Дискурс как высшая единица языка

1.2. Дискурс как высшая единица языка

В речевой деятельности дискурс выглядит как единица, принадлежащая к высшему уровню языка, состоящая из связанных по смыслу предложений. Все синтактико-семантические процессы, характерные для уровней слова и предложения, обусловлены структурой целого дискурса как относительно самостоятельной языковой единицы высшего порядка. Дискурс, однако, отличается от низших единиц языка тем, что он, как правило, не воспроизводится подобно фонемам и морфемам, но создается в речи. Однако то же можно сказать и о единицах уровня предложения, и о словах, производимых в речи.

Вместе с тем, эмпирически очевидны и факты самостоятельности дискурса как языковой единицы: языковое сознание оперирует достаточно обширным набором целых дискурсов, в том числе произведений фольклора, которые обладают свойством регулярной воспроизводимости в речи (полной или частичной) – свойством, общим для всех языковых единиц. При этом можно полагать, что дискурс способен иметь, как и прочие единицы языковой системы, собственные варианты и алловарианты, а, следовательно, и обладать определенной структурной и системной значимостью, хотя собственный смысл дискурса может отличаться от последней.

Дискурс имеет и свою этноязыковую специфику, подобно специфике других единиц (фонем и морфем, слов и предложений). Этот факт в значительной мере осознан теоретиками перевода (Текст и перевод, 1977), утверждающими, что истинной единицей перевода является целый текст, а не слово и даже не предложение. Дискурс должен переводиться как единое целое. Лишь в тривиальных случаях дискурс допускает пословный и пофразовый перевод, что является исключением из общей закономерности. В построении дискурса регулярно участвуют этноспецифические элементы, всегда осложняющие процедуру перевода, не имеющие эквивалентов или аналогов в языке перевода, в том числе в грамматическом, лексическом и стилистическом плане. Кроме того, дискурсы разных языков, как правило, различаются в плане своей несобственной, «внешней» формы – не могут быть переведены без учета их лингвокультурного контекста.

Итак, среди свойств, позволяющих говорить о дискурсе как о специфической единице языка высшего уровня, можно указать следующие:

дискурс по своей структуре отличается от всех других единиц данного языка, из которых он строится;

дискурс обладает способностью функционировать как целое, регулярной воспроизводимостью (полной или частичной) в данном языке.

дискурс одного языка переводится на другой язык как целая единица, при этом возможны не только лакуны лексического порядка, но и стилистические лакуны, т.е. отсутствие соответствующего стиля в языке перевода, что требует прибегнуть к стилистической транспозиции;

дискурс обладает языковой и этноязыковой спецификой в поэтическом аспекте, которая заключается не только в ритмике и метрике стихотворных произведений и их рифмованной организации; сюда относятся лингвостилистические и лингвокультурные моменты, проявляющиеся на уровне дискурса, а также специфические жанровые характеристики и разная употребительность дискурсивных моделей в разных лингвистических культурах;

дискурс обладает структурной спецификой в данном языке как модель некоторой ситуации и, следовательно, в системе ему может соответствовать некая языковая «стемма» с комплексной структурой, обладающая матричной системной значимостью.

Все указанные моменты требуют развернутого описания. Особый интерес в представлении структуры дискурса, конечно же, представляют параметры его внутренней (собственной) формы – то, из каких носителей смысла он непосредственно строится, и как целый дискурс влияет на свои компоненты в семантическом отношении, создавая специфические смысловые модуляции, которые закрепляются затем в виде значений его лексических и фразовых элементов.

Глава II Категории, подходы и организация дискурса

2.1. Категории описания дискурса

В концептуальных представлениях текста связной речи среди многих понятий выделяются такие, как цельность и связность текста (Леонтьев, 1975), разрывность текста (Жинкин, 1982), смысловая полнота (автосе-мантизм) (Леонтьева, 1969), интеграция и завершенность (Гальперин, 1980), цельнооформленность (Звегинцев, 1980) и т.д. Все эти понятия, так или иначе, связаны друг с другом, обобщаясь в категориях непрерывности / дискретности (Гаусенблас, 1978) и полноты / неполноты дискурса, рассматриваемых с учетом взаимной дополнительности планов выражения и содержания.

Непрерывность дискурса – понятие относительное. Формально говоря, всякий дискурс дискретен, так как состоит из выражений, производимых отдельными порциями, квантами в ходе речевой деятельности. О континуальности здесь можно говорить лишь условно, учитывая, например, преемственность тех или иных параметров в развертывании дискурса или определенные регулярности в их чередовании. Говоря о связности текста, обычно имеют в виду эту преемственность, как согласование между частями целого в формальном (морфо-синтаксическом) и семантическом планах.

Выявление и систематизация средств семантической связи между высказываниями текста привело к констатации повторяемости семантических компонентов во всяком связном тексте (Севбо, 1969; Гак, 1979) и к гипотезе о собственных структурных закономерностях в формировании сверхфразовых единств (абзацев, сложных целых).

Дальнейшие исследования в этом направлении показали, что такие закономерности действительно существуют. О них свидетельствует характер действия средств семантического повтора, т.е. повторяющихся (нередко в разном формальном выражении) смысловых элементов в дискурсе (повторение слова, местоименная анафора, синонимия, гиперонимия, метонимия и т.д.).

Анафорические свойства местоимений как средств межфразовой связи были открыты Люсьеном Теньером, согласно которому местоименные слова «являются семантически пустыми в словаре и становятся полными, как только входят в тексте в анафорическую связь с другим словом – антецедентом или семантическим источником, которое им сообщает свое значение: I have seen Alfred, he is fine. Анафорическое слово может устанавливать семантическую связь между двумя конструкциями, не находящимися в непосредственной синтаксической связи: I have seen Alfred, he was fine» (Теньер, 1959:88). Именно Теньер впервые показал то, как личные местоимения участвуют в создании связного дискурса на примере целого текста – басни Лафонтена («La Cigale et la Fourmi»). Заметим, что как раз этот фрагмент был опущен в русском переводе книги Л. Теньера «Основы структурного синтаксиса» (1988).

Разные средства семантического повтора обладают различной силой и дальностью действия и служат не только как сигналы соединения, но и как сигналы смыслового разъединения высказываний, т.е. сопутствуют членению дискурса на иерархически упорядоченные единства (Борботько, 1981). Семантический повтор обычно сопутствует логической связности текста, но также может наблюдаться и во фразах логически не связанных между собой.

Идея о логико-коммуникативной связности текста нашла свое достаточно важное обобщение в плане так называемого актуального членения высказывания на «тему» и «рему».

В тексте определяются тематические и рематические компоненты каждого предложения, затем – характер связи между ними, создающий тематическую прогрессию; элементами последней являются три вида простейших цепочек: тематическая (тема – тема), рематическая (рема – рема) и смешанная (тема – рема). Комбинации таких цепочек образуют различные конфигурации тематической прогрессии, в том числе параллельную и последовательную связь высказываний, которая организует предложения в более крупные единицы: абзацы, главы, целый текст (Daneš, 1970). Попытка установить «вертикальную» иерархию в актуальном членении текста делалась, в частности, Л.А. Черняховской (1983), которая использовала для целого текста термины гипертема и гиперрема, определяя отношения между ними как отношения типа логического вывода или следования.

Для работ по «актуальному членению» характерно то, что они, будучи эмпирически корректными в определении темы и ремы, слабо дифференцируют некоторые существенные семантические моменты, в частности, смешивается «новое» выявленное из ситуации с «новым», привнесенным говорящим. Среди различных интерпретаций актуального членения выделяются:

а) логико-семантическая интерпретация, указывающая на связь между исходным семантическим основанием (темой) и целью высказывания, или его актуальным предикатом (ремой), который интонационно выделяется говорящим;

б) коммуникативная интерпретация, указывающая на связь, которую говорящий устанавливает между «данным» (известным) и «новым» для слушающего (Леонтьев, 1981).

Разнообразные логико-семантические отношения между высказываниями естественного языка остаются мало исследованными в применении к конкретным дискурсам. Семантические и логические метаязыки, создаваемые в работах семиотиков, имеют ограниченную сферу применения по отношению к материалу естественного языка, что и отмечается некоторыми авторами (Galmich, 1977:9). Законы логических рассуждений не охватывают всех законов построения обычной речи и исследователю не остается ничего другого, как отнести последние к таинственной «глубинной» структуре (Anscombre, Ducrot, 1979). Семиотические построения в области модальной логики (Greimas, 1979) продолжают пребывать в состоянии конструктов. Стремление связать категории пресуппозиции с семантической имплицитностью языка-объекта встречает, как отмечают сами авторы, «упорное сопротивление языкового материала» (Adam, 1976:204).

Лингвистика текста, исследуя проявления семантической связи высказываний в повторениях слов и местоименной анафоре, уделяет гораздо меньше внимания функциям союзных операторов, о которых принято упоминать лишь как о «сигналах синтаксического сцепления», носящих в значительной мере факультативный характер.

Это мнение является достаточно широко распространенным, вероятно, в связи с тем, что опущение союзов в ряде случаев не изменяет, на первый взгляд, существа логико-семантической связи между высказываниями; хотя более пристальное сравнение союзной связи и бессоюзия показывает, что это далеко не так. Известны работы, специально посвященные функциям синтаксических союзов и союзных выражений в организации текста, авторы которых наряду с союзами исследуют и семантику частиц, модальных слов и некоторых наречий как показателей внутритекстовой связи (Пфютце, 1978; Дресслер, 1978; Николаева, 1982).

Стремление подвести семантику союзов только под общеизвестные логические отношения не способствует значительным успехам. Есть и другая возможность: учитывая достижения логики, идти от самого языка, постигая его собственную логику. Определенным шагом вперед в этом плане явилась работа Патрика Шародо, который, исследуя механизм межфразовой связи посредством союзов и сопоставляя их с логическими коннекторами, приходит к выводу об их существенном несовпадении (Charodeau, 1978:279-357).

С категорией связности текста обычно сопоставляется категория цельности, иногда называемая «когерентностью» (Трошина, 1982). Но, если следовать принципу дихотомии, то очевидно, что связность должна быть противопоставлена прежде всего несвязности, разорванности дискурса, и уже на базе этого противопоставления правомерно говорить о цельности, которая может быть определена только на связном тексте и, в свою очередь, участвует в оппозиции цельность / дробность. Степень цельности текста зависит от того, насколько содержание каждого из его компонентов зависит от содержания других. Чем меньше глубина этой взаимозависимости, тем выше степень дробности текста. К предельному случаю дробности можно отнести такие тексты, в которых при сохранении связности за счет сцепления смежных высказываний не существует общего семантического стержня, например, цепочечный или мозаичный тексты (Смирнов, 1948). Заметим, что членение дискурса имеет определенный психофизиологический фундамент. Исследования показывают, что дискурс естественно сегментируется на подструктуры, объем которых в единицах восприятия, как правило, не превышает объема оперативной памяти человека. Приблизительно на уровне последовательности из 7-9 элементарных (монопредикатных) высказываний практически всякий дискурс членится на относительно автономные комплексные компоненты в составе более объемного смыслового целого (Бурвикова (Зарубина), 1981; Борботько, 1981].

Цельный текст может далее рассматриваться в плане его структурной полноты / неполноты. Говоря о структурности, или структурированности, дискурса, мы тем самым подразумеваем его единство, иерархическую упорядоченность всех содержащихся в нем подструктур. На уровне структуры возможен также учет степени плотности (компактности) и расчлененности целого: один и тот же смысл может быть выражен и минимумом средств – компактно, сжато, и расчленение, развернуто, что позволяет сравнивать языковые конструкции по степени их содержательной емкости. Из двух синонимичных конструкций, очевидно, более емкой будет та, которая передает приблизительно то же содержание при меньшем объеме в плане выражения. Структурная неполнота не влияет на цельность дискурса: усеченная структура предполагает адекватную реконструкцию своих текстовых лакун (Марковин, 1984) варьирующую от неосознанной, автоматической в случае стереотипных структур до требующей известного умственного напряжения и элементов творческого воображения при осмыслении нетривиального, например, художественного текста.