2.2 Эволюция мотива двойничества в творчестве Сергея Есенина
В контексте изучаемого феномена двойничества, с наибольшей остротой обнаружевшегося на рубеже XIX-XX веков, мы обратимся к творчеству Сергея Александровича Есенина, в художественном сознании которого данный феномен актуализируется особенно ярко. Мы попробуем проследить эволюцию двойничества от ранней лирики Есенина до его заключительного произведения «Черный человек».
Основной чертой, неким стержнем всего творчества Есенина была его трагедия – трагедия человека, оказавшегося в промежутке между двумя эпохами в период великой исторической ломки. Его сознание особенно ярко, болезненно воспринимало все происходящее вокруг и это отражалось в его творчестве, в котором воплощалось его трагическое мироощущения.
Личность Есенина и его творчество можно назвать наиболее ярким, открытым примером проявления двойничества. Трагедия Есенина, погубившая его, заключалась именно в двоении его сознания на резко полярные полюса, олицетворяющиеся по его же словам, в образе «ангелов» и «чертей», которые постоянно противостояли друг другу в его душе, вели непрестанную борьбу. Это душевное раздвоение отразилось во всем творчестве поэта, которое, по сути, является автобиографией его души, не находящей себе покоя в этом бушующем мире. Другими словами можно сказать, что в своем творчестве Есенин откровенно описал причины, пути раздвоения своего сознания.
Прежде чем мы перейдем к подробному анализу творчества С. Есенина, необходимо указать на то, что обращаясь к мотиву двойничества, а тем самым и разрушения личности, предельно концентрируя в нем все передуманное и пережитое, Есенин скорее всего обращался к созвучным в этом плане произведениям литературы ( о которой мы уже говорили в первой части данной работы).
Вообще, в рамках литературы в целом, Есенина принято считать «крестьянским» поэтом. Но на наш взгляд это определение для таланта Есенина является очень узким и не играет доминирующую роль в его творчестве. Многие считают, что если Есенин вышел из крестьянской среды и не получил должного образования, то вряд ли можно говорить о его связях с литературными традициями. Но это мнение является ошибочным. Нужно сказать, что распространению такого мнения о себе во многом способствовал и сам поэт, который, видя, что окружающие принимают его за некого крестьянского «Леля», «пастушка» /70/, начинал подыгрывать им, закрепляя за собой этот образ. Поэт В.И. Эрлих приводил в своих воспоминаниях слова Есенина: «Знаешь, я ведь теперь автобиографий не пишу. И на анкеты не отвечаю. Пусть лучше легенды ходят! Верно?» /75/.
В итоге об Есенине был создан некий миф, стереотип его образа, который и по сей день трудно разрушить.
Хотя круг знакомств Есенина был очень обширным, по-настоящему хорошо знали и понимали его немногие. На основе воспоминаний тех близких ему людей, которые сумели разглядеть его подлинную душу, постоянно прячущуюся за различными масками, сейчас можно составить правдивый образ поэта, развенчав созданный о нем миф.
Несмотря на то, что Есенин и не получил высшего образования, (он несколько лет занимался на историко-философском отделении Московского городского народного университета им. А.Л. Шанявского), но он был человеком в высшей степени образованным и начитанным, о чем свидетельствуют многие его близкие и друзья в своих воспоминаниях. Так, например А.Р. Изряднова утверждала, что он «… вбирал в себя – за день больше, чем иной за неделю или месяц» /27/. С.А. Толстая – Есенина, И.М. Розанов и многие другие вспоминали о том, что Есенин очень много читал, все деньги тратил на книги и хорошо разбирался во всех литературных вопросах.
М.М. Бахтин в своих лекциях по русской литературе, прочитанных в 20-х годах, утверждал: «Говорят, Есенин возник непосредственно из Кольцова, а также из глубин народных. Но это не так … Выйти прямо из глубин народных в XX веке литературное явление не может: оно должно прежде всего определиться в самой литературе … Чтобы войти в литературу, нужно к ней приобщиться, и приобщившись, внести уже свой голос…». /71/
Можно утверждать что влияние на творчество С. Есенина литературных традиций было велико. Основываясь на документальных фактах, мы можем говорить о большом влиянии, которое оказали как на сознании поэта, так и на его творчество такие гении русской литературы, как, например, Пушкин и Лермонтов: «В середине 20-х годов Есенин любил говорить об А.С. Пушкине и М.Ю. Лермонтове как о своих поэтических предшественниках»/36/. Упоминание о них, «ушедших и великих» можно найти в его стихах («На Кавказе», «Русь бесприютная», «Письмо к сестре»).
Также неоднократно Есенин упоминал о своем трепетном отношении к Н. В. Гоголю. И.Н. Розанов в своих воспоминаниях о С. Есенине приводил следующие слова поэта: «С течением времени все больше и больше моим любимым писателем становился Гоголь. Изумительный, несравненный писатель …». /56/
Таким образом, мы, говоря о преломлении феномена двойничества в творчестве Сергея Есенина, можем говорить о художественных традициях данной проблемы, решаемой в творчестве писателей, поэтов ХIХ века, которые оказали определенное влияние на творческое самосознание С. Есенина.
Общность между Есениным и различными линиями традиций классической и новой поэзии легко подтвердить цитатами. Есенин неоднократно упоминал о значительном влиянии на него Блока, Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Кольцова, Клюева, Белого и других. Но при этом постоянно подчеркивал: «Крайне индивидуален» /7/.
Творчество Сергея Есенина можно охарактеризовать как противоречивое неоднозначное, сложное, загадочное явление в русской поэзии.
Редкий поэт вызывал такие полярные оценки современников, и одновременно был так популярен и любим своим народом. Есенина называли «певцом голубени», «цветком неповторимым», «беспутным гением»; одни превращали его в большевистского поэта, другие – в самого яркого представителя антибольшевизма и религиозного мистика /54/.
Личность поэта в оценках современников представляется крайне противоречивой. Одни говорили об его «обаянии, привлекавшем к нему самых различных людей», об его «добром, необыкновенно отзывчивом отношении к людям»/72/. Другие называли его буйствующим скандалистом, живущим «в красном тумане особого, русского пьянства» /13/, говорили о его подозрительности и мнительности в отношении с людьми : «Он всегда высасывал из пальца своих врагов» /41/. Как правильно заметил А.К. Воронский: «Образ Есенина двоится. Было два Есенина …» /71/. «В жизни он бывал и нежен, трогателен, и несносен – в буйстве душевного разора. Я видал его мягким, спокойным, внимательным; видел и в состоянии, граничившим с помешательством …» – вспоминал И.Г. Эренбург /74/.
Таким образом, мы можем говорить о раздвоении личностного сознания поэта, в его образе. Также и на всем его творчестве лежит отпечаток его душевной раздвоенности, порожденной мучительной потребностью понять себя, мир, который его окружает, найти свое место в этом мире.
Двоящееся сознание Есенина выражало общее настроение эпохи, являлась одним из проявлений кризисного сознания рубежа ХIХ – ХХ веков.
В раннем творчестве поэта прослеживается раздвоенность его внутреннего мира.
В.В. Мусатов указывает на то, что даже в пределах одного стихотворения лирический герой Есенина опасно двоится:
«Пойду в скуфье смиренным иноком
Иль белобрысым босяком …» /47/.С одной стороны, лирический герой Есенина предстает тихим и кротким, как и горячо любимая им родина, исполненным грусти, благоговения, он молится на «копны и стога», «на алы зори», «причащается у ручья». С другой стороны, он с отроческих лет полон буйной страсти:
«… Зацелую допьяна, изомну, как цвет
Хмельному от радости пересуду нет ...» /60/.
в нем, как и в русском народе, есть нечто лихое, разбойное:
«Не одна ведет нас к раю
богомольная тропа …» /60/.
Не исключает он и такого:
«Я одну мечту, скрывал, нежу,
Что я сердцем чист.
Но и я кого – ни будь, зарежу
Под осенний свист…»/60/.
Неоднозначность, раздвоенность внутреннего мира поэта с одной стороны, проявляется в жизнеутверждающем, светлом начале, в спокойном умиротворении. Лирический герой поэта спокойно и радостно взирает на жизнь:
«…Плачет где–то иволга, схоронясь в дупло.
Только мне не плачется – на душе светло»/60/.А с другой стороны в ранней лирике Есенина уже намечаются те мотивы тоски, безысходного отчаяния, которые будут характерны для его дальнейшего творчества:
«Будто жизнь на страданья мое обречена;
Горе вместе с тоской заградили мне путь;
Будто с радостью жизнь навсегда разлучена;
От тоски и от ран истомилась грудь» /60/.
Лирический герой Есенина. Уже ощущает свою отчужденность от мира, от людей:
«Не мог я жить среди людей,
Холодный яд в душе моей.
И то, чем жил и что любил,
Я сам безумно отравил…» /60/.
Уже в раннем возрасте Есенин приходит к выводу, что: «… жизнь – это глупая шутка. Все в ней пошло и ничтожно. Ничего в ней нет святого, один сплошной хаос разврата …» /80/. Он ощущает свое одиночество и неприкаянность: « … Я один, и никого нет на свете, который бы пошел мне навстречу такой же тоскующей душой … Я пошел бы с ним от этого чуждого мне мира …» /58/. (Из письма С.Есенина М.П. Бальзамовой, Москва, 1912-1913 гг). Из этих слов Есенина явно видно то, что поэт ощущает себя, словно «выпавшим» из жизни, не вписывающимся в нее.
В пору юности Есенин уже думает о скорой смерти. В стихотворении «Край любимый! Сердцу снятся …», он писал:
«Все встречаю, все приемлю
Рад и счастлив душу вынуть
Я пришел на эту землю
Чтоб скорей ее покинуть» /60/.
М. Пьяных отмечал следующую противоречивость лирического героя поэта: «Влюбленный в Родину и женщин, во всю земную жизнь, в ее живую плоть, молодой Есенин мечтает о мирах иных, идеальных» /54/.
Таким образом, в раннем творчестве Есенина на фоне спокойных, просветленных, гармоничных мотивов уже прорываются настроения, предвосхищающие мотивы цикла «Москва кабацкая». Здесь уже звучит горестное признание поэта в душевной усталости, неприкаянности.
Также нужно сказать о том, что некоторые исследователи, в частности О.Е. Воронова, рассматривают эволюцию мотивов тоски и упадничества в поэзии Есенина в их экзистенциальном аспекте /12/.
Экзистенциальная проблематика в творчестве Есенина связана с отражением кризисного сознания современного человека, с феноменом «отчуждения» и «самоотчуждения» личности, переживающей драму утраты своих корней, связи с миром. Кризисное состояние духа, как утверждает экзистенциальная философия, обуславливается обострением внутренней дисгармонии личностного сознания, что может привести к раздвоению личности. Состояние «отчуждения» достигает при этом своего предела, трансформируясь в «самоотчуждение».
Яркий пример такого самоотчуждения мы наблюдаем в есенинской поэме «Черный человек», в образе его демонического двойника.
Но предвестники этого «черного» двойника появляются в поэзии Есенина и гораздо раньше, начинают прослеживаться в его ранних произведениях.
Впервые трагический экзистенциальный феномен «самоотчуждения» запечатлен в стихотворении «День ушел, убавилась черта…» (1916 год). Его экзистенциальный «код» заключен в мотиве призрачности, неистинности «наличного бытия», трагически переживаемого героем, его неподлинное «я» превращается в некую странствующую тень, ишущую новое воплощение, пристанище:
« С каждым днем я становлюсь чужим
И себе, и жизнь кому велела.
Где-то в поле чистом, у межи,
Оторвал я тень свою от тела …»/60/.
Уже здесь впервые отчетливо намечена тема двойничества, которой сопутствует мотив отчуждения личности от собственной «экзистенции».
Также показательно в этом плане еще одно стихотворение Есенина – «Слушай, поганое сердце» (1916), где мы имеем дело со сложной диалектикой развития образа, с системой двойников, со взглядом на себя со стороны, из «зазеркалья»:
«Слушай, поганое сердце,
Сердце собачье мое.
Я на тебя, как на вора
Спрятал в руках лезвие…» /60/.
В одном из ранних стихотворений Есенина есть строчка: «Я говорю с самим собой». Она отражает столкновение противоположных начал, систему двойственности самоощущения поэта.Итак, можно сказать, что феномен двойничества был присущ художественному сознанию Есенина изначально, проявляясь уже в его ранних произведениях. В дальнейшем, раздвоенность его внутреннего мира будет обостряться еще сильнее под влиянием внешних обстоятельств. В его творчестве все более явственно будет ощущаться присутствие его «черного» двойника, порожденного сумятицей в душе поэта.
На раздвоение сознания Есенина большое влияние оказывает революция 1917 года, оценки которой в его творчестве были крайне противоречивыми.
Произошедшая революция всколыхнула сознание народа. Не мог остаться к ней безучастным и Есенин. Все коренные изменения, происходящие в стране, еще больше расшатали его душевную неустойчивость, породили в его душе новые сомнения.
Нет сомнения в том, что Есенин встретил революцию с вдохновением и восторгом. «В эти месяцы,- вспоминал его друг В.С. Чернявский,- были написаны одна за другой все его … поэмы о революции … Он был весь во власти своей «есененской Библии…» /70/. «Поэтическая Библия» состояла из 10-ти «маленьких поэм»; «Певущей зов», «Отчарь», «Откоих», «Пришествие», «Преображение», «Инония», «Сельский часослов», «Иорданская голубица», «Небесный барабанщик» и «Пантократор», в которых Есенин воспевал преобразования в стране.
В этих его произведениях отражается восторженное впечатление от произошедшей революции, выражаются надежды на светлое будущее:
«Новый сеятель
Бродит по полям
Новые зерна
Бросает в борозды
Светлый гость в колымаге
К вам едет». («Преображение», 1917 год) /60/.
Таким видится Есенину Образ революции. Он связан с надеждами на новую, лучшую жизнь. Поэт принимает тот, «новый день», который наступил в стране:
«О новый, новый, новый
Прорезавший тучи день!
Отроком солнцеголовым
Сядь ты ко мне на плетень …» /60/.
Но в то же время он словно начинает сомневаться в правильности происходящего, увидев изнаночную сторону тех преобразований, которые сам воспевал. В стихотворении «Кобыльи корабли» (сентябрь 1919 год), уже звучит как бы насмешка над теми, кто ничего не видя и не не понимая, стремится в новую жизнь, о также над самим собой , еще недавно тоже стремившемся туда же:
«Видно в смех над самим собой
Пел я песнь о чудесной гостье ...» /60/.
«Чудесная гостья» оказалась совсем не той, какой представлял ее себе поэт. Позже, в поэме «Страна негодяев» (1922-1923 года), есенинский герой Номах окончательно ее развенчает:
«Я верил … я горел…
Я шел с революцией,
Я думал, что братство не мечта и не сон,
Что все в единое море сольются,
Все сонмы народов, и рос, и племен.
Пустая забава!
Одни разговоры!
Ну что же?
Ну что мы взяли в замен?
Пришли те же тупики, те же воры
и вместе с революцией
Всех взяли в плен …» /59/.
Этими словами Номаха Есенин выражает свое отношение к революции, осознание ее изнанки. Существует мнение, что в своем герое Номахе Есенин изобразил самого себя, свою вторую, темную сторону души. По мнению М. Нике, во–первых описание Номаха совпадает с внешностью самого поэта: «Блондин. Среднего роста, 28-ми лет». Во-вторых, имя «Номах» является анаграммой «монаха» – деревенского прозвища Есенина и его двойника в «Черном человеке» /51/.
Итак, мы видим, какое смятение царило в душе Есенина , как он страдал от того, что не мог понять и однозначно принять то, что происходило в его стране. Позже, в стихотворении «Письмо к женщине» (1924 год) он сравнит себя с лошадью, которой не по своей воле приходится скакать неизвестно куда и зачем, и повернуть назад она не может:
«… Не знали вы, что я в сплошном дыму
В развороченном бурей быте
С того и мучаюсь, что не пойму
Куда несет нас рок событий …» /60/.
Поэт сравнивает революционные годы с «гущей бурь и вьюг». Но, как известно, буря не обходится без жертв, и не каждый может выдержать ее натиск:
«… Ну кто же из нас на палубе большой
Не падал, не блевал и не ругался?
Их мало, с опытной душой,
Кто крепким в качке оставался …» /60/.
Есенин явно не относил себя к тем, кто остался крепким в качке. И это время всеобщего хаоса оказалось очень удачным для того, чтобы наружу беспрепятственно смог выйти его «двойник» – «Черный человек», который будет преследовать поэта до конца его жизни, то, подавляя своим напором, то, немного отходя в сторону. «Двойник» этот выступает в образе «хулигана», дебошира, поражающего окружающих своей грубостью и дерзостью, при этом склонившегося « над стаканом, чтоб не страдал ни о ком, себя сгубить в угаре пьяном» /60/. Этому «черному двойнику» противостоит светлый образ измученной, страдающей души поэта. По мнению М.И. Шубниковой – Гусевой, лирический герой Есенина, именующий себя «хулиганом», поражал нарочитостью своей вызывающей позы, смысл которой состоял в том, чтобы пробудить в людях сострадание к ближнему, «осветить потемки чужих душ» /60/.
Итак, причина душевного кризиса Есенина в большой мере была обусловлена его растерянностью перед «Бурей революцией», перед «роком событий». Он очень болезненно ощущал затерянность отдельного человека в этой «буре», полную оторванность от мира, от своих корней, от всего того, на что раньше он мог опереться.
Также очень волновал Есенина вопрос о вытеснении всего живого «железным» в ходе индустриализации. Он, как никто другой, ощущающий свою связь с природой, опасался, что «эпоха железа» может окончательно ее вытеснить, погубить.
Есенин, конечно же понимал необходимость внести изменения в нищую Русь, приветствовал рождение «стальной» России, о чем говорят многие его стихотворения, в частности «Неуютная жидкая лунность» (1925 год):
«Полевая Россия! Довольно
Волочиться сохой по полям!
Нищету твою видеть больно
И березам и тополям …» /60/.
Но поэт боялся «железного» в переносном, метафорическом смысле, как воплощение бездуховного, несущего смерть живому, о чем пишет в своем произведении «Железный Миргород», восхищаясь техническим достижениям Америки: «С этого момента я разлюбил нищую Русь …», но в то же время ужасаясь царящей там бездуховности: «Человека я пока не встречал, и не знаю, где им пахнет. … Пусть мы нищие, пусть у нас голод, холод и людоедство, зато у нас душа, которую здесь за ненадобностью сдали в аренду под смердяковщину …»/59/ - писал Есенин из-за границы одному из своих друзей.
Также Есенина очень тяготило то обстоятельство, что, уехав из деревни и живя в городе, он ни в том и ни в другом месте не ощущал себя своим, нигде не мог найти свое место.
Приезжая к себе на родину, в деревню, Есенин с удивлением и грустью осознает:
« … Ведь я почти для всех здесь пилигрим угрюмый
Бог весть, с какой далекой стороны …» /60/.
В городе он также чувствует себя неуютно, оставаясь верным своим идеалам – «золотому» и природному в себе и в жизни. Так, в стихотворении «Спит ковыль. Равнина дорогая …» (1915 год) он пишет:
« … И теперь, когда вот новым светом
И моей коснулась жизнь судьбы,
Все равно остался я поэтом
Золотой бревенчатой избы …» /60/.
Все это вместе взятое – беспокойное, сумбурное время, переворачивающее все с ног на голову в сознании людей, - способствовало смятению в душе поэта. Он уже не знает, на что ему опереться, ощущает себя оторванным от реальности, выброшенным из общего ритма жизни. И это тяжелое для него время является очень благоприятным для выхода наружу его «черного двойника» – циника, «скандалиста», «хулигана», который всеми силами пытается подавить все то светлое, чистое, что есть в душе поэта. И в то же время этот «черный двойник» поэта является как бы щитом, за которым Есенин прячется от внешнего мира, скрывая свою растерянность и грусть.
Борьба между темными и светлыми сторонами души поэта особенно ярко выражена им в книге стихов «Москва кабацкая». Она состоит из двух резко контрастных по своему содержанию циклов, - «Москва кабацкая» и «Любовь хулигана» (1922-1923 года).
Цикл стихов «Москва кабацкая» пронизан ощущением неразрешимых пртиворечий жизни, безысходного отчаяния, тоской. В этом цикле Есенин изображает «дно» послеоктябрьской жизни, обитатели которого разуверились во всем и обречены на гибель. Среди них и сам поэт, который в стихотворении «Да, теперь решено! Без возврата …» (1922 год), говорит о себе:
«Я такой же, как вы, пропащий,
Мне теперь не уйти назад …» /60/.
Л.Л. Бельская считает, что «Москва кабацкая» выражает тяжесть, боль поэта, создается в тяжком надрыве, мучительном искании пути. Все то усиливает драматическое напряжение, тяжкую грусть безысходности. Сам поэт в состоянии душевной депрессии и подавленности готов перечеркнуть свою жизнь, как бесцельную, неудавшуюся/5/.
Эта растерянность, ощущение никчемности, бесмысленности своего существования отразились во всех стихотворениях этого цикла. Так, например, в стихотворении «Грубым дается радость …» (1923 год) Есенин выражает свою душевную усталость и равнодушие:
«Грубым дается радость,
Нежным дается печаль.
Мне ничего не надо,
Мне никого не жаль.
Жаль мне себя немного,
Жалко бездомных собак.
Эта прямая дорога
Меня привела в кабак …» /60/
С. Есенин сам прекрасно осознает свою душевную драму, разлад с самим собой. Уверенно здесь выступает вперед его «черный двойник», олицетворяющий все низкие, темные страсти. Есенин в цикле «Москва кабацкая» сам себя характеризует как «забулдыгу», «шарлатана», «скандалиста». В стихотворении «Все живое особой метой…» (1922 год), он признается:
«… Если не был бы я поэтом,
То, наверное, был мошенник и вор …» /60/.
«Двойник Есенина – «похабник и скандалист», подавляет его, заставляя «ковылять из притона в притон», и это угнетает поэта, он страдает оттого, что о нем «прокатилась дурная слава», что окружающие не видят за маской «шарлатана» и скандалиста» израненную душу /60/. В стихотворении «Я обманывать себя не стану…» (1922 год), поэт недоумевает:
«… Отчего прослыл я шарлатаном?
Отчего прослыл я скандалистом?
Не злодей я и не грабил лесом
Не расстреливал несчастных по темницам.
Я всего лишь уличный повеса,
Улыбающийся встречным лицам… « /60/.
Есенин противопоставляет себя окружающему миру, ощущает в нем свое одиночество, боль от непонимания. Мир он воспринимает как «чужой и хохочущий сброд» («Все живое особой мечтой…»).
В стихотворении «Ты прохладой меня не мучай…» (1923 год) Есенин с горькой иронией подводит итог своей жизни, как неудавшейся, как мечте, которую не удалось реализовать, и ему больно, что все, чего он достиг – это непонимание окружающих и ощущение собственной ненужности:
«Было время, когда и предместья
Я мечтал по-мальчишески – в дым
Что я буду богат и известен
И что всеми я буду любим.
Да! Богат я, богат с излишком,
Был цилиндр, а теперь его нет.
Лишь осталась одна манишка
С модной парой избитых штиблет.
И известность моя не хуже, -
От Москвы по парижскую рвань
Мое имя наводит ужас
Как заборная, громкая брань…» /60/.
В цикле «Любовь хулигана» звучит совершенно противоположные мотивы, чем в цикле «Москва кабацкая». На место безысходной тоски, боли, душевного надрыва и хмельного отчаянного бунта приходит некоторое душевное успокоение. «Черный двойник» Есенина отступает на задний план. Достичь этого поэту помогает любовь, одухотворенное чувство к женщине.
Любовь является целительной для больной и опустошенной души поэта, она ее гармонизирует, просветляет и возвышает. Уже в первом стихотворении цикла – «Заметался пожар голубой…» (1923 год) – Есенин говорит о больших и духовно здоровых последствиях пережитого им катарсиса, о глубинных метаморфозах, произошедших в его душе:
«… В первый раз я запел про любовь
В первый раз отрекаюсь скандалить… « /60/.
Есенин в этом стихотворении сравнивает себя настоящего, очистившегося от всего «черного», с тем, каким он был раньше:
« … Был я весь как запущенный сад,
Был на женщин и зелие падкий.
Разонравилось пить и плясать
И терять свою жизнь без оглядки …» /60/.
Поэт видит в открывшейся ему способности любить свое спасение, о чем свидетельствует его стихотворение «Дорогая, сядем рядом…» (1923 год):
« … Это золото осеннее,
Эта прядь волос белесых –
Все явилось как спасенье
Беспокойного повесы!» /60/.
Все это приносит Есенину душевное успокоение от раздиравших его душу мук. Светлая, одухотворенная сторона его души одерживает победу над «черными» силами, которые губили ее. То, что раньше не давало поэту покоя, на время уходит в сторону, уступая место светлым, чистым чувствам. В стихотворении «Пускай ты выпита другим …» (1923 год), Есенин с уверенностью заявляет:
« … Я сердцем никогда не лгу,
И потому на голос чванства
Бестрепетно сказать могу,
Что я прощаюсь с хулиганством…» /60/.
Единственное, что огорчает сейчас его спокойствие и умиротворенность – это горькое сожаление о беспутно прожитых годах. В стихотворении «Мне грустно на тебя смотреть» (1923 год), Есенин с горечью осознает:
«… Ведь и сейчас я не сберег
Для тихой жизни, для улыбок.
Так мало пройдено дорог,
Так много сделано ошибок…» /60/.
Итак, анализируя книгу стихов «Москва кабацкая», мы можем говорить о раздвоении, происходящем в душе лирического героя Есенина на резко полярные полюса, находящиеся в постоянном противоречии друг с другом.
По мнению А.А. Волкова, в чувствах Есенина оказалось что-то в противоречии с великим социальным переломом, который разумом он принимал. У него происходит разлад между чувствами и разумом /10/.
Раздвоение его сознания, мироощущения было порождено трудными попытками примирить старое и новое, понять новую действительность, найти в ней источник поэтического вдохновения.
В книге стихов «Москва кабацкая» мы видим эту двойственность – она выражается в контрастах жестких буйных всплесков и светлых лирических образов. в резких перепадах от отчаяния к надежде, от бунта к смирению.
С. Есенин сам ясно осознавал и болезненно переживал свою душевную неурядицу, мучительную раздвоенностть. Это отчетливо видно в стихотворении «Мне осталось одна забава …» (1923 год), где он говорит о существовании двух начал в своей душе – черной, гнетущей и светлой:
« … Но коль черти в душе гнездились –
Значит ангелы жили в ней …» /60/.
Эти самые «ангелы» и «черти» одновременно уживаются в душе Есенина, периодически преобладая одни над другими. Эту двойственность видно и во всех его стихах и в самой жизни поэта, которую он всецело подчинил своему творчеству. Нередко на задний план отступали любовь, семья, дом. Поэтому многим знавшим Есенина он казался странным. К нему относились «как к чудаку или немного ненормальному» /70/.
Современники поэта отмечали, что душа Есенина была «полем брани света с тьмой» /54/. А. Воронский говорит о «борьбе двух душ»: «Два человека вели в нем тяжелую, глухую, постоянную тяжбу: юноша с кроткими глазами, более синими, чем небо … - и городской гуляка, забияка, скандалист и озорник… « /54/.
Б. Зубакин в одном из писем М. Горькому писал о Есенине: «Шло от него прохладное и высокое веяние гения. Лукавый, человечно-расчетливый, двоедушный – вдруг преображался, и все видели, что ему смешны все расчеты земные – и слова, и люди, и он сам себе … Он становился в такие минуты очень прост и величав – и как-то отсутствующ… Он не был «падшим ангелом», он был просто ангелом – земным» /26/. С другой стороны – в письме М.П. Бальзамовой (1914 год) Есенин замечал, что «продал свою душу черту,- все за талант» /58/. Известна также дарственная надпись Есенина приемной дочери его жены А. Дункан Ирме на книге «Пугачев»: «Ирме от черта» /58/.
Французский исследователь творчества С. Есенина Мишель Нике, также как и многие, подчеркивал двоение его сознания на две противоположные стороны, называя Есенина «поэтом тишины и буйства» /52/.
Также М.Нике говорит о том, что Есенин, осознавая соприсутствие «ангелов» и «чертей» в своей душе, обозначил сам всю нечисть, царящую в его душе специальным термином «аггелизм». Слово «аггел» употребляется в противопоставлении слову «ангел»: аггелы – это «падшие ангелы». Это слово встречается в церковнослявянском переводе Библии и в духовных стихах. Оба эти источника хорошо знал Есенин. Таким образом, аггелизм обозначает у него те «мрачные силы», которые, выражаясь метафорами из «Ключей Марии» мешают человеку осуществить «примирение человека с собой и с миром» /51/.
Этим термином, по мнению М.Нике, Есенин сумел определить одну из глубочайших и сложнейших ипостасей своего личного мира и общего мироздания, которая приведет его к гибели после поединка с самим собой в поэме «Черный человек».
Жизненная мелодия поэзии Сергея Есенина резко изменилась в его последние годы жизни, в 1924 – 1925-м годах.
«На смену бурным страстям и диссонансам «Москвы кабацкой» в поэзию Есенина входит «иная жизнь, иной напев». Герой снимает маску скандалиста и хулигана, и обнаруживает свою истинную суть – мудрого философа» – считает Н.И. Шубникова-Гусева /71/. Его, наконец-то успокоившаяся душа теперь мирно созерцает все происходящее вокруг, прийдя к осознанию, что земная жизнь – это только временное, приходящее явление, и что сожалеть о прошедшем – бесполезно. Этому свидетельствуют следующие строки его стихотворения «Отговорила роща золотая…» (1924 год), полные философского смысла:
«Кого жалеть? Ведь каждый в мире странник –
Пройдет, зайдет и вновь покинет дом.
О всех ушедших грезит коноплянник
С широким месяцем над голубым прудом
Стою один среди равнины голой,
А журавлей относит ветер в даль,
Я полон дум о юности веселой,
Но ничего в прошедшем мне не жаль …» /60/.
Теперь уже все настойчивее звучит в стихах Есенина мотив принятия многоликой, окружающей жизни и законов бытия:
« … Приемлю все
как есть, все принимаю.
Готов идти по выбитым следам …» /60/.
Есенин принимает жизнь с ее противоречиями, неустройствами, наконец – то успокоившись, «утихнув», и «душой бунтующей навеки присмирев» («Русь советская», 1924год). Так, например, в стихотворении «Видно, так заведено на веки …» (1925год), Есенин говорит о своем душевном успокоении:
«Видно, так заведено на веки –
К тридцати годам перебесясь,
Все сильней, пожженные калеки,
С жизнью мы удерживаем связь.
Милая, мне скоро стукнет тридцать,
И земля милей мне с каждым днем.
Оттого и сердцу стало сниться,
Что горю я розовым огнем …» /60/.
В стихотворениях С. Есенина, относящихся к последнему периоду его творчества уже нет той тоски, что рвала сердце на части, лирический герой тянется к жизни, к людям. С чувством долгожданного избавления расстается он с «кабацким чадом», с былыми муками.
Но лирический герой позднего Есенина лишь внешне выглядит прохожим и праздным соглядатаем. Его сердце постоянно мучают вопросы, на которые он и не пытается дать ответы, принимая различные позиции и точки зрения. «Русь уходящая», «Русь бесприютная» и «Русь советская» равноправно предстают в поэзии Есенина и вопрос: «Куда несет нас рок событий»? – находит различные ответы в рамках различных произведений.
Принимая все новое в жизни, Есенин все же ощущает собственное отчуждение от этой жизни. В стихотворении «Русь советская» (1924год) он горько осознает:
« … Язык сограждан стал мне как чужой,
В своей стране я словно иностранец …» /60/.
Ощущение того, что жизнь идет мимо него, ощущение одиночества, ненужности, мучает и терзает Есенина на протяжении всей его недолгой жизни.
Также не дает покоя ему вопрос о роли и значении его творчества. С одной стороны, Есенин уверен в правильности избранного им пути. В начале 1920 –х годов он сам очень высоко оценивал значение своей поэзии, называя себя «суровым мастером» и «самым лучшим поэтом» России («Исповедь хулигана», 1920год), а также, позднее – «первокласнейшим поэтом … в столице» («Мой путь», 1925год). В своем стихотворении «Стансы» (1924год), Есенин гордо заявляет:
« … Я вам не кенар!
Я поэт!
И не чета, каким – то там Демьянам.
Пускай бываю иногда я пьяным,
Зато в глазах моих
Прозрений дивный свет …» /60/.
С другой стороны, Есенин ощущает ненужность своей поэзии в стране, ее несоответствие действительности. В стихотворении «Русь советская», он с горечью осознает:
« … Моя поэзия здесь больше не нужна.
Да и, пожалуй, сам я тоже здесь не нужен …» /60/
Поэт винит себя за чуждость, бесполезность народу. С новыми критериями подходит он теперь к своему творчеству: «Стишок писнуть, пожалуй, всякий может …» («Стансы»). Такие стихи поэт с презрением отвергает, и выносит приговор своей поэзии и себе за то, что ничего не поняв «в развороченном бурей быте», замкнулся в своих собственных переживаниях. В стихотворении «Мой путь» (1925год) Есенин с горечью заявляет:
« …На кой мне черт,
Что я поэт!..
И без меня в достатке дряни.
Пускай я сдохну,
Только …
Нет,
Не ставьте памятник в Рязани»! /60/.
Все эти душевные разлады, мучения, сомнения приводят С. Есенина к отчуждению его от жизни и от самого себя. Творчество Есенина связано, прежде всего, с отражением кризисного сознания современного человека. Оно отражает объективные духовные процессы, связанные с феноменом отчуждения и самоотчуждения личности, переживающей драму утраты корней, единства с природой, миром, людьми.
На протяжении всего творческого пути С. Есенина можно проследить творческий феномен самоотчуждения, двойничества. Поэт ощущает себя все более и более чужим самому себе, своей собственной сущности, воспринимает себя как кого – то другого, на которого он смотрит как бы со стороны. Так, например, в стихотворении «Проплясал, проплакал дождь весенний …» (1917год) есть следующие слова:
« …Скучно мне с тобой, Сергей Есенин
Подымать глаза …» /60/.
В стихотворении «Метель» (1924год), Есенин признается:
« … Нет!
Никогда с собой я не полажу,
Себе, любимому,
Чужой я человек …» /60/.
Также в стихотворении «Я усталым таким еще не был …» (1923год) разрыв между сущностью и существованием поэта очевиден:
« …Я устал себя мучить бесцельно,
И с улыбкою странной лица
Полюбил я носить в легком теле
Тихий свет и покой мертвеца …» /60/.
Отстраненное восприятие себя как «другого» с иной, «странной», не своей улыбкой, ощущение своего тела лишь как вместилища уже чужой, давно мертвой души – таковы, по мнению О.Е. Вороновой, характерные симптомы разорванного сознания /12/.
Есенин тяжелее, чем кто – либо другой переживал в самом себе духовную болезнь самоотчуждения, осознание существования своего «двойника», поэтому его лирика столь трагически – исповедальная.
Кульминацией трагического накала душевных страстей поэта, наибольшего проявления его раздвоенности, отчуждения от самого себя является его поэма «Черный человек», окончательно завершенная им в ноябре 1925 года, незадолго до гибели. Здесь уже не завуалировано, а очень отчетливо проявляется его «черный двойник», который не давал ему покоя на протяжении многих лет. По мнению А.А. Волкова, есенинский Черный человек – это часть самого поэта, его двойник, которому он отдает самое дурное, уродливое, что есть в нем /10/.
По словам С.Н. Кирьянова, «поэма является собой поэтический вариант духовной автобиографии поэта, опыт его трагически глубокого самопознания»/30/.
О.Е. Воронова считает, что в центре поэмы оказывается трагический феномен «самоотчуждения», принимающий характер раздвоение личностного сознания. /12/ Есенин строит свое произведение, как исповедальный диалог, персонифицируя темные, болезненные стихии души лирического героя в образе его демонического двойника – «Черного человека», который терзает свою жертву, обвиняя ее во всех смертных грехах: лицемерии, расчетливости, распущенности.
Разрыв между сущностью и существованием начинается для героя с болезненного, отчужденного восприятия своего внешнего «я»:
« …Голова моя машет ушами
Как крыльями птица.
Ей на ноги
Маячить больше невмочь …» /59/.
И заканчивается смертельной дуэлью со своим внутреннем alter ego, явившемся к нему из темных глубин зазеркалья:
« … Я взбешен, разъярен,
И летит моя трость
Прямо к морде его,
В переносицу …» /59/.
В поэме «Черный человек» Есенину, благодаря своему двойнику, приходиться заглянуть за грани реального, ощутить себя отпеваемым заживо, увидеть «мерзкую книгу» своих проступков и прегрешений:
« … Черный человек
Водит пальцем по мерзкой книге
И, гнусавя надо мной,
Как над усопшим монах,
Читает мне жизнь
Какого – то прохвоста и забулдыги,
Нагоняя на душу тоску и страх …» /59/.
Именно в эти минуты, по мнению О.Е. Вороновой, демонизм внешних сил бытия сталкивается со своим внутренним проявлением – двойничеством, вызывая в человеке поистине мистический ужас перед натиском иррациональной стихии /11/.
Есенинский «Черный человек» представляет собой фонтом «не подлинного» существования, которому лирический герой отчаянно пытается противостоять, вступая в бескомпромиссный поединок с «черным» призраком.
«Черный человек» – двойник самого поэта, обвиняет его в двоедушии, лицедействе, самообольщении, иронизирует над его жизненными принципами:
« … Счастье – говорил он, -
Есть ловкость ума и рук.
Все неловкие души
За несчастных всегда известны.
Это ничего,
Что много мукПриносят изломанные
Лживые жесты…» /59/.
Также двойник Есенина с пренебрежением отзывается о даровании поэта, оценивая его поэзию, как «дохлую, томную лирику». Для Есенина, который готов был «всю душу выплеснуть в слова» – это горькое признание.
Ночной гость в своих обвинениях уличающе-беспощаден:
«…Словно хочет сказать мне,
Что я жулик и вор,
Так бесстыдно и нагло
Обокравший кого – то…» /59/.
Важно подчеркнуть: «черный человек» не произносит подробных слов, их договаривает за него сам лирический герой, «вычитывая в его обличающих монологах некий недосказанный, лишь им двоим ведомый смысл» /39/. И это неслучайно, ибо, по словам В.К. Махлина: «…переживание Двойника … тесно и остро связано с сомопереживанием, отношением человека к самому себе, к тому в себе, что он знает, но не любит и не может признать, стремится вывести за порог сознания…» /43/.
Феномен двойничества, проявляющийся в персонификации тёмных сторон сознания Есенина, в поэме «Черный человек» выражен наиболее ярко, отчетливо. Ночной гость является лирическому герою не как бесплотный призрак его больного, раздвоенного сознания, а как вполне самостоятельный субъект. Лишь постепенно, финалу поэмы выясняется что это «двойник – самозванец», оптический подлог зеркального отражения.
Важно заметить, что выявлению природы духовного конфликта героя произведения со своим двойником способствует эффект «двойного узнавания» /12/. Лирический герой вначале с чувством внутреннего протеста узнаёт себя в неком третьем – «прохвосте и забулдыге», в «авантюристе», о котором ведёт речь ночной визитёр. В финале, когда в разбившемся зеркале исчезнет дьявольское наваждение, произойдет еще одно – на этот раз действительно трагическое узнавание своего второго «Я» в облике исчезнувшего в зазеркалье недавнего оппонента. При свете утра станет очевидным, что навязчивый ночной гость не противник, пришедший из внешнего мира, а посланник неких демонических стихий из глубин его собственной души:
«…Я в цилиндре стою.
Никого со мной нет.
Я один…
И разбитое зеркало…» /59/.
Финал поэмы толкуется есениноведами по-разному. Одни видят в нем «надежду на нравственное выздоровление героя» /32/, для других он символизирует «разбитую вдребезги жизнь» /10/. Всё же предельно суровый самоанализ знаменует отчаянную попытку преодоления своего трагического раздвоения и обретения цельности. Лирический герой поэмы не только переживает процесс трагического самоотчуждения, но и пытается противостоять ему.
Трагическая философия поэмы Сергея Есенина, по мнению С.Н.Кирьянова имеет ярко выраженную этическую окраску /30/. «Чёрный человек» раскрывает перед взором своего собеседника изнанку его собственной души, поднимая со дна памяти то, что казалось давно забытым. Тем самым, вопреки своей злой демонической природе, он выполняет своеобразную этическую миссию, заставляя героя вступить в нравственный диалог со своим истинным, незримым оппонентом – совестью. Тема вины и совести образует важный подтекстовый пласт нравственно – философского содержание поэмы.
«Музой Есенина была совесть. Она и замучила его» – писал поэт и прозаик русского зарубежья Н.Оцуп /53/. Сходную мысль высказала в своё время и М. Цветаева, подчеркнув, что Есенин «погиб из-за чувства очень близкого к совести…» /69/.
Подводя итог, нужно сказать, что поэма Сергея Есенина «Черный человек» предельно остро выражает всё то, что мучило его на протяжении многих лет – душевное противоречие, невозможность примириться с самим собой, понять себя. Его поэма является итогом всего его творчества, она создавалась автором на протяжении нескольких лет. Поэт В. Наседкин, муж сестры Есенина, писал: «над «Черным человеком» Есенин работал два года. Эта жуткая исповедь требовала от него колоссального напряжения и самонаблюдения. Я дважды заставал его пьяным в цилиндре и с тростью перед большим зеркалом с непередаваемой нечеловеческой усмешкой, разговаривавшим со своим двойником – отражением или молча наблюдавшим за собою и как бы прислушивающимся к самому себе» /48/.
Поэма была опубликована только после смерти поэта, и вызвала полярные оценки. Г. Леливич позвал её «кошмарной» /34/, А. Воронский отнёс поэму «к материалам для психиатра и клиники» /71/. Одновременно Д. Святополк-Мирский назвал «Черного человека», «одной из высших точек есенинской поэзии» /71/. М. Горький назвал поэму «великолепной» /15/.
Таким образом, в поэме «Черный человек» предельно и наиболее чётко обозначен феномен двойничества. Эта поэма как бы подводит итог всему творческому пути Есенина. Двойник, мучивший Есенина всю его жизнь, и так или иначе проявляющийся во многих его произведениях, в поэме «Черный человек» материализуется, предстаёт перед поэтом во плоти. Есенин открыто признаётся самому себе и всему миру в своём раздвоении, ибо его двойник настолько тяготит его, что он уже не может с ним справится.
Таким образом, рассматрев творчество С. Есенина, мы проследили эволюцию мотива двойничества, являющего для него основным.
Итак, во второй главе данной работы мы остановились непосредственно на рассмотрении феномена двойничества в культурном сознании Серебряного века. Мы выяснили, что феномен двойничества, изначально свойственный русской культуре и проявляющийся в её бинарности, более всего обостряется на рубеже XIX–XX веков. Это связано с общей неустойчивостью, нестабильностью данного периода культурно – исторического развития, что в свою очередь порождает утрату внутренней целостности личности.
Феномен двойничества в культуре Серебряного века является одним из аспектов культурного сознания эпохи.
Нужно сказать, что проследив эволюцию мотива двойничества в творчестве Сергея Есенина, мы на конкретном примере подтвердили тот факт, что феномен двойничества в культуре Серебряного века необычно актуализируется и является основополагающим для мировоззрения данной эпохи.
Художественное сознание Есенина, раздваивается, внутренний мир его произведений разрушается. Это связано с тем, что для его мироощущения характерно чувство утраты связей с жизнью, потери нравственных ориентиров. Его утопическая идея воплотить жизнетворчество, прийти к некоему идеалу, – к гармонии мира, рухнула, и Есенин остался ни с чем. Вся его жизнь заключалась лишь в его творчестве, кроме его стихов у поэта в этой жизни не было больше никаких «причалов», и поэтому, когда Есенин осознает, что использует свой талант в холостую, бесполезно, это неизбежно, приводить к его гибели.
Творчество С. Есенина, полное трагизма, характеризуется раздвоением его личностного сознания, отчуждением от своей сущности, и это связано, прежде всего, с кризисным сознанием самой эпохи.
Итак, в данной работе мы пришли к выводу, что феномен двойничества является одной из характерных черт художественного и культурного сознания Серебряного века. В ходе исследования было выяснено, что феномен двойничества наиболее всего актуализируется в переломные моменты культурно – исторического развития, что обусловлено общей неустойчивостью, кризисом общественного сознания, мироощущения. Одним из таких переломных моментов развития России и является рубеж ХIХ – ХХ веков. На основании этого можно говорить об актуализации феномена двойничества сознании Серебряного века. Можно сказать, что данный феномен является доминирующей чертой этой эпохи, он проявляется как на уровне сознания, так и на уровне художественного творчества.
Вследствие анализа феномена двойничества были выявлены его истоки, с целью рассмотрения места и роли данного феномена в культуре.
В ходе выявления истоков изучаемого феномена было выяснено, что «двойничество» как философская и художественная категория впервые возникает и осмысливается в романтизме, что также связано в какой-то мере с рубежностью данного периода культурно-исторического развития.
В работе была определена специфика «двойничества» в романтических концепциях, выявлено, что возникновение феномена двойничества в художественной практике романтизма в большой мере обусловлена концепцией романтического двоемирия, основной для понимания романтической картины мира.
Таким образом, феномен двойничества, как раскол человеческого сознания, самоотрицание под гнетущими обстоятельствами жизни, впервые был отражен в творчестве западноевропейских романтиков, и наиболее ярко воплощался в творчестве Э.Т.А. Гофмана.
Также, в аспекте изучения истоков феномена двойничества в художественной культуре Серебряного века была выявлена специфика его воплощения в творчестве русских писателей ХIХ века. Наше внимание было сосредоточено на анализе творчества М.Ю. Лермонтова, Н.В. Гоголя, Ф.М. Достоевского, в силу того, что феномен двойничества являлся основной характеристикой их художественного сознания, определяя направленность их творческих поисков.
Мотив двойничества по-разному проявлялся в творчестве русских писателей ХIХ века, реализовывался в разных аспектах.
Так, например у М.Ю. Лермонтова мотив двойничества выражен, сконцентрирован в образах его демонических героев, которые характеризуются своей внутренней противоречивостью. При этом демонические герои Лермонтова являются некими двойниками самого поэта, олицетворением его самосознания, его двойственной, мятежной души.
У Н.В. Гоголя феномен двойничества проявляется на уровне расщепления сознания его героев, что во многом обусловлено смешанным, противоречивым миром, в котором реальность переплетается с фантастикой. При анализе феномена двойничества Гоголь основной акцент делает на изображении двойственности окружающего мира, мира вещественного, который срывается со своих привычных точек, превращаясь в фантастический. Но Гоголь уже намечает то состояние кризисности человеческого сознания, приводящее к его раздвоению, которое более глубоко исследует Достоевский.
Ф.М. Достоевский, считающий свою эпоху крайне дисгармоничной, основой своего творчества избрал художественный анализ отдельной личности с ее непримиримым внутренним разладом. Двойничество, характерное для большинства героев Достоевского, рассматривается и осмысливается в психологическом аспекте. Писатель рассматривает человеческое сознание как сложный, неоднозначный факт. Сознание человека своей эпохи он показывает как противоречивое, раздваивающееся на две противоположные враждующие силы, ведущие между собой непрерывный поединок.
Таким образом, было выяснено, что феномен двойничества в творчестве русских писателей ХIХ века преломлялся по-разному, но цель у них была одна – показать разорванность сознания современного им человека, потерю его внутренней целостности в силу различных причин, порожденных неустойчивостью, нестабильностью общественного развития.
В ходе исследования, была предпринята попытка рассмотрения феномена двойничества в контексте культурного сознания Серебряного века.
Рубеж ХIХ – ХХ веков для России является переломным моментом культурно-исторического развития. Культурное сознание Серебряного века характеризуется как кризисное, неустойчивое. Человек в это исторически сложное, противоречивое время теряет все нравственные ориентиры, мировоззренческую опору в жизни, ощущает свою растерянность, неуверенность, что и приводит к разрушению целостности его сознания. Все это и обуславливает актуализацию в данный период культурно-исторического развития феномена двойничества. Он проявляется как на уровне мироощущения, так и на уровне бытового и художественного сознания эпохи. Можно сказать, что феномен двойничества является одной из характернейших черт эпохи рубежа ХIХ веков, сущностной характеристикой культурного и художественного сознания Серебряного века.
Двойничество в культуре Серебряного века воплощается как категория культурного сознания эпохи, и находит выражение в художественном творчестве различных деятелей культуры. Мотив двойничества является сквозным и смыслообразующим в творчестве многих писателей, поэтов, художников рубежа XIX – XX веков.
Поэтический мир С.А. Есенина в данной работе был рассмотрен как еще один значительный факт художественного сознания эпохи. Феномен двойничества, наиболее ярко проявляющийся в художественном самосознании С.А. Есенина, отчетливо обнаруживается в динамике его творчества.
1 Авраменко А. П. А. Блок и русские поэты 19 века. –М.: Издательство МГУ, 1990
2 Александр Блок в воспоминаниях современников. – М.: Наука, 1980
3 Бахтин М. М. Автор и герой в эстетической деятельности // Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. – М.: Просвещение, 1986
4 Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского.// М.: Советская Россия, 1979
5 Бельская Л.Л. Песенное слово. – М.: Наука, 1990
6 Беннет В. Двойники и маски: Исповедальные мотивы в «Воспоминаниях об А.А. Блоке» А. Белого // Литературное обозрение 1993 №7-8-С. 37-47
7 Блок А.А. Лирика / Сост. и коммент. В.Г. Фридлянд М.: Правда, 1985.
8 Бочаров С.Г. Загадка «Носа» и тайна лица // М.В. Гоголь: История и современность. – М.: Советская Россия, 1985.– С. 180-213
9 Владимирская Н.М. Ранние драмы Лермонтова. Проблема романтического героя // Вопросы Литературы 1992 №5. – С. 97-100
10 Волков А.А. Художественные искания Есенина. – М.: Наука. 1976
11 Воронова О.Е. Мотивы демонологии в поэме «Черный человек» // Филологические науки 1996 №6.-С. 92-100
12 Воронова О. Е. Философский смысл поэмы Есенина «Черный человек» // Вопросы философии 1997 №6.-С. 343-353
13 Гиппиус З.Н. Судьба Есенина // Сергей Есенин в стихах и жизни: Воспоминание современников. – М.: TEPPA; Республика, 1997.- С. 101 – 105
14 Гоголь Н.В. Повести. – М. : Олимп, 1993
15 Горький М. Сергей Есенин // Сергей Есенин в стихах и жизни: Воспоминания современников.- М.: ТЕРРА; Республика, 1997.- С. 326
16 Гофман Э.Т.А. Новеллы.- М.: Московский рабочий, 1983
17 Дмитриев А.С. Э.Т.А Гофман // Гофман Э.Т.А. Новеллы.- М.: Московский рабочий, 1983.- С. 3-15
18 Долгополов Л.К. Андрей Белый и его роман «Петербург».- Л.: Советский писатель, 1988.- С. 10-57
19 Долгополов Л.К. На рубеже веков. О русской литературе конца XIX-начала XX века.- М.: Советский писатель, 1985
20 Достоевский Ф.М. Двойник.-: М.: Московский рабочий, 1983
21 Ермаков И.Д. Двойственность. Глава из неопубликованной работы «Ф.М. Достоевский. Он и его время» // Советская библиография 1990 №6.- С.100-110
22 Забелин П.Т. Двойственная природа человека («Записки из подполья») // Достоевский в культурном контексте XX века.- Омск: Издательство ОМГПУ, 1985.-С. 97-101
23 Зарубежная литература XIX века: Романтизм /Сост. А.С. Дмитриев.- М.: Высшая школа, 1980
24 Злочевская А.В. К проблеме «самостоятельности» героя в художественном мире Достоевского // Вестник Московского Университета. Сер. 9. Филология 1980 №2.- С. 23-33
25 Золотусский И.П. Поэзия прозы: Статьи о Гоголе.- М.: Советский писатель, 198726 Зубакин Б. Стихи и письма // Новый мир 1992 №7.- С. 103-104
27 Изряднова А.Р. Воспоминания // Сергей Есенин в стихах и жизни: Воспоминания современников.- М.: ТЕРРА; Республика, 1997,-С. 55
28 История зарубежной литературы XIX века /ред. В.Н. Богословского и др.- М.: Высшая школа, 1991
29 История зарубежной литературы XIX века /ред. Н.П. Михальская и др.- М.: Просвещение, 1991
30 Кирьянов С.Н. Поэма «Черный человек» в контексте творчества С.А. Есенина.- Тверь.: Издательство ТГУ, 1998
31 Кондаков И.В. Введение в историю русской культуры.- М.: Аспект Пресс, 1997
32 Кошечкин С.П. Раздумья о Есенине.- М.: Просвещение, 1977
33 Латынина А.Н. Экзистенциальная концепция человека и проблема отношения личности и общества у Достоевского //Вестник Московского Университета 1979 №2.- С. 67-77
34 Лелевич Г. Сергей Есенин // Сергей Есенин в стихах и жизни: Воспоминания современников.- М.: ТЕРРА; Республика, 1997,-С. 207
35 Лермонтов М.Ю. Сочинения в 2-х томах. Том 1 /Сост. И.С. Чистова.- М.: Правда, 1988
36 Лермонтовская энциклопедия /ред. В.А. Мануйлова.- М.: «Советская энциклопедия», 1981
37 Маковский Из книги на «Парнасе Серебряного века // Русскре зарубежье о Есенине. т.1.- М.: Просвещение, 1993.- С.60
38 Максимов Д.Е. Поэзия и проза А.Блока.-Л.: Советский писатель, 1975.-С.144-176
39 Максимов Д.Е. Русские поэмы начала века.-М.: Советский писатель, 1986
40 Манн Ю.В. Поэтика Гоголя.-М.: Художественная литература, 1988.-С.55-125
41 Мариенгоф А.Б. Воспоминания о Есенине // Сергей Есенин в стихах и жизни: Воспоминания современников.- М.: ТЕРРА; Республика, 1997,-С. 216
42 Маркович В.М. Петербургские повести Н.В. Гоголя.-Л.: Худ. литература, 1989.-С.72-103
43 Махлин В.А. К проблеме двойника (прозаика и поэма) // Философия М.М. Бахтина и этика современного мира.-Саранск, 1992.-С.88-100
44 Мескин В.А. Кризис сознания и русская проза конца XIX начала XX века //Реферативный журнал. Социальные и гуманитарные науки. Сер.7. Литературоведение 1999 №4.-С.31-41
45 Мекш Э.Б. С.Есенин в контексте русской литературы.-Рига, 1989
46 Морозова Е.Н. Российская культура рубежа 19-20 веков.- Саратов.: Издательство ГОСУНЦ «Колледж», 1995.-С.1-24
47 Мусатов В.В. Пушкинская традиция в русской поэзии первой половины XX века.-М.: Росс. гос. гуманит. ун-т, 1998.-С.83-121
48 Наседкин В.Ф. Из книги «Последний год Есенина» // Сергей Есенин в стихах и жизни: Воспоминания современников.- М.: ТЕРРА; Республика, 1997,-С. 492
49 Недосекина Т.В. Трактовка демонической темы в поэмах Лермонтова // Научные доклады высшей школы. 1980 №6.-С.72-75
50 Неклюдова М.Г. Традиции и новаторство в русском искусстве конца 19-начала 20 века.-М.: Наука, 1993
51 Нике М. Поэма Есенина «Черный человек» в свете аггелизма //Русская литература 1990 №2.-.С.194-196
52 Нике М. Поэт тишины и буйства //Звезда 1995 №9.-.С.55-59
53 Оцуп М.А. Сергей Есенин» // Сергей Есенин в стихах и жизни: Воспоминания современников.- М.: ТЕРРА; Республика, 1997,-С. 306
54 Пьяных М. Трагический Есенин //Нева 1995 №10.-С.175-182
55 Розанов В. Мир Гоголя // Вопросы философии 1988 №4.-С.183
56 Розанов И.Н. Воспоминания о С.Есенине // Сергей Есенин в стихах и жизни: Воспоминания современников.- М.: ТЕРРА; Республика, 1997,-С. 292-305
57 Сарабьянов Д.В. История русского искусства XIX – начала XX века.- М.: Издательство МГУ,1993
58 Сергей Есенин в стихах и жизни: Письма. Документы /Сост. Н.И. Шубникова-Гусева.- М.: ТЕРРА; Республика, 1997
59 Сергей Есенин в стихах и жизни: Поэмы. Проза /Сост. Н.И. Шубникова-Гусева.- М.: ТЕРРА; Республика, 1997
60 Сергей Есенин в стихах и жизни: Стихотворения 1910-1925 /Сост. Н.И. Шубникова-Гусева.- М.: ТЕРРА; Республика, 1997
61 С.А. Есенин: проблемы творчества, связи.- Рязань: Издательство РГПУ, 1995
62 Станюта А.А. Постижение человека: творчество Достоевского.- Минск:Издательство ВГУ,1976.-С.47-110
63 Стернин Г.Ю. Художественная жизнь России начала 20 века.-М.:Просвещение,1976
64 Соловьев Б.И. Блок и Достоевский //Достоевский и русские писатели. Традиции, новаторство, мастерство.- М.:Советский писатель, 1971-С.105-134
65 Суздалев П.К. Врубель и Лермонтов.-М.: Изобразительное искусство, 1980.-С60-190
66 Толстая-Есенина С.А. Отдельные записи // Сергей Есенин в стихах и жизни: Воспоминания современников.- М.: ТЕРРА; Республика, 1997,-С. 440
67 Фридлендер Г.М. Эстетика Достоевского //Вопросы философии 1971 №11.-С.90-101
68 Художественный мир Э.Т.А. Гофмана.-М.:Наука,1982
69 Цветаева М. Поэт и время //Русское зарубежье о Есенине – М.: Просвещение, 1993
70 Чернявский В.С. Три эпохи встреч // Есенин в воспоминания современников: в 2х томах, том 1.- М.: Наука, 1986,-С. 220
71 Шубникова-Гусева Н.И. Вступительная статья // Сергей Есенин в стихах и жизни: Стихотворения.- М.: ТЕРРА; Республика, 1997,-С. 3-21
72 Эйгес Е.Р. Из воспоминаний // Сергей Есенин в стихах и жизни: Воспоминания современников.- М.: ТЕРРА; Республика, 1997,-С. 279
73 Экзистенциализм //Современная западная филосифия. Словарь.-М.:Просвещение, 1991.-С.390
74 Эренбург И.Г. Был поэт… // Сергей Есенин в стихах и жизни: Воспоминания современников.- М.: ТЕРРА; Республика, 1997,-С. 207
75 Эрлих В.И. Из книги «Право на песнь» // Сергей Есенин в стихах и жизни: Воспоминания современников.- М.: ТЕРРА; Республика, 1997,-С. 402
0 комментариев