Cp.: Peter Sloterdijk. Kritik der zynischen Vernunft. Bd. 1. Frankfurt am Main, 1983, 33 ff

1 Cp.: Peter Sloterdijk. Kritik der zynischen Vernunft. Bd. 1. Frankfurt am Main, 1983, 33 ff.

Протест я-объекта против экстериоризующей деятельности я-субъекта — одна из тех потенций, которыми человек-философ располагает постоянно, а не по временам. Но коли считать, что подлинным философским предтечей анархизма был только кинизм, то этот протест нельзя рассматривать как всегдашний. Выход из затруднительного положения, в которое мы попали, намечается, если учесть историю ересей и сектантства.

2.3. Что анархизм испытывал симпатию ко всем церковным ересям и схизмам, не тайна. Бакунин сочувственно писал в анонимно изданной брошюре

«Russische Zustände. Ein Bild der Jetztzeit» (Leipzig, 1849), атрибутированной ему Ю. М. Стекловым, о двухстах русских сектах, которые все, по его воззрениям, имеют политическую подоплеку и поднимаются против наличного порядка вещей 1. Толстой считал, что истина, раз она не в церкви, — в ереси: «...только в том, что называлось ересью, и было истинное движение, т. е. истинное Христианство...»2

Духоборы навели Кропоткина, по его показаниям в «Записках революционера», на стезю анархистского мировоззрения. Сходные примеры было бы нетрудно продолжить 3.

1 М. А. Бакунин. Собр. соч. и писем. 1828-1876, под ред. Ю. М. Стеклова. Т. 3. Период первого пребывания за границей. 1840-1849. Москва, 1935, 399-426.

2 Л. Н. Толстой. Цит. соч., 50.

3 См. особенно: А. Эткинд. Хлыст. Секты, литература и революция. Москва. 1998, passim.

Бодрийяр утверждает в «Символическом обмене и смерти», что ереси размещают Царство Божие на Земле. Важнейшая христианская ересь, гностицизм 1, вовсе не заботившаяся о посюсторонней высшей справедливости, — ближайшее опровержение этой модели. Еретический рай не веществен.

Как и анархизм, ересь направляет острие своего нигилизма против институционализованного авторитета, сводимого ею, прежде всего, к церкви (но иногда являющего собой и государственную власть). Имагинативность, отрицающая свою реализуемость во внешнем ей теле, имеет, однако, две версии. Негация экстериоризованного я-субъекта может предполагать и то, что его существование оценивается как фиктивное, химерическое (и тогда думающий так предстает сам себе во всей своей земной материальности), и то, что проводящее эту операцию воображение совершает ее себя ради, в пользу Духа, идеальной плоти (и тогда косная материальность атрибутируется отменяемым институциям). Анархисты первого призыва уединялись в результате их нигилизма со своими физическими телами. Еретики, «теневые» анархисты, пребывают наедине с телами духовными. Возьмем по преимуществу русские примеры.

1 О гностицизме как прототипе и источнике последующей христианской внецерковности, в том числе и русской, см. подробно: Aage A. Hansen-Löve. Allgemeine Häretik, russische Sekten und ihre Literarisierung in der Moderne. — In: Orthodoxien und Häresien in den Slavischen Literaturen, hrsg. von R. Fieguth (=Wiener Slawistischer Almanach, Sonderband 41). Wien, 1996, 171 ff.

Первая большая русская ересь, стригольничество (Х1У-ХУ вв.), отвергла человека, находящегося в миру, профанную личность, и обязала ее адептов подражать монастырской жизни без ухода в обитель (что затем воспроизвел Иван Грозный в своем опричном монастыре 1). Интересно при этом, что стригольники, налагая на свои тела аскезу, не принимали церковь из-за симонии — из-за практики поставления в церковный чин за деньги, т. е. не были согласны с тем, что жизнь клира имеет и материальную сторону, может быть товаром.

Последовавшая за стригольничеством ересь жидовствующих сделала иррелевантным Новый Завет по той причине, что в нем духовное. Божественное тело изображено воплощающимся в человеческом. Как говорится

в «Сказании о новоявившейся ереси...» (XVI в.) о жидовствующих: «Божественое бо Христово превечное Рожество, еже от отца, ложна нарекоша, и въчеловечению его, еже нашего ради спасениа, поругашеся, глаголюще, яко Бог Отець Вседержитель не имать Сына ни Святаго Духа, единосущны и съпрестольны Себе...»2

1 Не только Иван Грозный, которого Курбский обвинил в приверженности к «небытной» ереси (видимо, в неверии в Небесный суд, в мытарства души), но и другие русские монархи были ориентированы на сектантство или, по меньшей мере, не вовсе чужды ему. Иван III взял себе в духовники жидовствующего. В Михайловском замке Павла I во время правления Александра I радели хлысты. В ту же эпоху скопчество стало придворной модой. Николай II приблизил к себе Распутина, о котором молва твердила, что он — хлыст. Стефан Яворский и Феофан Прокопович, вершившие церковные дела при Петре I, хотя и не были еретиками, но все же привнесли в православие ощутимый элемент гетеродоксии (католицизма и протестантства). Чуткий к русской государственной традиции Ленин придал ей новый, так сказать, «научный» виток, призвав в кремлевские сотрудники известного сектоведа Бонч-Бруевича. Перечисленные факты отчетливо указывают на то, что русские государи-«вотчинники» конкурировали с церковью в борьбе за сакрализацию власти, что они искали для себя связи с иносакральностью, с неканонической святостью.