1.3.2 Значение контекста
Одно из основных умений переводчика заключается в свободном владении различными способами членения исходного текста.
Все или почти все наши ошибки происходят оттого, что мы хотели перевести русское слово английским словом, русскую фразу английской фразой, английское предложение русским.
Наиболее распространенной ошибкой начинающих переводчиков является стремление переводить пословно, то есть однообразно членить исходный текст или высказывание на отдельные слова, находить им соответствие на языке перевода и таким образом составлять переводной текст. Но нельзя изолированно переводить слова и переводить фразу за фразой, предложение за предложением, т.е. нельзя делать того, что называется буквальным переводом. Нельзя потому, что буквальный перевод - не перевод; отдельные слова, как правило, не имеют смысла. Разберем простейший пример: все знают слово "стол". Дело, однако, в том, что слова многозначны! Стол, за которым мы обедаем - предмет мебели. А паспортный стол? Это уже учреждение. А стол находок? Тоже. А стол древнерусского князя? Это город. А бессолевой стол? Это диета, меню. А стол в смысле "пансион"? А стол фрезерного станка? Таким образом, в разных случаях русскому слову "стол" в английском языке будут соответствовать разные слова: table,bureau, room,department, office, board, capital, throne, court, accommodation, ration, dietary cookery, meal, course, support, etc.А это значит, что отдельно взятое русское слово "стол" нельзя перевести английским словом.
Суть этой ошибки состоит в подмене представлений о характере переводимых знаков: вместо речевых единиц, которые собственно и подлежат переводу, переводчик механически подставляет языковые единицы, в то время как в разных языках языковой состав той или иной речевой единицы может не совпадать. Точное определение единиц перевода – одно из важнейших условий точности перевода вообще. (Казакова, 27)
Само понятие «единица перевода» в известной мере условно, и ученые расходятся в отношении как самого термина, так и природы понятия. Наиболее интересные разработки в этой области представлены в трудах Л.С. Бархударова и В.Н. Комисарова и сводятся к следующему наиболее общему определению: «Под единицей перевода мы имеем в виду такую единицу в исходном тексте, которой может быть подыскано соответствие в тексте перевода, но составные части которой по отдельности не имею соответствий в тексте перевода». (Бархударов Л.С., 175)
Основой единицы перевода может служить не только слово, но любая языковая единица: от фонемы до сверхфразового единства. Главным условием правильности определения исходной единицы, подлежащей переводу, является выявление текстовой функции той или иной исходной единицы. Неадекватность пословного перевода обусловлена именно неверной оценкой текстовых функций языковых единиц: попадая в ту или иную речевую (письменную или устную) ситуацию, слово как единица языка оказывается связанным системными отношениями с другими словами данного текста/высказывания, то есть попадает в ситуативную зависимость или ряд зависимостей от условий текста. Эти зависимости носят системный характер и составляют иерархию контекстов, от минимального до максимального. (Казакова, 28)
Выбор того или иного соответствия при переводе во многом определяется контекстом, в котором употреблена та или иная языковая единица.
Перевод не предполагает механической подстановки соответствия вместо переводимой единицы оригинала. Контексты определяют:
- выбор того или иного соответствия;
- отказ от известных соответствий;
- необходимость поиска иных способов перевода.
«Практически контекст есть минимальное синтаксическое построение, элементом которого является данное семантически реализуемое слово». [Н. Н. Амосова. О синтаксическом контексте. // Лексикографический сборник. № 5, стр. 36.] Проще говоря, слово, значение которого нужно определить. Но чем измеряется «минимальное синтаксическое построение»? По Н. Н. Амосовой, наличием в нем «указательного минимума», т. е. слова или слов, помогающих определить значение искомого слова. Практика перевода показывает, что этот указательный минимум может отсутствовать не только в рассматриваемом предложении или на данной странице, но и во всем переводимом тексте. В таких случаях говорят, что значение слова определяется нелингвистическим контекстом или обстановкой.
Под контекстом принято понимать языковое окружение, в котором употребляется та или иная лингвистическая единица. Так, контекстом слова является совокупность слов, грамматических форм и конструкций, в окружении которых встречается данное слово. Еще раз подчеркнем, что слово – далеко не единственная единица языка; другие лингвистические (и речевые) единицы, такие как фонемы, морфемы, словосочетания и предложения также встречаются не в изолированном употреблении, а в определенном языковом окружении, так что есть все основания говорить и о контексте фонемы, и о контексте морфемы, и о контексте словосочетания и даже предложения (совокупность других предложений, в окружении которых встречается данное предложение). (Бархударов, 169)
Вспомните обстановку в домике капитана Миронова из пушкинской «Капитанской дочки». В описании этой обстановки находим следующую фразу: «В углу стоял шкаф с посудой». В одном американском переводе читаем: “On one side stood a cabinet, containing the silver”. Но горка (cabinet) слишком нарядная, роскошная мебель для скромной обстановки домика провинциального армейского капитана екатерининских времен (ср. следующее определение слова “cabinet”, взятое из The Winston Simplified Dictionary: “cabinet – a piece of furniture to hold objects of art, curios, jewels, etc.”; ср. cabinet-maker). Лучше было бы употребить слово “cupboard” или, еще лучше, “small cupboard”; это точнее воссоздало бы картину описываемой нами комнаты. Можно «шкаф» перевести и словом “shelves”. В данном случае переводчика не должно смущать, что “shelves” не является словарным эквивалентом слова «шкаф».
Грубейшей ошибкой переводчицы является введение слова “the silver”. В ее переводе Миронов сразу превратился в какого-то зажиточного дворянина, владевшего фамильным серебром; сразу изменилась та среда, к которой принадлежала пушкинская Маша Миронова. Интересно, что перевод слова «посуда» его словарным эквивалентом (“plates”, “dishes”, “crockery”) был бы вряд ли удачным в данном контексте. Здесь нужно раскрыть значение этого слова английскому или американскому читателю, который мало знаком с русским бытом екатерининских времен. В данном контексте слово «посуда» можно перевести как “tea-cups and saucers” (Мироновы любили пить чай!).
Когда к крепости приближается Пугачев, капитан Миронов говорит: «Ступайте, ступайте домой; да коли успеешь, надень на Машу сарафан». Что имеет в виду капитан Миронов? Как понять это место? Переводчик должен знать, что Пугачев не обжал людей из простого народа. Переводчица же окончательно запуталась в этом месте. Очевидно, она где-то прочла, будто у русских было обычаем хоронить покойников в самой богатой одежде (перевод был сделан в Чикаго в 1876 году, когда заграницей о русском быте имели лишь самое смутное представление); фразу «да коли успеешь, надень на Машу сарафан», она «перевела» следующим образом: “And if you have time, dress her in her best: let her wear a sarafan, embroidered in gold as is our custom for burial.” В этом переводе совершенно искажен смысл оригинала. Другая переводчица перевела: “And if you have time, dress her in a sarafan.” В этом варианте смысл остается не совсем ясным, нераскрытым. Лучше других перевела третья переводчица: “dress Masha as a peasant girl”. Если, например, при описании одежды Пугачева следует сохранить слово “caftan” для предачи исторического и национального колорита, то в данном случае нужно прежде всего раскрыть подтекст (as a peasant girl) – то, что имел в виду капитан Миронов, знавший, что крестьянскую девушку Пугачев не обидит. Этот пример является наглядной иллюстрацией основного принципа перевода: выбор варианта связан с контекстом. (Морозов, 15)
Наиболее существенную роль контекст играет в разрешении многозначности лингвистических единиц. Не считая случаев нарочитой или случайной (непреднамеренной) двусмысленности, контекст служит тем средством, которое как бы "снимает" у той или иной многозначной единицы все ее значения, кроме одного. Тем самым контекст придает той или иной единице языка однозначность и делает возможным выбор одного из нескольких потенциально существующих эквивалентов данной единицы в ПЯ. Конечно, роль контекста далеко не ограничивается разрешением многозначности слов и других лингвистических единиц; однако важнейшая его функция заключается именно в этом.
В процессе перевода для разрешения многозначности и определения выбора эквивалента иногда достаточно учета синтаксического контекста той или иной единицы, в частности, слова. Так, глагол burn может переводиться на русский язык как гореть и как жечь, причем выбор соответствия целиком определяется синтаксическим контекстом, в котором употреблено английское слово: в непереходной конструкции (при отсутствии прямого дополнения) burn переводится как гореть, в переходной (при наличии прямого дополнения или в форме страдательного залога) – как жечь. Ср. The candle burns – Свеча горит, но Не burned the papers – Он сжег бумаги. Для английского языка это весьма распространенный случай. Ср. sink – тонуть (неперех.), топить (перех.); drive – ехать (неперех.), гнать, веспи (перех.) и пр.
Чаще, однако, выбор эквивалента определяется лишь с учетом лексического контекста данной единицы, однозначность которой устанавливается в пределах определенного лексического окружения. Так, английское look в сочетании с прилагательным angry означает взгляд, а с прилагательным European – вид (напр., The town has a European look); английское way в сочетании с to the town означает дорога, а в сочетании с of doing it – способ или метод и т. д. Можно привести огромное множество такого рода примеров. Для иллюстрации роли узкого лексического контекста при выборе переводческого соответствия приведем следующие английские предложения, содержащие многозначное существительное attitude:
Не has a friendly attitude towards all.
Он ко всем относится по-дружески.
There is no sign of any change in the attitudes of the two sides.
В позициях, занимаемых обеими сторонами, не видно никаких перемен.
Не stood there in a threatening attitude.
Он стоял в угрожающей позе.
Не is known for his anti-Soviet attitudes.
Он известен своими антисоветскими взглядами.
Число подобного рода примеров легко увеличить.
Иногда, однако, для определения значения исходного слова и выбора однозначного переводческого эквивалента учёт узкого контекста оказывается недостаточным и приходится прибегать к показаниям, содержащимся в широком контексте. (Бархударов, 171)
В предложении о кризисе 1929 г. узкий контекст не снимает многозначности слова apparent: The period of apparent prosperity may be said to have ended in 1928. Это прилагательное имеет противоположные значения: 1) очевидный; 2) мнимый. Содержание статьи и значение критического отношения автора к эпохе указывают на значение "мнимый". При выборе варианта перевода нередко нужны знания реальной действительности. Например: Abolitionist означает "аболиционист", если описывается период борьбы за освобождение американских негров. Если же имеется в виду "сухой закон" в США, то речь идет о стороннике отмены этого закона.
В качестве другого примера приведем следующее предложение из повести Дж. Сэлинджера "Над пропастью во ржи": Then I got this book I was reading and sat down in my chair.
Английскому chair в русском языке соответствуют как стул, так и кресло. В данном вложении, однако, не содержится никаких указаний, которыми мог бы руководствоваться переводчик при выборе русского эквивалента. Поэтому здесь необходимо обращение к широкому контексту. Спустя два предложения, в том же абзаце мы читаем: The arms were in sad shape, because everybody was always sitting on them, but they were pretty comfortable chairs.
Указание на arms дает нам ключ к переводу: Потом я взял книгу, которую читал, и сел в кресло. (Бархударов, 171)
Следует иметь в виду, что в данном примере (как и в других, приводимых нами) речь идет об определении и передаче референциальных значений языковых единиц. Если же говорить о передаче прагматических значений, то, как было указано выше, решающая роль в их установлении и выборе способов их передачи принадлежит именно широкому контексту. Это относится не только к стилистической характеристике, регистру и эмоциональной окрашенности текста но, в значительной мере, также и к "коммуникативному членению" предложения, которое во многом определяется факторами широкого контекста (напр., наличием предварительного упоминания того или иного элемента предложения в предшествующих предложениях). Еще раз напомним, что объектом перевода являются не изолированные языковые единицы, а весь текст в целом как единое речевое произведение. Поэтому роль широкого контекста в процессе перевода ни в коей мере нельзя недооценивать.
... изучения предлагаются такие рассказы как «Толстый и тонкий», «Белолобый» и др. произведения на выбор учителя и ученика с учетом возрастных особенностей. Изучение драматических произведений Чехова, согласно программе В.Я. Коровиной, рекомендовано в 10 классе. Пьеса, обязательная для изучения – «Вишневый сад» (история создания, жанр, система образов, конфликт (внутренний и внешний), разрушение ...
... , настоящее и будущее, определяющее место того или иного персонажа в этой системе времени; огонь как символ разрушения, обнажающий лучшие и худшие качества героев. Географические символы в драматургии Чехова малочисленны. Они не связаны с реальным местом проживание героев, и тем самым расширяют географическое пространство пьес. Образ Африки в пьесе «Дядя Ваня» и образ Москвы в драме «Три сестры» ...
... , представленными, в числе прочего, вводными конструкциями-клише типа иначе говоря…, короче говоря… и др., и иноязычными метакомпонентами художественного текста существуют значительные различия, относимые прежде всего к сфере функциональной направленности тех и других. Если вводные слова, возникающие, как правило, в устной разговорной речи и проникающие в письменные тексты из последней, наиболее ...
... жизни. В психологическом плане — это торжество человечности. 2 Повесть М. Булгакова «Собачье сердце» объединяет в себе три жанрово-художественных формы: фантастика, социальная антиутопия и сатирический памфлет. Сложнейшая операция, произведенная профессором Преображенским, ее ошеломляющие результаты — это, конечно, фантастика. Но для Булгакова она послужила лишь сюжетной основой для ...
0 комментариев