2.3 От Скилура до Буребисты

Нарисованная в предыдущей главе картина глубокого экономического упадка не должна породить впечатления, что кризис, в котором очутилась Ольвия, непрерывно нарастая, превратился на два столетия в неразлучного спутника полиса вплоть до его разгрома гетами в середине I в. до н. э. Полоса кризиса не была непрерывной: успешные попытки его преодоления стали давать свои плоды уже во второй четверти II в., приводя к временному подъему и оживлению экономической конъюнктуры.

Во второй четверти II в. ольвиополиты возрождают чеканку по родосской системе серебряных монет трех номиналов: статеров, драхм и триоболов, притом в сравнительно большом количестве. Реальный признак улучшения экономической и финансовой ситуации города следует усматривать только в возобновлении чеканки серебра, поэтому нам остается лишь попытаться выяснить, с какими историческими событиями эта перемена могла быть связана.

Нет сомнения, что и Ольвия должна была извлечь выгоды из создавшейся благоприятной ситуации. Поскольку, как уже было сказано к этому времени полис своей хоры окончательно лишился, нормализация международной обстановки и какая-то, пусть временная нейтрализация агрессивности воинственных варваров не могли благотворно не сказаться прежде всего на поставках в город продовольствия от соседних земледельческих племен, а успешная борьба с пиратами – и на заморской торговле, одном из немногих оставшихся источников как снабжения хлебом, так и доходов Ольвийского полиса.

Однако период некоторого оживления в экономической и финансовой сферах Ольвии длился недолго, как о том свидетельствуют те же нумизматические источники. Выпущенное недавно серебро, как и обращавшаяся параллельно с ним медь, вскоре было дважды подвергнуто надчеканке, можно сделать заключение о новом обострении кризиса около середины II в. до н. э. Одной из главных причин нового упадка было опять-таки ухудшение отношений с окружающими варварами. Так, известно, что в рассматриваемое время к западу в непосредственной близости от города всколыхнулась новая мощная волна миграции варваров - бастарнов, которые в 179 г. переходят Дунай и ближе к середине столетия усиливают давление на греческие города Добруджи. Вполне возможно, что они, равно как и другие воинственные варвары, стали активнее тревожить своими нападениями Ольвию, что и заставило последнюю после смерти Фарнака искать себе нового защитника и покровителя. И такой простат вскоре нашелся в лице скифского царя Скилура.

Но, так как Скилур удерживал в руках прибрежные территории к западу от Перекопа вплоть до Днепра, ему удалось при известных условиях установить протекторат над Ольвией. Нет оснований предполагать, что их взаимоотношения с самого начала сложились на основе политического монолога, одностороннего диктата. Ольвиополиты получали у своего могучего протектора военные отряды для защиты рубежей полиса от опустошительных набегов соседних варваров и одновременно обеспечивали свою безопасность с востока. Взамен они расплачивались, видимо, той же ценой, что и Саитафарну: либо постоянным форосом, либо время от времени выплачиваемыми дарами.

Не оставался в проигрыше и Скилур, который получал от ольвиополитов кроме дани прежде всего торговый флот с опытными экипажами, принадлежавший таким крупным судовладельцам, как Посидей. Давние деловые связи последнего с Родосом, Косом, Тенедосом и другими островами и полисами Эгеиды способствовали тому, что в обмен на скифскую пшеницу знать Неаполя получала из средиземноморских и причерноморских центров вино, масло, предметы роскоши, другие произведения греческого ремесла. Благоприятная экономическая конъюнктура привлекала ольвийских богачей в скифскую столицу, где они оставались достаточно долго, становясь приближенными царя, нуждавшегося в греческих советниках, экспертах, военачальниках и т. п.

Вместе с ними приходили и многие достижения эллинистическои культуры, что в значительной степени способствовало эллинизации верхушки скифского общества. Свидетелями этого процесса выступают многочисленные статуи с вырезанными на их базах греческими надписями, посвященные в Неаполе эллинским, а возможно, и варварским божествам, в том числе - что симптоматично - и от имени самого царя. Некоторым из греков при дворе скифских правителей, подобно Посидею, доверялось даже командование военно-морскими экспедициями для борьбы с пиратами. Целью этих операций было прежде всего обеспечить безопасность морской торговли Скифского царства.

Сделанные выше наблюдения о структуре взаимоотношений ольвиополитов и Скифского царства подводят нас вплотную к вопросу о том, каким путем произошло подчинение Ольвии скифскому протекторату.

Таким образом, и археология не позволяет говорить о насильственном захвате Скилуром города, сопровождавшемся военным разгромом. Маловероятен он и по следующим веским соображениям. Не говоря уже о том, что, признав над собой главенство Скилура, ольвиополиты получали более или менее надежную защиту от окрестных варваров успешная борьба с ними и с пиратами способствовала оживлению торговли и прежде всего улучшала хлебоснабжение города, т. е. помчала решать основную экономическую проблему той эпохи. Немаловажным фактором для этого явилось и открытие нового источника получения продовольствия - крымских степей Малой Скифии. Наконец, те круги ольвийской плутократии, которые пошли на альянс со скифами и стали, подобно Посидею, советниками Скилура, убедили его - и, как мы видели, небезуспешно - оставить в неприкосновенности большинство автономных прав полиса. А коль скоро, как показано в предыдущей главе, именно они играли первую скрипку в политической жизни Ольвии, им ничего не стоило убедить и сограждан, номинально поступившись принципами эллинской элевтерии, спасти отечество и извлечь при этом явные экономические выгоды из создавшейся политической ситуации. Таким образом, как мне представляется, проблема генезиса подчинения Ольвии Скифскому царству должна решаться однозначно.

Итак, власть скифов над Ольвией пала со смертью Скилура. Мы имеем прямые сведения о том, что некоторое время спустя Ольвия была включена в состав Понтийской державы Митридата Евпатора.

Оказание понтийским царем военной мощи ольвиополитам недвусмысленно показывает, что они, оказавшись в критической ситуации без могучего заступника, нуждаясь в покровительстве понтийского царя, а потому должны были добровольно отдать себя под его начало. По всей вероятности, после смерти Скилура и окончательного разгрома Палака ольвийское посольство, подобное доставленному капитаном-амисенцем на родину, было отправлено ко двору "освободителя эллинов" Митридата с просьбой и предложением стать и для Ольвии таким же простатом, каким он сделался незадолго до этого для Херсонеса. По сути, ольвиополиты сменили одного хозяина на другого, к тому же не менее, а наверняка даже более эллинизованого. Как мы видим, политика нового покровителя по отношению Ольвийскому полису - по крайней мере, на первых порах - ничуть не изменилась по сравнению с периодом скифского протекората: продолжают функционировать городские магистратуры - архонты, жрецы-эпонимы, органы самоуправления общины - Совет и народное собрание, издающие от своего имени постановления, чеканится монета и т. п. Определенное ущемление собственной инициативы можно предполагать только в сфере внешней политики, которая должна была отныне подчиняться воле понтий:кого царя.

Митридат со своей стороны получал один из важных стратегических форпостов в Северо-Западном Причерноморье, потенциальный источник снабжения материальными и людскими ресурсами, короче - еще одно звено в цепи создаваемого им всепонтийского политического и экономического единства.

С иной ситуацией сталкиваемся мы в последующие десятилетия правления Митридата. Как уже отмечалось выше, еще во второй половине II в. до н. э. ольвиополиты разбирают монументальные постройки теменоса, оставив на месте лишь центральный алтарь. В то же время прекращают существование и другие сооружения агоры: торговые ряды, водоем, дикастерий, гимнасий, наземные стены которых вскорости разбираются. Для этого же периода констатируется захирение жилого строительства в Верхнем и Нижнем городе. По наблюдениям раскопщиков Ольвии, а также личному опыту автора этих строк, участвовавшего во многих раскопочных кампаниях, культурный слой I в. до н. э. на большей части верхнего плато к югу от Северной балки вообще отсутствует. Все перечисленные факты могут означать только одно: к началу I в. до н. э обитаемая территория города еще задолго до гетского разгрома резко сокращается, стягиваясь, видимо, до пределов южной оконечности "ольвийского треугольника", заселенного в дальнейшем в римскую эпоху.

Итак, все приведенные факты рисуют нам Ольвию второй четверти I в. до н. э. как обескровленный, захиревший, пришедший в крайний упадок город. Едва ли после последовавших одно за другим поражений Митридата в третьей войне с Римом она могла представлять для царя сколько-нибудь достойный интереса и траты усилий объект, требовавший отвлечения на его оборону военных сил в тот момент, когда эти силы были столь необходимы самому царю для того, чтобы выиграть решающую схватку с Помпеем.

Оставленная в критическую минуту понтийским царем без военной поддержки, она автоматически вышла из-под его контроля. Ослабленный, истощенный военными нападениями город доживал свои последние дни. Катастрофа разразилась одним-двумя десятилетиями спустя.

Ольвия в ряду других западно-понтийских полисов подверглась нападению и разгрому полчищами гетов, сплотившихся под властью их правителя Буребисты. Обессиленный, изнуренный город, или, вернее то, что от него осталось к середине I в. до н. э., был взят гетами, можно сказать, голыми руками, разграблен и разрушен. Однако Ольвия к этому моменту настолько захирела, что археологические следы разгрома до последнего времени даже не улавливались.

Уцелевшие после погрома ольвиополиты, подобно жителям Истрии и Одесса, вынуждены были покинуть город. Вернулись они на пепелища спустя некоторое время по желанию скифов, нуждавшихся в торговле с эллинами. Очевидно, Ольвия пережила, как и Истрия, событие, получившее название "второе основание".

Однако как из детального повествования Диона, так и из результатов многолетних раскопок явствует, что возрожденная Ольвия никогда уже не достигла былого расцвета и благополучия - после разорения ее воинами Буребисты территория ее застройки сократилась в несколько раз. Так печально и несчастливо закончились первые шесть столетий "счастливого города" на берегу Гипаниса.

Заключение

Мы проследили эпоха за эпохой большую часть тысячелетней истории Ольвийского полиса, основанного милетскими колонистами на берегах Гипаниса и Борисфена.

Судьбы Ольвии были тесно переплетены с судьбами всего греческого мира, ее развитие шло в ногу со временем, приходя те же стадии и порождая те же феномены, которые были присущи полисам Средиземноморья и Причерноморья. Однако все это не лишало Ольвийский полис свойственного ему неповторимого своеобразия, вызванного к жизни вполне определенной экологической, этнополитической и конкретно-исторической обстановкой. Именно в этом гармоничном неразрывном переплетении общего и особенного состоит, на мой взгляд, непреходящее значение Ольвии для общеэллинской истории. Попытаемся же определить, в чем главном заключалось то и другое.

Основным общим моментом, роднившим Ольвийский полис с его собратьями в Малой Азии и Великой Греции, в Галлии и Испании, в Ливии и Египте, было столкновение его буквально с первых шагов и вплоть до последнего вздоха с огромным и пестрым по своему составу миром варваров, характер взаимоотношений с которыми и определял на протяжении веков судьбы как самого полиса, так в значительной степени и его окружения.

Второй основополагающий общий момент, присущий очень многим областям греческой колонизации, состоял в столкновении с огромными неисчерпаемыми производственными ресурсами, которые при благоприятной на первых порах этнополитической обстановке привели к резкому взлету экономики, а последняя, в свою очередь, вызвала возникновение значительной поначалу имущественной, а затем и социально-правовой дифференциации жителей полиса, отчетливо прослеживаемой по нашим источникам уже с конца VI в. Имущественное и юридическое превосходство первых основателей над прибывавшими впоследствии добавочными колонистами не могло не вызвать социально-правового неравенства тех и других, стимулируя тем самым установление и укрепление аристократического образа правления. Дальнейшее развитие полиса в экстремальных условиях внешнеполитической угрозы со стороны варваров вынесло на гребень волны ольвийскую тиранию. Изменение же политической обстановки в регионе привело к смене ее сначала умеренной, затем радикальной, а спустя известное время и элитарной демократией. Это был путь, которым прошли многие греческие полисы.

Особенное же в историческом развитии Ольвии обусловливалось во многом тем существенным фактором, что полис в течение более чем пяти веков, т. е. на протяжении большей части своей истории вообще, не подчинялся мощным державам восточного типа, затем не входил в империю Александра Великого, а после ее распада не был интегрирован в состав ни одной возникшей на ее развалинах эллинистической монархии. Это отнюдь не означает, что Ольвия на протяжении всего этого времени оставалась в полном смысле слова автономным государством. Напротив, в данном, как, впрочем, и в соседнем западнопонтийском регионе возникает совершенно особая форма зависимости - "варварский протекторат". Этот своеобразный вид подчинения играл столь существенную роль в истории Ольвии, и не ее одной, что требует прежде всего выработки четкой дефиниции.

Под "варварским протекторатом" предлагается понимать установление определенных форм зависимости греческих полисов от того или иного варварского политического образования без интегрирования их в структуру последнего, выражавшихся в контроле варваров в лице верховного правителя или его наместников и ставленников над экономической сферой жизни полисов и во внеэкономической эксплуатации различных видов; взамен этого - определенные, в той или иной мере соблюдавшиеся гарантии варварских протекторов по обороне полисов. Под сформулированный тип зависимости подпал не один Ольвийский полис, и доказывал он свою жизнеспособность не одно столетие. Можно уверенно сказать, что варварский протекторат стал универсальным длительным феноменом в обширном западно- и северопонтийском регионе на протяжении V-II вв. Однако ему, как и самой истории Ольвии, был присущ ряд общих и различных моментов.

Общее заключается в том, что независимо от экономического уклада и типа варварских обществ - будь то кочевое, полукочевое или оседлое, - независимо от степени развитости в них форм государственности при установлении протектората всем им было присуще главное: как правило, невмешательство во внутреннюю и внешнюю политику полисов, действие протектората распространялось преимущественно на сферу финансов и экономики. Вторым общим моментом, проявлявшимся в несколько иной сфере, было стремление варварских правителей привлечь к себе на службу греческих советников, экспертов, военных специалистов и т. п., в том числе и из полисов, которые находились под эгидой протектората. Таковыми были ольвиополиты Тимн при царе Ариапифе и Посидей при дворе Скилура, антиохиец Гермей у Канита, маронеец Гераклид при Севте I, Антигон при Сариаке. Наконец, нередко варварские правители от своего имени или от имени своих наместников выпускают в подвластных им греческих полисах монету как символ их подчинения: Скил в Никонии, Арих, Эминак и Скилур в Ольвии, Атей в Кал-латисе, Канит и другие цари Малой Скифии в городах Добруджи.

Различие между отдельными варварскими протекторатами состоит прежде всего в разных формах и способах внеэкономической эксплуатации, которые опять же не были обусловлены типом общества, не зависели от времени их применения. Во-первых, это экономический диктат, проявившийся в Ольвии периода правления Ариапифа, Скила и Октамасада в переводе хозяйства на новые рельсы - в сворачивании земледелия и интенсификации транзитной торговли. Наиболее распространенной формой эксплуатации была регулярная дань, уплачиваемая полисами варварам. Форос вносили города фракийского побережья царству Одрисов, Истрия Ремаксу, возможно, Византии Атею, тот же полис кельтскому царству в Тиле. Из Протогеновского декрета мы узнаём и об иной форме уплаты трибута, выражавшейся в менее регулярных дарах, которые привозят в ставку Саитафарна либо сами ольвиополиты, либо за ними приезжают варвары, либо последние получают их по особому поводу (например, "дары по случаю проезда"). Наконец, еще одной разновидностью внеэкономической эксплуатации было кормление войска по типу "персидских угощений", о котором мы можем догадываться на основании рассказа Геродота о частных прикочевках Скилова войска к Ольвии.

В обоюдном процессе подобных греко-варварских контактов ни одна из сторон не участвовала пассивно. Установление протектората прежде всего стимулировало ускоренные темпы эллинизации варварских обществ. Однако темпы эти, как и сама степень акцептации варварами достижений эллинской цивилизации, не были одинаковыми, но зависели от множества объективных и субъективных факторов. Так, Атей приказывает чеканить в Каллатисе монету, но презрительно относится к великолепной игре прославленного флейтиста Исмения. Скил - кочевник, но в силу воспитания и образованности проникся греческим образом жизни и религией. Саитафарн и Ремакс только взимают дань соответственно с Ольвии и Истрии, а Ариапиф, Скил и Скилур используют Ольвию для вывоза своей продукции, привлекают к себе на службу ее граждан, хотя из последних троих двое кочевники, а третий - правитель царства эллинистического типа. Даже Буребиста, поправший все вековые нормы протектората, держит при себе греческого советника Акорниона, родной город которого Дионисополь он не трогает.

Однако описываемый процесс нельзя представлять себе в виде некоего монолога, в котором требует и получает только варварская сторона. Несомненно, известные выгоды из подобного частичного ущемления своей элевтерии извлекали и греческие полисы, по меньшей мере определенные слои их жителей. Так, потеря Ольвией хоры в V в. компенсировалась за счет расцвета внешней торговли и ремесел, а потому в целом пагубно не сказалась на состоянии экономики полиса и, видимо, на благосостоянии большей части его жителей. Вхождение Ольвийского государства под протекторат позднескифского царства в Крыму кроме укрепления его обороноспособности должно было, несомненно, улучшить снабжение города продовольствием, усилить занятость его жителей в разных отраслях производства и коммерции, а потому повысить их жизненный уровень.

Резюмируя все сказанное, можно сформулировать основной, кардинальный итог всего исследования: история Ольвийского полиса во всех ее проявлениях общего и особенного, при всех показателях неодностороннего характера протекавших в ней процессов дает нам яркую иллюстрацию сложности и многообразия самого хода развития античного общества, новые аспекты и грани которого будут все полнее раскрываться по мере накопления источников и углубленного их изучения.

Список используемых источников

Blaramberg I. P. Choix de medailles antiques d'Olbiopolis ou Olbia, P., 1822. Рус. пер.: М., 1828.

Виноградов Ю. Г. Древнейшее греческое письмо с о. Березань // ВДИ. 1971. № 4. С. 80.

Виноградов Ю. Г. Полис в Северном Причерноморье. С. 389.

Виноградов Ю. Г. Милет и Ольвия. С. 256.

Виноградов Ю. Г. Политическая история Ольвийского полиса. М.: Наука, 1989. – 288 с., с ил.

Graham A. J. The Colonial Expansion of Greece. P. 125

Euseb. Chron. can. / Helm. В., 1984. Р. 95b.

Зограф А. Н. Античные монеты. С. 130.

Карасев А. Н. Указ. соч. С. 28; Яценко И. В. Скифия VII-V вв. до н.э. М, 1959. С. 111

Карасев А. Н. Монументальные памятники ольвийского теменоса. С. 39, 41, 45, 113.

Карышковский П. О. Ольвийские эпонимы//ВДИ. 1978. №2. С. 88

Козуб Ю.И. Историческая топография некрополя Ольвии// Античная культура Северного Причерноморья. Киев,1984. С. 162.

Копейкина Л. В. Некоторые итоги… С.243.

Лапин В. В. Греческая колонизация. С. 352.

Леви Е. И. Новые посвятительные Апполону Дельфиниу из раскопок Ольвии//История и культура античного мира. М., 1977. С. 195.

Леви Е. И. Ольвийская огора. С. 115.

Lindisch F. De rebus Olbiopolitarum, P/ 4 (655-558 гг.); Ziebell W/ Olbia/ S/ 9 (та же дата) .

Марченко К. К, Модель . . . С. 142

Рубан В. В.// ВДИ. 1977. №2. С. 204

Scythica et Caucasica. Известия древних писателей греческих и латинских о Скифии и Кавказе. СПб., Т. 1, 1893 – 1900;Т. 2 1904-1906.

Corpusinscriptinum Graecarum/ 1843/ Vol/ 2, cap/ 1/ P/ 86-89, 5-10

Сумароков П. Путешествие по всему Крыму и Бессарабии. М., 1800.

Трофимова М. К. Указ. соч. С. 54.

Уваров А. С. исследования о древностях южной России и берегов Черного моря. СПб., 1851. Вып. 1. Об истории Ольвии см.: с 355.

Фол А. Политическая история на траките. С., 1972. С. 139.

Хазанов А. М. Социальная история скифов. М., 1975. С. 235.


Информация о работе «Политическая история и культура Ольвийского полиса»
Раздел: История
Количество знаков с пробелами: 100931
Количество таблиц: 0
Количество изображений: 0

Похожие работы

Скачать
221899
0
5

... был построен не ранее 253 г., а здание подверглось разрушению во время одного из перечисленных нападений «скифов» в 50-х — 60-х годах III в., тогда же, по-видимому, попала в Тиру босфорская монета 251 г. § 9. Тира в конце III—IV в. н. э. Конец античного города 1. Археологические памятники поздней Тиры. До сравнительно недавнего времени судьба Тиры после варварских нашествий середины III в. ...

Скачать
131878
1
0

... оценке любой выдающейся личности, мы должны признать, что это был в высшей степени незаурядный человек - одаренный и трудолюбивый ученый, внесший наибольшую лепту в утверждение историко-филологического направления в русском антиковедении; видный педагог, администратор и общественный деятель характерного консервативного плана, чей консерватизм, однако, определялся не столько какой-либо выраженной ...

Скачать
163564
0
0

... сознании рядом с философским и научным знанием, и по сей день. Из всего вышесказанного можно сделать следующие заключения: - космогонические идеи присутствуют в астральных культах Причерноморья разных этносов; повторяют друг друга в разных традициях и мифологиях, сливаясь в синкретических культах и, порождают новый вид вероисповеданий; - космогонические идеи ...

Скачать
124890
3
0

... , из которых ни один не был специалистом - античником в собственном смысле слова. Отсюда понятно, почему в Московском университете в рассматриваемый период так и не сложилось [161] преемственной научной школы историков-антиковедов. Иным было положение в Петербургском университете. Здесь перелом в преподавании всеобщей истории был связан со вступлением на кафедру Михаила Семеновича Куторги (1809 - ...

0 комментариев


Наверх