Навигация
Историческая ситуация в Северном Причерноморье на рубеже VI-V вв
100931
знак
0
таблиц
0
изображений
1.2 Историческая ситуация в Северном Причерноморье на рубеже VI-V вв.
В конце VI в. в Северном Причерноморье произошло крупное военно-политическое событие, поменявшее ход исторического развития как населявших его местных племен, так и самих греческих полисов. По всей видимости, в 519 г. или чуть позже Дарий I Гистасп, недавно ставший владыкой мощной персидской державы, с огромным войском переправился через Босфор и вторгся в пределы Фракии. Пройдя через земли фракийцев, он навел понтонный мост через Дунай, переправил по нему свое войско и повел его против скифов. Судя по отсутствию каких бы то ни было разрушений в самой Ольвии, на Березани и на многочисленных поселениях обширной ее хоры, поход персов никак не затронул Ольвийский полис: Дарий либо пощадил город, либо - что скорее - прошел стороной или вовсе не дошел до него.
Тем не менее скифский поход Дария опосредованно отразился и на судьбе Ольвии.
Как бы ни оценивать социальную структуру Скифского царства той эпохи, оно обусловило на рубеже VI-V вв. те внешнеполитические сдвиги, которые и привели к зарождению качественно новых процессов в среде северопонтийского эллинства. Отправным рубежом этих изменений явилась победа над войском Дария I, одержанная царскими скифами. После этого скифские правители резко меняют свою политику, перейдя к экспансии в сопредельные земли.
Не миновала скифская экспансия и Ольвии. Подчинив себе Лесостепь и постоянно воюя с фракийцами, скифы перекрыли традиционные пути пополнения варварского зависимого населения Ольвийского полиса, в итоге чего из состава его лепной керамики исчезли карпато-дунайские и Лесостепные элементы. Не случайно именно в это тревожное время Ольвия обносится кольцом оборонительных стен.
Можно предположить, что вооруженная конфронтация ольвиополитов со скифами имела место лишь на первой стадии скифской экспансии, когда основные силы номадов были отвлечены борьбой с не менее воинственными и сильными фракийцами. Вероятно, после заключения где-то в 80-х годах V в. до н. э. мирного соглашения между теми и другими, воплотившегося в династийном браке скифского царя Ариапифа с дочерью владыки одрисов Тереса, руки у скифских правителей в этом регионе были развязаны, и они окончательно подчиняют полисы Поднестровья и Ольвию своему диктату, после чего положение стабилизируется, о чем речь впереди.
Итак, в Северном Причерноморье в V в. сложились два типа государственных структур: с одной стороны, Никоний, Тира, Ольвия, Керкинитида, которые пошли по пути развития к классическому греческому полису, с другой - города Боспора, консолидировавшиеся в надполисное территориальное единство. При всех кардинальных различиях у них - особенно на начальном этапе - прослеживается много схожего. Во-первых, там и там импульсом и катализатором процесса послужило резкое изменение внешнеполитической обстановки - возникновение угрозы скифского завоевания. Во-вторых, именно данное обстоятельство привело к появлению как на Боспоре, так и в Ольвии автократического образа правления. Различие состояло в том, что сплотившиеся вокруг Пантикапея боспорские полисы сумели отстоять свою независимость, а изолированная Ольвия, сил которой не хватило противостоять варварскому натиску, вынуждена была отдать себя под протекторат правителей Скифского царства.
Приняв концепцию скифского контроля над Ольвийским полисом и внедрения в некоторые сферы ее жизни варваров, легче объяснить тот красноречивый факт, что ровно половина всех негреческих имен догетского периода падает как раз на V в., полностью исчезая на время с начала следующего столетия. Среди их носителей около трети входит в правящую верхушку, а для другой трети можно предполагать принадлежность к обеспеченным слоям города.
Попытаемся теперь определить сферу контроля скифским протекторатом жизни Ольвии и его характер. По имеющимся у нас на сегодняшний день немногочисленным данным мы можем констатировать, что власть скифских царей простиралась преимущественно, если не исключительно, на экономику полиса. Прежде всего это нашло выражение в переносе доминанты в хозяйстве ольвиополитов с земледелия и скотоводства на транзитную торговлю скифскими поставками в Эгеиду, а также ремесло. Археологически это отразилось в сворачивании ольвийской хоры и концентрации земельных участков в непосредственной близости от города, которые теперь обрабатывались жителями либо самого города, либо возникшего за его стенами предместья. Непосредственная внеэкономическая эксплуатация ольвиополитов со стороны скифов проявилась, видимо, в системе кормления войска, которая должна была ощутимо затронуть бюджет Ольвийского полиса. Не исключены и взимание определенной подати или система даров.У нас пока нет никаких данных предполагать, что скифские правители и их наместники заметно вторгались в сферу внутренней и внешней политики Ольвийского государства, напротив, мы видим, что в городе существует гражданская община и местное самоуправление, издающее общественные постановления, выпускающее монету с полисными символами; функционируют магистратуры, такие, как общегородской эпоним эсимнет, по-видимому агораном; продолжают свою деятельность религиозные коллегии мольпов и орфиков, игравшие определенную роль в городе.
Я ничуть не склонен полагать, что даже экономический контроль был продиктован одним лишь насилием и эксплуатацией. Практически полную ликвидацию земледельческой базы Ольвийского полиса я не намерен объяснять одним только давлением Скифского царства, направленным на то, чтобы устранить очевидного конкурента. Признавая действительно главной причиной стремление номадов к реализации получаемых ими от лесостепных племен (в результате внеэкономического принуждения) излишков сельскохозяйственной продукции через посредство эллинских торговцев, а возможно, и к прямой эксплуатации в той или иной форме самих греков, я вовсе не исключаю и того вероятного факта, что какие-то конкретные слои ольвийского общества были заинтересованы в том, чтобы сосредоточить свою предпринимательскую деятельность на определенной, несомненно выгодной и, видимо, не новой для них, отрасли экономики - посреднической торговле, а потому вполне могли даже поддерживать новый режим.
Интересно теперь сопоставить характер эксплуатации скифами ольвиополитов с формами зависимости, в которой оказались в то же время западнопонтийские полисы от Одрисского царства. Фукидид прямо говорит, что все эллинские города, над которыми правили фракийцы , уплачивали им подать наравне с варварскими племенами. При Севте I ее размеры от тех и других достигли максимальной денежной суммы в 400 талантов золотом и серебром. Кроме того, изделиями из тех же благородных металлов подносились дары на равную сумму, а отдельно от них роскошные и простые ткани и всякая утварь. Из приведенного факта делается справедливое заключение, что система взимания трибута была введена еще до Севта - при Ситалке, а может быть, и при Тересе. Дань с греческих полисов Херсонеса Фракийского продолжала взиматься одрисскими правителями и в IV в. Интересна система перераспределения подати и подношений: согласно Фукидиду, их получал не только сам царь, но и его парадинасты и знатные одрисы.
В таком случае мы должны предположить еще одну причину частых посещений Скилом Ольвии: как и его "коллега" Саитафарн два с половиной столетия спустя, он навещал город для получения дани и подарков. В этой связи становится понятным, что золотые и бронзовые украшения, изготовленные руками ольвийских мастеров с учетом вкуса варварского потребителя, могли попадать в конечном итоге в могилы скифской знати не только в результате торгового обмена.
В Ольвии V в. народовластие отсутствовало. Исследование ономастики декрета приводит к заключению о том, что он издан в честь двух синопейцев - тирана Тимесилея и его брата Теопропа, изгнанных около 437 г. до н. э. в результате совместных действий синопских демократов и афинского флота под командованием Перикла и Ламаха. Неординарный характер постановления подтверждается и составом привилегий: самое раннее в ольвийской эпиграфике дарование политии вместе с ателией ставило синопских экс-тиранов выше граждан, а древнейшее в греческой практике предоставление им права приобретения земли и дома в условиях крайней редукции ольвийской хоры обеспечивало политическим изгнанникам из Синопы гарантию занятости в той же, что и прежде, сфере хозяйственной деятельности. Наконец, хорошо документированные в греческой истории политические связи тиранов делают весьма вероятным предположение о том, что изгнанный афинянами Тимесилей "сотоварищи" нашел радушный прием в родственной ему по духу Ольвии.
Судя по немногочисленности эмиссий оболов Павсания, правление его продолжалось недолго - не более десятилетия. По-видимому, примерно к 480 г. ситуация меняется: Ариапиф заключает мирный договор с фракийцами, скрепленный династийным браком с дочерью Тереса, и, окончательно развязав себе руки на Юго-Западе, подчиняет своей власти нижнеднестровские полисы и Ольвию, устанавливая над ними протекторат скифов. Вслед за тем хора Ольвии сокращается до минимальных размеров. Можно предположить, что ни доверенное лицо распоряжалось не только личной движимостью и недвижимостью своего патрона, но и было посредником в осуществлении им экономического контроля над Ольвией, а может быть, даже и исполнителем его более глубокого по проникновению в полисную жизнь диктата. Был ли он наместником или тираном - ставленником царя, решить трудно; несомненно одно: это грек, происходивший из среды ольвинского гражданства. Нельзя установить точно, когда Ариапиф пал жертвой коварства царя агафирсов Спаргапифа и трон занял его сын Скил, но можно допустить, что это случилось в промежутке между 475 и 460 гг. Трудно интерпретировать иначе, как предположив, что этот скифский царь, часто посещавший Ольвию с вполне определенными целями, водворил в ней своего наместника, происходящего из среды варварской знати. Этот факт весьма знаменателен: целиком продолжая политику своего отца, Скил еще более усилил контроль над полисом, осуществлявшийся через его ставленника, но теперь не эллина, а варвара. В годы правления Скила, по-видимому, наблюдается окончательная стабилизация обстановки в Нижнем Побужье. Свидетель тому - возникновение в это время ольвийского предместья и поселение в нем зависимого сельского населения, это может знаменовать собой частичный возврат к земледелию, хотя и в ограниченных масштабах.
Октамасад отказался от тех явных выгод, которые ему сулили контроль и внеэкономическая эксплуатация ольвиополитов. Более того, можно с полным правом предположить, что при нем происходит даже подъем полисной экономики, поскольку весьма знаменательно, что в это время Ольвия впервые начинает чеканить серебряную монету.
При этом, однако, допустимо предположить некоторое усиление экономического контроля и даже определенное ущемление "национального" достоинства ольвиополитов. Во всяком случае, достаточно красноречив тот факт, что монетные полисные символы теперь целиком перекочевывают на статерах Эминака на оборотную сторону, уступая место на аверсе arme parlante - "натягивающий лук Геракл", т. е. аллегорической передаче средствами изобразительного искусства легенды о происхождении скифов и их царей, призванной пропагандировать твердую их власть над эллинским полисом. Трудно установить этническую принадлежность и политический статус Эминака: если эмблема принадлежит ему, то в нем можно видеть одного из местных династов, если - Октамасаду, то не исключено и не столь высокое его социальное положение; несомненно только одно: Эминак был таким же варварским ставленником скифского царя, как и его предшественник Арих.
Конкретное развитие и характер взаимоотношений ольвиополитов и Скифского царства в последние примерно четыре десятилетия V в. скрыты от нас непроницаемой завесой веков, однако несомненными представляются следующие факты: 1) непосредственное присутствие скифских царей в Ольвии, так явно ощутимое прежде всего по рассказу Геродота и данными нумизматики, исчезает и далее не прослеживается по источникам; 2) их влияние на жизнь полиса не прекращается вовсе, что следует прежде всего из факта запустения его земледельческой базы вплоть до начала IV в., а кроме того, фиксируется по данным ангропонимии, 3) автократический режим еще держался в начале 30-х годов, что вытекает из декрета в честь Тимесилея; 4) окончательно ольвинская тирания была свергнута самое позднее в начале IV в.
Исходя из этих фактов, можно предположить следующую гипотетическую реконструкцию хода событий ольвийской истории второй половины V в. Где-то в начале 30-х годов нарастающая тенденция к усилению скифского диктата в экономической, а может быть, отчасти и в других сферах жизни Ольвии вдруг резко обрывается. При этом полис не выходит вовсе из-под контроля Скифского царства, о чем свидетельствует отсутствие у него хоры прежних размеров. Просто этот контроль снова возвращается в прежние умеренные рамки, ограниченные лишь вопросами экономики. Вместе с тем из политической жизни Ольвии исчезают варварские наместники скифских царей - власть вновь переходит целиком в руки греческих тиранов. Среди перечисленных выше случаев бегства тиранов есть и такие, когда они ищут убежища у варварских монархов - персов. Однако более вероятно, что Тимесилея и его брата с почестями приняли родственные им по духу, а может быть, и по семейным связям ольвийские тираны.
Кроме того, приютивший беглецов скифский наместник в Ольвии, особенно в условиях становящегося все более жестким протектората мог бы обеспечить им беззаботное существование sua manu, не прибегая для этого к требованию от ольвийской общины издать соответствующее постановление.
Причин резкой перемены в политике скифов можно предполагать несколько. Здесь и возможная смерть Октамасада с переходом власти к его более слабовольному преемнику, и некий вполне допустимый политический кризис в среде скифской верхушки, приведший к ослаблению протектората номадов над полисом.
Широкомасштабный размах строительной деятельности наблюдается и в Ольвии V в. В начале столетия культовыми сооружениями украшается прежде всего главный ольвийский теменос, в котором перестраивается центральный алтарь и сооружается храм in antis в ионийском ордере, посвященный верховному божеству - покровителю города Аполлону Дельфинию. В начале того же V в. к северо-западу от него расширяется площадь другого священного участка, посвященного сперва Аполлону Врачу, а затем Гермесу и Афродите, который также украшается монументальным храмом, алтарем и другими культовыми постройками. К югу от агоры, по-видимому, в начале второй четверти V в. на месте какого-то общественного сооружения, возводится здание гимнасия - общественного комплекса, жизненно важного для воспитания будущих граждан, защитников полиса. В его южной части строится в это время сложное гидротехническое сооружение; центр его составлял очень глубокий колодец, устройство которого требовало больших затрат материальных и людских сил. Весьма показателен и тот факт, что территория теменоса в первой половине V в. несколько сокращается за счет расширения центральной городской площади агоры, которая впервые покрывается черепяной вымосткой. Это свидетельствует, с одной стороны, о росте численности городского населения, а с другой - о возникающей потребности обеспечить больше простора для его растущей деловой и политической активности.
Не останавливаясь долго на факте расширения экономических связей Афин с Северным Причерноморьем вообще и Ольвией в частности как раз с середины V в., приведу свидетельства неэкономического порядка. Эрхардт обратил внимание на то, что в V в. в Ольвии в одном вотивном граффито встречен культ элевсинской триады - Деметры, Персефоны и Иакха, что им было поставлено в связь с афинским влиянием. Однако, имя посвятителя SavOinnos встретилось до этого в ольвийской эпиграфике всего лишь в проксеническом декрете в честь двух афинян, один из которых - Ксантипп, сын Аристофонта - происходил из дема Эрхия. Отсюда предположим, что этот сосуд был посвящен не ольвиополитом, а каким-то приезжим. Этот приезжий, однако, не мог быть афинянином, поскольку надпись выполнена ионийским алфавитом, а вырезал ее посвятитель, судя по ошибкам, сам. Таким образом, этот посвятительный дар принес элевсинским божествам некий иониец, не исключено даже - и ольвиополит.
Как раз около середины V в. в язык ольвиополитов начинают проникать аттицизмы. В посвящении Андокида Аполлону с четырьмя эпиклезами одна из них выдает присутствие сразу двух признаков аттического диалекта. Поэтому и материалы ольвийского дикастерия, поставленные в один ряд с прочими аргументами, могут говорить не просто об экономических и политических контактах Ольвии с Афинами, но и подтверждать ее вхождение в Афинский морской союз.
Постараемся теперь восстановить историческую ситуацию и определить характер политических взаимоотношений Ольвии и Афинской Архэ с момента Понтийской экспедиции Перикла. Прибыв в Ольвию, Перикл застает здесь такую же примерно ситуацию, как и в Синопе, с той только разницей, что городом, как я пытался показать выше, управлял не греческий тиран, а наместник скифского царя; возможно, это все еще был Эминак, ставленник Октамасада. Совсем не исключено, что ольвиополиты к этому моменту стали все более тяготиться постепенно усиливавшимся на них внеэкономическим нажимом скифского владыки, а может быть, и приобретающим опасные формы ущемлением автономии и политического самосознания, а поэтому и обратились к "первому мужу" Афин за помощью. Главной целью экспедиции Перикла было не вовлечение в Архэ новых членов и сбор с них фороса, а организация прочного продовольственного снабжения Афин в условиях потери египетского хлебного рынка и в преддверии надвигавшейся войны со Спартой. Как одно из условий он мог выставить требование полностью вернуть Ольвии ее политическую автономию, пускай в рамках "экономического" протектората, дезавуировать скифского наместника и предоставить ольвиополитам самим решать вопрос о выборе государственного устройства. Искусно проведя переговоры, успеху которых - не исключено - мог содействовать и вероятный политический кризис в правящей верхушке скифского общества, Перикл покинул Ольвию и по Левому Понту двинулся к проливам. По дороге он, проводя свою политику, присоединил к Морскому союзу по крайней мере Аполлонию, поддержав, не исключено, демократическую партию в ее борьбе с олигархами.
Главными остаются, однако, следующие моменты: 1) Перикл с флотом, скорее всего, посетил Ольвию; 2) она была включена в состав Афинского морского союза; 3) с этого момента скифские наместники исчезают из нашего поля зрения; 4) Ольвии устанавливается тираническое правление, ликвидированное лишь в начале IV в.
Что же получила Ольвия в итоге подобных политических контактов? Во-первых, как и любой союзник, потенциальное право, на оказание военной помощи в случае нападения неприятеля если, только такая угроза тогда для Ольвии была реальностью. Во-вторых, налаженная торговля с Афинами неизбежны к повышению экономической конъюнктуры. В-третьих более регулярное общение с первым городом Эллады вело, к известному культурному обогащению далекого города на Гипанисе. И наконец, не могло ли более тесное и непосредственное знакомство ольвиополисов с самой передовой демократией тогдашнего мира способствовать успешному осуществлению того переворота, результатом которого стало в начале IV в. свержение тирании, освобождение от скифского господства и установление нового государственного строя.
История Ольвии от скифов до завоевания Митридата (V – I вв. до н.э.)
1Ольвия в эпоху поздней классики и раннего эллинизма (IV – первая половина III в.)
В пердыдущей главе мы старались показать, что эпоха ранней классики проходит для Ольвийского полиса под знаком двух основополагающих моментов, в значительной степени определявших ее политическое существование: греческой тирании и скифского протектората. Теперь возникает закономерный вопрос: можем ли мы установить хотя бы примерно дату смены их новым политическим строем и уловить при этом в наших источниках какие-то следы наступивших перемен?
Прежде всего бросается в глаза интересный факт: при том, что культ Зевса засвидетельствован в Ольвии как лапидарными надписями, там и граффити по крайней мере начиная с конца VI в. до н. э. Введение культа Зевса Элевтерия в греческих полисах - явление не случайное, но обусловленное вполне определенными историческими обстоятельствами. Вполне обоснованное предположение о том, что вольно вздохнувшие ольвиополиты ввели у себя в начале IV в. культ Зевса Элевтерия по торжественному поводу освобождения сразу от двойного бремени: от верховного владычества над полисом Скифского царства и одновременно от власти собственных тиранов.
Весьма знаменательно, что как раз с начала IV в. до н. э. резко редуцированная с установлением скифского протектората ольвийская хора начинает быстро возрождаться, причем в масштабах, которые теперь превосходят прежние. На территории старых поселков, как и на новых местах, в пределах прежних границ полиса возникает большое количество сельскохозяйственных поселений. Этот факт нельзя истолковать иначе, как стремление обновленного Ольвийского государства восстановить одну из главных отраслей своей экономики, нормальное функционирование которой было некогда нарушено диктатом варваров.
Ольвийское государство обрело независимость от внешнего господства скифов, а ольвийский демос, избавившийся от тиранического диктата, впервые получил суверенное право по собственному усмотрению устанавливать государственный строй, законы и политику. Таким образом, терминологический анализ полностью подтвердил гипотезу об освобождении ольвиополитов от двойного бремени.
Вернемся, однако, к вопросу о политическом устройстве Ольвии в позднеклассическое время. Для решения этой проблемы первостепенное значение имеют следующие факты. Прежде всего в начале IV в. со сцены сходят культовые ассоциации мольпов, орфиков, нумениастов и т. п., служившие опорой тираническому режиму: в контрасте с довольно многочисленными документами V в., свидетельствующими об их активной деятельности и одновременно выдающемся положении в городе, о какой-либо их активности в позднеклассическую эпоху эпиграфические свидетельства отсутствуют. Должность городского эпонима переходит с этого времени от эсимнета мольпов к жрецу Аполлона. Но эти элитарные, однако же, общеполисные союзы аристократии уступают свое место внутриродовым, клановым религиозным сообществам - фиасам, объединенным исключительно по гентильному признаку под эгидой своих богов-покровителей. Еврисивиады, Леократиды и им подобные разветвленные кланы принимают теперь на себя прерогативы предшественников по совершению жертвоприношений, воздвижению статуй и т. п. Однако их деятельность, как показывает пример Еврисивия, сына Сириска, не ограничивалась одной только религиозной сферой: предводители таких гентильных союзов возводят дорогостоящие, но жизненно необходимые полису оборонительные сооружения, как бы принимая на себя и те функции, которые прежде находились на компетенции тирана, что может свидетельствовать об их политической активности в городе. Это подводит к мысли, что обновленный государственный строй Ольвии этого времени не повторял полностью классическую модель радикальной демократии, но имел заметную аристократическую окраску.
Одним из рубежей, предопределившим судьбы Ольвийского полиса на десятилетия вперед, оказались события, связанные с обороной города от войск Зопириона. "Борисфениты, осаждаемые Зопирионом, - пишет Макробий, римский сановник и писатель конца IV и первой половины V в. н. э., - отпустили на волю рабов, дали права гражданства иностранцам, изменили долговые обязательства и таким образом смогли выдержать осаду врага". "Первый удар процветанию Ольвии, - писал он, - был, по всей вероятности, нанесен осадою Зопириона", которая оказалась "одним из первых звеньев длинной цепи бедствий, опутавших некогда богатую и счастливую Ольвию"; ведь даже, "чтобы отбиться от Зопириона чрезвычайные и крайне стеснительные для государства меры".
По всем имеющимся в настоящее время данным, в первые десятилетия после Зопирионовой осады наблюдается не упадок, а, напротив, расцвет Ольвии, знаменательно совпадающий с гигантскими социальными, экономическими и политическими изменениями, происшедшими в древнем мире, вступившем в новую эпоху своей истории – эллинистическую.
Во время Зопирионовой осады в Ольвии верх взяли радикальные элементы, обложившие богатых большими податями. В дальнейшем олигархи пытались вернуть позиции в борьбе с "радикалами" - одну из вспышек разногласий уладил Каллиник, принадлежавший тогда к умеренным; но в дальнейшем его позиция, возможно, сдвинулась в сторону олигархии, если предположить, что он отменил налоги на состоятельных.
Что же касается причин и целей социальных реформ времени осады, то я присоединяюсь к той группе ученых, которая видит но крайней мере в одной из них - проведенной Каллиником кассации долгов - не просто превентивную меру, но, как прямо заявляет декрет в его честь, следствие разразившегося социального конфликта, хотя второе вовсе не исключает, но лишь дополняет первое. Такую оценку подкрепляет и рекомендация теоретика осадного дела Энея Тактика. Причины вспыхнувших социальных волнений зрели, видимо, в недрах ольвийского общества давно, и осада послужила лишь катализатором их разрешения. В качестве конкретных стимулов, породивших стасис, можно предполагать подтверждаемое археологически опустошение осаждавшими сельскохозяйственной территории, вызывавшее продовольственный кризис и лишавшее малоимущих основного источника доходов. Осада парализовала экономическую жизнь Ольвии, прекратив, в частности, поступление в казну одной из основных статей пополнения государственного бюджета - таможенных пошлин и иных торговых сборов. В итоге городские власти были вынуждены ввести чрезвычайный военный налог, отмена которого после победы наряду с редукцией медной монеты безусловно облегчала положение прежде всего городской бедноты, а потому не может быть расценена иначе, как важное демократическое преобразование.
Весь изучаемый декрет носит отпечаток ярко выраженной демократической окрашенности, поскольку он в числе заслуг Каллиника называет только две акции: раздачу работ и предложение по отмене долгов; все остальные важные мероприятия, в которых, по всей видимости, должен был принять определенное участие и сам эвергет, поставлены в заслугу демосу. Все это достаточно убедительно свидетельствует о победе в полисе радикально-демократического режима и о сопряженном с этим обновлении всех или большей части сфер полисной жизни: внутри- и внешнеполитической, социально-демографической, финансово-экономической, религиозной и архитектурно-градостроительной.
По всем приводимым ниже источникам вырисовывается вполне четкая, неопровержимая картина могущества и процветания Ольвии как до, так и после осады Зопириона. В возобновленном договоре об исополитии Ольвии с Милетом, эпиграфическая фиксация которого найдена при раскопках милетского Дельфиниона. Изучение обстоятельств заключения договора, привели к вполне оправданному выводу о том, что с милетской стороны предпосылкой подтверждения ранее существовавшего соглашения с колонией было изменение политического строя, а именно реставрация демократии. Обе договаривающиеся стороны, хотя и по разным причинам и независимо друг от друга, но все-таки одновременно повернувшие свой политический курс, при этом в одном направлении, постарались тут же пересмотреть свои международные отношения, подтвердив исополитию и прежде существовавшую между обеими общинами.
Урегулирование полисом международных отношений не ограничилось одним лишь милето-ольвийским договором: в последнее время появляется все больше данных о возникновении и последующей ликвидации конфликта Ольвии с ее восточным соседом - Херсонесским полисом.
Раннее поселение Панское I стало неопровержимым свидетельством территориальной экспансии ольвиополитов на запад Крымского полуострова в первой половине IV в.
Однако около середины или в третьей четверти этого столетия ольвийский форт гибнет в мощном пожаре, а затем перестраивается по типично херсонесскому образцу, что трудно не поставить в связь с синхронно развернувшейся экспансией херсонеситов в Северо-Западный Крым. Последовавший за военным конфликтом разрыв в отношениях Ольвии и Херсонеса, фиксируемый по целому ряду источников, ликвидируется довольно скоро: по данным лапидарной и керамической эпиграфики, а также нумизматики, в последней четверти IV в. прерванные связи налаживаются, что знаменательно совпадает с победой радикальной демократии в Ольвии послезопирионовского периода. Взаимоотношения обоих полисов в последующие два столетия были построены на основе дружбы, взаимопомощи и, возможно, политического союза.
Демократические веяния вторгаются ив такую консервативную сферу общественного бытия, как религия.
Очевидный подъем, оживление конъюнктуры и процветание наблюдаются и в экономической сфере. О состоянии государственного бюджета этого времени красноречиво говорит один тот факт, что ольвиополиты безо всякого напряжения, только что выдержав изнурительную осаду, оказались в состоянии выделить из казны для награды Каллинику, сыну Евксена, 1000 золотых или 3,3 таланта серебром. Подъем ощущается и в частноэкономическом секторе: неоднократно упоминавшийся Клеомброт, сын Пантакла, строит на собственные средства такое дорогостоящее сооружение, как башня; наблюдается явная интенсификация строительства жилых домов. Ольвийская хора - зеркало экономики полиса - переживает в это время момент своего небывалого расцвета: раскопками и разведками зарегистрированы перестройка и увеличение площади старых поселений дозопирионовского периода, возникновение многочисленных новых поселений, появление первых ольвийских усадеб. Наконец, именно на эти годы приходится ольвийская денежная реформа, среди различных мероприятий которой наиболее важен первый в истории Ольвии выпуск золота. Представляется вероятным, что эмиссия великолепных по исполнению золотых статеров, наглядно противопоставивших олимпийской символике монет Филиппа и крылатой Нике широко распространившихся золотых статеров Александра, была не только чисто экономическим мероприятием, но и политической демонстрацией города, устоявшего перед армией, превышавшей количество его населения.
И наконец, раскопками послевоенных лет твердо установлено, что на первые десятилетия после Зопирионовой осады падают коренные преобразования архитектурного облика самого города Ольвии. Прежде всего заметно преображается общественный центр полиса - агора и прилегающие к ней строительные комплексы. Сама главная площадь, по крайней мере в своей северной части, вместо черепяного покрова получает монументальную вымостку из прекрасно отесанных известняковых плит. Территория священного участка - теменоса, полностью нивелируется слоем лёсса и также замащивается плитами, на ней строится более монументальный, периптериальный храм Аполлона Дельфиния и новый простильный храм Зевса. Старый известняковый алтарь V в. служит теперь фундаментом для нового - роскошного, мраморного. На юге часть территории теменоса сокращается за счет сооружения здесь большой стой - внушительных размеров портика, открывавшегося на агору; портиком оформляется и западный вход в священный участок. Особенно существенным и показательным представляется факт повторного расширения главной площади за счет теменоса: как и в начале V в., это прямой показатель не только роста населения полиса, но и его экономической и - что особенно важно - политической активности.
Перестраивается комплекс ольвийского гимнасия, обрамлявший агору с юга. Реконструкции подвергается, вероятно, и здание суда - дикастерий, расположенный у северо-западного въезда на агору. На восточной стороне площади, перед склоном, ведущим в нижний город, возводится длинное здание "торговых рядов". Капитальную перестройку претерпевают также торговые и общественные здания, обрамлявшие агору с запада. Выше уже говорилось о строительстве фортификационных сооружений.
Весьма характерно, что реконструкция не ограничилась только сферой государственного строительства, но в значительной степени затронула и частные жилые ансамбли. Учитывая это обстоятельство, ольвийское градостроительство последней трети IV-начала III в. связывают прежде всего с победой радикально-демократического режима.
Итак, можно прийти к выводу о том, что под влиянием социальных волнений, разыгравшихся в Ольвии во время осады Зопириона, произошел политический переворот, приведший к власти радикальных демократов во главе с Каллиником, сыном Евксена, который провел в жизнь кассацию долгов, упомянутую Макробием. Смена государственного устройства повлекла за собой обновление почти всех сфер жизни общества: внутри- и внешнеполитической, религиозной, экономической, архитектурно-градостроительной.
Подводя итоги, необходимо кратко коснуться причин окончательной победы ольвийской демократии. Ведь мероприятие Каллиника было по существу своему всего лишь первым шагом на пути демократизации общества. Главную причину успешного завершения этого процесса я склонен усматривать в обретении демократическими силами прочной социальной опоры среди тех слоев населения полиса, правовой и экономический статус которых был улучшен в результате упомянутых реформ. Демократическим преобразованиям не могли не оказать поддержку, во-первых, разорившаяся прослойка граждан, на политическую активизацию которой, безусловно, должна была повлиять кассация долгов, отмена налогового обложения и редукция медной монеты; во-вторых, ксены - прежде неполноправные, а ныне включенные в гражданский коллектив; и наконец - рабы, когда-то юридически недееспособные, а теперь вместе со свободой получившие определенные, хотя и ограниченные, права. В свою очередь демократизация явилась немаловажной предпосылкой небывалого взлета ольвийской экономики, поскольку те же факторы, а именно пополнение гражданской общины, кассация задолженности городских низов, расширение юридических прав вчерашних рабов и сопряженной с этим их экономической самостоятельности, не могли не сказаться благотворно на повышении конъюнктуры производства и развитии коммерции, на расширении и упрочении торговых связей с греческим и варварским миром. А это, в свою очередь, стимулировало приток в город новой массы чужеземцев и зависимых людей значительно увеличивших численность населения полиса и в свою очередь способствовавших общему экономическому подъему, в частности - более интенсивному освоению хоры. Таким образом, постзопирионовский период стал апогеем развития Ольвийского полиса.
Похожие работы
... был построен не ранее 253 г., а здание подверглось разрушению во время одного из перечисленных нападений «скифов» в 50-х — 60-х годах III в., тогда же, по-видимому, попала в Тиру босфорская монета 251 г. § 9. Тира в конце III—IV в. н. э. Конец античного города 1. Археологические памятники поздней Тиры. До сравнительно недавнего времени судьба Тиры после варварских нашествий середины III в. ...
... оценке любой выдающейся личности, мы должны признать, что это был в высшей степени незаурядный человек - одаренный и трудолюбивый ученый, внесший наибольшую лепту в утверждение историко-филологического направления в русском антиковедении; видный педагог, администратор и общественный деятель характерного консервативного плана, чей консерватизм, однако, определялся не столько какой-либо выраженной ...
... сознании рядом с философским и научным знанием, и по сей день. Из всего вышесказанного можно сделать следующие заключения: - космогонические идеи присутствуют в астральных культах Причерноморья разных этносов; повторяют друг друга в разных традициях и мифологиях, сливаясь в синкретических культах и, порождают новый вид вероисповеданий; - космогонические идеи ...
... , из которых ни один не был специалистом - античником в собственном смысле слова. Отсюда понятно, почему в Московском университете в рассматриваемый период так и не сложилось [161] преемственной научной школы историков-антиковедов. Иным было положение в Петербургском университете. Здесь перелом в преподавании всеобщей истории был связан со вступлением на кафедру Михаила Семеновича Куторги (1809 - ...
0 комментариев