Русское общество и Польский вопрос. Польша и декабристы

1.2. Русское общество и Польский вопрос. Польша и декабристы.

Движение декабристов — первых русских дворянских революционеров — представляет собой одну из славных страниц в истории России, в истории русского революционного движения.

Движение дворянских революционеров в России было обусловлено обстоятельствами экономического и полити­ческого развития России в первой четверти XIX в. В ту эпоху, когда зарождалось и происходило это движение, старые феодально-крепостнические производственные от­ношения уже становились тормозом для развития новых производительных сил. В России назревала социальная революция, которая должна была привести к утверждению новой, капиталистической общественно-экономической формации. Этот процесс борьбы нового со старым развивался в рассматриваемый нами период быстрыми темпами.

Ведущую роль в промышленности стала приобретать мануфактура. Уже сама по себе замена простой коопера­ции мануфактурой, основанной на дифференцированном разделении труда, представляла по существу переворот в развитии производительных сил. Весьма важным мо­ментом в этом процессе являлось то, что мануфактуры все более приобретали капиталистический характер, росло применение наемного труда. Предприятия, при­меняющие вольнонаемный труд, получали несравненно лучший производственный эффект, чем предприятия, осно­ванные на принудительном труде крепостных. Последние не выдерживали конкуренции с капиталистическими, разорялись и гибли. Однако развитие капиталистических мануфактур на­талкивалось на отсутствие рынка свободной рабочей силы, приток которой из деревни сдерживался крепостни­ческими отношениями.

С другой стороны, крепостническое сельское хозяйство находилось в состоянии все углублявшегося кризиса. Его развитие сковывалось теми же противоречиями. Деревня все более втягивалась в рыночные отношения, сельское хозяйство постепенно теряло свой натуральный характер. Стремясь увеличить продуктивность сельского хозяйства и удовлетворить потребности промышленности и торговли в хлебе и сырье, помещики прибегали к усиле­нию эксплуатации крепостных крестьян: увеличивали барщину, оброк, расширяли бар­скую запашку за счет крестьянской земли. Это не давало желаемых результатов, так как у крестьян все мень­ше времени оставалось для обработки собственного на­дела, и сельское хозяйство все больше приходило в упадок.

Выход из кризиса был в ломке феодально-крепостни­ческих устоев, в освобождении крестьян от феодальной зависимости. Но решение этой исторической задачи натал­кивалось на естественное сопротивление феодалов-крепост­ников. Нужна была общественная сила, которая бы могла разрушить отживающий строй. Такой силы в России того времени не было.

Такой силой не могла стать русская буржуазия. Вследствие того что Россия сравнительно поздно всту­пила на путь капиталистического развития, русская про­мышленная буржуазия была еще слаба. К тому же рус­ские промышленники и купцы сами были тесно связаны с землей и, кроме того, пользовались значительными при­вилегиями, в виде высоких ввозных пошлин, охранявших их от ино­странной конкуренции, в виде права на владение посес­сионными предприятиями, на которых использовался дешевый труд приписанных к ним крестьян. Внешняя по­литика царского правительства также учитывала интересы буржуазии и давала возможность русскому капиталу расти «вширь», распространять предпринима­тельскую деятельность на новые территории.[10]

Основной антифеодальной силой являлось крестьян­ство, которое не раз поднималось на открытую вооружен­ную борьбу. Наиболее крупными были восстания под руководством Болотникова, Разина, Булавина, Пугачева. Но крестьянские восстания в силу своей неорганизован­ности не могли сломать старый строй, хотя и расшатывали его.

Жестоко подавляя антифеодальное движение, проявляв­шееся в форме крестьянских и солдатских волнений, российский чиновничий аппарат одновременно подавлял всякое проявление свободомыслия. В этих условиях формиро­валась и развивалась антифеодальная идеология, заро­дившаяся в среде наиболее прогрессивных представителей дворянства, которые сумели подняться выше интересов своего класса и выступили против монархии и крепо­стничества.

Складывавшаяся в атмосфере растущего недовольства существующим порядком вещей освободительная мысль прошла сложный путь развития, прежде чем была выражена в проектах государственных и общественных преобразований, родившихся в тайных революционных обществах первой четверти XIX в.

Крестьянская война под руководством Е. Пугачева и другие общественные движения второй половины ХVIII в. заставляли наиболее прогрессивных представителей рус­ской общественной мысли задуматься над происходя­щими явлениями и процессами, давали материал и пищу для размышлений о возможных путях разрешения кон­фликта общественной жизни России.

Наиболее видными представителями русских мысли­телей конца XVIII в., поднявших голос против сущест­вующего строя, были А. Н. Радищев и Н. И. Новиков. Выступив как открытые враги не только крепостного права, но и его опоры — самодержавия, они сыграли важную роль в формировании революционного мировоз­зрения у передовой части русского общества. Вслед за Радищевым и Новиковым появилась целая плеяда гневных обличителей феодально-крепостнического строя— Д. И. Фонвизин, И. А. Крылов, Я. Б. Княжнин и др.

Наиболее яркое выражение освободительная мысль получила во взглядах передовых дворянских революцио­неров — будущих декабристов.

Идеология дворянских революционеров формирова­лась под непосредственным влиянием русской действи­тельности. Почти каждый из них имел крепостных и в большей или меньшей степени на собственном опыте знакомился с условиями жизни народа и ведения хозяй­ства. Многие из них учились в передовых учебных заве­дениях России — Московском университете, в военной школе колонновожатых, в Царскосельском лицее. Здесь они знако­мились с произведениями русских прогрессивных мысли­телей, а также с трудами французских просветителей и идеологов французской буржуазной революции — Дидро, Вольтера, Руссо, Монтескье. Размышления об установле­нии буржуазного строя на Западе и буржуазных свобо­дах, принесенных этим строем, приводили к выводу об отставании России в общественном развитии, о необхо­димости ликвидации несправедливого строя в России, ликвидации сословных привилегий и прежде всего — освобождения крестьян от крепостного гнета. Отечественная война 1812 г. дала новый толчок развитию революционных идей. Многие будущие декабристы — Пестель, Сергей Трубецкой, Владимир Раевский, Му­равьевы-Апостолы и др. — явились непосредственными участниками этой войны. Они видели народный характер войны, горячий патриотизм солдат — простых русских людей, в большинстве своем крепостных, самоотверженно защищавших отечество от иностранных захватчиков. Сам собой напрашивался вопрос: может ли быть справед­ливым такой строй, при котором эти герои, не щадившие жизни для защиты родины, влачат жалкое существование рабов?[11]

Заграничные походы русской армии 1812—1813 гг. обогатили офицерскую молодежь новыми впечатлениями. Своими глазами она наблюдала жизнь в странах Запад­ной Европы, где уже было ликвидировано крепостное право и существовал конституционный строй.

Возвратившись на родину с победой, передовая молодежь снова увидела мрачную российскую действи­тельность: ничем не ограниченный произвол самодержа­вия, стонущее в рабстве крестьянство, взяточничество и казнокрадство чиновников. Возвращение в затхлую ат­мосферу крепостничества еще более ускорило созревание революционных идей. Этому способствовало и усиление реакции после войны 1812 г.

Император Александр 1, в первые годы своего царство­вания стремившийся прослыть либералом и организо­вавший «Негласный комитет» из своих приближенных для выработки проекта преобразований, после войны сбросил маску либерала.

Став во главе реакционного Священного союза, соз­данного с целью борьбы с революционным и национально-освободительным движением в Европе, Александр 1 пе­редал управление Россией реакционерам-крепостникам во главе с Аракчеевым. Ярким выражением реакци­онного курса явилась организация военных поселений с небывало жестоким военно-крепостническим режимом, начальником которых он поставил ярого крепостника Аракчеева. Всюду свирепствовала тайная полиция, была введена строжайшая цензура, безжалостно изгонявшая из печати все, что содержало хотя бы малейшую критику существующего строя. Из университетов изгонялись про­грессивные профессора, распространялся дух аракчеев-щины.

Усиление реакции вызывало возмущение все более широких кругов русского общества. В России создавались условия для назревания революционной ситуации.

Движение русских дворянских революционеров, вы­росшее из объективных потребностей внутреннего разви­тия России, входило в общий процесс исторического раз­вития стран Европы как его составная часть. Его нельзя рассматривать оторванно от борьбы прогрессивных сил в европейских странах. Французская буржуазная рево­люция открыла целую полосу антифеодальной борьбы и буржуазных революций в ряде других стран Европы. Победа над Наполеоном, раздел ее плодов между тремя хищниками дали толчок развитию национально-освобо­дительного движения в порабощенных и зависимых странах против иноземного господства. Это движение и антифеодальная борьба переплетались между собой, до­полняя друг друга. Происходят революции в Испании, в Неаполе, Пьемонте, восстание в Греции, назревают революции во Франции и Бельгии, разразившиеся в 1830 г. народным восстанием.

Русский народ, недавно сам переживший смертельную опасность порабощения и изгнавший наполеоновских захватчиков, не мог не сочувствовать другим народам, боровшимся за свою независимость. Вместе с тем нали­чие общеевропейской революционной ситуации благо­приятствовало развитию революционной идеологии, при­давало больше смелости и уверенности ее носителям — дворянским революционерам. В такой обстановке воз­никли первые революционные тайные общества, организа­торами которых явились наиболее прогрессивные предста­вители русского народа — дворянские революционеры.[12]

Таким образом, движение первых русских дворянских революционеров вытекало из объективных условий внут­реннего развития России, из назревшей потребности ломки старого, феодально-крепостнического строя и замены его новым, более прогрессивным для того времени, буржу­азным.

 Вопрос о Польше привлекал внимание русских борцов за свободу значительно раньше, чем были установлены первые связи с польскими тайными обществами. К сожалению, в распоряжении имеется мало докумен­тальных данных о взглядах на польский вопрос в первых русских тайных организациях. Но и те немногие высказы­вания и воспоминания, которые получили освещение в литературе, позволяют делать вывод, что подавляющее большинство членов русских тайных обществ не разделяло политики русского царизма по отношению к Польше, протестовало против нее.

Против независимости Польши выступала лишь не­значительная часть членов преддекабристских тайных обществ, представлявшая русскую высшую аристокра­тию. Такой взгляд на польский вопрос нашел, например, отражение в конституционном проекте тайного общества «Орден русских рыцарей», основанного в 1816 г. Автором проекта был Дмитриев-Мамонов.

Основатели «Ордена русских рыцарей» М. Ф. Орлов, М. А. Дмитриев-Мамонов и Н. И. Меньшиков принадле­жали к родовитым аристократическим фамилиям, играв­шим видную роль при Екатерине II. Это выходцы из среды той высшей знати, которая поддерживала и вдохновляла Екатерину II в осуществлении ее планов раздела Польши. В проекте требовалось «конечное и всегдашнее истребление имени «Польша» и Королевства Польского и обращение всей Польши, как Прусской, так и Австрийской, в губернии российские» .

Надо иметь в виду, что упомянутые «пункты» еще не были приняты всеми членами общества, а предста­вляли собой лишь проект, написанный одним лицом, и могли не разделяться другими членами общества.

Это подтверждается высказыванием по польскому вопросу одного из видных членов «Ордена» — Н. Турге­нева.

Касаясь намерения Александра I восстановить неза­висимое польское государство, Н. И. Тургенев писал впоследствии, что «этот акт императора Александра воз­буждал надежды и в поляках, и в русских, и во всем чело­вечестве. Мир, может быть, впервые видел победителя, дарующего побежденным права, вместо того чтобы надеть на них цепи». Тургенев неодобрительно отнесся к тому, что Орлов писал на имя царя «нечто вроде протеста против учреждений, которые Александр только что даровал Польше... Когда я узнал об этом, — писал он,—я не преминул упрекнуть Орлова в узком патриотизме, патрио­тизме раба, продиктовавшем ему этот протест». Весьма характерно, что Орлов не отстаивал свою точку зрения. Соглашаясь с доводами своего оппонента, «он имел бла­городство, — пишет далее Тургенев, — согласиться с тем, что я был отчасти прав» . Не мог аристократический про­ект программы «Ордена» удовлетворить и М. Н. Новикова, племянника известного русского просветителя конца XVIII в. Узнав об основании новой тайной организации — «Союза спасения», Новиков присоединился к ней и начал работу над собственным проектом республиканской кон­ституции.

Взгляд Дмитриева-Мамонова на польский вопрос и особенно великодержавная идея, изложенная в проекте Дмитриева-Мамонова, явившаяся отражением идеологии русской аристократии, не нашли последователей и в возникших вскоре других преддекабристских тайных обществах. Не удивительно, что нет преемственности между этим первым тайным обществом и последующими тайными обществами. Встретившись с возникшим в том же 1816 г. «Союзом спасения», общество М. Орлова и Дмитриева-Мамонова вынуждено было «уступить ему дорогу».

Проект Дмитриева-Мамонова не только не отра­жал взгляда на польский вопрос всех членов «Ордена рус­ских рыцарей», само его появление из-под пера предста­вителя русской аристократии подчеркивает, что идеоло­гия этой среды ничего общего не имела с идеологией русских дворянских революционеров.

«Союз спасения» был организацией, состоявшей из эле­ментов более прогрессивных. Он образовался из двух тайных офицерских организаций — артели Семеновского полка и «Священной артели», куда входили офицеры Глав­ного гвардейского штаба. Артель Семеновского полка, возникшая как объединение для совместного питания и отдыха, включала передовых, прогрессивно мыслящих офицеров, имевших общие взгляды. Александр 1, узнав о ее существовании, приказал закрыть ее из тех сооб­ражений, что «такого рода сборища офицеров ему не нра­вятся».

По такому же принципу была основана и «Священная артель» офицеров Генерального штаба, возникшая во вто­рой половине 1814 г. и с небольшим перерывом существо­вавшая до 1817 г. В числе ее основателей были Алек­сандр Муравьев, Иван Бурцев, Вильгельм Кюхельбекер, Иван и Михаил Пущины, Петр и Павел Колошины и др. С артелью были связаны Никита Муравьев, Павел Постель и другие офицеры, организационно не входившие в ее состав. Предметами бесед и споров в артели, по сви­детельству Пущина, было — «о зле существующего у нас порядка вещей» и о «возможности изменения желаемого многими втайне», т. е. обсуждались политические вопросы. Таким обра­зом, «Священная артель» и артель Семеновского полка представляли собой зародыши будущих тайных декабри­стских обществ. Именно в недрах этих организаций формировалась революционная антимонархическая, анти­феодальная идеология.

В этих обществах ,в числе основателей, руко­водителей и членов тех, кто составил основное ядро позд­нейших Южного и Северного обществ, находятся люди, активно уча­ствовавшие в движении, вплоть до декабристского восста­ния 1825 г. Основатели «Союза спасения» — Никита и Алек­сандр Муравьевы, И. Д. Якушкин, С. П. Трубецкой, Сергей и Матвей Муравьевы-Апостолы, а также вступившие в это общество вскоре после его основания M.G. Лунин, П. И.Пестель, И. И. Пущин, М. А. Фонвизин, П. Г. Каховский и др.— все это выдающиеся деятели дворянского революционного движения, их имена навечно вошли в летопись русской истории. Яркой отличительной чертой этих дворянских революционеров является горячий патриотизм. Почти все участники движения декабристов героически отстаивали независимость своей родины в 1812 г. Свободу и незави­симость отечества они тесно связывали с необходимостью демократизации всего общественного строя и уничтоже­ния феодально-крепостнического гнета и ради этих идеа­лов не щадили своей жизни. «Для отечества я всем готов жертвовать», — писал П. Каховский. [13]Вопрос об отношении к Польше членов «Союза спасе­ния» и «Союза благоденствия», в который преобразовался «Союз спасения», можно выяснить по мемуарам и по материалам следствия, так как «Союз спасения» не оста­вил своего программного документа, а в уставе «Союза благоденствия», так называемой «Зеленой книге», вернее, в сохранившейся ее первой части, этот вопрос не получил освещения.

Член «Союза спасения», а затем Северного общества М. А. Фонвизин в статье «Последний раздел Польши» (1823 г.) писал: «В то время, когда на Западе занимались противодействием французской революции, ... три север­ные державы нашли удобный случай прекратить политиче­ское бытие Польши, государства, знаменитого в истории народов своим характером и составлявшего важное звено в политическом равновесии Европы. Будучи довольны разделом своей добычи, они сблизились посредством похи­щения и соединились потом в тесный союз, известный ныне под именем Священного союза. Какое богохульство! — вся Европа ужаснулась; со времени Вестфальского мира не было подобного примера нарушения, уничтожающего силою манифеста законный порядок и существование це­лого государства, которое разделено на три части по произ­волению, точно как делят добычу по жребию».

О сочувствии русских дворянских революционеров идее независимости Польши свидетельствуют и их выска­зывания по поводу провозглашения Польского Королев­ства. «Я радовался тому, что на свете стало одной консти­туцией больше...»,—писал Н. И. Тургенев. Он резко осуждал поворот Александра 1 в сторону ликвидации даже той призрачной независимости Польши, которую предоставляла конституция, возмущался начавшимся вслед за «дарованием» конституции ее урезыванием начи­ная от назначения императорским комиссаром в Польше Новосильцева и фактическим наместником царя брата Александра 1 Константина Павловича.

Следовательно, декабристы считали, что конституция, даже монархическая, какой была конституция королевства, все же ограничивала самодержавие и была шагом вперед в сравнении с абсолютной монархией. Их возму­тило, однако, то, что император, вводя конституцию в Польше, в то же время считал Россию еще не созревшей для конституционного устройства, и Фонвизин с негодованием писал по этому поводу в своих «Записках», что «присоеди­ненной Польше он [Александр] даровал конституционные установления, которых Россию почитал недостойною». Возмущение в связи с этим высказал также и декабрист В. Раевский, который писал в конце 1821 г.: «Александр в речи своей к полякам обещал дать конституцию народу русскому. Он медлит, и миллионы скрывают свое отчая­ние до первой искры».

Другим моментом, вызвавшим острую реакцию в рус­ском тайном обществе, было обещание Александра 1 поля­кам возвратить Польше те земли, которые отошли к Рос­сии во время разделов Речи Посполитой. Слух об этом намерении оживленно обсуждался членами «Союза спасения», оно было воспринято как новое проявление со стороны Александра 1 неуважения к национальной чести России, к ее государственным интересам. Дело в том, что если западные польские земли, захваченные Австрией и Пруссией, были населены исключительно поляками и представляли собой исконную польскую территорию, то совершенно иначе обстояло с землями, отошедшими к России. Это были в большей части украинские, белорус­ские и литовские земли, в свое время насильственно захва­ченные правителями Речи Посполитой. Заселены они были соответственно украинцами, белорусами и литовцами, кото­рые, несмотря на усиленное ополячивание их, сохранили свой язык и культуру. Поляки составляли на этих землях лишь ничтожный процент населения — это были главным образом польские помещики.

Присоединение этих земель к России, хотя и продик­тованное захватнической политикой, объективно отвечало интересам белорусского и украин­ского народов, воссоединение которых означало конец искусственному разделению их между двумя государст­вами. Оно сближало западных белорусов и украинцев с близким по языку и культуре русским народом и вовле­кало их в общероссийское освободительное движение. Они получали более широкие возможности для своего эко­номического и культурного развития. Литовский народ также имел много общего с русским. Их связывало исто­рическое прошлое. Литва экономически тяготела к России, и присоединение ее к России давало толчок развитию литовской экономики и культуры.

Русские дворянские революционеры, в своем большин­стве побывавшие на этих землях, особенно во время осво­бодительных походов против наполеоновских войск в 1812—1814 гг., познакомились с национальным составом населения западных украинских, белорусских и литовских губерний, видели огромное тяготение его к русской культуре. Поэтому они решительно выступили против намерения Александра 1 отдать эти земли Польше. Один из них, Якушкин, решился даже на немедленное убий­ство царя, лишь бы не допустить осуществления этого намерения.

Факт готовности принятия крайних мер, лишь бы не допустить отторжения от России земель с украин­ским и белорусским населением, свидетельствует о да­леко не безразличном отношении русских борцов ,за свободу к единокровным украинскому и белорусскому народам.

Русские дворянские революционеры все более внима­тельно присматривались к разгоравшемуся национально-освободительному и революционному движению в Польше. Они вместе с тем видели, что успех борьбы поляков за свою независимость и социальные преобразования зависел от победы революционных сил в России. Близко стоявший тогда к декабристам по своим воззрениям П. А. Вяземский, служивший в Варшаве в канцелярии Новосильцева и будучи осведомленным в какой-то мере о росте освободи­тельного движения в Польше, писал М. Ф. Орлову в марте 1820 г. о поляках: «Не быть им свободными, пока мы будем в цепях; не царствовать у них законам, пока у нас божьей милостью будет царствовать самовластье». Вяземский при­зывал подать «искреннюю руку братства народу, с коим сродство наше уже непреложно; сродство благоденствия или бедствий, — одну чашу пить нам...»

Революционная программа первых дворянских революционеров нашла свое выражение в конституционных про­ектах, родившихся в тайных декабристских обществах — Северном в Южном.

По конституционным проектам Никиты Муравьева крепостное состояние полностью отменялось, крестьяне становились свободными и получали земельный надел в размере двух десятин на двор. Таким образом, хотя у помещиков оставалась основная масса земли, характер землевладения коренным образом менялся — оно стано­вилось уже не крепостным, а капиталистическим, по­скольку для обработки земли владелец был вынужден прибегать к найму рабочей силы. Крестьяне же, получив нищенский земельный надел, вынуждены были наниматься в батраки к помещику либо идти в город, продавая свою рабочую силу капиталисту.

Значительно дальше пошла в этом направлении «Рус­ская Правда», конституционный проект Южного общества, автором которого был основатель общества П. И. Постель. «Русская Правда», категорически требовавшая освобожде­ния крестьян с землей, объявляла землю общественным достоянием, хотя признавала и частную собственность на землю. По «Русской Правде» земля должна быть разделена на две равные части. Одна представляла собой обществен­ный фонд, образуемый путем конфискации половины земли всех дворянских имений во владении которых было 10 тыс. десятин земли и более. Земля общественного фонда не могла ни продаваться, ни покупаться, а давалась бесплатно тому, кто пожелает заниматься земледелием. Отчуждалась половина земли и от тех имений, которые владели 5 тыс. десятин и более, но за денежное вознаграждение помещику правительством. Вторая половина земли, составлявшая государственные и оставшиеся после отчуждения частно­владельческие земли, объявлялась частной собственностью, и ее можно было продавать и покупать.

Таким образом, - землевладение по «Русской Прав­де» получало более ярко выраженные буржуазные черты.

Конституционные проекты декабристов, подрывая фео­дальный базис, наносили сокрушительный удар по госу­дарственной надстройке. Правда, конституция Никиты Муравьева сохраняла монархию, но существенно изме­няла ее содержание. Верховная власть в стране передава­лась двухпалатному парламенту — Народному вечу. В ру­ках императора оставалась лишь исполнительная власть; он не мог отменять законы, принятые парламентом, а мог лишь только задержать исполнение того или иного закона и вернуть его на вторичное обсуждение в парламенте. Сословия уничтожались, устанавливалось равенство всех граждан перед законом. Государственные должности ста­новились выборными. Военные поселения уничтожались. Провозглашалась свобода вероисповеданий, свобода слова, печати, собраний и т. д.

В отличие от конституционных проектов Н. Муравь­ева «Русская Правда» Пестеля начисто уничтожала монар­хию и вводила республиканский строй с немедленной передачей власти временному революционному правитель­ству, а впоследствии однопалатному Народному вечу, избранному народом без ограничений имущественного ценза. «Русская Правда» явилась первым проектом рес­публиканской конституции в России.[14]

Итак, видно, что движение декабристов росло и развивалось под революционными лозунгами свержения самодержавия и уничтожения крепостного права.

Большое внимание уделяли декабристы решению поль­ского вопроса. Понимание общности задач, стоявших перед русским и польским освободительным движением, явилось важной предпосылкой зарождения русско-поль­ского революционного союза.

«Что же до Польши касается, — говорится в «Русской Правде», — то пользовалась она в течение многих веков совершенною политическою независимостью и составляла большое самостоятельное государство». «В отношении к Польше право народности должно по чистой спра­ведливости брать верх над правом благоудобства» .[15]

Пестель расценивал раздел Польши как несправедли­вый акт, совершенный прусской и австрийской монар­хиями совместно с русским царизмом. Восстановление ее независимости он связывал с ликвидацией царского само­державия, считал долгом революционной России вернуть Польше самостоятельность. «Да и подлинно великодушию славного Российского народа прилично и свойственно даро­вать самостоятельность низверженному народу в то самое время, когда Россия и для себя стяжает новую жизнь. Итак, по правилу народности должна Россия даровать Польше независимое существование» [16].

Таким образом, вопрос о независимости Польши поста­влен Постелем ясно и категорично, дан четкий и опреде­ленный ответ: Польша должна снова стать независимым государством. Отчетливо видна и другая мысль Пестеля: свою независимость Польша может получить только при помощи революционной России, только в результате свер­жения царизма и установления демократической формы правления в России. Это пестелевское положение звучало призывом к революционным силам Польши, к польскому освободительному движению объединить свои усилия для борьбы против царизма — общего врага русского и польского народов.

Пестель не ограничивался возвращением польскому народу национальной и государственной независимости. Он хотел, чтобы вынашиваемая декабристами идея уста­новления республиканского строя была осуществлена не только в России, но чтобы этим благом пользовался и братский польский народ. Пестель дает глубокое принци­пиальное обоснование необходимости осуществления та­кого преобразования, вытекающего как из интересов поль­ского народа, так и из интересов будущей республикан­ской России, для которой важно было иметь в лице Польши дружественного соседа.

В 1824 г. в Киеве прибыли два члена Варшавского центра польского Патриотического общества, где состоялись переговоры представителей русского и польского тайных обществ. Это событие сыграло важную роль в установлении и развитии русско-польского революцион­ного союза. С польской стороны переговоры вел Крыжа­новский как официально уполномоченный, все время держа в курсе их Яблоновского и консультируясь с ним. Представители обеих сторон обладали официальными полномочиями. .

С. Муравьев и М. Бестужев установили связь с поляками и вели с ними переговоры на основании решения съезда руководителей Южного общества. Глава южной Директории Пестель ин­структировал Бестужева и давал ему указание, чтобы он, ведя переговоры с поляками, «не терял из виду выгодность нашего положения в отношении к полякам и им давал чувствовать, что мы без них очень можем обойтись, но они без нас никак».

Русские представители при первой же встрече ясно и недвусмысленно изложили позицию Южного общества по польскому вопросу. На вопрос Крыжановского: «С какими намерениями хотите вы союза с нами?» — С. Муравьев ответил, что «первый их пункт есть независимость Поль­ши».[17] Развивая это положение, С. Муравьев, по свиде­тельству Крыжановского, заявил: «Чувства народной ненависти, родившиеся во времена варварства, должны исчезнуть в просвещенном веке, когда известно, что пользы всех народов одни и те же; что на сем основании русское общество предлагает Польше возвращение преж­ней ее независимости и готово всеми средствами способ­ствовать искоренению взаимной нелюбви двух наций» .[18]

 Вопрос о неза­висимости Польши был первым, но не единственным. В тесной связи с ним стоял вопрос о предпо­лагаемой форме правления в Польше. Русские предста­вители, исходя из установок «Русской Правды» по поль­скому вопросу, изложили ее положения полякам: в Польше должен быть установлен такой же государственный строй, какой будет принят в России, т. е. республиканский. Это не соответствовало намерениям большинства руководи­телей польского Патриотического общества, хотя Крыжановский, придерживавшийся демократических взглядов, мог бы без колебаний согласиться на установление в Польше республики. Центральным на переговорах был вопрос о совместном революционном выступлении против царизма. Муравьев в разговоре с Крыжановским подчеркивал, что «поляки должны обязаться вместе с нами начать революцию». [19].

Установление связи Южного общества декабристов с польским Патриотическим обществом в 1824 году послужило началом контактов российских и польских революционеров. Однако совместного вы­ступления против русского царизма не поизошло.

В 1909 г. появилась в Польше статья В. Яблоновского «Декабристы и их отношение к Польше». Яблоновский утверждает, что вопрос о Польше стал «одним из клинов, раскалывавших их внутреннюю спаянность», что все члены первых тайных организаций в России якобы были противниками независимости Польши. Он пишет, что Пестель «хотел лишь использовать поляков для своих целей, не будучи искренне убежденным в необходимости сделать им требуемые уступки».

Однако не все участники польского национально-освободительного движения разделяли такую точку зрения. Член Патриотического общества М. Мохнацкий писал впослед­ствии, что «счастливая возможность, которая снова не так скоро появится, была нами упущена, почти отвергнута». Касаясь переговоров с декабристами, он писал: «Русские заговорщики хорошо понимали интересы свои и польские; они приступили к переговорам с откровенностью, с доброй верой, но, к сожалению, не нашли в польском обществе чего искали: взаимной откровенности и того самого, что их оживляло, — совместного действия...» ^Мохнацкий пишет, что, когда произошло вооруженное выступление декабристов, полякам надо было «взяться за оружие».