Богослужебное пение и светская музыка — в перспективе нараставших различий

Медушевский В. В.

Генеральная ориентация относительно центра — Бога - Центростремительная (жажда близости Богу).

Следствие исходной Ориентации в духе - Торжество плиромности; приятие тварной красоты лишь как откровения красоты Божественной.

Последствие в макроформе - Всякое песнопение разомкнуто в богодухновенное "Сверхпроизведение" богослужения, объемлющее тысячелетия, — подобно тому, как "разомкнута" в мир Божий сама личность человека (соборная по определению).

Следствия в семиозисе - Молящийся в песнословии человек предстоит пред Богом. В онтологическом (бытийственном) просторе богообщения тает граница и уменьшается дистанция между кающимся человеком и Богом. Действием благодати отверзается ум и расширяется сердце для приятия истины и жизни в Божией реальности.

Генеральная ориентация относительно центра — Центростремительная + центробежная (жажда удаленности: желание спрятаться от Бога, подобно согрешившему Адаму; в логическом и историческом пределе — скатиться в осатанение; первые симптомы — в ощущении паритетности, мнимого равенства, двух ветвей духовной жизни, церковной и светской, а далее — расцерковление и деградация последней до рок-культуры).

Следствие исходной ориентации в духе - Тенденция к автономизации тварной красоты; примешивание к ней страстей и плотолюбия. От ослабления плиромности рождается драматизм, трагизм и прочие обособленные способы жизнеощущения.

Последствие в макроформе - Музыка существует в мириадах обособленных произведений (отсюда эстетические критерии стройности, устойчивой самозамкнутости, самостоятельной красоты формы), подобно тому, как обособлен от Божьего мира индивид.

Следствия в семиозисе - Человек представляет Бога и мир. В виртуальном пространстве мечты преграда меж человеком и Богом не тает, расстояние не сокращается. Из преграды творится экран сознания, на него проецируются образы представлений с выражением сопутствующих чувств (stile rappresentativo — представительный стиль и stile concitato — взволнованный стиль). Сознание стало невыключаемым телевизором (на экране — порождения спрятавшегося от Бога "подсознания"). Эстетика откровенничает о познании в "художественных образах", к тому же "условных": дверь в "беспредел".

Существо тенденции открывается в ее последней цели. Что же там, в беспредельном пределе обеих тенденций, центростремительной (centripeta) и центробежной (centrifuga)?

Для первой — это Бог, Его безмерная любовь, мудрость, блаженство, сила, свет истины. Конец центробежности теряется во тьме кромешной, безбожной ("тьма кромешная" — в Мф. 8:12; Мф. 22:13; Мф. 25:30, — от слав. кромй, вне Бога). Что же там? Океану благодати (греч. cari? — любовь, красота, радость, блаженство, милость) противостоит ужас ожесточения. Жесткость в русском языке ассоциируется с жестью, греческое "склерос" этимологически производно от глагола со значением иссыхать (отсюда "скелет", ссохшийся, "склероз", ожесточение). Вне источника Жизни человек иссыхает, ожесточается. Словом "жестосердъ" переводится и гр. acaristo?, в котором префикс а- означает отрицание значения корня, — того великого понятия, которым пронизан Новый Завет: "И Слово стало плотию, и обитало с нами, полное благодати и истины (plhrh? carito?) — Ин. 1:14. Вот корень! Вне благодати — адской силы недовольство, отчаяние, зависть, раздраженность, пенящаяся бешенством злоба, — геенна, огонь неугасимый. Существо центробежной тенденции состоит в самовольном безумном выборе геенны, в то время как Бог хочет даровать нам жизнь преизбыточествующую. Прокомментируем сравнение.

Человек создан для истины, но не есть истина ("Аз рех во изступлении моем: всяк человек ложь" — Пс.115:2). Он создан для чистоты и святости, но не есть святость (ибо "един свят" Бог — Откр. 15:4). Человек создан для блага и блаженства и вечной преизбыточествующей жизни, но сам по себе не благ и не блажен и не есть самобытная жизнь: грех и рождаемая им смерть — отрава жизни ("никто не благ, как только один Бог" — Мф, 19:17; Мк. 10:18; Лк. 18:19). Создан он и для красоты — но не есть красота. Величайшие дары человек получает лишь в Боге. Невозможно уворовать славу Божию. Поползновение на воровство превращают истину в мнение, которым живет поглупевший и потемневший ум. Своеволием непослушания грязнится воля, сердце прельщается лестью. Не воровать славу Божью, а смиренно питаться ею призваны люди. И так да не сотворим кумира из человека в сговоре с западным гуманизмом! Ведь предел деградации гуманизма на земле, по острому слову С.Л.Франка, — в гоминизме, в поклонении человека себе как высшей из гоминид (человекообразных), как об этом и учат учебники зоологии.

Выпадение человека из божественной плиромы (Ин. 1:16; Еф. 1:23; Кол. 2:10) вновь сделало его неполным, следовательно, и неспособным к пониманию. Распавшиеся фрагменты сознания утратили возможность соединения. Лишившийся понимания человек ожесточенно домогается проникнуть падшим умом туда, куда вход ему категорически закрыт, ибо, по мудрому слову русской пословицы, "без Бога ни до порога". По слову св. Феодора Студита, "сначала дьявол искушает нас принять в себя греховный помысл, а потом изрещи в сердце своем некое слово беззакония; и таким образом как только осквернит и прельстит душу греховными помыслами и лукавыми помышлениями, он изводит ее из естественного ее состояния и доводит ее до того, что она соделывается несмысленною, слепою и безумною, и желает того, что составляет для нее зло, — вместо света тьмы, вместо сладости горечи, вместо жизни смерти...6

Перечислим важнейшие недоумения плотского человека, отразившиеся и в искусстве.

1. Разъятие истины, этого, по выражению Вл. Соловьева, "сущего всеединого": отщепление истины от силы, силы от любви, любви от жизни, сущего от Сущего. В результате западный распавшийся человек начал понимать, по слову И.Киреевского, разумное — одной частью души, полезное — другой, прекрасное — третьей, возвышенное — четвертой, моральное — пятой и так до бесконечности. Предел разрушения в рамках гуманистической культуры — материализм, сущность которого, если исключить его подворовывания из христианства, состоит в нелепой вере в то, что мир изначально глуп и мертв, следовательно, лишен сущностной красоты. Истина плиромна и открыта лишь человеку в его полноте ("вы имеете полноту в Нем" — Кол. 2:10).

Нагляден распад красоты и истины. В писаниях святых отцов, например, Макария Великого, — какая мудрость, бездна истины! И вместе с тем — какая красота, сколь дивно окрыляет душу! Современные критерии не охватят этого плиромного единства. Красота — да только не "эстетическая", а вдохновенная, святая, Божия. Истина — но не сухая, не деревянная, а настоящая: огненно светозарная, ликующая! И у святых отцов было различие жанров: догматическое богословие, отточенностью формулировок отсекало ереси, литургическое богословие полнилось спасающей красотой. Но эти различия внутри плиромы. А распад гуманистического сознания — за ее пределами.