Терминологическая справка

2.2. Терминологическая справка

Риторика предлагает следующую типологию доводов.

Логосными называются логические доказательства.

Пафосными называются доводы, апеллирующие главным образом к эмоциям и подразделяющиеся на угрозы и обещания. Под угрозой понимается изображение отрицательных последствий нежелательного выбора, например отрицательных экономических последствий в случае победы на выборах оппонента, под обещанием – изображение положительных последствий желаемого выбора.

Этосными называются доводы, апеллирующие к принятым в данном социуме этическим нормам и подразделяющиеся на отвержение и сопереживание. Под отвержением понимается солидаризация с говорящим на базе резкого неприятия каких-либо этических положений, под сопереживанием – солидаризация на базе безусловного приятия каких-либо этических норм.

2.3. Историческая справка

Русское красноречие возникло в XI веке как красноречие торжественное.

Характерными чертами торжественного красноречия являются следующие качества:

• апелляция к единомышленникам (вследствие чего это красноречие носит консолидирующий характер);

• отсутствие необходимости немедленной и вполне конкретной реакции со стороны слушателей (вроде вынесения судебного решения или выбора в пользу того или иного кандидата). Воздействие, оказываемое торжественным красноречием, – это воздействие долговременное и глубокое, воздействие «впрок».

• несимметричность позиции говорящего и слушающего. Обычно предполагается, что говорящий занимает более высокое по сравнению со слушающим положение, являясь для последнего заведомым авторитетом.

Типичный пример торжественного красноречия – церковная проповедь, обращенная к единоверцам, не предполагающая выбора в конкретной ситуации и произносимая с амвона.

Характерные для торжественного красноречия качества были хорошо усвоены русской традицией. В последующие эпохи это создало определенную проблему: названные качества часто переносились на другие виды красноречия, развившиеся позже и требующие совершенно иного подхода. Это объективно тормозило развитие русской политической риторики.

Негативным последствием преобладающего развития торжественного красноречия является привычка говорить только для своих, что порождает некритичное отношение к собственному слову и неумение переубеждать.

Длительный период монополии на слово еще более усугубил это качество. При подлинной монополии на слово и наличии мощного аппарата насилия, как это бывает при тоталитарных режимах, риторика превращается в репродуктор, усиливающий и тиражирующий угрозу со стороны власти. Когда же такого аппарата насилия нет, а монополия на слово, как в брежневскую эпоху, оказывается мнимой, псевдомонопольное слово порождает особую речевую безответственность – небрежность в аргументации, по сути дела избыточной, и общую небрежность в речи, превращающейся в словоблудие.

Некритичное отношение к собственному слову, помноженное на опыт словоблудия и усугубленное снятием цензурных барьеров и расшатыванием языковой нормы, дало современное состояние российского политического языка.

2.4. Торжественно-инструктирующая риторика

Эта риторика может быть названа также «риторикой съездов», поскольку ее ближайшим источником является риторика партийных съездов советских времен. Аномальность такой риторики состоит в том, что она имеет двойного адресата речи. Ее прямой адресат – номенклатура чиновников, перед которой отчитывается и которую инструктирует говорящий субъект. Ее косвенным, побочным адресатом является собственно народ, по отношению к которому съездовская риторика выступает в качестве средства успокоения: она сигнализирует, что «все идет по плану, жизнь продолжается, задачи решаются» и т.п.

По отношению к первому адресату, умевшему читать между строк, съездовская риторика всегда была вполне адекватной, хотя являлась не столько риторикой, то есть убеждением, сколько прямой инструкцией, командой. По отношению ко второму адресату она также была достаточно адекватной, но только в условиях монополии на слово и прямого устрашения, когда установки вроде «жить стало лучше, жить стало веселей» являлись запретом на выражение недовольства. По мере ослабления угрозы со стороны власти съездовская риторика теряла для народа силу команды, оставаясь таковой только для номенклатуры. Основная масса населения воспринимала эту риторику как предельно скучную и по мере ее тиражирования вызывающую раздражение.

Традиции съездовской риторики продолжают существовать и сегодня. Они почти фатально заложены в таких жанрах, как послание, обращенное к Федеральному Собранию, или выступление на коллегии министерства. Попытки улучшить подобные тексты наталкиваются на противоречие, возникающее вследствие двуадресного характера съездовских обращений при заведомом приоритете номенклатурного адресата.

Наличие двух адресатов формирует у говорящего противоречивую установку. Инструктивность влечет за собой детализацию, «снижение темы» и необходимость выступать по многим пунктам, чаще всего неравнозначным; адресованность же к народу порождает попытку придать тексту торжественный характер, сообщить тону некоторую приподнятость, то есть вложить в документ мобилизующую силу. В результате собственно риторическая, убеждающая цель оказывается смазанной, тонет в многоаспектности инструкций, и никакой пафос, проявленный по каждому отдельному пункту, не в состоянии оживить речь, сделать ее интересной и мобилизующей для неноменклатурного адресата.

Задачи номенклатурного отчета и инструктажа плохо согласуются не только с попыткой придать речи мобилизующий или торжественный характер, но и с исторически сложившимися основами русской риторики, которая в самых своих истоках была ориентирована на так называемое амплифицирующее построение речи. При амплифицирующем построении главная мысль речи постоянно обрастает новыми, в особенности этическими аргументами и усиливается эмоционально, что создает ощущение красоты и мощи. Сегодня ни о красоте, ни о мощи политической речи говорить не приходится.

Описанное общее состояние торжественно-инструктирующей риторики вполне конкретно проявляется в использовании речевых средств на уровне аргументации, композиции и риторических фигур.

Аргументация. Во-первых, аргументация оказывается обедненной, что соответствует нормам деловой, а не убеждающей речи. Говорящий не убеждает, а сообщает, акцентирует внимание, подчеркивает, предупреждает – словом, инструктирует. Такое акцентирование зачастую оказывается довольно умелым и даже не лишенным особого канцелярского, аппаратного изящества, но к риторике и убеждению не имеет никакого отношения.

Во-вторых, этосные и пафосные доводы на фоне отсутствия у речи единой цели и единого адресата редки и носят мозаичный характер. Пафосные включения производят впечатление вынужденных ходов, о которых оратор вспомнил во время выступления (пора «подпустить торжественности»), что неизбежно рождает у слушающего ощущение фальши и неискренности речи. Слово «брешут», которым с советских времен часто характеризуется в народе политическая речь, довольно точно передает «обывательское» ощущение от такой речи: не обязательно лгут (поди дознайся!), но именно «брешут», то есть говорят праздно и неискренне.

Композиция. Композиция отличается аморфностью, «бескостностью», затрудняющей само восприятие текста и ослабляющей его воздействующую силу. Не используются так называемые схемы выдвижения – выделения главных мыслей, отдельные аспекты речи нигде не суммируются. Речь не представляет собой живой цельности, а имеет модульную, сборно-разборную конструкцию. Сбор мозаики из мелких деталей, если и радует глаз аппаратчика, то у обычного человека вызывает непреодолимую скуку.

Риторические фигуры и язык. Попытка придать речи стройность за счет вялого использования анафор (повторов слов в начале предложений) плохо согласуется с большим количеством оговорок и вводных замечаний. Речь дробится даже на уровне одного предложения.

Кроме того, номенклатурный дискурс несет с собой поток обезличенных высказываний (вроде «у нас сложилось мнение»), что в советские времена отвечало желанию номенклатуры уйти от персональной ответственности и создать представление о коллегиальности принимаемых решений. Неизбежным следствием инструктивности является также обилие канцелярских оборотов.

Торжественно-инструктирующая риторика совершенно неадекватна сегодняшней ситуации.

Во-первых, она вступает в противоречие с самой идеей укрепления национального государства, поскольку слабая этосность аргументации и грубое нарушение традиций русской словесности, а также явная связь с бюрократическим языком не способствуют национальной консолидации.

Во-вторых, такая риторика просто неэффективна там, где власть имеет выборный характер. Народ, от которого ждут определенного электорального поведения, не говоря уже о мобилизации для решения национальных задач, не может быть адресатом номер два в номенклатурной речи или объектом прямого инструктажа.

В-третьих, такая риторика принципиально безлична, а это противоречит и принципу выборности власти (голосуют за человека), и национальным традициям, ибо в русской культуре несовершенство отдельных социальных институтов компенсируется именно высоким личностным статусом.

В настоящее время, однако, наблюдаются попытки уйти от торжественно-инструктирующей риторики. Их можно назвать интуитивными, так как осмысления общей картины политической речи пока нет. Основное направление, в котором ведется торпедирование старой парадигмы, – это введение в речь первого лица («я считаю», «хочу подчеркнуть», «я полагаю»). Следует отметить, однако, что безличные конструкции при этом не исчезают и первое лицо зачастую возникает не там, где это требуется. Речи по-прежнему насыщены оговорками и вставными замечаниями. Риторика рекомендует использовать такие синтаксические конструкции только тогда, когда оратор сознательно хочет создать впечатление неуверенности, колебания или, по крайней мере, противоречивости той материи, о которой говорит. В последнем случае обычно используются яркие антитезы. Обилие вставных конструкций там, где оратор хочет продемонстрировать уверенность, ясность цели и определенность в выборе средств, выглядит противоречиво. С профессиональной точки зрения – это риторическая ошибка. С позиции внешнего наблюдателя – это проявление неискренности говорящего, в лучшем случае – его усталости.

При всех попытках улучшить тексты торжественно-инструктирующей риторики до сих пор нет понимания того, что в том случае, когда речь звучит на всю страну, адресатом номер один должен быть только народ. Это означает наличие в речи главной идеи, внятной именно этому адресату и подкрепленной этическими (содержащими активное отвержение чего-то и активное сочувствие чему-то) и пафосными (воздействующими на чувства через указание на реальные угрозы и изображение положительных перспектив) аргументами. Чтобы эти аргументы не выглядели демагогическими, они должны быть усилены изобразительными средствами, то есть яркими, остающимися на слуху примерами, надолго запоминающимися метафорами, а также риторическими фигурами, сигнализирующими об эмоциональной вовлеченности самого оратора.