Польша в начале правления Александра II

2.1 Польша в начале правления Александра II.

ПОЛЬСКИЕ ЗЕМЛИ И ПОЛЬСКИЙ ВОПРОС В 50-х ГОДАХ.ПРЕДПОСЫЛКИ ВОССТАНИЯ

Нарастание революционной ситуации в России в конце 50-х — начале 60-х годов как общая предпосылка оживления освободительного движения в Царстве Польском

Наступивший с начала 50-х годов экономический подъем укрепили позиции господствующих классов. Во всех странах усилился политический гнет. Революционное дви­жение ослабло.

В польских землях также наступила реакция. Тысячи польских патриотов были осуждены за участие в револю­ционной борьбе. Национально-освободительное движение было подорвано. Заговоры в польских землях почти пол­ностью прекратились. Деятельность Демократического об­щества в эмиграции почти замерла. Даже война Турции, Англии и Франции с Россией в 1853—1855 гг. не могла поднять польское общество на активную борьбу за осво­бождение. В демократических кругах чувствовались разочарование и упадок сил.

Правительства Англии и Франции, на ко­торые рассчитывала партия Чарторыского, и в период Крымской войны ничего не сделали для того, чтобы воз­будить польский вопрос. Не затрагивался он и на Париж­ской мирной конференции 1856 г. Англия и Франция не были заинтересованы в действительной борьбе за восста­новление независимости Польши.

Затишье в освободительном движении в 50-х годах было как бы затишьем перед бурей. Во всей России, в том числе и в Царстве Польском, зарождались и развивались новые общественные силы, которые выдвигали и новые требования. Старый, крепостнический строй разлагался и на его месте вырастали новые отношения — буржуаз­ные. Всюду требовались радикальные преобразования. Крымская война особенно ярко обнаружила всю отсталость и архаичность крепостнической системы.

В России назревала буржуазная революция. Крестьян­ское движение, усилившееся в годы Крымской войны, охва­тило всю Европейскую Россию. Особенно широкий раз­мах приняло оно на рубеже 50—60-х годов. Могучее влия­ние на развитие освободительного движения оказывали А. И. Герцен и Н. П. Огарев из Лондона; их «Колокол» призывал всех угнетенных к решительной борьбе. Револю­ционные демократы во главе с Н. Г. Чернышевским и Н. А. Добролюбовым видели путь к обновлению России во всеобщем крестьянском восстании. Подымалась новая, де­мократическая Россия, которая призывала народ «к то­пору» — к революционной борьбе за уничтожение старого порядка. К 1859 г. в России создалась революционная ситуация.

Такое развитие событий не могло не вызвать опасение среди господствующих классов. Царское правительство чувствовало, как колеблется почва под его ногами, даже в рядах помещиков идеи буржуазных свобод завое­вывают все большее признание. Всем становилось ясно, что реформы необходимы в ближайшее время. Новый царь Александр II еще в марте 1856 г. говорил, что гораздо лучше, если реформы будут произведены сверху, чем если они будут завоеваны снизу. В следующем году он торопил своих ближайших сотрудников с подготовкой реформы: «Положение наше таково, что медлить нельзя».

В том же году приступили к подготовке крестьянской реформы, которая и была осуществлена в феврале 1861 г. Крепостное право было отменено.

Назревание буржуазной революции в России не могло не захватить также и Царства Польского. Здесь кризис имел еще более широкий и острый характер, так как примешивалось чувство национальной угнетенности. Крымское поражение и оживление осво­бодительного движения в России пробудили и Царство Польское. Национально-освободительное движение снова усилилось. Но оживилось также и крестьянское движение против помещиков. Оба эти движения в Царстве Поль­ском являлись частью общедемократического движения во всей Российской империи.

Следует отметить, что немалое влияние на оживление освободительного движения в Царстве Польском оказыва­ла освободительная борьба в других странах мира. Это признавали многие поляки — свидетели и участники тог­дашних событий. В это время происходили крупные осво­бодительные движения в ряде стран: демократические ре­волюции и крестьянские восстания в Испании, националь­ное движение в Италии, война против рабства негров в США, крестьянская война против феодалов в Китае, на­ционально-освободительное восстание против английского господства в Индии. Особенное влияние оказывали на по­ляков события в Италии, где в 1859 г. началась война итальянского народа под руководством Гарибальди за ос­вобождение северных земель от австрийского господства и объединение всех раздробленных итальянских земель в единое государство. Эта война закончилась победой.

Внешние влияния не могут вызвать социального или национального движения, если к тому нет внутрен­них предпосылок. Такой предпосылкой в Царстве Поль­ском являлись капиталистические отношения, которые ин­тенсивно развивались в XIX в. К концу 50-х годов новые отношения играли значительную роль в экономической жизни страны; старый, феодальный строй переживал яв­ный и глубокий кризис.

Развитие промышленности в Царстве Польском в XIX в, проходило неравномерно. В 50-х годах оно значительно ускорилось. В 1851 г. были отменены таможен­ные пошлины и запреты на польские товары, шедшие в Россию, что открыло перед ними огромный русский рынoк. Развитие товарных отношений в сельском хозяйстве увеличивало внутренний рынок для промышленных изде­лий. Наконец, большое влияние на развитие промышлен­ности оказывало строительство путей сообщения — шос­сейных, железных и водных дорог. К этому времени было закончено строительство железной дороги от Варшавы до австрийской границы (через Домброву), а в 1862 г.— Петербургско-Варшавской железной дороги и дороги от Скерневиц до Быдгощи; еще в 1847 г. было откры­то пароходное движение по главной водной артерии — р. Висле.

В это время в Царстве Польском (как и во всей Рос­сии) происходил промышленный переворот: ручной труд заменялся машинами, мануфактуры превращались в фаб­рики и заводы.

В результате указанных условий польская промыш­ленность достигла в начале 60-х годов сравнительно высо­кого уровня. В промышленности и ремесле было занято около 17% населения, в торговле—5%. Если в 1845 г. количество рабочих составляло свыше 46 тыс., стоимость продукции — около 10 млн. руб., то в 1860 г. соответствен­но — 75 тыс. и 32 млн., в 1864 г. соответственно — 78 тыс. и 50 млн. Следовательно, за 20 лет польская промышлен­ность выросла по стоимости продукции в 5 раз; во столько же раз увеличилась продукция па душу населения. Вместе с тем развивалось и ремесло. Если в 1845 г. коли­чество ремесленников составляло 75 тыс., а их продукция оценивалась в 7 млн. руб., то в 1860 г. соответственно — 91 тыс. и 15 с лишком млн.

К числу наиболее крупных городов относились Варша­ва с населением в 165 тыс., Лодзь — 32 тыс. человек.

По сравнению с южными и западными польскими зем­лями Царство Польское ушло далеко вперед в промышленном развитии. И в системе Российской империи оно занимало одно из передовых мест. В то же время по сравнению с передовыми странами Западной Европы Царство Польское весьма отставало.

Промышленность Царства Польского, переживавшая переходный период, в начале 60-х годов состояла в ог­ромном большинстве из мелких предприятий, насчиты­вавших по нескольку рабочих. Однако преобладающая часть рабочих (приблизительно две трети) работала на средних и крупных предприятиях. Было немало предприятий, которые насчитывали по нескольку сот рабочих. Виднейшим представителем буржуазии был Леопольд Кроненберг — банкир, промышленник, коммерсант и зем­левладелец; он имел деловые связи почти во всех отраслях промышленности.

Рабочий класс Царства Польского рекрутировался главным образом из городской и деревенской бедноты — разморившихся ремесленников и подмастерьев, безземель­ных и малоземельных крестьян. Тяжелое положение ра­бочих было характерно для ранних стадий развития про­мышленного капитализма. Рабочий день продолжался 12—14 часов и больше. Заработная плата подавляющего большинства рабочих была далеко не достаточной для со­держания семьи и лишь квалифицированные рабочие по­лучали прожиточный минимум. Широко применялся жен­ский и детский труд, причем первый оплачивался в поло­винном размере по сравнению с мужским, второй — в четвертном. Техника безопасности на предприятиях почти совершенно отсутствовала, вследствие чего многочисленны были случаи увечья и болезной. Особенно тяжелые усло­вия были на строительстве промышленных зданий, желез­ных и шоссейных дорог, где рабочих помещали в казармы, а заработную плату частью выплачивали продовольстви­ем. Никакого обеспечения рабочих не существовало. Не было также никаких рабочих организаций. Нищета и бес­правие — таковы были условия жизни рабочих .

Особенно ухудшилось положение рабочих (и ремесленников) в начале 60-х годов по причине большой дороговизны на хлеб, вызванной неурожаями, а также в связи с ростом безработицы, обусловленной введением машин в промышленности. Поэтому рабочие и ремесленники не раз устраивали погромы фабрик. Наиболее известными были выступления текстильщиков в Лодзи в 1861 г.: 20 апреля около 500 рабочих «разгромили фабрику Пруссака; на сле­дующий день свыше 800 рабочих разгромили фабрику Шайблера. Кроме того, рабочие иногда устраивали и за­бастовки. [25]Правда, это были слабые выступления, иногда без ясных требований и всегда ограниченные одним местом.

Рост промышленности и городского населения оказы­вал сильное влияние на сельское хозяйство. Возрастал спрос на сельскохозяйственные продукты, что влекло за собой повышение цен на них и увеличение площади обра­батываемой земли. Пашня увеличилась с 260 тыс. в 1839 г. до 351 тыс. влук в 1859 г. (влука — 17 га). Особенно уве­личилась площадь под пшеницей и сахарной свеклой. Со­вершенствовалась техника сельского хозяйства. Землю стали обрабатывать более интенсивно. Вместо трехполья стали вводить многополье. Увеличилось применение есте­ственных и искусственных удобрений. В помещичьих име­ниях все более применялся собственный сельскохозяйст­венный инвентарь. К уже применявшейся технике — се­ялкам, молотилкам, веялкам — прибавилась новая: желез­ный плуг и железная борона; в передовых хозяйствах появились жнейки.

Интенсификация обработки земли вызвала повышение урожайности хлебов и корнеплодов. С 30-х по 50-е годы урожайность озимых хлебов в среднем увеличилась при­близительно в полтора раза: от сам-три до сам-четыре с по­ловиной; урожайность картофеля увеличилась от сам-че­тыре до сам-пять и больше.

В результате указанных перемен значительно увели­чились сборы всех основных сельскохозяйственных куль­тур. Если в 1822 г. озимых было собрано 4362 тыс. корцев, яровых — 3926 тыс., картофеля — 3083 тыс., то в 1860 г. озимых — 12 696 тыс., яровых — 12 378 тыс., картофеля — 12 525 тыс. (корец равнялся приблизительно 6 пудам). Чистая продукция (без посевов) на душу населения вы­росла по зерновым более чем в два раза, а по картофелю более чем в 4 1/2 раза.

Развивалось также животноводство, причем не только в связи с ростом спроса на мясные и молочные продукты, но и в силу потребности в естественных удобрениях.

Указанные успехи в развитии сельского хозяйства ка­сались прежде всего помещичьих хозяйств, так как кресть­янские хозяйства переживали в этот период настоящий кризис. Помещичьи хозяйства имели в это время товарный характер. Хлеб и шерсть производились на продажу, кар­тофель — на производство водки, свекла — на производ­ство сахара. В помещичьих хозяйствах возникли пред­приятия по обработке сельскохозяйственных продуктов. Особенно сильно развивалась в это время сахарная промышленность.

Развитие товарности сельского хозяйства толкало по­мещиков на увеличение своих земель за счет крестьян­ских, на ликвидацию старого землеустройства, связанного с чересполосицей, на ликвидацию сервитутов (т. е. права крестьян на пользование лесами, пастбищами и лугами) и на увеличение рабочей силы, потребность в которой все больше ощущалась в собственно помещичьих хозяйст­вах — фольварках.

Как известно, вся земля оставалась в собственности помещиков. Сохранялось также сословное господство по­мещиков над крестьянами: на основании закона помещики являлись войтами в расположенных на их землях гминах (волостях); лично или через назначенных лиц помещик управлял волостью, располагая всей полнотой власти в том числе полицейской и даже судебной (по мелким преступлениям). Обладание всей землей и местной вла­стью давало помещикам возможность производить земле­устройство совершенно самовольно, исключительно в соб­ственных интересах. В связи с этим усилились такие яв­ления, как принудительное выселение крестьян с их постоянных местожительств, отобрание от крестьян земли или замена лучшей на худшую, ликвидация сервитутов и т. д. Массовое принудительное выселение крестьян представляет, по словам виднейшего буржуазного исто­рика польской деревни Владислава Грабского, «основное явление в развитии земельных отношений в первой поло­вине XIX века» .

Угроза перенесения крестьянского восстания из Галиции в Царство Польское в 1846 г. вынудила царское пра­вительство несколько ограничить произвол помещиков: в том же году был издан указ, запрещавший выселение крестьян, имевших более 3 моргов земли (морг — 1/30 влуки—0,57 га), и новое увеличение повинностей; следова­тельно, все беднейшее малоземельное крестьянство молча отдавалось на произвол помещиков.

После указа 1846 г. ограбление «защищенного» кресть­янства утихло, хотя и не прекратилось совсем, зато с прежней силой происходило ограбление беднейших кресть­ян, имевших менее 3 моргов. Количество безземельных крестьян в конце 50-х годов достигло 1339 тыс. человек (вместе с семьями), что составляло по отношению ко все­му крестьянскому населению 40,5%.

В начале 60-х годов в пользовании всех крестьян, ко­торых насчитывалось около 2 млн. (не считая земледель­цев-мещан), находилось 6,3 млн. моргов земли, в пользо­вании помещиков, которых насчитывалось 196 тыс. (в том числе мелкопоместной шляхты — 171 тыс.) — свыше 10 млн.

Кроме отчуждения земли, другим явлением, хотя и не столь глубоким и характерным, было очиншевание кресть­ян, т. е. перевод их ,на чинш — денежный оброк. В конце 50-х годов барщину отбывало 43% всех крестьянских дво­ров; остальные в большинстве своем были переведены на чинш и только 10% выполняли смешанные повинности. Следует отметить, что большинство переведенных на чинш составляли крестьяне казенных и институтских имений, в которых почти все крестьяне были уже очиншеваны.

Наоборот, в помещичьих имениях 60% всех крестьян по-прежнему выполняли барщину, остальные крестьяне ча­стью были переведены на чинш, частью выполняли сме­шанные повинности .

Наконец, характерным признаком новых отношений являлось также растущее применение наемного труда, как более производительного по сравнению с принудительным. Если в 1827 г. батраков насчитывалось 144 тыс., а поден­ных рабочих и коморников (коморник — безземельный крестьянин, снимавший жилье за отработки) —135 тыс., то в 1859 г. батраков насчитывалось 666 тыс., поденных рабочих и коморников — 457 тысяч, причем в последнем случае поденных рабочих было почти вдвое больше, чем коморников .

Разложение феодальных отношений и развитие капи­талистических сопровождалось ухудшением материально­го положения крестьян. Росла армия безземельных, уси­лилась эксплуатация бедноты и середняков. Наряду с рас­тущим применением наемного труда помещики увеличи­вали барщину и другие повинности крестьян, причем все эти повинности были относительно тем более тяжелые, чем меньше земли имел крестьянин. Повинности согнан­ных крестьян перекладывались на остальных. Широко применялись принудительные наймы крестьян за ничтож­но низкую плату; эти наймы представляли собой в сущ­ности прикрытую барщину. Сохранялись фактически и так называемые «даремщины», т. е. бесплатные дополни­тельные работы крестьян в пользу помещика за оказанную когда-то «помощь», а то и вовсе без основания. Чтобы сделать 'труд более интенсивным, помещики стали вводить нормирование и сдельную оплату различных работ; сдель­ная оплата получила широкое применение.

Особенно тяжелым было положение барщинных кресть­ян и безземельных. Стоимость барщины с морга в среднем превышала стоимость чинша в три раза. Безземельные работали в помещичьем хозяйстве в качестве дворовой челяди, батраков, поденщиков, коморников и т. п. Поме­щики, используя свои привилегии, выжимали из зависи­мых людей все соки. Барщинные крестьяне и дворовые люди работали под наблюдением приказчиков и не раз терпели издевательства и избиения.

Пролетаризация огромной массы крестьянства сопро­вождалась, с другой стороны, выделением незначительной части богатых крестьян, применявших уже наемный труд. Количество крупных хозяйств размером свыше 30 моргов составляло 9% всех крестьянских хозяйств.

В результате ухудшения материального положения ос­новных масс крестьянства произошел застой в естествен­ном приросте населения; в некоторые годы отмечалась даже убыль населения, так как смертность превышала рождаемость. В 1846 г. население Царства Польского со­ставляло 4867 тыс. человек, к 1859 г. оно уменьшилось до 4764 тыс.. «Это был результат обнищания крестьян­ского населения, которою почти вымирало от голода»,— писал видный буржуазный историк экономического разви­тия Польши Ст. Кемпнер. «Такой застой всегда знамену­ет болезненное состояние общества»,— отмечал и Влад. Грабский.

Обнищание крестьянства толкало его на борьбу с поме­щиками. Известия об аграрных реформах в западных и южных польских землях и слухи о подготовке аграрной реформы в России еще более побуждали крестьян к вы­ступлениям против старого порядка, к борьбе за новую жизнь. Крестьяне отказывались от выполнения старых по­винностей, требовали возвращения отобранной земли и восстановления прав на пользование лесом, барщинные крестьяне требовали также перевода их на чинш. Особенно активно выступали барщинные крестьяне, наиболее стра­давшие от феодальной эксплуатации. К концу 50-х годов наступило обострение крестьянской борьбы с помещиками. Наиболее ярким и острым примером в этом отношении была борьба барщинных крестьян в имении Гарнек Петрковского уезда Варшавской губернии.

Крестьяне этого имения терпели много обид от своего помещика, наконец, не выдержали и в ноябре 1858 г. пере­стали ходить на барщину. Они обращались к властям с жалобами на чрезмерное отягощение их повинностями, на отобрание у них земли, на применение жестоких телесных наказаний; одновременно они просили перевести их на чинш. В 1859 г. губернатор проверил жалобы крестьян, нашел их справедливыми и принял некоторые меры про­тив злоупотреблений помещика; что касается перевода на чинш, то признал это возможным только с согласия поме­щика. Крестьяне остались недовольны таким решением и продолжали отказываться от выполнения старых повин­ностей. Тогда власти направили против них солдат, кото­рые не смогли принудить крестьян к повиновению. После этого девять наиболее активных крестьян были выселены из своих усадеб. Один из них бежал в Силезию и оттуда продолжал протестовать против несправедливости. Однако и эти репрессии не сломили крестьян. Тогда арестовали еще 20 крестьян и посадили их в Александровскую цита­дель в Варшаве. Наместник назначил для расследования специальную комиссию и сам принимал крестьянских де­легатов. Власти признали жалобы крестьян правильными, заставили помещика уменьшить натуральные повинности, обещали затем перевести крестьян на чинш, а пока при­нуждали крестьян к послушанию помещику. Однако кре­стьяне отказывались признать старые повинности. Тогда (в июле 1860 г.) несколько крестьян было наказано на месте розгами, а 48 человек были заключены в тюрьму в г. Пётркове. После этого часть крестьян скрылась в окре­стностях, а другая согласилась уступить. В конце года еще свыше 80 крестьян продолжали сопротивляться помещику. В результате всей этой борьбы многие крестьяне лишились своих усадеб и стали безземельными.

В имении Бежунь Млавского уезда Плоцкой губернии распространился слух, будто царь освободил крестьян от повинностей, а от помещиков отобрал землю, превышаю­щую 100 моргов. Крестьяне прекратили выполнение бар­щины и уплату чинша и потребовали возвращения отоб­ранной у них земли, частью переданной новым поселенцам. Между старыми и новыми поселенцами начались стычки. Власти направили в имение воинскую часть, которая розгами и палками усмиряла «бунтовщиков». Многие крестьяне были закованы в кандалы и вывезены из Де­ревни.

В 50-х годах крестьянское движение проявлялось еще лишь в отдельных, разрозненных выступлениях.

Характеризуя социальную структуру Царства Поль­ского в целом, следует отметить ее сложность и противо­речивость. Преобладающую роль играли в ней еще фео­дальные отношения и старые классы (помещики и кресть­янство), но уже весьма серьезное влияние имели капита­листические отношения и новые социальные группы (бур­жуазия, пролетариат, служащие). В промышленности и торговле было занято 22% населения. Далеко вперед зашло социальное расслоение. Наверху началось сращивание: буржуазия приобретала землю и включалась в организа­цию сахарных заводов, помещики включались в промыш­ленные предприятия (например, в пароходном обществе на Висле хозяйничали капиталист Л. Кроненберг и земельный магнат граф Анджей Замойский). И хотя между бур­жуазией и помещиками существовали известные противо­речия в интересах и различия во взглядах на обществен­ные проблемы, между ними было больше общих интересов и общих взглядов, которые и сплачивали эти два класса в единый блок. Буржуазия не обнаруживала серьезной оппозиции политике помещиков.

Характерной особенностью социальной структуры поль­ского общества было наличие многочисленной и многоли­кой мелкой шляхты. Когда-то, во времена Речи Посполитой, эта шляхта представляла собой класс мелких земельных собственников, часто не имевших крепостных крестьян, но пользовавшихся привилегиями господствую­щего сословия и оказывавших немалое влияние на полити­ческую жизнь страны. Теперь эта шляхта под влиянием экономического развития и политических потрясений в зна­чительной части своей утратила землю и деклассирова­лась. Потерявшие землю шляхтичи превращались в «раз­ночинцев»: в приказчиков, экономов, писарей, чиновников, учителей, служащих, ремесленников, инженеров, мелких предпринимателей и т. п. Сохранявшие землю шляхтичи по своему материальному положению не отличались от средних крестьян. Естественно, что новые условия бытия отражались и на сознании. И хотя мелкая шляхта в массе своей не забывала о своем происхождении и на многое смот­рела по-шляхетски, значительная часть её уже восприняла новые, демократические взгляды и стремилась к социаль­ным и политическим преобразованиям. Особенно интере­совали ее вопросы национального освобождения.

После незавершенной буржуазной революции 1848 г. в западных и северных польских землях (как и во всей Пруссии) усилилась реакция. Революционное движение было подавлено. Постепенно усилилось национальное уг­нетение: употребление польского языка ограничивалось, в школах все чаще обучали на немецком языке. Прусские власти помогали немцам приобретать землю и заселять польские области.

В результате аграрной реформы развитие капитализма в сельском хозяйстве шло по «прусскому» пути. Половина крестьян осталась без земли, четвертая часть сидела на маленьких участках и лишь незначительная часть оказа­лась зажиточной. Помещики продолжали господствовать, эксплуатируя безземельных и малоземельных крестьян. Удовлетворенные социальной политикой прусских властей, польские помещики занялись «органической работой», т. е. обогащением самих себя, и отказались от борьбы за наци­ональное освобождение.

Указанные обстоятельства — репрессии прусских вла­стей, аграрная реформа — подорвали национально-освобо­дительное движение в западных и северных землях; здесь не было сколько-нибудь серьезной подпольной организа­ции.

В Галиции происходили подобные же процессы. Усилился гнет австрийской бюрократии. Учреждения и школы онемечивались. Налоги на население резко увели­чились. Аграрная реформа осуществлялась исключительно в интересах помещиков: безземельные крестьяне остались без земли, сервитутные права крестьян отменялись, в де­ревне создалась самая многочисленная прослойка крестьян с карликовыми наделами. Огромная масса беднейшего и безземельного крестьянства продолжала страдать. В результате крестьянской нищеты в 1845—1856 гг. произошло даже сокращение населения на 6 % — еще большее, чем в Царстве Польском. Классо­вый антагонизм в галицийской деревне оставался острым и после реформы: крестьяне продолжали борьбу за землю и свои права.

Польские помещики, удовлетворенные социальной по­литикой австрийского правительства, старались сохранить с ним хорошие отношения. Они стремились к соглашению с монархией не только в интересах сохранения своего гос­подства над польскими крестьянами, но и в интересах со­хранения своего господства над Восточной Галицией — ук­раинской. Среди украинской интеллигенции усиливалось сознание единства Восточной Галиции со всей Украиной, углублялась также симпатия к русскому народу. Польские помещики старались ограничить применение украинского языка в школах Восточной Галиции и расширить употреб­ление польского. Социальная и национальная практика польских помещиков в Восточной Галиции приводила к обострению польско-украинских отношений в ущерб обоим народам и к выгоде австрийской монархии.

В начале 60-х годов польские помещики стали хлопо­тать о предоставлении Галиции широкой автономии (сей­ма с решающим голосом, польской администрации и школ на польском языке). Однако их автономия выглядела слишком по-шляхетски и на сейме 1861 г. не нашла под­держки со стороны крестьянских и украинских депутатов. Закосневшие в своем сословном консерватизме польские помещики мешали даже развитию промышленности в стра­не, что и послужило одной из причин крайней экономиче­ской отсталости Галиции.[26]

В силу указанных обстоятельств польское национально-освободительное движение в Галиции переживало упадок. Многие деятели этого движения не понимали крестьянства и сторонились его, ошибочно считая крестьян привержен­цами австрийского императора и противниками всех сво­их планов. Не видели они опоры и в других слоях об­щества.

ПОДЪЕМ НАЦИОНАЛЬНО-ОСВОБОДИТЕЛЬНОГО И КРЕСТЬЯНСКОГО ДВИЖЕНИЯ В ЦАРСТВЕ ПОЛЬСКОМ В КОНЦЕ 50-х - НАЧАЛЕ 60-х ГОДОВ

Поражение крепостнической России в Крымской войне заставило царское правительство вступить на новый путь — постепенных буржуазных ре­форм. После заявления Александра II о необходимости отмены крепостного права последовало смягчение цензуры, освобождение некоторых политических узников, предо­ставление университетам некоторой автономии, разреше­ние на выезд за границу для учения. В обществе зароди­лись надежды на прогрессивные преобразования, начались дискуссии о размерах и способах этих преобразований.

Смягчение режима наступило и в Царстве Польском. Наместник Паскевич, командовавший в годы войны рус­ской армией на Дунае, вскоре умер. На его место был прислан либеральный князь М. Д. Горчаков. Военное по­ложение, существовавшее в Царстве Польском с 1833 г., было отменено (хотя административное управление стра­ной по-прежнему оставалось в руках военной власти). Польское общество стало ожидать скорых и больших пере­мен. Вначале большинство надеялось на реформы сверху. Когда в мае 1856 г. Александр II приехал в Варшаву, то его встретили с радушием.

Правда, намерения Александра II плохо гармонировали с настроениями варшавян. Первое его обращение к пред­ставителям высшего общества, пытавшимся заявить царю о своих весьма скромных пожеланиях (политическая амни­стия, введение местного самоуправления, открытие уни­верситета в Варшаве), выразилось в охлаждающем воз­гласе: «Никаких мечтаний!» Царь откровенно сказал полякам следующее: «Вы близки моему сердцу так же, как финляндцы и другие русские подданные; но я желаю, чтобы порядок, установлен­ный моим отцом, не был изменен нисколько. А потому, господа, отбросьте всякие мечтания! Я сумею остановить порывы тех, кто бы вздумал увлечься мечтами. Я сумею распорядиться так, что эти мечты не перейдут за черту воображения мечтателей. Счастье Польши заключается в полном слитии ее с народами моей империи. То, что мой отец сделал, хорошо сделано и я его поддержу... Верьте, что я имею относительно вас самые лучшие намерения. Вам лишь остается помочь мне в решении задачи, а пото­му, повторяю еще раз, оставьте всякие мечтания». [27]

Однако Александр II должен был исправлять кое-что из «содеянного» его отцом в Царстве Польском так же, как необходимо было многое «исправлять» и во всей Россий­ской империи. Прежде всего был издан манифест об амни­стии для осужденных по политическим мотивам и для эми­грантов, кроме «закоренелых в своей неисправимости», разрешивший им вернуться на родину. В течение четырех лет в Царство Польское вернулось около 9 тыс. ссыльных и эмигрантов.

Александр II вынужден был дать разрешение на откры­тие в Варшаве Медико-хирургической академии, Сельско­хозяйственного общества, а также воскресных и ремеслен­ных школ. Наконец, была смягчена цензура. Стало возмож­ным издание произведений даже таких писателей, как Мицкевич, имени которого нельзя было раньше произ­носить под страхом наказания. Появились новые газеты и журналы.

Несмотря на то, что все эти уступки были скромные, они имели большое значение для дальнейшего политиче­ского развития Царства Польского, лишенного до этого времени и таких возможностей. Сам факт возвращения ссыльных («сибиряков») и эмигрантов пробуждал общественное внимание, хотя сами «сибиряки» были весьма уме­ренных взглядов и настроений. Медико-хирургическая ака­демия стала одним из активных очагов общественного движения. Сельскохозяйственное общество, несмотря на свой помещичий состав, будило национальный и общест­венный дух, так как казалось шляхетским и мелкобуржу­азным слоям своего рода национальным представительст­вом: его полугодовые собрания в Варшаве, на которые съезжались помещики со всех частей Царства Польского, были в тогдашних условиях подобием сессий польского сейма. В газетах и журналах постепенно начали появлять­ся разного рода «политические вольности». Польское обще­ство медленно, по упорно наступало на правительство, ко­торое, выполняя указания царя, отнюдь не спешило навст­речу польским «мечтаниям».

Польская общественность уже не могла удовлетворить­ся только теми учреждениями, на которые получила офи­циальное разрешение. Появились многочисленные «круж­ки», состоявшие главным образом из молодежи. Кружки вначале не имели определенного политического характера, по они сыграли огромную роль в деле оживления национально-освободительного и демократического движения. В них вырабатывалась идеология этого движения, создава­лись кадры его руководителей и будущая повстанческая организация. Кружки не были вполне оформленными, ча­сто распадались или перемешивались и о большинстве из mix не сохранилось никаких документов.

Среди наиболее значительных кружков самым ранним был кружок в Школе изящных искусств, возникший еще в 1856 г. Один из его участников, в будущем член повстан­ческого правительства, Юзеф Яновский так описывает его: «Этот кружок имел совершенно свободный и чисто товари­щеский характер. Он не имел никакой писанной или ут­вержденной программы или устава; принадлежавшие к кружку не принимали никаких обязанностей, могли при­ходить или не приходить... Мы собирались для совместного обмена мыслями и именно это разнообразие взглядов и темпераментов, это столкновение мнений, часто прямо противоположных, было весьма полезным». О его харак­тере можно также судить по составу его участников, среди которых были как будущие красные (Кароль Новаковский, Яп Кужина, Адам Аснык, Францишек Годлевский), так и будущие белые (Эдвард Юргенс и др.). Этот дружок, известный еще под названием дружка Каплинского (по имени одного из его организаторов), был весьма оживленным: на его еженедельных собраниях, на которые приходило иногда до 40 человек, происходили горячие дис­куссии по самым различным вопросам. Однако в 1860 г. кружок ввиду разнородности его состава стал распадаться, его участники, посещавшие и раньше другие кружки, присоединялись к тем из них, которые более соответствовали их политическим симпатиям.

Другим известным и видным кружком был студенче­ский кружок в Медико-хирургической академии, возник­ший в 1858 г. Вначале кружок выдвигал задачи матери­альной и учебной взаимопомощи. Наиболее видным его руководителем был Ян Кужина, 25-летний сын провин­циального полицейского, человек образованный и способ­ный, стремившийся уже в то время к созданию конспира­тивной повстанческой организации. Весной 1859 г. кружок Кужины сумел организовать студенческую политическую демонстрацию против учебной власти, неожиданно издав­шей постановление о проведении внеурочных экзаменов. Это постановление преследовало цель провалить ненадеж­ных в политическом отношении студентов и исключить их. Под влиянием кружка две трети студентов (из общего числа 318) организовали коллективный протест, выразив­шийся в одновременной подаче заявлений об уходе из ака­демии. Учебные власти встревожились, но своего постанов­ления не отменили. Были произведены аресты зачинщиков. Под давлением репрессий студенты уступили и взяли обратно свои заявления. Выступление студентов, вызвав­шее большое сочувствие в демократических слоях и недо­вольство в высших, закончилось исключением из академии наиболее активных лиц, в том числе и Яна Кужины. Пос­ледний выехал в Париж, где стал ближайшим сотрудником Людвика Мерославского. Во время указанного конфликта студентов с учебной властью впервые появились в употреб­лении прозвища «красных» и «белых»: «красными» стали называть сторонников решительной борьбы с царскими властями, «белыми» — сторонников соглашения и лега­лизма.

Студенческий кружок, временно ослабленный, снова окреп осенью 1859 г. в связи с началом деятельности Кароля Маевского. Этому последнему суждено было сыграть в движении тех лет значительную, при этом весьма дву­смысленную роль. Маевский, которому в то время было 26 лет, был человеком способным и энергичным, расчетли­вым политиком и умелым организатором. За пять лет до этого он окончил Сельскохозяйственный институт, затем занимался хозяйством, а осенью 1859 г. поступил в Меди­ко-хирургическую академию, намереваясь заниматься на­учной работой. Маевский был против создания нелегальной повстанческой организации в близком будущем. Он считал необходимым «не горячиться, не спешить, но серьезно, деловито и настойчиво стремиться прежде всего к тайному возрождению нации во всех одновременно направлениях», а также склонять все классы «к единству и гармонии», ибо «только этим путем можно достичь силы и влияния».

В академии Маевский организовал «Общество братской помощи», которое имело свою кассу и библиотеку. На соб­рания студенческих групп академии иногда приглашались учащиеся из других учебных заведений. Маевский старал­ся завоевать влияние в разных кругах общества. Он имел связи с некоторыми городами Царства Польского и Познанской области, а также с Яном Кужиной в Париже.

Третьим кружком, имевшим уже революционный ха­рактер и сыгравшим наибольшую роль в подготовке пов­станческих кадров, был кружок Янковского, зародившийся также в 1858 г., но окончательно сложившийся в следую­щем году. Нарциз Янковский, 30-летний сын волынского помещика, бывший офицер русской армии, отличался горя­чим темпераментом и готовностью к немедленной борьбе с царизмом. Янковский стремился объединить «разночин­ский» элемент города: чиновников, ремесленников, служа­щих, писателей, купцов и т. д. Он имел постоянную связь и со студентами. В конце 1859 г. по инициативе Янков­ского между ним и Маевским начались переговоры о слия­нии, которые и закончились созданием общего комитета, известного под названием «Варшавской капитулы». В со­став этого комитета вошли Янковский, чиновник лютеран­ской коллегии Болеслав Денель, литератор Станислав Кшеминский, банковский чиновник Юлиан Верещинский (из кружка Янковского) и Кароль Маовский (из студенческо­го). Кроме того, ближайшее участие в работе новой орга­низации принимали также братья Франковские (Ян, Ста­нислав и Леон), Кароль Новаковский, Рафал Краевский, поэт Адам Аснык и др. Организация строилась на конспи­ративной основе и вскоре охватила своей сетью весь город. Ее целью была подготовка восстания. Собирались средства, распространялась нелегальная литература, проводились во­енные занятия, пропагандировалась идея восстания в на­роде. Организация имела связи со многими городами Цар­ства Польского, а также с эмиграцией. Янковский находил­ся под большим влиянием Мерославского и держал кон­такт с его главным помощником Кужиной. Образование организации Янковского означало шаг вперед в деле подъ­ема национально-освободительного движения. Социальные вопросы — и прежде всего крестьянский — не слишком интересовали ее, хотя она и предусматривала скорейшее уничтожение барщины и на­деление крестьян землей. Главное внимание ее было сос­редоточено на 'подготовке восстания против русского ца­ризма. [28]Следует отметить, что Маевский и его сторонники были против такой установки. Летом 1860 г. Янковский ездил в Париж для обсуждения некоторых вопросов с Ку­жиной и на обратном пути был арестован австрийской охраной на границе; его выдали русским властям, которые посадили его в Варшавскую цитадель, а затем сослали в Сибирь. Это обстоятельство в известном смысле ослабило организацию, комитет был распущен, Маевский снова обо­собился и только осенью новые люди — прибывший из Па­рижа по поручению Мерославского Францишек Годлев-ский, братья Франковские, Болеслав Денель — восстано­вили прежнюю организацию и даже усилили ее.

На движение в Царстве Польском большое влияние оказывали польские патриотические кружки, возникавшие в России, а также польские эмигранты, поддерживавшие Мерославского. Эти кружки и эмигранты дали движению многих людей и повлияли на его направление. Наиболь­шую роль в польских патриотических кружках в России играли студенты, которых насчитывалось в то время в рус­ских высших учебных заведениях около 3 тыс. и которые по своему возрасту и по условиям своей жизни, а также под влиянием возникавших перед ними общественных и научных интересов особенно легко замечали недостатки общественной жизни и живо на них реагировали. Среди поляков — студентов русских университетов в это время преобладали не богатые (обычно отправлявшиеся учиться за границу), а малоимущие, более отзывчивые к нуждам и несправедливостям, которые терпел народ. Огромное вли­яние на развитие политических взглядов польской моло­дежи оказывали русские революционеры, усилившие в это время свою борьбу с крепостническим строем. Молодежь усваивает демократические взгляды и готовится к обще­ственной деятельности. Она мечтает о восстановлении неза­висимости Польши и построении ее на демократических началах. Постоянное общение польских революционеров с русскими побуждает первых к тесному сотрудничеству с русским революционным движением. Однако в решении основных вопросов — крестьянского и национального — польская молодежь в большинстве своем не обнаружила достаточной' зрелости: крестьянскую реформу она рассчи­тывала провести руками самой шляхты, а территории Лит­вы, Белоруссии и правобережной Украины она продолжала рассматривать как составные части Польши.

К числу ранних польских кружков относились польские землячества в Киевском университете, в котором насчиты­валось около тысячи польских студентов (что составляло более 80% всего состава). Землячества содействовали са­мообразованию студентов, имели свои библиотеки и кассы взаимопомощи. В 1857 г. студенты создали узкую неле­гальную организацию, построенную на основе троек (отсюда ее прозвище: «Тройницкий союз»). Организация объединяла не только поляков, но и украинцев. К числу виднейших деятелей этого союза принадлежали Владислав Геншель, Влодимеж Милёвич, Леон Гловацкий (его млад­ший брат Александр впоследствии выдающийся писатель Болеслав Прус), известный уже нам по Варшаве Кароль Новаковстаий, видный впоследствии украинский историк и общественный деятель Владимир Антонович, Фаддей Рыльский (отец современного украинского поэта Максима Рыльского), студент Стефан Бобровский и др. Союз имел демократический характер, его приверженцы выступали прежде всего за интересы крестьянства, требовали прове­дения радикальной аграрной реформы, в летнее время «ходили в народ», одетые в крестьянские свитки. В уни­верситете Тройницкий союз организовал несколько студен­ческих протестов, конфликтов с властями и даже забасто­вок. Позже (в 1861 г.), когда обнаружилось различие взглядов по важнейшему вопросу — о судьбе Украины и границах будущей независимой Польши, украинская группа союза вышла из него.

Наиболее тесно с русским революционным движением связан был польский патриотический кружок в Петербурге. Из его среды вышли впоследствии видные участники вос­стания. В Петербурге была довольно многочисленная поль­ская колония, состоявшая из студентов, чиновников, офи­церов. Студенты были объединены в землячество. В 1858 г. оформилась нелегальная польская патриотическая органи­зация, ядро которой составлял офицерский кружок в соста­ве некоторых слушателей военных академий (артиллерий­ской, инженерной и Генерального штаба). В организацию входили также студенты и чиновники. Были и русские. Наиболее видными деятелями этой организации, насчиты­вавшей до 70 человек, были офицеры Генерального штаба Зыгмунт Сераковский и Ярослав Домбровский (в будущем генерал Парижской Коммуны), видный чиновник мини­стерства финансов и историк Иосафат Огрызко, офицеры Зыгмунт Падлевский и Людвик Звеждовский, студент Лес­ного' инстигута Валерий Врублевский (в будущем также генерал Парижской Коммуны), студент университета Кон­стантин Калиновский.

Душой организации был Сераковский, которому в то время исполнилось 32 года. Сераковский, сын мелкопомест­ного волынского шляхтича, еще в 1848 г., будучи студентом Петербургского университета, участвовал в революцион­ном движении, за что был арестован и сослан в солдаты в Оренбургский край. По возвращении через восемь лет в Петербург Сераковский окончил здесь Академию гене­рального штаба и в чине капитана служил в Военном мини­стерстве. В Петербурге Сераковский тотчас же возобновил свою революционную деятельность, познакомился с рус­скими [революционерами, в том числе с Н. Г. Чернышев­ским и Н. А. Добролюбовым, с которыми установил дру­жеские отношения. Он сотрудничал в журнале «Современ­ник», утверждая в своих статьях идеи национального рав­ноправия и свободы. Способный, энергичный и пылкий и в то же время мягкий и искренний, Сераковский вызывал большую симпатию среди революционеров. Пользуясь своим служебным положением, Сераковский начал настой­чивую борьбу за отмену телесных наказаний в армии. Ле­том 1860 г. он ездил в заграничную командировку, во вре­мя которой встречался с Герценом в Лондоне и с Гари­бальди в Италии.

Польская патриотическая организация в Петербурге имела не только общую цель — свержение царизма, но и частную — восстановление независимости Польши. Эту цель она пропагандировала среди польской колонии, ис­пользуя для этого легальные литературные вечера с при­глашением более широкого круга лиц. В конце 1858 г. Огрызко организовал издание польской газеты «Слово», среди сотрудников которой был видный польский адвокат и ученый Владимир Спасович (газета, однако, вскоре была запрещена). Кроме того, Огрызко издал 8 томов собра­ния законов (Volumina legum) старой Польши, что должно

было символизировать неизбежность и близость восстанов­ления польского государства.

Польские революционеры в Петербурге в большинстве своем вышли из мелкой шляхты западных губерний (укра­инских, белорусских и литовских). Социальное происхож­дение оказывало влияние на их взгляды. Польские рево­люционеры не вполне усвоили революционные идеи Чер­нышевского. Даже такие деятели, как Сераковский и Домбровский, полагали, что основной социальный вопрос — крестьянский — может быть решен только с участием шляхты. В то же время следует отметить, что происхож­дение многих польских революционеров из украинских, белорусских и литовских земель способствовало выработке у некоторых из них более правильного отношения к наци­ональным интересам литовцев, белоруссов и украинцев. Они учитывали национальную самобытность указанных земель и считали необходимым считаться с этим фактом. Немалое влияние оказывала при этом демократическая позиция русских революционеров в данном вопросе. Сера­ковский, Калиновский и некоторые другие революционеры признавали право литовского, белорусского и украинского народов на самостоятельность.

Кроме Киева и Петербурга, польские землячества и патриотические организации возникли также в Москве, Дерите (в университетах) и в других городах. Между всеми этими организациями существовали связи, в которых наиболее важную роль играли Владислав Геншель, Зыгмунт Падлевский, Стефан Бобровский и др.

Как отмечалось выше, деятельность Польского демо­кратического общества в 50-х годах чрезвычайно ослабла. Руководящая группа его была удалена из Франции и пе­реехала в Лондон, после чего в Обществе наступил раскол. Левые элементы поддерживали лондонскую группу, кото­рая, однако, и после революции 1848—1849 гг. не сумела вполне освободиться от влияния шляхетских взглядов;после смерти своего наиболее выдающегося руководителя Станислава Ворцеля (1857) она ослабила свою деятель­ность и утратила влияние. Правые элементы группирова­лись вокруг оставшегося в Париже Мерославского, кото­рый продолжал активную деятельность.

Людвик Мерослапский принадлежал к старшему поко­лению деятелей польского национального движения (ро­дился в 1814 г.). Еще в 1846—1849 гг. он прославился как мужественный патриот, демократ и искусный воена­чальник. Приговоренный прусским судом к смерти в 1847 г., он был освобожден [революцией в марте 1848 г. и принял активное участие в революционных сражениях в Познанской области, а затем в Сицилии и Баденс. [29]С тех пор демо­кратическая и повстанческая молодежь считала его своим вождем и первым кандидатом в руководители будущего восстания. Однако Мерославский не оправдал возлагав­шихся на пего надежд. Он был слишком высокомерным человеком, далеким от народа шляхетским революционе­ром и упорным доктринером в военном деле. Он сам считал себя вождем польского народа и не терпел возражений и критики но своему адресу. Его демократизм был демаго­гический, и угрозы по адресу шляхты лишь прикрывали его главные расчеты па шляхту. Мыслящий категориями военных операций лишь регулярных армий, он не понимал значения партизанской, народной войны и полностью от­вергал последнюю. Ко всему этому он, воспитанный в культе Наполеона 1 (его отец служил в наполеоновской армии), остался бонапартистом до конца своих дней и в 50-х годах свои главные надежды возлагал на Наполеона III. Таким образом, Мерославский надеялся освободить Польшу не силами народа, а при помощи шляхты и западных держав.

После разрешения выездов за границу в Париж при­было из Царства Польского немало поляков, стремившихся к учению или к политической деятельности. Они с вооду­шевлением слушали речи Мерославского, в которых он нападал на сторонников мирного экономиче­ского прогресса и призывал к восстанию, утверждая, что восстание решит крестьянский вопрос. Он угрожал кон­сервативной шляхте народным возмущением и в то же время обещал ей сохранить ее имения в случае участия в восстании. Он говорил, что восстание должны организо­вать заговорщики из «третьего сословия» без участия кре­стьянства; народ и шляхта должны будут подчиняться руководителям восстания. Последнее должно начаться лишь в случае военной интервенции западных держав. Совершенно очевидно, что Мерославский указывал поль­скому народу неправильный путь.

Деятельность Мфославского и его сторонников особен­но усилилась с возникновением национально-освободитель­ной войны итальянского народа весной 1859 г. Оживились связи с Царством Польским, Галицией и другими поль­скими землями. Мерославский стремился занять руководя­щую роль в движении в Царстве Польском. Ближайшими соратниками его были генерал Юзеф Высоцкий, Северин Эльжановский Ян Кужина; в числе его приверженцев были Адам Аснык, Влодимеж Милёвич и др. Мерославский установил связи с вождями итальян­ского демократического движения Гарибальди и Маццини, которые, опасаясь воскрешения реакционного Священного Союза против итальянцев, призывали его к организации народного восстания в Польше. Мерославский через Яна Кужину посылал директивы о подготовке восстания в Царство Польское. В то же время племянник французского императора принц Жером-Наполеон передавал ему, что Франция, хотя она и заинтересована в польском движе­нии, не будет воевать с Россией за Польшу. Мерослав­ский оказался на распутьи.

Демократическим кружкам в Царстве Польском проти­востояло возникшее в 1858 г. Сельскохозяйственное обще­ство, состоявшее в подавляющем большинстве своем из помещиков и шляхты. Во главе общества стоял граф Анджей Замойский. В течение первых трех лет своей деятель­ности Сельскохозяйственное общество занималось почти исключительно вопросами агрономии, выставок, конкурсов и т. д. Когда же оно касалось крестьянского вопроса, то ограничивалось лишь пожеланием очиншевания крестьян при условии добровольного согласия обеих сторон. Эти по­желания были обречены на неудачу, так как менее состоя­тельные помещики вообще не хотели переводить крестьян на чинш, а другие стремились при очиншевании отобрать от крестьян сервитуты. Крестьяне же решительно защи­щали свои сервитуты. Острота классовых противоречий в деревне и боязнь крестьянских волнений побуждали поме­щиков сохранять хорошие отношения с русским царизмом. Помещики видели, что в решении крестьянского вопроса им не обойтись без поддержки правительства. Они мечтали о смягчении политического режима в Царстве Польском и получении некоторой автономии, но лишь мирным, ле­гальным путем. В условиях же оживления демократиче­ского движения они опасались обращаться к правитель­ству даже с легальными требованиями. Граф Анджей За­мойский вообще полагал, что для Польши выгоднее быть в одном государстве с Россией, чем быть независимой, ибо в случае восстановления независимой Польши Россия вновь стремилась бы покорить ее, что привело бы Польшу к необходимости затрачивать огромные силы на оборону. «Наше политическое существование под властью русских монархов,— говорил он,— при одновременном закреплении законом нашей полной национальной обособленности и нашего возрождения было бы для нас наиболее желатель­но, ибо оно устраняло вышеуказанную опасность» .

Консервативная часть польской эмиграции, находивша­яся под руководством князя Адама Чарторыского, а затем его сына Владислава и ожидавшая нового возрождения польского вопроса на международной арене, старалась не допустить открытого соглашения польских помещиков с царским правительством, рекомендуя им проводить либе­ральные реформы (наделение крестьян землей и др.) и на­деяться на французского императора Наполеона III; тем самым имелось в виду удержать польское общество под влиянием помещиков.

Сельскохозяйственное общество было только частью либерально-консервативного лагеря польского народа. На ле­вом крыле этого лагеря находился кружок Эдварда Юрген­са, чиновника Комиссии внутренних дел, человека обра­зованного и способного. Этот кружок состоял из предста­вителей средних и высших слоев буржуазии и буржуазной интеллигенции. Польская буржуазия была заинтересована в ликвидации феодальных порядков и в предоставлении Царству Польскому автономии. Она выступала за либе­ральные реформы, за наделение крестьян землей, за прос­вещение народа, за предоставление городам самоуправле­ния, за уравнение в правах евреев; последнее требование имело особое значение, поскольку среди польской буржу­азии было много евреев, продолжавших терпеть ограниче­ния в правах на приобретение недвижимой собственности и на выполнение некоторых общественных функций и др. Однако польская буржуазия, начавшая уже срастаться экономически с помещиками и боявшаяся народных вос­станий, оказалась неспособной на решительную борьбу за национальное освобождение и прогрессивные преобразова­ния. Выражавший ее интересы кружок Юргенса выступал в одном лагере с Сельскохозяйственным обществом и борь­бу за национальное освобождение откладывал на далекое будущее или, как говорили в народе, «на тысячу лет»; отсюда прозвище его сторонников — «милленеры» (от ла­тинского слова mille — тысяча).

Между демократическими кружками, с одной стороны, и буржуазным кружком Юргенса — с другой, существова­ли вначале близкие отношения, и некоторые лица одновре­менно посещали оба кружка. Однако с самого начала меж­ду ними существовало очевидное политическое различие, которое с течением времени прекратилось в антагонизм.

На рубеже 50-х и 60-х годов положение в Царстве Польском значительно обострилось. Польский народ ждал реформ и уступок, русский царизм их не давал. В 1859 г. в России сложилась революционная ситуация; в польском обществе полагали, что назревающие потрясения в России создают благоприятные условия для польского выступле­ния. В Италии началась война за освобождение страны от австрийского господства; итальянцам помогала Фран­ция, заинтересованная в ослаблении Австрии. Французский император Наполеон III провозгласил с демагогической целью «принцип национальности», т. е. принцип нацио­нальной свободы. Популярность Гарибальди и Наполе­она III среди поляков стала огромной. Полякам казалось, что события в Италии предвосхищают события в Польше, что Франция окажет помощь также польскому народу. В соседних польских землях — Галиции и Познанской об­ласти — также оживилось движение за расширение нацио­нальных прав и свобод. Под влиянием внутренних и внеш­них обстоятельств активные деятели движения в Царстве Польском решили перейти к новым формам борьбы — к массовым выступлениям, к манифестациям.

Первой была манифестация в июне 1860 г., во время похорон вдовы генерала Совинского, погибшего во время восстания 1831 г. По призыву кружков Янковского на по­хороны пришли массы городского населения самых раз­личных слоев. Когда пастор назвал умершую «вдовой пол­ковника» (Совинский получил чин генерала от повстанче­ского правительства), толпа громко поправила: «генерала». Группа активных участников манифестации оторвала от гроба шлейф, разорвала его на мелкие части, которые и раздала на память сопровождавшей массе. После похорон состоялось шествие в предместье Варшавы — Волю — к месту гибели Совинского.

Следующая демонстрация произошла осенью того же года во время съезда в Варшаве трех монархов, поделив­ших и угнетавших Польшу. Народные массы расценили этот съезд как грубое оскорбление и угрозу польско­му народу. Члены патриотического кружка Школы изящных искусств начали агитацию за бойкот встречи, за всяческое проявление враждебности к «слетающимся воронам». При въезде Александра II в Варшаву улицы совершенно пустовали. 20 октября перед спектаклем в оперном театре царскую ложу облили серной кислотой, а с галерки были спущены пузырьки со зловонной жидкостью, распространившей такой смрад, что собравшаяся уже публика вынуждена была уйти из зрительного зала. Словом, встреча Александра II с варшавянами в 1860 г. весьма и весьма отличалась от его первой встречи с ними четыре го­да тому назад.

Утром 29 ноября того же года по случаю годовщины восстания 1830 г. в костеле кармелитов на ул. Лешно был отслужен торжественный молебен. Вечером возле того же костела вновь собрались массы народа; здесь по инициа­тиве студента Новаковского впервые были исполнены пат­риотические гимны: «Боже, который Польшу», «Еще Польша не погибла» и «С дымом пожаров». С улицы Лешно массовое шествие с пением патриотических песен направи­лось к центру города. В патриотических песнях, испол­ненных народом, содержались призывы к борьбе за вос­становление независимой Польши и уверенность в конеч­ном освобождении.

Все указанные манифестации производили сильное впе­чатление на все население столицы и находили живой отклик в других городах Царства Польского. Всюду стре­мились проявить свои патриотические чувства и ненависть к захватчикам. Устраивались патриотические концерты и лекции, отмечались национальные годовщины, на улицы выходили в национальных костюмах, вступали в конфлик­ты с полицией и т. п.

Первые манифестации были организованы демократи­ческими кружками. Позднее в это движение включились и умеренные элементы. Демократические кружки стреми­лись подготовить народ к восстанию, умеренные стара­лись завладеть массовым движением и использовать его для давления как на консервативных польских помещи­ков, так и на царские власти, чтобы таким путем добиться реформ и предотвратить вооруженное восстание и со­циальную революцию. Летом 1860 г. умеренные круги соз­дали тайный руководящий центр в составе Маевского, Юргенса и преподавателя гимназии Владислава Големберского. Этот триумвират стремился подчинить своему влия­нию все слои населения как демократические, так сред­ние и высшие .