Стерва всегда женщина (это легко выводится даже из формальной структуры языковой единицы)

1. Стерва всегда женщина (это легко выводится даже из формальной структуры языковой единицы).

2. Стерва сексуально привлекательна, осознает это и при случае пользуется этим (по этой причине использование этой лексической единицы по отношению к конкретной женщине почти комплимент для последней: лучше быть стервой, чем коровой, ощипанной курицей или "синим чулком").

3. Стерва безжалостна. Она для достижения своих целей легко может пренебречь морально-этическими нормами и не обращать никакого внимания на чувства и потребности окружающих. Главное – это ее чувства и потребности. Однако в своей безжалостности стерва продолжает заботиться о том, чтобы сохранить свое главное оружие – сексуальную привлекательность.

Все перечисленные элементы, на наш взгляд, могли бы существенно дополнить словарные дефиниции лексической единицы стерва. К ним также следовало добавить то, что для стервы характерен агрессивный вариант речевого поведения: ее речь едкая, колкая, язвительная, презрительная (к тем, кого она считает не заслуживающими внимания) и т.п. По нашему мнению, ассоциативный эксперимент Н.В. Семеновой это показал, просто исследователь не акцентировал внимание на соответствующих результатах.

Обобщая информацию о номинациях личности, характеризующих ее речевое поведение, можно сказать, что 1) в их производстве задействованы различные средства словообразования (если в словообразовательной цепочке тиран – тиранствовать именно слово тиран содержит производящую основу, а остальные слова с этой же основой производные, то лексемы наглец и упрямец, напротив, имеют производные основы: наглый – наглец, упрямый – упрямец); 2) многие из отмеченных лексических единиц представляют собой средства вторичной номинации, основным компонентом семантической структуры которых является языковая коннотация; 3) словарные описания данных единиц схематичны, не отражают характера речевого поведения обозначаемого лица и нуждаются в дополнении и уточнении.

Особняком в этой группе стоят номинации, образованные путем перехода имен собственных в нарицательные: манилов, собакевич и т.д. Они относят именуемую личность к конкретному варианту речевого поведения, репрезентированному в соответствующем художественном произведении.

Следующая группа лексических единиц, характеризующих речевое поведение личности – это средства описания речевого поведения: прилагательные и наречия, входящие в структуру словосочетаний, образованных по схемам:

"человек какой?" (агрессивный, упрямый, честный, вредный, привередливый и т.д.);

"речь (речи) какая (какие)?" (резкая, громкая, грубая, нежная, ласковая, убедительная и т.д.);

"говорить (сказать) как?" (резко, громко, грубо, нежно, ласково, убедительно и т.д.).

Описательные средства речевого поведения личности могут соотноситься с соответствующими номинантами говорящего субъекта (агрессивный – агрессивно – агрессор, манипулятивный – манипулятор, авторитетный – авторитетно – авторитет), но далеко не всегда. Например, речь может быть нежная, но человека, говорящего нежно, не называют неженкой: данная номинация имеет другую семантику.

В целом описательные средства, по сравнению с номинациями, дают более полное представление о речевом поведении личности, поэтому для получения объективных результатов необходимо рассматривать обе группы средств в комплексе. Это дает возможность посредством компонентного анализа семантики лексических единиц установить связи и соответствия в том числе между разнокорневыми словами.

Примыкают к описательным средствам речевого поведения личности номинации соответствующих типов речи, высказываний (абстракция, абсурд, алогизм и т.д.). Их нельзя смешивать с номинациями речевых тактик и стратегий (агрессия, манипуляция, приказ, угроза, просьба и т.д.). Последние обычно имеют отглагольное происхождение (приказывать – приказ, угрожать – угроза, просить – просьба, молить – мольба).

Перформативные глаголы и производные от них номинации характеризуют стратегический план речевого поведения личности. Связь между глаголом (номинацией) и определенной речевой тактикой / стратегией устанавливается легко: с помощью глагола просить репрезентируется речевая стратегия просьбы (Я прошу…). Если идти по пути логического анализа языка и коммуникации, то количество перформативных глаголов будет равно количеству стратегий и тактик речевого поведения. Но дело в том, что характеристика речевого поведения личности в языке неизмеримо богаче искусственно вычлененного из смоделированного коммуникативного процесса набора речеповеденческих вариантов.

Так, ни в одной научной работе, посвященной логическому анализу языка, нет упоминания о стратегии "мучение" и преформативном глаголе мучить, хотя в русском языке данный глагол давно существует как единица вторичной номинации и активно используется в значении "постоянно говорить что-либо неприятное для собеседника, критиковать его, противоречить ему и т.д., − доводя собеседника до крайней степени эмоционального утомления". В коммуникации данный глагол функционирует в комплексе с номинацией мучитель. Когда человек говорит, что его замучили, не подразумевая при этом физического воздействия со стороны собеседника, психологического утомления от тяжелой работы, длительного ожидания, значит, он длительно подвергался такому речевому воздействию, которое причинило ему сильнейшую душевную боль и крайне утомило (истощило) его. Перенос значения здесь основан на сходстве физической и душевной боли.

Таким образом, в лексике русского языка зафиксировано представление о таком речевом поведении, которое может причинить боль адресату речи. Причем виды боли, связанные с речевым общением, в семантике единиц вторичной номинации необычайно разнообразны:

1) боль, подобная той, которую причиняют орудия пыток (пытать – допытываться);

2) боль, подобная той, которую причиняют укусы животных (грызть – загрызть – загрызать, есть – заесть – поедом есть, кусать – укусить);

3) боль, подобная той, которую причиняют острые, режущие, колющие предметы (резать – зарезать – (за)резать без ножа, пилить – запилить, колоть – уколоть);

4) боль, подобная той, которую причиняют огонь, раскаленный металл (жечь – обжечь – обжигать).

Конечно, у приведенных глаголов и образованных от них фразеологических оборотов разная степень привязки к речевому поведению личности: если обжечь можно и словом, и взглядом, и ударом, то укусить (кроме зубов) можно только словом. А значит, при формулировке дефиниции слова укусить в переносном значении обязательно должна быть учтена конституционная для данной единицы вторичной номинации сема "речь".

В настоящее время уже появляются словари и справочники нового типа, которые включают в себя не только перформативные глаголы, но и средства вторичной номинации, например, горячиться, грозить, выпалить, срезать (словом) и т.д. При этом авторы словарей делают попытки подробного описания коммуникативного использования таких глаголов: "Срезать словом – резко ответить, огорошить, дать острый, обидный ответ". Новые словари могут быть очень полезны для развития речевой культуры изучающих русский язык, в преподавании русского языка иностранцам.

Кроме названных ранее лексических средств, характеризующих речевое поведение личности, следует отметить также устойчивые сравнения и фразеологические единицы, которые могут выступать как в роли номинаций человека говорящего (бесструнная балалайка, базарная баба), так и в роли средств описания речевого поведения личности (болтливый, как сорока; язык без костей) или характеризации стратегического плана речевого поведения личности (каркать, как ворона; петь Лазаря). Среди существующих справочных изданий следует отметить "Словарь устойчивых сравнений" З.И. Антоновой и Е.В. Скворецкой. В этом словаре описание устойчивых сравнений, характеризующих речевое поведение личности, структурируется с учетом особенностей и потребностей речевого общения: "Впиться как клещ / пиявка (с осужд.). О человеке, который неотступно, назойливо требует чего-то от другого или умоляет его о чем-то, надоедает постоянными просьбами, вопросами". Как синонимические варианты данного устойчивого сравнения в словаре рассматриваются пристать как банный лист, вцепиться, как кошка / репей. Также указывается на возможность отдельного использования составляющих устойчивых сравнений: клещ, пиявка, кошка, репей, банный лист – при сохранении функции сравнения.

Все кратно охарактеризованные нами группы лексических и фразеологических единиц взаимодействуют друг с другом, поэтому их комплексное описание могло бы дать наиболее полное представление о речевом поведении личности в русской языковой картине мира.

Конечно, нельзя ограничивать исследование речевого поведения личности только анализом семантики лексических и фразеологических единиц. Для автора настоящего исследования это лишь один из этапов комплексного исследования речеповеденческих типов русской коммуникативной личности, которые определяются нами как макромодели коммуникативного поведения личности; концептуализированные в языковой картине мира представления об особой системе речеповеденческих стратегий, тактик, стереотипов, речевых поступков, которые объективируются в речевом поведении говорящих индивидов в соответствии с их психологическими и социальными характеристиками и проявляются в осознанном / неосознанном выборе и использовании средств языка.

При этом нельзя и игнорировать результаты семантического анализа системных средств языка, поскольку в языке заключена, по признанию многих исследователей, вся потенциальная коммуникация, вся основная информация о речевом поведении личности, накопленная сообществом носителей языка за много веков.

  2.2 Распознавание индивидуальных и групповых характеристик говорящего по звучащей речи

Наибольшую сложность, а потому и больший интерес для исследователя составляет литературная звучащая речь говорящих, претендующих на лидирующее или престижное положение в обществе. Известно, что образованные носители русского языка престижным считают владение литературной нормой. Поэтому проявления территориальных диалектов, социодиалектов, просторечия нивелируются сознательным следованием нормы и правилам русского литературного языка. Диалектные или иноязычные проявления на уровне лексики и грамматики, на поверхностном фонетическом уровне скорее исчезают из литературной формы звучащей речи.

В то же время не всегда человек может избавиться от диалектных и иноязычных особенностей, даже когда он сознательно старается это сделать. Здесь многое зависит от рода деятельности и уровня образования. Но даже педагоги, образованные люди, потомственные интеллигентны из высокого социума, могут сохранять в своей речи остаточные диалектные или иноязычные проявления. Так, например, люди высокого интеллекта и образования, высокой культуры, выходцы из территорий, где существуют старые научные школы, университеты сохраняют в своей речи остаточные диалектные явления на сегментном и суперсегментном уровне. Это связано с тем, что существенное влияние оказывает общая лингвистическая обстановка и социокультурная среда в крупных культурных населенных центрах, особенно в окружении иноязычных и диалектных групп.

Для установления территориально-диалектного происхождения говорящего, образования, профессиональных интересов, а также признаков проявления интерференции национального языка исследуются такие отступления от нормы и ее варианты, которые сохраняют тенденцию "оставаться" даже в литературном стиле речи образованных носителей русского языка.

В основе возможности определения региональной принадлежности по звучащей речи лежит наличие значительных модификаций русского языка, распространенных на различных территориях.

Речь носителей русского языка, проживающих на далеко отстоящих друг от друга территориях и, в особенности, на границах с территориями, населенными носителями иных языков существенно отличается от нормативного литературного языка и его региональных разновидностей рядом специфичных устойчивых для определенного региона диалектных особенностей.

До начала 12 века северные и южные говоры русского языка различались на всех уровнях языковой системы: развитие корреляции согласных по мягкости -твердости и глухости -звонкости на юге и полное отсутствие такой корреляции на севере, серия нейтрализаций в безударном вокализме на юге и полное отсутствие такой корреляции на севере; нейтрализация противопоставлений в безударном вокализме на юге и полное сохранение старых позиционных отношений в вокализме на севере, стабилизация словесного ударения на севере и подвижность на юге, морфологические модификации в именных формах, категории вида (на юге развивается раньше, чем на севере), развитие синтаксических конструкций, новых типов подчинительных связей и т.д. В местах столкновения этих двух систем образовались средневеликорусские говоры, которые соединили в своей системе наиболее важные и далеко зашедшие процессы развития русской языковой системы, не завершенные до настоящего момента.

Городское население определенных регионов практически обязательно несет в своей речи открытые или достаточно завуалированные остаточные диалектные явления. Наиболее стойкими можно назвать особенности структурирования фонетических слов, специфическую интонацию, то есть явления надсегментные. В меньшей степени сохраняются сегментные территориальные особенности.

Если за основу в качестве отправной единицы анализа взять фонетическое слово или ритмическую структуру (РС), то становится более ясным возможность описания и характеристики остаточных диалектных явлений.

2.3 Понимает речи собеседников

Для реализации целей нашего исследования попытаемся разобраться в проблеме, почему люди не понимают друг друга. Мы с вами живем в одной стране, разговариваем на одном языке, но всегда ли мы понимаем друг друга? Этот вопрос воспринимается как риторический, потому что недоразумения, конфликты случаются между странами и супругами, между предприятиями и приятелями, между детьми и родителями. Барьеры на пути к пониманию выстраиваются на протяжении всей жизни человека. У современных авторов в специализированной литературе можно найти информацию о барьерах в понимании. Выделяют причины непонимания, предопределенные от рождения и приобретенные.