Москва-Петербург в русской художественной литературе XIX века

2.2. Москва-Петербург в русской художественной литературе XIX века.

 

Эстетический и идеологический конфликт двух столиц становится предметом осмысления в русской литературе лишь на рубеже XVIII-XIX веков. Это не случайно: ведь именно в это время стала возникать целостная петербургская городская среда, какой мы привыкли ее видеть. Первое цельное описание двух городов дает нам К.Батюшков. «Надобно видеть древние столицы: ветхий Париж, закопченный Лондон, чтобы почувствовать цену Петербурга. Смотрите, – какое единство! как все части отвечают целому, какая красота зданий, какой вкус и в целом, какое разнообразие, происходящее от смешения воды со зданиями!» (К.Н.Батюшков «Прогулка в Академию Художеств», 1814 год)/52/. Сравним батюшковское же описание Москвы: «Против зубчатых башен древнего Китай-города стоит прелестный дом самой новейшей итальянской архитектуры; в этот монастырь, построенный при царе Алексее Михайловиче, входит какой-то человек в длинной кафтане, с окладистою бородою, а там к бульвару кто-то пробирается в модном фраке; и я … тихонько говорю про себя: «Петр Великий много сделал и ничего не кончил». И в то же время: «Тот, кто, стоя в Кремле и холодными глазами смотрев на исполинские башни… не гордился своим отечеством… для того чуждо все великое… тот поезжай в Германию и живи и умирай в маленьком городке, под тенью приходской колокольни…». («Прогулка по Москве», 1812 года)/12/.

Итак: атрибуты Петербурга – новизна (существование в настоящем), гармония, единство; Москвы – разновременность (т.е. существование не в «прошлом», а вне исторического времени), разностильность.

Тему Москва-Петербург также развивал на страницах своих произведений А.С.Пушкин.

В начале 19-го века общий облик Москвы был усадебно-дворянским. Весь ее жизненный уклад еще был полон отзвуками 18-го века. В «отставной столице», которую петербуржцы пренебрежительно называли провинцией, доживали свой век отставные екатериненские вельможи.

Вспоминая Москву своего детства,Пушкин дал сжатую,но яркую характеристику московской жизни начала 19-го века.В незаконченной статье «Путешествие из Москвы в Петербург»(1833-1835) Пушкин писал: «Некогда в Москве пребывало богатое, не служащее боярство, вельможи, оставившие двор, люди независимые, обеспеченные, страстные к безвредному злоречию и к душевному хлебосольству; некогда Москва была местом сбора для всего русского дворянства, которое изо всех провинций съезжалось в нее на зиму… Невинные странности москвичей были признаком их независимости. Они жили по-своему, забавляясь как хотели, мало заботясь о мнении ближнего…Надменный Петербург издали смеялся и не вмешивался в затеи старушки Москвы»/8/.

Мы видим, что Пушкин довольно трепетно и искренне относится к своему родному городу Москве.

Исторические события 1812 – 1814 годов – вторжение Наполеона в пределы России, Бородино, пожар Москвы, изгнание неприятеля, походы русской армии сильно отразились на детстве Пушкина и его лицейских товарищей. Охваченный патриотическим воодушевлением, юный Пушкин с глубокой скорбью воспринял известие о занятии Москвы французами. Об этом свидетельствуют его строфы из «Воспоминания в Царском селе», написанные в 1814 году:

Края Москвы, края родные,

Где на заре цветущих лет

Часы беспечности я тратил золотые,

Не зная горести и бед,

И вы их видели, врагов моей отчизны!

И вас багрила кровь и пламень пожирал!

И в жертву не принес я мщения вам и жизни;

Вотще лишь гневом дух пылал!..

Где ты, краса Москвы стоглавой,

Родимой прелесть стороны?

Где прежде взору град являлся величавый,

Развалины теперь одни;

Москва, сколь русскому твой зрак унылый страшен!

Исчезли здания вельможей и царей,

Все пламень истребил. Венцы затмились башен,

Чертоги пали богачей.

И там, где роскошь обитала

В сенистых рощах и садах,

Где мирт благоухал, и липа трепетала,

Там ныне уголь, пепел, прах.

В часы безмолвные прекрасной, летней нощи

Веселье шумное туда не полетит,

Не блещут уж в огнях брега и светлы рощи;

Все мертво, все молчит.

Но полный веры в будущее Москвы, поэт с сыновней любовью обращается к ней:

Утешься, мать градов России,

Воззри на гибель пришлеца/37/.

Наиболее ярко представлен образ Москвы в романе «Евгений Онегин». Описание Москвы приходится на седьмую главу его романа. Пушкин приводит три эпиграфа, которые открывают эту главу. Это стихи поэтов Дмитриева, Баратынского и Грибоедова.

Эпиграф Дмитриева: «Москва, России дочь любима,

Где равную тебе сыскать?»

Эпиграф Баратынского: «Как не любить родной Москвы?»

Эпиграф Грибоедова: «Гоненье на Москву! что, значит, видеть свет! Где ж лучше? Где нас нет»/35/.

Сам же Пушкин признается в любви к Москве чистосердечно и как бы неофициально:

«Ах, братцы! как я был доволен,

Когда церквей и колоколен,

Садов, чертогов полукруг

Открылся предо мною вдруг!

Как часто в горестной разлуке,

В моей блуждающей судьбе,

Москва, я думал о тебе!

Москва… как много в этом звуке

Для сердца русского слилось!

Как много в нем отозвалось!».

Пушкин описывает Москву с большой естественностью и живостью, к чему его подвигает чувство искренней любви, симпатии и теплоты, которые он испытывает к Москве, как к городу

Что же касается образа Петербурга в романе, то мы можем говорить, о том,что Пушкин впервые так подробно рисует образ Петербурга. «Как часто летнею порою,когда прозрачно и светло ночное небо над Невою, и вод веселое стекло не отражает лик Дианы.»

Также в романе дан образ Петербурга «неугомонного»:

« Встает купец, идет разносчик,

На биржу тянется извозчик,

С кувшином охтенка спешит,

Под ней снег утренний хрустит»/35/.

Но главное в образе Петербурга первой главы романа – это исторически типичная атмосфера общественной жизни конца 1810-х, атмосфера надежд, ожидания, перемен вольности и высокой духовности. Стихи насыщены лексикой эпохи, именами, словами, вызывавшими рой совершенно конкретных привязанных ко времени ассоциаций: «вольность», «гражданин», Адам Смит, Руссо, Байрон, Чаадаев.

«Придет ли час моей свободы?

Пора, пора! – взывают к ней»;

Исследователь Ю.М. Лотман считает, что в романе представлен лишь Петербург аристократический, щегольской. Это Невский проспект, набережная Невы, Миллионная, набережная Фонтанки, Летний сад, Театральная площадь//.

Доминирующими элементами городского пейзажа в Петербурге были, в отличие от Москвы, не замкнутые в себе территориально обособленные особняки или городские усадьбы, а улицы и четкие линии общей планировки города. Хотя Петербург был задуман как «европейский город» и именно как таковой противопоставляется Москве, внешний вид его не напоминал облика европейских городов XVIII начала XIX века. Петербург не был окружен стенами, ограничивающими площадь застройки. Поэтому ограничений на размеры фасада в ширину улиц, определяющих облик всех европейских городов, в Петербурге не было.

Московский пейзаж строится в романе иначе: он рассыпается на картины, здания, предметы. Улицы распадаются на независимые друг от друга дома, будки, колокольни. В романе дано довольно длительное описание путешествия Лариных через Москву. Оно резко отличается от краткой эскизности петербургских зарисовок/25/.

«Мелькают мимо будки, бабы,

Мальчишки, лавки, фонари,

Дворцы, сады, монастыри,

Бухарцы, сани, огороды,

Купцы, лачужки, мужики,

Бульвары, башни, казаки,

Аптеки, магазины моды,

Балконы, львы на воротах

И стаи галок на крестах»/35/.

В данном романе преобладают сразу несколько оппозиций: явная - это европейский - русский город, и скрытая - природа-цивилизация. Евгений покидает цивилизованный город и уезжает в деревню, на лоно природы.

«Я был рожден для жизни мирной,

 Для деревенской тишины:

 В глуши звучнее голос лирный,

 Живее творческие сны».

Таким образом, мы видим, что Пушкин рисует в своем романе два совершенно разных по архитектурным стилям, атмосфере жизни и укладу, города.

В 1833 году он создает одну из лучших своих поэм – «Медный всадник», которую сам он назвал «Петербургской повестью». Петербург в ней – место действия, основная тема.

Поэма открывается «Вступлением», в котором образ города занимает господствующее место. Первые 20 стихов посвящены Петру I, который основал в устье Невы новый город:

«Здесь будет город заложен

 Назло надменному соседу.

 Природой здесь нам суждено

 В Европу прорубить окно».

В основу поэмы положено реальное историческое событие – наводнение, которое играет трагическую роль в жизни маленького чиновника – Евгения. Он теряет во время наводнения свою любимую Парашу, и лишается собственного крова.

«Обломки… Боже, боже! там-

Увы! близехонько к волнам,

Почти у самого залива-

Забор некрашеный да ива.

И ветхий домик: там они,

Вдова и дочь, его Параша,

Его мечта… Или во сне

Он это видит? Иль вся наша

И жизнь ничто, как сон пустой,

Насмешка неба над землей?»/36/.

Проходит год, а бездомный Евгений все бродит по улицам враждебного ему города: но «мятежный шум Невы и ветров раздавался в его ушах». И однажды он увидел «Медного всадника» – «кумир с простертою рукою сидел на бронзовом коне". И в изваянии Петра Евгений узнал человека, который по «воле роковой под морем город основал»/26/.

Итак, в данной пушкинской поэме преобладает явная оппозиция «органический» - «неорганический». Петербург – это город, который возник наперекор природным стихиям. ПетрI прежде всего хотел превратить Россию в мировую державу, но не подумал при этом о простых людях, которые теперь должны расплачиваться за его ошибки. В тексте прослеживается скрытая оппозиция- хаос-космос, Нева и Петр, стихия и сдерживание стихии. Но стихия-это природное явление и потому сдержать ее не удается, возникают противоречия между хаосом и космосом. Таким образом, мы видим, что стихия мстит и Петру и Евгению.

Н.В. Гоголь, восхищаясь Пушкиным, идет своим путем, ведущим в другом направлении. Прежде всего, тема этого города лишается в его петербургских повестях традиционной прямой связи с темой Петра и вообще выносится за пределы высокой «гражданской» истории. Это бросается в глаза, если обратиться к любой из пяти повестей, не исключая и «Шинели», в сюжете которой как будто фигурируют все три участника главной коллизии «Медного всадника» – «маленький человек», государство и непокоренная стихия. Исследователь В. М. Маркович говорит о том, « что за грозными для окружающих атрибутами чина виден просто человек, растерянный, слабый, не нашедший себя и с назначенной ему ролью внутренне не совпадающий. То же самое можно сказать и о других персонажах, которые в принципе могли бы предстать олицетворением власти. Вот, скажем, будочники, которые то и дело появляются на страницах «Шинели» – не что иное, как обыватели в полицейских мундирах, наделенные обычными чертами обывателей психологии и соответствующего ей поведения»/29/. Аналогичным образом преображен и сам Медный Всадник, – окруженный у Пушкина грозным мифическим ореолом, у Гоголя он предстает всего лишь деталью бытового анекдота о подрубленном хвосте «у лошади Фальконетова монумента». Словом, высокая, правда, государства в «Шинели» никем и ничем не представлена: все традиционные ее воплощения бесповоротно «обытовляются». Отсюда, впрочем, не следует, что гоголевский сюжет не имеет никакого отношения к государственной истории и, в частности, к теме Петра. Просто отношение к ней устанавливается в петербургских повестях опосредованно – через художественное исследование быта. Если Пушкина занимают великие дела преобразователя России и вызванные ими грандиозные исторические катаклизмы, то для Гоголя важнее, на первый взгляд, отдаленные и малозаметные последствия петровских преобразований в будничной жизни русских людей.

Гоголь добивается небывало серьезного отношения к бытовой жизни в ее собственном содержании, и, сам, проникаясь этим новым к ней отношением, начинает в ее пределах выяснять значение «всех последствий Петра».

 Исследователь В.Маркович считает, что, Гоголь по новому видит главное порождение европейской цивилизации – современный город, и это приводит в его к новому мироощущению, которое гораздо глубже, чем пушкинское, вбирает в себя черты мифа об «антихристовом царстве». Такая логика отчетливо просматривается в «Невском проспекте». Внешне композиционные очертания повести определяются законами нравоописательного очерка: сначала идет типично очерковая («фельетонная») характеристика определенной части города, затем две конкретные истории как бы иллюстрируют эту обобщенную характеристику, в заключение следует авторские рассуждения по поводу изложенных фактов. Повествование как будто бы все время ведется в рамках эмпирического бытописания. Тем больше ошеломляет своим тоном, стилем и содержанием концовка («Он лжет во всякое время, этот Невский проспект…»), разом обнажающая его иллюзорность. Сюжет обретает апокалипсический смысл, пройдя сквозь бытовую реальность петербургских будней. Здесь столица подменяется ее главной улицей, изображение которой замещает собой весь Петербург. «Невский проспект есть всеобщая коммуникация Петербурга»/29/.

Как считает Г.П.Макагоненко, главная улица Петербурга служит Гоголю местом демонстрации внеличного существования чиновников, безликой массы. «Невский проспект - единственная улица в Петербурге, где сколько-нибудь показывается наше таинственное общество, в многолюдной массе пользующееся самою бесцветною славою, заставляющую даже подозревать и сомневаться в его существовании. Тут оно иногда высыпается из карет своих. Но живописец характеров, резкий наблюдатель отличий, лопнет досады, если захочет его изобразить в живых огненных чертах. Никакой резкой особенности!»/26/.

Невский проспект как бы соединяет собой все разобщенные слои столичного населения: разделенные социальной иерархией и даже временем своего появления на главной улице. «Каждое сословие заполняет ее в «свой час», они своеобразно объединены неминуемым пребыванием в одной и той же точке пространства: «Всемогущий Невский проспект!…боже, сколько ног оставило на нем следы! И неуклюжий грязный сапог отставного солдата под тяжестью которого, кажется, трескается самый гранит, и миниатюрный, легкий, как дым башмачок молоденькой дамы…и гремящая сабля исполненного надежд прапорщика, проводящая на нем резкую царапину…» /10/.

Таким образом, рисуется образ необычного сообщества людей, созданного современным городом: люди живут рядом, вплотную друг к другу, но не вместе, не сообща.

Петербург наиболее ярко противопоставляется Москве в гоголевских «Петербургских записках» 1836 года. Автор дает представление о главных качествах города и стремится передать его суть, основные отличия от Москвы.

Очерк делится на две неравные части. В каждой из них – особый ракурс во взгляде на Петербург. В разных частях «Записок» говорится о различных обликах города. Главное в первой части – противопоставление Петербурга Москве. Москва у Гоголя – «матушка», «старая домоседка», «русская борода». А Петербург – «аккуратный немец». Более чем по двадцати пунктам сопоставлены и противопоставлены две русские столицы. Попытаемся обозначить эти противопоставления:

1.   «Петербург весь шевелится, от погребов до чердака; с полночи начинает печь французские хлебы, которые назавтра съест немецкий народ, и во всю ночь то один глаз его светится, то другой – Москва ночью вся спит и на другой день, перекрестившись и поклонившись на все четыре стороны, выезжает с калачами на рынок».

2.   «Москва женского рода, здесь все невесты – Петербург – мужского, здесь все женихи».

3.   «Петербург – аккуратный человек, совершенный немец, на все глядит с расчетом и прежде, нежели задумает дать вечеринку, посмотрит в карман, - Москва – русский дворянин, и если уж веселится, то веселится до упаду и не заботится о том, что уже хватает больше того, сколько находится в кармане: она не любит середины».

4.   «Московские журналы говорят о Канте, Шеллинге и прочих – в петербургских журналах говорят только о публике и благонамеренности».

5.   «В Москве журналы идут наряду с веком, но опаздывают книжками – в Петербурге журналы не идут наравне с веком, но выходят аккуратно, в положенное время».

6.   «В Москве литераторы проживаются, в Петербурге наживаются».

7.   «Москва всегда едет, завернувшись в медвежью шубу - Петербург, в байковом сюртуке, заложив обе руки в карман, летит во всю прыть на биржу или «в должность».

8.   «Москва гуляет до четырех часов ночи и на другой день не подымется с постели раньше второго часу; - Петербург тоже гуляет до четырех часов, но на другой день, как ни в чем не бывало, в девять часов спешит в присутствие».

9.   «В Москву тащится Русь с деньгами в кармане и возвращается налегке – в Петербург едут люди безденежные и разъезжаются во все стороны света с изрядным капиталом».

10.«В Москву тащится Русь в зимних кибитках по зимним ухабам сбывать и закупать – в Петербург идет русский народ пешком летнею порою строить и работать».

11.«Москва – кладовая, она наваливает тюки, но мелкого продавца и смотреть не хочет; Петербург весь расточился по кусочкам, разделился, разложился на лавочки, магазины и ловит мелких покупщиков».

12.«Москва не глядит на своих жителей, а шлет товары во всю Русь; Петербург продает галстуки и перчатки своим чиновникам».

13.«Москва – большой гостиный двор; Петербург – светлый магазин».

14.«Москва нужна для России; для Петербурга нужна Россия».

15.«В Москве редко встретишь гербовую пуговицу на фраке; в Петербурге нет фрака без гербовых пуговиц».

16.«Петербург любит подтрунить над Москвою, над ее слеповатостию и неловкостию, и безвкусием; Москва кольнет Петербург тем, что он человек продажный и не умеет говорить по-русски» и т.д./34/.

Основной фразой этой части является важное сопоставление: «Москва нужна для России; для Петербурга нужна Россия». И уже во второй части «записок» речь идет о ущербности Петербурга, в чем она заключается, по мнению автора?

В этом вненациональном городе («немец», «не умеет говорить по-русски», «есть что-то похожее на европейско –американскую колонию») люди, по мысли Гоголя страшно разобщены, живут раздробленно, группами. «Эти общества, - совершенно отдельны: аристократы, служащие чиновники, ремесленники, англичане, немцы, купцы … Каждый из этих классов составлен из множества других маленьких кружков, тоже не слитых между собой». Каждый человек, так, получается, по Гоголю, сам по себе, для себя.

И еще один упрек Петербургу: увлеченные погоней за чинами, занятые бюрократической деятельностью, люди забыли об истинном, высоком искусстве. Здесь любят театр-развлечение, «игрушку»,здесь забыли, что театр- "«это такая кафедра, с которой читается разом целой томя живой урок». Забыли, что «существует величавая трагедия»,что «есть комедия… производящая глубокостью своей иронии… живительный смех». На петербургской сцене лишь водевиль и мелодрама. Но, пишет Гоголь, «лжет самым бессовестным образом наша мелодрама; ибо нет в ней правды о сегодняшней жизни. Но в «Петербургских записках 1836 года» есть и мотив «весны», надежды. Надежду рождает мысль о «внутренней стихии русского человека», которая видна даже здесь, в казенном, чиновном Петербурге.

В творчестве Н.В.Гоголя преобладают сразу несколько явных оппозиций: во-первых, - официальный (чиновничьний)-неофициальный (народный) город, Петербург у него – это город чиновников, город строгой социальной иерархии; во- вторых, - русский(Москва) – европейский(Петербург) город.

Другой русский писатель этого периода А.И. Герцен в своем очерке «Москва и Петербург» можно сказать, довольно трезво и резко судит об обеих столицах. Для него одним из важнейших был вопрос об «европейских началах», которых, по его мнению, Москва не видит «оттого, что касается их затылком», Москва «почивает», и в этом ее историческая вина, а Петербург для Герцена это настоящее России, он живет и действует в уровень современным и своеземным потребностям на огромной части планеты, называемой Россией». Но в то же время, по мысли Герцена Петербург ведет «загадочное существование, основанное на «всяческих противопоставлениях и противоречиях, физических и нравственных».

Перед нами выстраивается довольно сложный и противоречивый образ Петербурга: это и олицетворение деспотизма, город бессмысленной деятельности, у которого нет сердечной связи со страной, и в то же время Петербург – это залог нашего сближения с Европой, город, в судьбе которого есть «что-то трагическое, мрачное и величественное».

Также в тексте встречаются довольно часто противопоставления:

«В Петербурге любят роскошь, но не любят ничего лишнего; - в Москве именно одно лишнее считается роскошью; оттого у каждого московского дома колонны, а в Петербурге нет; у каждого московского жителя несколько лакеев, скверно одетых и ничего не делающих, а у петербургского один, чистый и ловкий. В Петербурге по его мнению можно предаваться скорбным мыслям, а «Москва даже мучить, терзать не умеет»/12/.

Как мы видим, Герцен отмечает прежде всего отрицательные стороны в жизни двух столиц: барской Москвы и бюрократического Петербурга. Герцен не отдал преимущества ни Москве ни Петербургу.

«Есть стороны московской жизни, которые можно любить, есть они и в Петербурге, но гораздо более таких, которые заставляют Москву не любить, а Петербург ненавидеть».

У Герцина являются преобладающими две явные оппозиции – « органический»(Москва) – «неорганический»(Петербург), и русский – европейский город.

В отличие от Герцена, В. Белинский в своем очерке «Петербург и Москва» поставил на первое место Петербург, тем самым, изменив точку отсчета.

«… Если у нас две столицы, - пишет В. Белинский, - и значит, каждая из них необходима. Белинский не принимает вывода Герцена о неоригинальности и неисторичности Петербурга.

«О Петербурге привыкли думать как о городе, построенном даже не на болоте, а чуть ли не на воздухе. Многие, не шутя, уверяют, что этот город без исторической святыни, город, построенный на сваях и на расчете. Все эти мнения немного уж устарели, и их пора оставить. Правда, коли, хотите, в них есть своя сторона истины, но зато много и лжи. Петербург построен Петром Великим как столица новой Российской империи, и Петербург – город неисторический, без предания!… Эта нелепость, не стоящая опровержения! Вся беда вышла из того, что Петербург слишком молод для самого себя и совершенное дитя в сравнении со старушкою Москвою»/34/.

По его мнению, Московское царство было обречено, оно уже не могло больше двигаться, как пишет Белинский, «на ржавых колесах своего азиатского устройства», а народу надо было жить и именно Петербург, должен был сблизить народ с Европой. И это и является высокой миссией города – распространение и утверждение европеизма в русском обществе.

Мы можем увидеть, что до Белинского сопоставления двух русских столиц делалось так: или Москва, или Петербург. Белинский предложил свой вариант: и то, и другое. Он впервые сумел посмотреть на соперничество Москвы и Петербурга, как на движущееся противоречие, органический, естественный процесс.

В начале своего очерка автор рассуждает о Москве, о ее противоречивости после основания Петербурга.

«Она вышла каким-то причудливым городом, в котором пестрят и мечутся в глаза перемешанные черты европеизма и азиатизма».

Далее он говорит о московской обширности как о создаваемой иллюзии. По его мнению здесь нет огромных зданий т.к. этот город «патриархальной семейственности: «дома стоят особняком». Здесь во всем и на всем печать семейственности: «и удобный дом, обширный, но тем не менее для одного семейства, широкий двор, а у ворот, в летние вечера, многочисленная дворня»/34/.

Таким образом, получается, что везде царит разъединенность, особность.

Далее автор обращается к Петербургу, параллельно сопоставляя его с Москвой.

Первое сравнение – это жизнь того и другого города. По его мнению, московские улицы только бывают, тесны и то по причине их узкости, нежели многолюдства. Но с десяти часов вечера Москва уже пустеет. « Широкие улицы Петербурга почти всегда оживлены народом, который куда-то спешит, куда-то торопится. На них до двенадцати почти довольно людно, и до утра везде попадаются то там, то сям запоздалые».

Еще одно сравнение касается размеров города – «Петербург несравненно больше город, чем Москва, и здесь нет домашнего или семейственного затворничества». «В противоположность Москве, огромные дома в Петербурге не затворяются».

Далее в тексте сравнение уже идет на уровне народонаселения.

«В Петербурге очень много кругов «большого света». «Петербург во всем себе верен: он стремится к высшей форме общественного быта… Не такова в этом отношении Москва». Ядро коренного московского народонаселения составляет купечество, но также автор выделяет и еще одно среднее сословие - образованные люди. «Образованный класс в Москве довольно многочислен и чрезвычайно разнообразен – все москвичи очень похожи друг на друга». Главным петербургским сословием Белинский все же считает бездомных, и в этом отношении Петербург – антипод Москвы.

И в заключение очерка Белинский рассуждает над гоголевской фразой: «Москва нужна России; для Петербурга нужна Россия». По его мнению, Петербург так же нужен России, как и Москва, а Россия также нужна для Москвы, как и для Петербурга. В Москве есть свое собственное консервативное начало, которое только уступает, и то понемногу новизне, но не покоряется ей. И представитель этой новизны есть Петербург, и в этом его великое значение для России.

Для Белинского также наиболее важной является явная оппозиция – русский-европейский город, но если Петербург – это европейский город, то Москва- это даже нерусский город, а смесь азиатизма и европеизма. Также мы можем выделить еще и скрытую оппозицию – это обширный – замкнутый. Москва, считает Белинский, в отличие от Петербурга, город «домашнего и семейного затворничества».

В творчестве еще одного яркого представителя художественной литературы 19 века Ф.М. Достоевского проследить диалог двух столиц довольно сложно. Но мы попытаемся обратиться к образу Петербурга, ведь именно ему автор посвятил все свое творчество.

Как считает исследователь В.М. Орлов, Достоевский проникся ощущением города как живого существа, со своим характером, со своими повадками/33/.

Уже в «Петербургской летописи» (1847г.) город возникает в образе желчного, «с ног до головы сердитого» субъекта, изливающего свое раздражение решительно на все, что его окружает. «Весь горизонт петербургский смотрел так кисло, так кисло… Петербург дулся. Видно было, что ему страх, как это водится в таких случаях у иных гневливых господ, всю тоскливую досаду свою на каком-нибудь подвернувшемся постороннем третьем лице… а потом уже и самому куда-нибудь убежать с места и ни за что, не стоять более в ингерманландском суровом болоте».

В его произведениях «прослеживается нота» безотчетного страха перед неразгаданными тайнами города. В «Петербургских сновидениях в стихах и прозе» (1861) он говорит: «Еще с детства, затерянный, заброшенный в Петербурге, я как-то все боялся его. Петербург, не знаю почему, для меня всегда казался какою-то тайною». Герой «сновидений» рассказывает, как однажды, зимним вечером, в сильный мороз, когда он стоял, задумавшись над необъятной Невой, город обернулся в его глазах «фантастической, волшебной грезой» – и эта метаморфоза с удивительной силой отозвалась в его душе: «Какая-то страшная мысль вдруг зашевелилась во мне… как будто прозрел во что-то новое, совершенно в новый мир, мне незнакомый и известный только по каким-то темным слухам, по каким-то таинственным знакам»./44/.

А тут же рядом влачит жалкое существование какой-то по-своему тоже фантастический чиновник с красноречивой фамилией Млекопитаев, с женой, сгорающей в чахотке, с некормлеными детьми и прохудившимися сапогами. Самое удивительное, что в представлении Достоевского, на эту убогую жизнь тоже падает свет волшебства и фантастики.

Практически во всех его произведениях, таких как «Бедные люди», «Белые ночи» и других, Петербург выступает как враждебная, беспощадная сила, губительная для многих людей. Губительна петербургская среда и для Р. Раскольникова, главного героя романа «Преступление и наказание».

Действие романа погружено в эпоху, прозванную «железным веком». И не случайно Петербург у Достоевского становится ее олицетворением.

Ведь было два Петербурга. Один – город, созданный руками гениальных архитекторов, Петербург Дворцовой набережной и Дворцовой площади, Петербург дворцовых переворотов и пышных балов, Петербург-символ величия и расцвета послепетровской России, поражающий нас своим великолепием и по сей день. Но был и другой, далекий и неизвестный нам, теперешним людям, Петербург – город, в котором люди живут в « клетушках», в желтых грязных домах с грязными тесными лестницами, проводят время в маленьких душных мастерских или в смердящих кабаках и трактирах, город полусумашедший, как и большинство, знакомых нам героев Достоевского. Город болен, и чудовищно больны его обитатели. Сама окружающая обстановка создает у человека чувство безвыходности и озлобления. Она стимулирует возникновение самых невероятных и фантастических теорий: «Я тогда, как паук, к себе в угол забился. Я любил лежать и думать». Город, – материал для раздумий, подталкивает мысль в определенном направлении, и в конце концов заражает человека идеями, больше похожими на бред. Чертой, по которой мы узнаем зараженного «болезнь большого города», является навязчивый желтый цвет. Желтые обои и мебель в комнате у старухи, желтое от постоянного пьянства лицо Мармеладова, желтая, «похожая на шкаф или на сундук», каморка Раскольникова, желтоватые обои в комнате у Сони, «мебель из желтого отполированного дерева» в кабинете Порфирия Петровича. Эти детали подчеркивают безысходную атмосферу существования главных действующих лиц романа, являются предвестниками недобрых событий. Город, как зловещий демон, ищущий грешные души, опутал все вокруг своими черными сетями, в которые попадают его обитатели. Он как бы отыгрывается на своих жертвах, высасывая из них недостающую ему энергию. И в эти мастерски расставленные ловушки попадают герои романа. Мармеладов испивается в грязной распивочной, Раскольников привязан нуждой к старухе-процентщице, Сонечка попала в «когти» Дарьи Францевны, «женщины злонамеренной и полиции многократно известной». Раскольников, совершив свое преступление, пошел не только против человеческой морали и своей совести, но невольно нанес рану и городу, обрубив одно из его щупалец. И город отомстил ему. Задавив своей громадой, заставив страдать во много раз сильнее. Но события помогают Раскольникову, выхватив его из этого озлобленного мира. Он, дитя огромного мрачного города, попав в Сибирь, оказывается в новом для себя мире, вырванным из той искусственной почвы, на которой взросла его страшная идея. Это – иной, доселе неведомый Раскольникову мир, мир вечно обновляющейся Природы. И здесь, вместе с весною, охватывает его «необъятное ощущение полной и могучей жизни». Начинается его новый путь, свободный от своеволия и бунта.

Таким образом, Достоевский проводит параллель с «Медным всадником». Главным героем у него является также «маленький человек», однако это уже студент, а не чиновник, что свидетельствует о некотором изменении дискурса. Но в любом случае человек организационно связанный с государством (университет тоже казенное учреждение) становящийся жертвой иррациональных, стихийных сил и яростно этим силам сопротивляющийся. При этом сопротивление его постепенно становится все агрессивнее и бессмысленнее: от грозящего кулака Евгения – до окровавленного топора.

У Достоевского является преобладающей явная антитеза – «органический» – «неорганический». Петербург Достоевского – это самый вымышленный, искусственный, призрачный город. Но в текстах преобладает еще и скрытая оппозиция – природа – цивилизация. В частности, для Р.Раскольникова, каторга – место предназначенное по своей сути для ограничения человеческой свободы, оказывается местом более пригодным для свободного проживания человеческой личности, нежели реальная «воля» большого города.

 Публицистические статьи Гоголя, Белинского и Герцена наглядно показали, что тема Петербурга в литературе уже выходит за рамки одного города и перерастает в масштаб всей страны. Москва и Петербург, таким образом, становятся особыми полюсами бинарной русской культуры.