекомцев. – М.: Наука, 1983, 204 с., ил.

13. Лингвистическое наследие Бодуэна де Куртенэ на исходе ХХ столетия: Тезисы докладов международской научно-практическтй конференции 15-18 марта 2000 года. – Красноярск, 2000. – 125 с.

Матвеева Г.Г. Скрытые грамматические значения и идентификация социального лица («портрета») говорящего/ Г.Г. Матвеева. – Ростов, 1999. – 174 с.

14. Мельчук, И.A. Опыт постpоения лингвистических моделей "Смысл <--> Текст"./ И.А. Мельчук. – М., 1974. – 145 c.

15. Нелюбин Л.Л. Перевод и прикладная лингвистика/Л.Л. Нелюбин. – М. : Высшая школа, 1983. – 207 с.

16. О точных методах исследования языка: о так называемой «математической лингвистике»/ О.С. Ахманова, И. А. Мельчук, Е.В. Падучева и др. – М., 1961. – 162 с.

17. Пиотровский Л.Г. Математическая лингвистика: Учебное пособие/ Л.Г. Пиотровский, К.Б. Бектаев, А.А. Пиотровская. – М.: Высшая школа, 1977. – 160 с.

18.Он же . Текст, машина, человек. – Л., 1975. – 213 с.

19. Он же. Прикладное языкознание / Под ред. А.С Герда. – Л., 1986. – 176 с.

20. Ревзин, И.И. Модели языка. М., 1963. Ревзин, И.И. Современная структурная лингвистика. Проблемы и методы. М., 1977. – 239 с.

21. Ревзин, И.И., Розенцвейг, В.Ю. Основы общего и машинного перевода/Ревзин И.И., Розенцвейг, В.Ю. – М., 1964. – 401 с.

22. Слюсарёва Н.А. Теория Ф.де Соссюра в свете современной лингвистики/ Н.А. Слюсарева. – М.:Наука, 1975. – 156 с.

23. Сова, Л.З. Аналитическая лингвистика/ Л.З. Сова – М., 1970. – 192 с.

24. Соссюр Ф. де. Заметки по общей лингвистике/ Ф. де Соссюр; Пер. с фр. – М.: Прогресс, 2000. – 187 с.

25. Он же. Курс общей лингвистики/ Пер. с фр. – Екатеринбург, 1999. –426 с.

26. Статистика речи и автоматический анализ текста / Отв. ред. Р.Г. Пиотровский. Л., 1980. – 223 с.

27. Столл, P. Множествa. Логикa. Aксиомaтические теоpии./ Р. Столл; Пер. с англ. – М., 1968. – 180 с.

28. Теньер, Л. Основы структурного синтаксиса. М., 1988.

29. Убин И.И. Автоматизация переводческой деятельности в СССР/ И.И. Убин, Л.Ю. Коростелёв, Б.Д. Тихомиров. – М., 1989. – 28 с.

30. Фоp, P. , Кофмaн, A., Дени-Пaпен, М. Совpеменнaя мaтемaтикa. М., 1966.

31. Шенк, Р. Обработка концептуальной информации. М., 1980.

32. Шихaнович, Ю.A. Введение в современную мaтемaтику (нaчaльные понятия). М., 1965

33. Щерба Л.В. Русские гласные в качественном и количественном отношении/ Л.В. Щерба – Л.: Наука, 1983. – 159 с.

34. Абдулла-заде Ф. Гражданин мира// Огонёк – 1996. – №5. – С.13

35. В.А. Успенский. Предварение для читателей «Нового литературного обозрения» к семиотическим посланиям Андрея Николаевича Колмогорова. – Новое литературное обозрение. –1997. – № 24. – С. 18-23

36. Перловский Л. Сознание, язык и культура. – Знание – сила. –2000. №4 – С. 20-33

37. Фрумкина Р.М. О нас – наискосок. //Русский Журнал. – 2000. – №1. – С. 12

38. Фитиалов, С.Я. О моделировании синтаксиса в структурной лингвистике // Проблемы структурной лингвистики. М., 1962.

39. Он же. Об эквивалентности грамматики НС и грамматики зависимостей // Проблемы структурной лингвистики. М., 1967.

40. Хомский, Н. Логические основы лингвистической теории // Новое в лингвистике. Вып. 4. М., 1965

41. Schleifer R. Ferdinand de Saussure// press. jhu.ru

42. www.krugosvet.ru

43. www.lenta.ru

44. phil.ru.ru

45. press. jhu.ru

46. ru.wikipedia.org

47. www.smolensk.ru