1 Удар кулаком, затрещина (франц.).
42
Л.УАЙТ
СИМВОЛ : ПРОИСХОЖДЕНИЕ И ОСНОВА ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ПОВЕДЕНИЯ.
"В Слове было Начало...начало человека и культуры"
I.
В июле 1939 года в университете Леланда в Стэнфорде было устроено празднование в память о столетнем юбилее открытия того факта, что клетка является основной единицей всякой живой ткани. Ныне мы начинаем осознавать и оценивать тот факт, что символ является основной единицей всякого человеческого поведения и цивилизации.
Все человеческое поведение осуществляется (originates) в пользовании символами. Именно символ преобразовал наших человекоообразных предков в людей и очеловечил их. Все цивилизации порождены и сохраняются только посредством использования символов. Именно символ преобразует младенца Homo sapiens в человеческое существо; глухонемые, вырастающие без использования символов, не могут считаться человеческими существами. Все человеческое поведение состоит в пользовании символами или зависит от него. Человеческое поведение - это символическое поведение; символическое поведение - это человеческое поведение. Символ - это вселенная человечности.
II.
Великий Дарвин в "Происхождении человека" заявил, что нет фундаментального различия между человеком и высшими млекопитающими в их психических способностях", что различие между ними состоит "единственно в его [человека] почти бесконечно большей силе связывать вместе самые разнообразные звуки и идеи... психические способности (mental powers) высших животных не отличаются от соответствующих способностей человека по природе, хотя значительно отличаются по степени (Chs.3, 18; курсив наш).
Эта точка зрения поддерживается ныне многими учеными. Так, Ф.Х.Хэнкинс, видный социолог, утверждает, что "несмотря на свой большой мозг, нельзя сказать, что человек имеет какие-либо психические особенности, присущие исключительно ему... Все эти человеческое превосходства всего только относительные различия, или различия по степени". Профессор Ральф Линтон, антрополог, пишет в "Постижении человека" : "Различия между людьми и животными во всех этих отношениях [в поведении] огромны, но они, похоже, скорее являются различиями в количестве, нежели в качестве". "Можно показать, что человеческое и животное поведение имеют столь много общего, что расхождение между ними утрачивает большое значение". Доктор Александр Гольденвейзер, тоже антрополог, полагает, что "различие между психическим складом (mentality), обнаруживаемым здесь [шимпанзе и гориллой], и психическим складом человека - просто различие в степени".
Совершенно очевидно, что имеются многочисленные и впечатляющие сходные черты между поведением человека и обезьяны; вполне возможно, что шимпанзе и гориллы в зоопарках уже отметили и оценили их. Поведенческие сходства человека со многими другими видами животных также достаточно явны. Почти столь же очевидно, но нелегко поддается определению различие в поведении, отличающее человека от всех прочих живых существ. Я говорю "очевидно", потому что для обыкновенного человека совершенно ясно, что нечеловекоподобные (non-human) животные, с которыми он близок (familiar with), не вступают и не могут вступить в тот мир, в котором он живет как человеческое существо, не принимают и не могут принять в нем участия. Для собаки, лошади, птицы или даже обезьяны невозможно иметь какое-либо понимание значения знака креста для христианина или того факта, что черный (у китайцев белый) цвет - это цвет траура. Никакая шимпанзе или лабораторная крыса не сможет понять различие между святой водой и дистиллированной водой или уловить смысл того, что такое четверг, 3 или грех. Ни одно животное кроме человека не отличит кузена от дяди или кросс-кузена от параллельного кузена. Только человек может совершить такое преступление, как инцест или супружеская измена; только он может помнить субботу и почитать ее священной. Дело, как мы хорошо знаем, обстоит не так, что низшие животные могут проделывать подобное лишь в меньшей степени, нежели мы сами; они вовсе не могут осуществить эти акты оценки и различения. Дело, как давным-давно сказал Декарт, "не в том только, что животные обладают меньшим разумом, чем человек, но в том, что они вовсе не обладают им".
Однако, когда ученый пытается определить психическое (mental) различие между человеком и прочими животными, он сталкивается порой с трудностями, которые не может преодолеть, и вследствие этого заключает, будто различие состоит только в степени : человек имеет больший ум, "большую силу ассоциации", более широкий спектр видов деятельности, etc. Мы имеем хороший пример тому в лице видного психолога Антона Дж.Карлсона. Отметив "современные достижения человека в науке, искусствах (включая красноречие), в области политических и социальных институтов", и замечая "в то же время явный недостаток такого поведения у прочих животных", он, как и обыкновенный человек, "испытывает искушение заключить,что в этих способностях человек, по меньшей мере, имеет качественное превосходство над прочими млекопитающими" Однако, поскольку как ученый профессор Карлсон не может определить это качественное различие между человеком и прочими животными, поскольку как психолог он не может его объяснить, он отказывается его признать - "психолог не принимает огромное развитие артикулированной речи у человека как нечто качественно новое..." - и беспомощно предполагает, что в один прекрасный день мы сможем найти в человеческом мозге какой-нибудь новый "строительный материал", "дополнительный липоид, фосфатид или ион", который объяснит его, и заключает, говоря, что различие между умом (mind) человека и умом не-человека есть "вероятно, только различие степени".
Тезис, который мы выдвинем и будем отстаивать здесь, состоит в том, что между умом человека и не-человека имеется фундаментальное различие. Это различие касается природы, а не степени. И расхождение между этими двумя типами имеет огромное значение - по крайней мере для науки о сравнительном поведении. Человек использует символы; ни одно другое живое существо этого не делает. Организм или обладает способностью иметь дело с символом (to symbol), или не обладает; никаких промежуточных ступеней здесь нет.
III.
Символ можно определить как вещь, чьи ценность или значение (meaning) придаются ей тем, кто ею пользуется. Я говорю "вещь", потому что символ может иметь физическую форму любого рода (kind); он может иметь форму некоторого материального объекта, цвета, звука, запаха, движения объекта, вкуса.
Значение или ценность символа ни в каком случае нельзя извлечь из свойств, присущих его физической форме, или определить посредством этих свойств : цветом, соответствующим трауру, может быть желтый, зеленый или любой другой; цвет королевской власти не обязательно пурпур; у китайских правителей Манчу им был желтый. Смысл слова "видеть" не
присущего фонетическим (или зрительным) свойствам. "Утереть нос" кому-либо может означать все что угодно. Значения символов производны от организмов, которые их используют, и определяются этими организмами; человеческими организмами смысл придается физическим вещам и событиям, которые тем самым становятся символами. Символы, говоря словами Локка, "получают свое значение (signification) через произвольное навязывание (imposition) его людьми".
Все символы должны иметь физическую форму, иначе они не были бы доступны нашему опыту. Это утверждение остается твердым безотносительно к нашей теории эксперимента. Даже сторонники "сверхчувственного восприятия", бросившие вызов словам Локка о том, что "знание существования всякой иной вещи [кроме нас самих и Бога] мы можем иметь лишь посредством ощущения", были принуждены работать с формами скорее физическими, чем эфирными. Но значение (meaning) символа не может быть обнаружено путем простого наблюдения его физической формы с помощью органов чувств. Глядя на X в алгебраическом уравнении, нельзя сказать, что он значит; одними только ушами нельзя удостовериться в символической значимости (value) фонетического сочетания si; просто взвесив свинью, нельзя сказать, сколько золота на нее можно обменять; исходя из длины волны цвета, невозможно сказать, означает ли он храбрость или трусость, "стойте" или
"идите"; точно так же посредством суммы физических или химических наблюдений нельзя обнаружить дух в фетише. Значение символа может быть уловлено только не-чувственными, символическими средствами.
Природу символического опыта легко проиллюстрировать. Когда испанцы впервые встретились с ацтеками, ни одна сторона не говорила на языке другой. Как могли индейцы распознать смысл слова santo или значение (significance) распятия? Как могли испанцы узнать о смысле слова calli или понять значение (value) Тлалока? С этими смыслами (meanings) и ценностями (values) нельзя вступить в контакт с помощью одного только чувственного опыта физических свойств. Самые замечательные уши не сообщат вам, означает ли слово santo "святой" или "голодный". Однако, как мы знаем, испанцы и ацтеки действительно распознали значения другой стороны и оценили ценности друг друга. Но не с помощью чувственных средств.
Каждый оказался способен проникнуть в мир другого только благодаря способности, для которой мы не имеем лучшего названия, чем символическая способность (symbol). Однако вещь, в одном контексте являющаяся символом, в другом контексте является не символом, а знаком. Так, слово есть символ только тогда, когда имеют дело с различением между его значением и его физической формой. Это различение должно быть сделано, когда придают значимость (value) комбинации звуков или когда прежде приданная значимость распознается впервые; оно может быть сделано в других случаях для определенных целей. Но после того, как значимость придана слову или в нем распознана, его значение отождествляется в употреблении с его физической формой. Тогда слово функционирует скорее как знак (sign), нежели как символ. В этом случае его значение схватывается чувствами. Мы определяем знак как физическую вещь или событие, чья функция - указывать на какую-либо другую вещь или событие. Значение знака может заключаться в его физической форме и его контексте, как в случае с высотой ртутного столбика как указанием на температуру или с весенним возвращением малиновки. Или значение знака может просто отождествляться с его физической формой, как в случае с сигналом, оповещающим о приближении урагана, или карантинным флагом. Однако в любом случае значение знака может быть удостоверено посредством ощущений. Тот факт, что какая-то вещь может быть как символом (в одном контексте), так и знаком (в другом контексте), привел к смущению и непониманию.
Так, Дарвин говорит : "Не понимание артикулированных звуков отличает человека от низших животных, ибо, как известно всякому, собаки понимают многие слова и предложения" (Гл.III, "Происхождение человека"). Разумеется, совершенно верно, что собак, обезьян, птиц, лошадей и, вероятно, даже создания, находящиеся еще ниже на эволюционной лестнице, можно научить особым образом отвечать на голосовые команды. Малыш Гуа, детеныш шимпанзе в опыте Келлога, в продолжение некоторого времени "значительно превосходил ребенка в реагировании на человеческие слова". Но отсюда вовсе не следует, что между значением этих "слов и предложений" для человека и для обезьяны или собаки не существует никакого различия. Для человека слова - и знаки, и символы; для собаки они - просто знаки.
Проанализируем ситуацию голосового стимула и реакции. Собаку можно научить переворачиваться по команде "Пере вернись!". Человека можно научить останавливаться по команде "Halt!". Тот факт, что собаку можно научить переворачиваться по команде на китайском языке, или что ее можно научить "приносить" по команде "Перевернись!" (то же, ра зумеется, верно и для человека), показывает, что нет никакого необходимой и неизменной связи между определенной комбинацией звуков и особой реакцией на нее. Собаку или человека можно научить отвечать определенным образом на любую произвольно избранную комбинацию звуков, например, на группу бессмысленных слогов, случайно соединенных друг с другом. С другой стороны, какой-то один из великого множества и разнообразия ответов может стать тем, который вызывается данным стимулом. Итак, что касается происхождения связи (relationship) между голосовым стимулом и реакцией, природа этой связи, т.е. значение (meaning) стимула, не определяется свойствами, присущими стимулу.
Однако, как только между голосовым стимулом и реакцией установлена связь, значение (meaning) стимула отождествляется со звуками; тогда дело обстоит так, как если бы значение было присуще самим звукам. Так, "halt" имеет не то же значение, что "hilt" или "malt", и эти стимулы отличают друг от друга с помощью механизма слуха. Собаку можно поставить в такие условия, при которых она будет определенным образом отвечать на звук данной длины волны. Достаточно изменить высоту звука, и реакция перестанет повторяться. Значение (meaning) стимула отождествилось с его физической формой; его значимость (value) оценивается с помощью ощущений.
Итак, в знаковом поведении мы видим, что при установлении связи между стимулом и реакцией свойства, присущие стимулу, не определяют характера реакции. Однако, после того как связь установлена, значение (meaning) стимула таково, как если бы оно было свойственно его физической форме. Безразлично, какую фонетическую комбинацию мы избираем для того, чтобы вызывать реакцию прекращения движения. Мы можем научить собаку, лошадь или человека останавливаться по любой голосовой команде, какую мы пожелаем выбрать или изобрести. Но как только между звуком и реакцией установилась связь, значение (meaning) стимула отождествляется с его физической формой и, следовательно, становится доступным для восприятия с помощью чувств.
До сих пор мы не обнаружили никакого различия между собакой и человеком; кажется, что они в точности подобны друг другу. Так и есть до того момента, к которому мы теперь подошли. Однако история еще не окончена. Нельзя обнаружить никакого различия между собакой и человеком до тех пор, пока дело касается обучения тому, как соответствующим образом отвечать на голосовой стимул. Но мы не должны позволить впечатляющему сходству скрыть от нас одно важное различие. Ведь дельфин все-таки не рыба. Человек отличается от собаки - и от всех прочих живых существ - тем, что он может играть и действительно играет активную роль в определении того, какую значимость (value) должен иметь голосовой стимул, а собака не может. Собака не играет и не может играть активной роли в определении значимости (value) голосового стимула. Должна ли она в ответ на данный стимул переворачиваться или приносить поноску, является ли стимулом для переворачивания та или другая комбинация звуков - все это вопросы, в которых собаке нечего "сказать". Она играет чисто пассивную роль и не может делать ничего другого. Она научается значению голосовой команды точно так же, как ее слюнные железы могут научиться реагировать на звук колокольчика. Но человек играет активную роль и становится, таким образом, творцом: пусть x будет равняться трем фунтам угля - и вот он действительно равен трем фунтам угля; пусть снятие шляпы в доме хозяина указывает на уважение - и становится так. Эта творческая способность, способность свободно, активно и произвольно придавать значимость вещам - одна из наиболее общепризнанных и вместе с тем одна из наиболее важных характеристик человека. Дети свободно пользуются ею в своих играх : "Притворимся, что эта кочка - волк". Различие между поведением человека и прочих животных состоит, следовательно, в том, что низшие животные могут получать новые значимость, могут приобретать новые значения, но не могут их творить и придавать. Это может делать только человек. Используя грубую аналогию, можно уподобить низших животных человеку, имеющему только приемное устройство для получения радиограмм : он может получать сообщения, но не может их посылать. Человек может делать и то, и другое. И это различие относится к самой природе, а не к степени : живое существо либо может "произвольно навязывать значение", либо может творить и придавать значимости, либо нет. Нет никаких промежуточных ступеней. Это различие может показаться незначительным, но, как сказал однажды Уильяму Джемсу плотник, обсуждавший с ним различия между людьми, "Это очень важно". Все человеческое существование зависит от этого и только от этого.
Затруднение относительно природы слов и их значения для человека и низших животных нетрудно понять. Оно возникает, прежде всего, из-за неспособности различить два совершенно разных контекста, в которых слово функционирует. Утверждения "Значение слова не может быть воспринято с помощью ощущений" и "Значение слова может быть воспринято с помощью ощущений", хотя и противоречат друг другу, тем не менее одинаково истинны. В символическом контексте значение не может быть воспринято ощущениями; в знаковом контексте - может. Это сбивает с толку. Однако ситуация усугубляется еще и тем, что слова "символ" и "знак" применяются здесь для того, чтобы обозначить не разные контексты, а одну и ту же вещь : слово. Итак, слово - это одновременно две разные вещи, символ и знак. Подобно этому, можно сказать, что ваза одновременно и doli, и kana - две разные вещи - потому что она может рассматриваться в двух контекстах, эстетическом и коммерческом.
IV.
То, что человек в отношении своих психических способностей уникален среди животных видов, то, что фундаментальное различие в природе (kind) - не в степени - отделяет человека от всех прочих животных, есть факт, который на протяжении долгого времени признавался, невзирая на провозглашение Дарвином противоположного. Давным-давно Декарт в своем "Рассуждении о методе" указал, что "нет людей столь тупых и глупых, которые были бы нес пособны связать несколько слов... с другой стороны, нет ни одного животного, как бы совершенно оно ни было, которое могло бы сделать нечто подобное". Джон Локк также ясно видел, что "в них (т.е. в животных) вовсе нет силы абстрагирования, и именно обладание общими идеями есть то, что полагает строгое различие между человеком и животными, то превосходство, которого способности животных не могут достичь никакими средствами... им нечего делать со словами и любыми другими общими знаками". Великий британский антрополог Э.Б.Тайлор обратил внимание на "ту пропасть, которая отделяет самого низкоразвитого дикаря от самой высокоразвитой обезьяны... Маленький ребенок может понять то, относительно чего нельзя с достоверностью утверждать, что оно когда-либо проникало в ум (mind) самой смышленой собаки, слона или обезьяны". И, разумеется, многие ныне осознают эту "духовную пропасть" (mental gulf) между человеком и прочими видами.
Итак, на протяжение более чем столетия мы имели две традиции в сравнительной психологии, существовавшие бок о бок. Одна провозгласила, что в своих психических способностях человек не отличается от животного ничем, кроме степени. Другая ясно видела, что человек уникален по меньшей мере в одном отношении, что он обладает способностью, которой не имеет ни одно другое животное.
Трудность адекватного определения этого различия оставляла вопрос открытым до сегодняшнего дня. Различение знакового поведения и символического поведения, подобное выдвигаемому здесь может, мы надеемся, внести вклад в разрешение этой проблемы раз и навсегда
V.
В действительности очень мало известно об органической основе символической способности : мы почти ничего не знаем о нейрологии "символизации". И похоже, что очень немногие ученые - анатомы, нейрологи или физические антропологи - заинтересованы данным предметом. В самом деле, некоторые, видимо, даже не осведомлены о существовании подобной проблемы. Однако долг и задача объяснения нервной основы "символизации" не входят в сферу дея тельности социолога или культурного антрополога. Напротив, ему надлежит тщательно исключать их из нее как не соответствующее его проблемам и интересам; столкновение с ними привело бы его только к поражению. Для социолога или культурного антрополога достаточно принять как данность ту способность пользоваться символами, которой обладает только человек. На употребление, которое он сделает из этого факта, ни в коей мере не влияет неспособность его самого или анатома описать символический процесс в нейрологических терминах. Однако для представителей общественных наук полезно ознакомиться с тем немногим, что нейрологи и анатомы действительно знают о структурной основе символизации. Мы, следовательно, дадим здесь краткий обзор соответствующих главных фактов.
Анатомы долго не могли обнаружить, почему люди могут использовать символы, а обезьяны нет. Насколько известно, единственное различие между мозгом человека и мозгом обезьяны - количественное : "...у человека нет никаких новых мозговых клеток или межклеточных связей", как отметил А.Дж.Карлсон. Равным образом человек как существо, отличное от прочих животных, не обладает каким-либо специализированным "символическим механизмом". Так называемые речевые участки мозга не следует отождествлять с символизирующим. Представление о том, что символизация тождественна способности издавать артикулированные звуки или зависима от нее, не является чем-то необычным. Так, Л.Л.Бернар перечисляет как "четвертое великое органическое качество человека... его голосовой аппарат,...характерный только для него одного". Однако эта концепция ошибочна.
Большие обезьяны имеют механизм, необходимый для произведения артикулированных звуков. "На первый взгляд, твердо установлено, - пишут Р.М. и А.В.Йеркс в книге "Большие обезьяны", - что моторный механизм голоса у этой обезьяны [шимпанзе] пригоден не только для произведения значительного разнообразия звуков, но также для определенных артикуляций, сходных с человеческими". Физический антрополог Е.А.Хутон также утверждает, что "все человекообразные обезьяны снабжены такими голосовыми и мышечными приспособлениями, что могли бы иметь артикулированную речь, обладай они достаточным интеллектом ".
Более того, как уже давно указывали Декарт и Локк, есть птицы, которые действительно произносят артикулированные звуки, воспроизводят звуки человеческой речи, но, конечно, совершенно неспособны к символизации. "Речевые участки" мозга - просто участки, связанные с мышцами языка, с гортанью etc. Но, как мы знаем, символизация не ограничивается использованием этих органов. Некто может образовывать символы (to symbоl) с помощью любой части тела, которой он в состоянии двигать по своей воле.
Конечно, символическая способность возникла в естественном процессе органической эволюции. Мы также имеем основания полагать, что средоточие, если не locus, этой способности, находится в мозге, в особенности в лобной доле. Человеческий мозг как абсолютно, так и относительно гораздо больше мозга обезьяны. Мозг среднего взрослого мужчины составляет около 1500 с.с. в размере; мозг гориллы редко превышает 500 с.с. Относительно, человеческий мозг весит около 1/50 общего веса тела, в то время как вес мозга гориллы колеблется между 1/150 и 1/200 общего веса. При этом лобная доля у человека особенно велика в сравнении с обезьяньей. Ныне мы знаем, что во многих случаях количественные изменения ведут к качественным различиям. Вода преобразуется в пар дополнительным количеством тепла. Дополнительные сила и скорость отрывают выруливающий аэроплан от земли и преобразуют наземное движение в полет. Различие между древесным и пшеничным спиртом есть качественное выражение количественного различия в пропорциях углерода и водорода. Таким образом, отмеченный нами рост размеров мозга у человека мог бы произвести некий новый род функции.
VI.
Вся культура (цивилизация) находится в зависимости от символа. Именно упражнение в символической способности привело к возникновению культуры, и именно использование символов делает возможным непрерывное сохранение культуры. Без символа не было бы культуры, и человек был бы просто животным, а не человеческим существом.
Артикулированная речь - важнейшая форма символического выражения. Но если устранить из культуры речь, что останется? Посмотрим.
Без артикулированной речи мы не имели бы человеческой социальной организации. Семьи мы могли бы иметь, но эта форма социальной организации не является особенностью человека; она не есть per se человеческая. Однако мы не имели бы никаких запретов на инцест, никаких правил, предписывающих экзогамию и эндогамию, полигамию или моногамию. Как при отсутствии артикулированной речи можно было бы предписать брак с кросс-кузеном и запретить брак с параллельным кузеном? Как могли бы существовать при отсутствии артикулированной речи правила, запрещающие иметь многих сожителей или сожительниц одновременно, но разрешающие иметь их последовательно, обладая только одним или одной в течение некоторого промежутка времени?
Без артикулированной речи мы не не имели бы никакой политической, экономической, церковной или военной организации; никаких этикетных и моральных кодексов; никаких законов; никакой науки, богословия или литературы; никаких игр или музыки, за исключением тех, которые имеются на уровне обезьяны. Без артикулированной речи ритуалы и церемониальные принадлежности были бы лишены смысла. В самом деле, без артикулированной речи все мы были бы лишены орудий: мы имели бы лишь случайное и незначительное использование орудия (tool), какое мы находим сегодня у высших обезьян, ибо именно артикулированная речь преобразовала не прогрессивное использование орудий обезьяной в прогрессивное, кумулятивное использование орудий человеком, человеческим существом.
Коротко говоря, без символической коммуникации в той или иной форме мы не имели бы культуры. "В Слове было начало" культуры - а также и ее продолжение.
Действительно, со всей своей культурой человек все еще животное и стремится к тем же целям, к которым стремятся все прочие живые создания : к сохранению индивидуума и к продолжению рода. Говоря конкретно, эти цели суть пища, убежище от стихий, защита от врагов, здоровье и потомство. Тот факт, что человек, точно так же как все прочие животные, стремится к этим целям, несомненно, и побудил многих провозгласить, что "нет фундаментального различия между поведением человека и прочих живых существ". Однако человек в действительности отличается от них, не в своих целях, но в средствах. Человеческие средства - это культурные средства: культура есть просто способ жизни такого животного, как человек. И так как эти средства, культура, находятся в зависимости от способности, которой обладает только человек, от способности использовать символы, то различие между поведением человека и всех прочих живых существ не просто велико, но является основным и фундаментальным.
VII.
Поведение человека бывает двух различных родов : символическое и несимволическое. Человек зевает, потягивается, кашляет, почесывается, кричит от боли, вздрагивает от испуга, "ощетинивается" от гнева, и так далее. Несимволическое поведение такого рода не является особенностью человека; он разделяет его не только с прочими приматами, но также и со многими другими животными видами. Однако человек общается со своими приятелями посредством артикулированной речи, пользуется амулетами, исповедует грехи, устанавливает законы, соблюдает требования этикета, истолковывает свои сны, классифицирует своих сородичей в специально обозначаемые (designated) категории, и так далее. Этот род поведения уникален; только человек к нему способен; он является особенностью человека, потому что состоит в пользовании символами или находится в зависимости от последнего.
Несимволическое поведение Homo sapiens - это поведение человека-животного; символическое поведение - это поведение человека как человеческого существа (human being). Именно символ превратил человека из простого животного в человеческое существо.
Так как человеческое поведение есть символическое поведение и поскольку поведение дочеловеческих (infra-human) видов несимволическое, то отсюда следует, что о человеческом поведении мы ничего не можем узнать из наблюдений и экспериментов над низшими животными. Эксперименты с крысами и обезьянами действительно многое прояснили. Они пролили свет на механизмы и процессы поведения млекопитающих или высших позвоночных. Однако они не внесли никакого вклада в постижение человеческого поведения, потому что символический механизм и все его следствия целиком отсутствуют у более низких видов. Что касается неврозов у крыс, то, конечно, очень интересно узнать, что крыс можно сделать невротиками. Однако наука, видимо, обладала гораздо большим пониманием психопатического поведения человеческих существ до того, как неврозы были экспериментальным путем вызваны у крыс, нежели имеющееся у нее теперь понимание неврозов крыс. Наше понимание человеческих неврозов помогло нам понять неврозы крыс; фактически мы проинтерпретирвали последние в терминах человеческой патологии. Но я не вижу, в чем лабораторные крысы-невротики послужили углублению или возрастанию нашего понимания человеческого поведения. Подобно тому, как символ был тем, что очеловечило (made human) человечество, так же обстоит дело и с каждым представителем данного вида. Младенец не является человеческим существом до тех пор, пока он не начинает образовывать символы (to symbol). Как показало исследование "Обезьяна и ребенок", до тех пор, пока ребенок не начинает говорить, нет ничего, что качественно отличало бы его поведение от поведения очень молодой обезьяны. На самом деле одним из впечатляющих результатов этого восхитительного эксперимента, проведенного профессором Келлоггом и миссис Келлогг, была демонстрация того, сколь обезьяноподобно дитя Homo sapiens до того момента, когда оно начинает говорить. Младенец-мальчик приобретал исключительные навыки в лазании совместно с шимпанзе и даже приобрел ее "food bark"! Келлогги говорят о том, как маленькая обезьяна за время своего пребывания в их доме "очеловечилась". Однако что в действительности столь последовательно продемонстрировал данный эксперимент, так это полную неспособность обезьяны научиться говорить и или даже сделать хотя бы какое-то движение в этом направлении - короче говоря, вообще ее неспособность "очеловечиться".
Детеныш вида Homo sapiens очеловечивается только тогда, когда он развивает (exercises) свою символическую способность (symbol facultee). Только при посредстве артикулированной речи - не обязательно произносимой вслух - он может вступить в мир человеческих существ и принять участие в их делах. Можно повторить вопрос, уже заданный ранее. Как мог бы взрослеющий ребенок узнать и представить себе такие вещи как социальная организация, этика, этикет, ритуал, наука, религия, искусство и игры без символической коммуникации? Разумеется, ответ состоит в том, что он ничего не мог бы знать о подобных вещах и вовсе не имел бы представления о них.
Здесь уместен вопрос о "волчьих детях". Вера в такие случаи, когда человеческие детеныши воспитываются волками или другими животными, процветала еще со времени мифа о Ромуле и Реме - и задолго до этого времени. Несмотря на тот факт, что еще с тех пор, как Блюменбах обнаружил, что так называемый "Дикий Петер" - всего лишь полоумный мальчик, изгнанный из дома по случаю появления новой мачехи, было многократно показано, что сообщения о "волчьих детях" ошибочны или не подтверждены соответствующими доказательствами, эта достойная сожаления сказка все еще процветает в известных "научных" кругах. Однако некоторые социологи и психологи находят всем этим волчьим питомцам и "диким людям" то применение, которое следует считать верным, - а именно рассматривают их как свидетельство того, что представитель вида Homo sapiens, живущий в мире без символов, - не человеческое существо, а зверь (brute). Перефразируя Вольтера, можно было бы сказать : если бы даже "волчьих детей" не существовало, "общественным наукам" следовало бы их выдумать.
В этом отношении в высшей степени показательны дети, на годы оторванные от человеческого общения из-за слепоты и глухоты, но время от времени осуществлявшие со своими товарищами коммуникацию на символическом уровне. Особенно поучителен случай Хелен Келлер, хотя случаи Лоры Бриджмен, Мэри Хертин и других также весьма ценны.
Хелен Келлер в очень раннем возрасте ослепла и оглохла в результате болезни. Она достигла детского возраста, не вступая в символические контакты с кем-либо. Описания ее в возрасте семи лет, относящиеся к тому времени, когда ее учительница, мисс Салливан, пришла к ней домой, вообще не обнаруживают в поведении Хелен никаких человеческих свойств. Она была прямоходящим, недисциплинированным и не покорным маленьким животным.
В течение одного-двух дней после своего прибытия в дом Келлеров мисс Салливан обучала Хелен ее первому слову, начертывая слово на ее ладони. Однако это слово было только знаком, а не символом. Неделю спустя Хелен знала несколько слов, но, как сообщает мисс Салливан, у нее не было "ни малейшего понятия о том, как ими пользоваться и о том, что все имеет какое-нибудь имя". В течение трех недель Хелен узнала восемнадцать существительных и три глагола. Однако она по-прежнему оставалась на уровне знака; она по-прежнему не имела никакого понятия о том, что "все имеет какое-нибудь имя".
Хелен столкнулась с трудностями при освоении словесных знаков для слов "кружка" и "вода", видимо, потому, что оба ассоциировались с питьем. Мисс Салливан сделала несколько попыток рассеять это затруднение, но безуспешно. Однако как-то утром, спустя примерно месяц после приезда мисс Салливан, они вдвоем вышли в сад к водокачке. То, что произошло далее, лучше всего рассказать ее собственными словами : Я побудила Хелен подставить свою кружку под струю, пока я качала. Как только холодная вода хлынула, наполняя кружку, я написала на свободной ладони Хелен "в-о-д-а". Слово, последовавшее так скоро за ощущением холодной воды, омывающей ее руки, кажется, поразило ее. Она выронила кружку и стояла словно в трансе. Лицо ее просветлело. Она написала "вода" несколько раз. Затем она упала на землю и спросила, как называется это, показала на водокачку и на решетку и, внезапно обернувшись ко мне, она спросила, как мое имя... В течение нескольких часов она добавила в свой словарь тридцать новых слов. Однако эти слова были уже не простыми знаками, каковы они для собаки и каковыми они были для Хелен до того момента. Они были символами. Хелен наконец нащупала и повернула тот ключ, который впервые открыл для нее вход в новую вселенную : в мир человеческих существ. Этот изумительный опыт описывает сама Хелен : Мы шли по тропке к колодцу, привлеченные ароматом жимолости, которой он был окружен. Кто-то качал воду, и моя учительница подставила мою руку под струю. Как только холодная вода хлынула на одну мою руку, она написала на другой слово "вода", сначала медленно, затем быстро. Я стояла не двигаясь, все мое внимание было сосредоточено на движении ее пальцев. Внезапно я ощутила смутное сознание словно бы чего-то забытого - трепет возвращающейся мысли; и мне каким-то образом открылась тайна языка. Я знала, что "в-о-д-а" означает чудесную прохладу чего-то льющегося на мою ладонь. Это живое слово пробудило мою душу, подарило ей свет, надежду, радость, освободило ее! В результате этого опыта Хелен тотчас преобразилась. Мисс Салливан удалось затронуть символический механизм Хелен и привести его в движение. Хелен, со своей стороны, восприняла (grasped) внешнее слово посредством механизма, который оставался недвижным и бездействовал все эти годы, заключенный в темное и безмолвное уединение невидящими глазами и неслышащими ушами. Но теперь она пересекла границу и вступила в новую землю. С этого момента ее продвижение должно было быть быстрым.
"Я ушла от колодца, - рассказывает Хелен, - переполненная желанием учиться. У всего было имя, и каждое имя рождало новую мысль. Когда мы возвратились к дому, каждый предмет, к которому я прикасалась, казался мне трепещущим как живой. Так было оттого, что я видела все пришедшим ко мне странным новым зрением".
Хелен быстро очеловечилась. "Я вижу у Хелен улучшение день ото дня, - писала мисс Салливан в своем дневнике, - почти час от часу. Теперь все должно иметь имя... Она бросает те знаки и пантомимы, которыми пользовалась прежде, как только у нее появляется слово, могущее занять их место. Мы замечаем, что с каждым днем ее лицо становится все выразительнее..."
Более красноречивое и убедительное свидетельство значения (significance) символов и той огромной пропасти, что разделяет человеческий ум и умы, лишенные символов, трудно себе представить.
VIII.
Резюме. Естественный процесс биологической эволюции привел к существованию у человека и только у человека новой и отличительной способности : способности пользоваться символами. Важнейшей формой символического выражения является артикулированная речь. Артикулированная речь подразумевает коммуникацию идей; коммуникация подразумевает сохранение - традицию, - а сохранение подразумевает аккумуляцию и прогресс. Непредвиденное появление (emergence) способности к символизации (faculty of symbolling) имело своим результатом происхождение нового порядка феноменов : экстрасоматического, культурного порядка. Все цивилизации родились из пользования символами и непрерывно сохраняются (are perpetuated) через его посредство. Культура, или цивилизация, есть лишь особый вид (kind) или форма, которую приобретает биологическая, направленная на поддержание жизни (life-perpetuating) деятельность особого животного, человека. Человеческое поведение - это символическое поведение; если оно не символическое, то не является человеческим. Детеныш рода Homo sapiens становится человеческим существом лишь постольку, поскольку вводится в тот порядок феноменов, которым является культура, и участвует в нем. Ключ к этому миру и средство участия в нем - это и есть символ.
Перевод Резвых П.В.
НИДХЭМ Р
СИМВОЛИЧЕСКАЯ КЛАССИФИКАЦИЯ
ПРЕДИСЛОВИЕ
Цель этой небольшой монографии - снабдить коллег-студентов, изучающих антропологию, кратким и простым вводным текстом по символической классификации.
За последние более чем три века было опубликовано множество сочинений, посвященных природе и интерпретации символов, однако относительно редко обращалось особое внимание на те интегрированные формы, в которых символы используются при классификации. При рассмотрении этого аспекта главными становятся вопросы : как символы связуются друг с другом так, что образуют схемы или модели (patterns) классификации, феномены какого рода объединяются в классы по символическим категориям и для каких целей используются эти воображаемые системы.
Сравнительные исследования показали, что имеется замечательное сходство в формах символической классификации во все периоды истории и в любой части мира, а также в способах применения этих классификаций обществами весьма различных видов. Важная задача антропологии - продемонстрировать эти общие черты и попытаться их объяснить. Настоящее сочинение намечает некоторые более широко распространенных пункты систематического сходства, дает обзор определенных теорий, пытающихся осмыслить их, и выделяет некоторые проблемы, с которыми столкнется студент в этой области исследования. Хотя книга писалась специально для подготовительных курсов в Соединенных Штатах, ее содержание было изложено в курсе лекций, прочитанных аспирантам социальной антропологии в Оксфордском университете; их реакция показала, что он достаточно полезен, в своих пределах, чтобы служить скромным вкладом в данный предмет. Ближе к концу книги имеются определенные пункты анализа и выделены определенные проблемы, рассмотрения которых я не встречал в других антропологических трактатах о символизме.
Некоторые наиболее интересные работы по различным аспектам символизма написаны не по-английски. Однако в настоящем сводном тексте ссылки по большей части ограничены публикациями, доступными по-английски. Там, где прямо цитируется источник на голландском или французском, автор называется но библиографическая ссылка может быть не приведена. Многие из важнейших цитируемых монографий опубликованы в Соединенных Штатах в широкодоступных изданиях....
ВВЕДЕНИЕ.
Слова "символ" и "классификация", наряду со связанным с ними понятием "категория", вовсе не являются чем-то само собой разумеющимся. Много написано о том, какой смысл им следует придавать, однако в результате всех усилий они лишь стали еще более трудными и темными. Однако мы должны пользоваться этими словами и дадим им более или менее произвольные определения, которые послужат нам для наших целей.
Скажем, что символ есть то, что обозначает (stands for) нечто другое, например, подобно тому, как корона обозначает монархию или орел - Соединенные Штаты. Классификация - это систематический ряд (set) классов, класс же понимается как понятийная группировка предметов (книг, женщин, гор) по частным соответствиям , тем или иным образом их объединяющим. Наконец, категория - это наименование абстракции, которая может быть либо категорией рассудка (например, такие понятия как пространство и время, рассматриваемые как существенные для всякого мышления), либо культурной категорией (например, такие понятия как "дядя" или "Президент") и которая имеет ограниченное языковое или общественное приложение.
Мы не можем мыслить о мире, включая и человеческое общество, не разделяя его на классы : например, имея дело с птицами, мы пользуемся классификацией, включающей такие категории, как орел, альбатрос, малиновка. Это практическая классификация; она используется в научных целях или для идентификации в обыденной речи. Каждая категория различает класс птиц, которые сходны между собой (например, орлы) и как класс непохожи на других птиц (например, альбатросов). Когда мы применяет подобную классификацию к естественной истории, мы пользуемся словами-категориями для того, чтобы указать на самих птиц как природные объекты и с целью сказать что-то о птицах. Однако птицы могут составить также и часть символической классификации, и в этом случае птицы интересуют нас не сами по себе, а лишь для того, чтобы использовать их как средство сказать что-то о других вещах. Так, орел обозначает нацию, альбатрос - стеснение, от которого мы не в силах избавиться, малиновка - традиционные радости Рождества в Англии. В форме символической классификации, обычно известной как тотемизм, различные птицы (в числе прочих живых существ и природных феноменов) могут обозначать различные социальные группы, такие как кланы. Члены определенного клана могут рассматриваться, например, как орлы, и они могут нас только отождествлять себя с птицами, что ведут свое происхождение от них или говорят, что сами они - орлы или обла-
дают характером орлов. Этот пример показывает, что противопоставить практичес кую классификацию и символическую классификацию значит установить довольно грубое и скоропалительное деление. Наименовать и различить такие социальные группы, как кланы, которые могут быть влиятельными корпорациями с противоположными интересами - конечно, дело вполне практическое. Более того, зачастую сами символические предметы оказываются на свой лад практическими : как пишет Хокарт, "храмы так же утилитарны, как дамбы и каналы, поскольку они необходимы для процветания" (1970 : 217). Тем не менее есть разница между категорией "орел" как обозначением класса птиц и орлом как эмблемой или именем для других предметов, птицами не являющихся, таких как нация, клан или определенные добродетели. Относительно того, как следует определить это различие, антропологические мнения разделились, и здесь не место рассматривать столь трудную и содержательную тему. Однако наши примеры дают нам достаточное представление о
характере различения, чтобы позволить нам двигаться дальше. Вопрос о том, что в действительности делают символы, о том действии, которое они производят на индивидов или коллективно на членов социальных групп, отличен от вопроса об их артикуляции в системы классификации, однако в свете позднейших теорий классификации необходимо прежде всего высказаться на эту тему. Разумная точка зрения, которой стоит придерживаться, предложена Уайтхедом : "Объект символизма - усиление важности того, что символизируется"(1927 : 63). Против этого высказывания и того, что из него следует, возможны возражения, но для начала утверждение Уайтхеда годится. Орел представляет Соединенные Штаты, хотя у нации нет клюва, перьев, шеи и она не несет яйца; в честь прибытия государственного деятеля раздаются артиллерийские залпы, хотя выстрелы не направлены в цель, а в стволах нет снарядов; на Западе на похороны надевают черное, хотя этот цвет не имеет никакого практического преимущества перед прочими в отношении к тому, что должно произойти. В каждом из этих случаев поведение является символическим, поскольку оно усиливает или отмечает важность предмета : могущества нации, дипломатических отношений с иностранным государством, утраты умершего.
В человеческом обществе могут быть важны многие вещи, и можно ожидать, что в любом общественном агрегате они будут отмечаться посредством символов, сосредотачивающих внимание на этих вещах, а также, вероятно, указывающих на то, какого рода важностью они обладают. Можно доказать, что этот символизм необходим для руководства общественной жизнью даже в самых что ни на есть прагматических культурах. Во всяком случае, является фактом, что символизм универсален и его находят во всех человеческих обществах. Объяснение этой универсальности, предложенное Дюркгеймом, состоит в том, что всякая социальная группа зависит в своем существовании от определенных ценностей, разделяемых ее членами; эти ценности являются объектами общественных чувств (social senti ments); однако без символов, т.е. без установления предметов, обозначающих эти ценности, данные чувства могли бы иметь лишь неустойчивое существование. Таким образом, в соответствии с этим взглядом, функция общественных символов - не просто усиливать и отмечать важность того, что символизируется, но также вызывать и поддерживать эмоциональную связь с тем, что объявляется важным в рассматриваемой социальной группе. Эта операция тем более необходима, если, как можно утверждать, люди внутренне неохотно
подчиняются общественному принуждению. Так, Уайтхед подчеркивает, есть индивидуальные мотивы действия, избегающие
обязательств общественного подчинения. Именно для того, чтобы устранить это "разложение" закрепленных реакций, пишет он, различным целям общественной жизни дается символическое выражение (1927 ; 65-6).
По этим причинам символизм необходим вдвойне : чтобы отметить то, что общественно важно и чтобы побудить людей осознающих те ценности, ради которых они живут, подчиняться.
Глава 1
ФОРМЫ КЛАССИФИКАЦИИ
Из предпосылки, что символизм общественно необходим, не следует, что все общества с необходимостью будут применять одни и те же формы символической классификации, и этого фактически не происходит.
Главное различие следует провести между иерархическими классификациями, в которых, важности и распространенности
категорий соответствует вертикальная дифференциация рангов, подобно армейским чинам, и теми классификациями, в которых имеется разделение на некоторое количество более или менее равных символических классов. Поскольку второй вид проще и более легок для сравнения,а также является чрезвычайно общим по своему распространению в мире, кратко рассмотрим несколько примеров, в соответствии с количеством разделений, производимых в каждом из них.
ДВА.
Основным типом того, что можно было бы назвать классификацией посредством деления (partition), является классификация, предпринимаемая дуализмом. Есть два способа это сделать. Один - иметь две главные категории, по которым классифицируется все. Знаменитым примером такого метода является классическая китайская классификация с помощью Инь и Ян. Инь обозначает женское, темное, слабое, ночь, луну, землю и т.д., в то время как Ян обозначает мужское, светлое, сильное, солнце, небо и т.д. Согласно Гране, это всеобщая и неограниченная классификация, так что все в обществе или в мире природы обозначается либо как Инь, либо как Ян (Гране 1973).
В области социальной организации двойная классификация посредством деления часто встречается в форме так называемых долей (moieties) (франц. moitie - половина) : все общество делится пополам, и каждый индивид или группа принадлежат к одной или другой половине. Так, племя майуок в Калифорнии обычно делилось на долю Земли и долю Воды : обе экзогамны, т.е. члены каждой должны вступать в брак за пределами своей доли и, следовательно, как правило, с членами другой. Это двойное разделение не было только социальным, но вся природа разделялась по категориям земли и воды. Эта классификация не была тем, что можно принять за таксономическое деление, имеющее место в естественной истории, так как наземные животные вроде койота и оленя были отнесены к половине Воды. Отдельные человеческие индивиды были связаны с долями не только группами (родами), но и своими личными именами; обычно они отсылают к одушевленным или неодушевленным предметам или природным явлениям, так что и своими
именами люди также принадлежали либо к водной, либо к земной части предметов. Классификация с помощью личных имен, в свою очередь, тоже не была простым отражением таксономического деления, имеющего место в естественной истории, так как имена содержали порой отсылку к рукотворным предметам, а сами эти предметы причислялись либо к Воде, либо к Земле. С помощью таких средств все сколько-нибудь важное в мире было помещено в один или другой из двух великих символичес-
ких классов.
Следующий тип дуализма, наиболее обычный (Нидхэм 1973а), - тот, в котором принцип классификации усматривается не в двух больших классах, метафизических или социальных, а в символическом соединении категорий в пары. Например, у племени Пурум, проживающем на индо-бирманской границе, мы находим противопоставительные пары, подобные следующим (линия разделения обозначается косой чертой) : левое/правое, зад/перед, семья/чужаки, отдающие в жены/берущие в жены, мужское/женское, небо/земля, боги/смертные, жизнь/смерть и так далее (Нидхэм 1962а : 96). Этот вид разделения не подразумевает, что всякая отдельная категория принадлежит в абсолютном смысле либо к одному, либо к другому типу, подобно принятому у майуок разделению на Воду и Землю. Он в значительной мере относителен : т.е. какая-то группа может быть отдающими в жены по отношению к одной группе, но вместе с тем выступать берущими в жены по отношению к другой, и символические атрибуты этих групп будут соответствующим образом меняться. Сходным образом какой-то человек может ассоциироваться с правым в одном контексте и с левым - в другом. Постоянное деление надвое - элементарный способ символической классификации, идентифицирующий отдельные категории предметов посредством соответствующего контексту противопоставления. В логических терминах можно было бы сказать, что каждая пара противоположностей сама по себе образует маленькое родовое понятие (genus), в котором две дополнительные по отношению друг к другу категории суть видовые отличия (species). Следующим предметом интереса в этой форме двойной классификации является то, что в каждой паре одна категория определяется как в некотором отношении превосходящая другую. Понятийное единство контекстуального родового понятия выражается, как отмечает Бейдельман, рассматривая схему этого вида у нгулу, своего рода парным неравенством (Бейдельман 1964 : 386). Двойное разделение, таким образом, не только классифицирует; оно также служит распределению категорий по рангам. Итак, классификация посредством деления, даже в своей простейшей форме, позволяет осуществлять те же понятийные операции, что и иерархическая классификация, путем установления относительной дискриминации вместо абсолютной.
ТРИ
Кагуру, восточноафриканский народ, говорящий на банту, применяют символическую классификацию, общий характер которой дуалистический. Они мыслят определенные права и обязанности, общественные группы, свойства и направления в терминах противоположения (Бейдельман 1973 : 133); например, право пользоваться чужим имуществом и доходами от него/политическое право селиться на земле (to land), отцовский клан/материнский клан, чистота/грязь, восток/запад (1973 : 151-2). Однако на основе этого двойного деления они применяют также тройную классификацию. Определенные сущности занимают промежуточную или маргинальную зону "между двумя категориями существования, обычно отделяемыми друг от друга" (Бейдельман 1966b); например (промежуточные категории помещены в косых чертах между противоположностями) живые /тени /Бог, семья /родичи /враги, земля /горная местность /небо, жизнь /смерть /сверхъестественное существование.
В каждом примере средний тип людей или вещей соединяет в себе свойства, которые обычно строго отделяются друг от друга. Действительно, он ежедневно служит удержанию двух вещей отдельно друг от друга посредством введения между ними какой-то другой вещи. В этом случае деление на противоположности утверждается и находит выражение с помощью введения промежуточного типа категории.
ЧЕТЫРЕ
Вероятно, самым знаменитым случаем классификации посредством деления на четыре является четырехсекционная система, лучше всего известная в современной социальной антропологии по каррьера и соседним с ним народам западной Австралии. Общество разделено на четыре наименованные секции, и каждый отдельный член общества от рождения принадлежит к той или иной секции и остается в ней в течение всей жизни. Браки регулируются таким образом, что мужчина или женщина, принадлежащие к данной секции, должны вступать в брак с ин-
дивидом, принаждлежащим к определенной другой секции; дети от этого брака не принадлежат ни к материнской, ни к отцовской секции, но к определенной секции в другой паре секций, между членами которых заключаются браки (см. Нидхэм 1974 : 111-12). Однако четырехсекционная система - не просто установление социальных подразделений или средство регулирования браков : это метафизическая классификация вселенной.
Г.Г.фон Бранденштайн (1970) обнаружил в именах секций и в приписываемых им свойствах скрытую типологию, использующую для классификации пары противоположных стихий (elements) или темпераментов. Важнейшие противоположения, делаемые в ней, таковы : активное/пассивное,хладнокровное/теплокровное, бстрактное/конкретное. С помощью этих средств конструируется чрезвычайно всеобъемлющая схема, в которой люди, животные, растения, природные стихии и предметы классифицируются по четырем понятийным подразделениям. Они таковы : (1) активное, хладнокровное, абстрактное; (2) пассивное, хладнокровное, абстрактное; (3) активное, тепло ровное, конкретное; (4) пассивное, теплокровное, конкретное.
Эти подразделения, каждое из которых обозначено именем одной из "секций", в совокупности образуют четырехчленную классификацию посредством деления, применимую к чему угодно. Однако никогда нельзя полагать, что бы узнаем, как именно будет классифицирован тот или иной отдельный предмет. Схема вовсе не действует в соответствии с более или менее общепринятыми критериями эмпирического характера.
Например, членам одной секции приписывается горячий и дикий характер, а членам другой - кроткий и почтительный; однако эти две секции заключают между собою браки, так что, выражаясь в терминах генетики, их члены являются смешанными по своим психическим конституциям. Любой индивид в любой секции имеет родителей из обеих секций, и таким образом при формировании его собственной личности служит объектом влияния обоих характеров. Но не для аборигенов. Более того, эта классификация, вообще говоря, не являет ся жесткой, и отдельный предмет или качество могут быть классифицированы по одному подразделению классификации на основе данного противоположения и по другому на основе дру гого.
ПЯТЬ
Пример деления на пять можно найти в традиционных символических представлениях Явы. Согласно Ж.Ф.Дьювендаку (1954) человеческое общество рассматривалось здесь как пронизанное другими феноменами и образующее великое единство существования. Общественное и экономическое положение человека было частью космического порядка.
В соответствии с этим представлением весь комплекс общества и природы был разделен на пять символических классов; четыре ассоциировались со сторонами света, а пятая - с центром. Каждому из этих больших подразделений принадлежал свой цвет, металл, день (пятидневной) недели, характер, профессия, определенные товары, архитектурные детали, природные явления и качества :
1. Восток, белое, серебро, Леги (день недели), скрытный,
земледелец, пища, сад, веранда, ветер, вода, прохладное,
благоприятное.
2. Юг, красное, suasa (сплав меди и золота), Паинь
(день), жадный, торговец, деньги, бог Гана, мечеть, гора,
быстрое перемещение с места на место.
3. Запад, желтое, золото, Пон (день), блестящее, разнос-
чик пальмового вина, крепкие напитки, слабый, кухня, неуда-
ча, болезненное.
4. Север, черное, железо, Ваге (день), неподатливый,
мясник, мясо, разбитое, неподвижное, огонь, пламя.
5. Центр, пестрое, многоообразное, Кливон (день), ко-
роль, богиня Шри, дом, земля, постоянное.
Индивид, отнесенный к одному из этих подразделений, рассматривался как сопричастный всем прочим членам данного класса; его характер и его судьба определялись этим классом. Члены какого-либо подразделения этой классификации, утверждает Дьювендак, мыслились, таким образом, как образующие некое единство, так что не говорилось, например, что юг связан с красным, но вместо этого - что юг красный и что он - Паинь, что Паинь - это золото и т.д.
СЕМЬ
Деление на семь можно проиллюстрировать классификацией племени зуньи из Нью-Мексико, описанной Ф.Х.Кушингом (1896) и резюмированной Дюркгеймом и Моссом (1963: 42-55). Все существа (beings) и факты в природе, "солнце, луна, звезды, земля и море, во всех своих явлениях и стихиях; все неодушевленные предметы, а также растения, животные и люди" классифицируются, маркируются и причисляются к определенному классу в совокупном устройстве вселенной. Принципом этого разделения является деление пространства на семь областей : север, юг, восток, запад. зенит, надир и центр. Все
во вселенной принадлежит той или иной из этих семи областей. Первоначально зуни были организованы в семь субплемен (subtribes), каждое из которых населяло одно из семи далеко отстоящих друг от друга поселений. Во второй половине девятнадцатого века общая численность зуни сильно сократилось и они сосредоточились в одном пуэбло; однако этот последний точно так же был разделен, "не всегда ясно для постороннего наблюдателя, но очень ясно в оценке самих зуни, на семь частей, соответствующих, не столько своим топографическим расположением, сколько своей последовательностью, принятому у них подразделению на "миры" или части этого мира. Так, считается, что одно подразделение поселения относится к северу...; другое представляет запад, следующее - юг, следующее - восток, затем два следующие - верхний мир и
нижний мир, в то время как последнее подразделение представляет центр и синтетическое соединение всего перечисленного в нашем мире" (Кушинг 1896: 367).
Зуни были также разделены на девятнадцать кланов, которым, в свою очередь, тоже приписывалось символическое разделение : один относился к центру, а каждые три из осталь ных - к одной из шести других областей. Каждый клан ассоциировался с каким-либо животным видом, таким как тетерев, олень, медведь, или с какой-либо другой вещью в природе, такой, например как вечнозеленый дуб, маис или вода. Тот или иной клан и то природное явление, посредством которого он классифицировался, мыслились как обладающие общими качествами, делающими их подходящими для того, чтобы принад лежать к одному и тому же символическому подразделению. Например, кланы севера (Журавль, Тетерев, Вечнозеленый дуб) объединялись и рассматривались как связанные с севером вследствие их "особой пригодности" для той области, откуда приходит холод и где, как полагали, творится сама зима; ведь журавль появляется в преддверие зимы, тетерев в этот период не мигрирует, но лишь меняет оперение и живет в снегу, а вечнозеленый дуб остается зимой столь же зеленым и крепким, как прочие деревья весной или летом (1896: 368).
Семь подразделений ассоциируются также с цветами : север желтый, запад голубой, юг красный, восток белый, верхняя область пестрая, нижняя область черная, а центру присущи все цвета (1896: 369). Каждое подразделение является "жилищем" определенной стихии : север - место ветра, запад - воды, юг - огня, восток - земли (1896: 370). Соответственно,
каждое ассоциируется с временем года (1896: 370). Кроме того, имелись тайные общества, составленные из старших или влиятельных членов каждого объединения или клана, и по этим обществам классифицировались "четыре основные вида деятельности в первобытной жизни", а именно : север, война и разрушение,; запад, уход за ранеными и охота; юг, землепашество и медицина; восток, магия и религия; "между тем верх, низ и центр тем или иным образом соотносятся со всеми этими
видами деятельности" (1896: 371). Наконец, имелись многочисленные церемонии и публичные танцы, которые проводились в определенной календарной последовательности и давали четырем символическим подразделениям, образующим мир, драматическое выражение.
ДЕВЯТЬ
Бали предоставляют нам, в качестве последнего случая, пример деления на девять символических подразделений. В отчете Коваррубиаса (1937: 296-7) имеется общее соответствие сторон света, богов-покровителей, соответствующих магических слогов и цветов :
1. Кадья (вверх к горе), бог Вишну, слог hang, черный;
2. Кадья-Кангин (северо-восток), Самбу, wang, голубой;
3. Кангин, направо, Ишвара, sang, белый;
4. Клод-Кангин, Махешвара, mang, розовый;
5. Клод (вниз к морю), Брахма, bang, красный;
6. Клод-Кау, Рудра, mang, оранжевый;
7. Кау, налево, Махадева, tang, желтый;
8. Кадья-Кау, Шанкара, sing, зеленый;
9. puseh (центр), Шива, ing-yang, смешанный цвет.
Приведенные формы символической классификации посредством деления образуют полезную серию примеров, иллюстрирующих общие и простейшие способы, с помощью которых всеобщее побуждение получает общественное выражение. Есть, однако, бесчисленное множество других форм подобной классификации, и не стоит даже пытаться их здесь перечислить. Единственное основание такого многообразия состоит в том, что символический аспект может быть сообщен всему, в чем заинтересованы члены какого-либо общества.Возьмем, например, планировку города. В традиционных европейских городах различные кварталы или отдельные улицы ассоциировались с определенными профессиями или занятиями : в одном живут поверенные, в другом мясники, в третьем торговцы одеждой и т.д. С чисто практической точки зрения это могло быть удобно, точно так же как удобно, чтобы товары в супермаркете были распределены между различными четко обозначенными секциями. Однако в более детальной перспективе мы можем рассматривать планировку такого города как выражение разделения труда : различные виды работ распознавались символически, т.е. их важность определялась и возрастала в зависимости от их распределения на различных территориях. Причем это распределение не было только способом различения профессиональных занятий, оно также ранжировало их - ибо в то время как они влияли на характер и репутацию тех частей города, где они были сосредоточены, сами эти территории имели неравный престиж. Так, имелись "хорошие" и "дурные" части города, и соотносимые с ними профессии также подпадали под эти оценочные суждения.
Это весьма широко распространенный вид символической классификации, даже если символизм кажется здесь довольно заурядным и поверхностным. В Лондоне Вест-энд, как правило, в социальном отношении предпочитался Ист-энду, и по отношению к этим двум сторонам установился определенный род снобизма, подобно тому, который когда-то определял различие между Вест-сайдом и Ист-сайдом в Манхэттене. Приведенные примеры показывают, что подобные значения тех или иных направлений могут варьироваться, поскольку как в Лондоне, так и в Нью-Йорке сравнительная значимость противоположных территорий в последние годы изменилась; однако в любом городе, как в типичном, так и во всяком другом, отношение к "хорошему адресу по-прежнему выражается тем или иным способом. Символизм сторон света может измениться или выйти из употребления, но тот же урок преподает нам уже один тот факт, что о ком-либо говорят, что он живет "в дурной стороне" ("on the wrong side of the tracks").
Таким образом, подразделения пространства образуются для того, чтобы обозначить или символизировать то, что само по себе непространственно, чтобы приписать им свойства, внутренне не имеющие ничего общего с направлениями или протяженностью. В этом отношении современные англичане или аме риканцы прибегают к тому же роду символической процедуры, что мы видели у таких разных народов, как майуок, кагуру и зуни. Помимо указанного сходства, поразительной чертой этих классификаций является то, что весьма часто кажется невозможным опознать какую-либо реальную или значащую связь между предметами, группируемыми в один символический класс. Нет никакой явной связи между стороной света и цветом, между частью тела и магическим слогом, между духом и сородичем. Эта кажущаяся несообразность характерна даже для классификации зуни, которая во многих отношениях руководствуется такими соответствиями и связями по обстоятельствам, какие легко можем опознать и мы. Понятно (хотя, конечно и не необходимо), что журавля следует объединять в один класс
с севером, стороной, из которой приходит зима; однако уже между западом и охотой нет столь легко обнаруживаемой связи. Этот очевидно произвольный аспект аспект классификации не означает, впрочем, что между определенными предметами данного символического класса нет реальной связи, а лишь, что наши социально обусловленные предположения о том, что является реальным и значимым, здесь неприменимы.
Задача антропологии состоит в том, чтобы путем тщательного анализа каждого случая показать, каковы на деле применямые в той или иной экзотической концепции реальности местные критерии, с помощью которых определяются и классифицируются предметы. Далее, более абстрактная сравнительная задача заключается в том, чтобы выяснить, могут ли быть обнаружены принципы, не осознаваемые людьми, ставшими объектом исследования, но тем не менее оказывающие некоторое влияние на форму и содержание их символических классификаций.
с
* Дж. Фейблман. Типы культуры.
А. Существование культурных типов.
В конце предыдущей главы мы отметили, что культура оказывает на индивида значительно большее влияние, чем другие факторы, такие как расовая принадлежность, социальное наследие и т.п., которые столь высоко оценивались в традиционной этнологии. Для того, чтобы сделать это положение более очевидным, в данной главе мы сосредоточимся на анализе воздействия культуры на индивида. Это подведет нас к выявлению различий между типами культуры, отличий, основанных на разнице культурных состовляющих у индивидов. К этим данным в качестве иллюстративного материала мы присовокупим анализ нескольких примеров. (...)
Представляется возможным выделить пять самостоятельных типов культуры и в общих чертах наметить еще два. Эти типы мы условимся называть до-первобытный, первобытный, военный, религиозный, цивилизационный, научный и пост-научный. Этот перечень не является исчерпывающим, но включает в себя основные типы культуры, известные сегодня. Несомненно, по мере интенсивного развития исторических исследований, будут описаны и другие типы культуры. также, новые типы будут открыты по ходу дальнейшего развития человечества. Здесь мы рассмотрим вышеперечисленные типы культуры.
Из названных семи первые четыре обозначены нами как “ранние”, а последние три как “развитые”. Термины “ранние” и “развитые” являются описательными, и не предназначены для определения их хронологической последовательности. Хронологический порядок культур соответствует некоторой диалектической модели, которая, по крайней мере частично, отделяет его от истории. Типы культуры являются логическими системами реальных ценностей, и поэтому могут выстраиваться в любой последовательности.
В последующих разделах этой главы мы рассмотрим каждый из культурных типов. Конечно, не следует думать, что реальные культуры целиком и полностью соответствуют названным культурныи типам. Эти типы, как уже говорилось, являются идеальными, а реальные культуры только только приблизительно соответствуют им. Кроме того, реальные культры являются фиксированными образованиями, они охватывают одновременно более одного типа культуры, ломают границы идеальных типов, и, как правило, представляют собой некий переходный тип. Поэтому предложенные нами категории могут дать лишь приблизительное представление.Несмотря на очевидную ограниченность, противостоящую попыткам совместить идеальные культурные модели с реальными условиями, категории культурных типов обоснованы и обладают аналитической действенностью. Поэтому, мы попытаемся найти самые конкретные и наглядные примеры.
Четыре ранних типа культуры, которые мы рассмотрим, это - (1) до-первобытный, (2) первобытный, (3) военный, и (4) религиозный.
(1)До-первобытный тип культуры. Одно время бытовало мнение. что существует лишь два типа культуры, а именно: первобытный и цивилизованный. Предполагалось, что все первобытные народы находились на одном уровне культурного развития, а все иные народы более или менее “цивилизованы”, и поэтому в равной степени “развиты”. Но это очень далеко от истины. Так называемые первобытные культуры существуют на многих стадиях развития также как и цивилизованные. С позиции прогресса предпочтительнее, чтобы этот культурный ряд не прерывался, а качественные различия в этом непрерывном потоке делаются лишь для того, чтобы нам было удобнее их изучать, хотя для такого разграничения есть все основания.
Безусловно, существует множество фаз развития первобытной культуры. Современный австралийский абориген намного меньше продвинулся вперед, чем таитяне, открытые капитаном Куком, а жители Соломоновых островов намного ниже по своему культурному развитию, чем представители некоторых племен Центральной Африки. Аналогичные различия можно заметить и между людьми до-первобытного типа культуры. Вероятно, художники, расписавшие пещеры южной Испании и Франции, оставили далеко позади обладателей более ранных черепов. Люди эпохи Мустье, Ориньяк, Мадлен и Солютре, должно быть имели какие-то формы социальной организации и элементарные культуры, которые позволили им выжить на ледниковом лессе. Культура периода неолита, которая содержит свидетельства о начале вторжения человека в природу и изменении (пока еще незначительном) своей окружающей среды, была намного выше палеолитической культуры. Обладатель тринильского черепа должен был принадлежать к культуре более низкого порядка чем обладатель пилтдоунского. Очевидно, что термин “до-первобытная” культура можно отнести к целому ряду фаз развития предшествовавших первобытной. Мы можем отважиться предположить, что до-первобытный человек кочевал, существовал как паразит за счет лошади, используя это животное как пищу и транспорт; мы можем предположить и то, что изменения, произошедшие с лошадью со времени, когда она была добычей, до превращения в домашнее животное, не особенно повлияли на его социальную природу, поскольку в первую очередь человек думал о собственном выживании. Мы можем догадываться, но не можем знать. Область (познания ) обширна и туманна.
Основной вопрос до-первобытной культуры, обращенный к ее ностелям, возможно состоял в следующем: “Насколько нужен именно ты, чтобы мы все выжили?” Выдающийся индивид - это человек наиболее приспособленный в делах насущных: добывании пищи, отражении нападений и уничтожении врагов (будь то животные или люди), умении найти жилище, продолжении рода. Положение человека в до-первобытной культуре определялось очень просто и жестко: господством выдающегося индивида над другими членами социальной группы, властью, которая в сущности полностью опиралась на физическую силу. Поэтому, в каждой социальной группе до-первобытной культурыбыло место только для одной выдающейся личности. 1
Физический и биологический уровни окружающей среды оказывали жесткое влияние на до-первобытную культуру. Взаимодействия практически не было. До-первобытный человек, вероятнее всего не вторгался в природу, принимал ее такой, какой она была, искал у нее поддержки своего рискованного существования и оставил практически неизменной. Язык ограничивался наименованиями небольшого количества предметов, контакты между культурами отсутствовали, повсюду был распространен до-первобытный тип культуры. Известно, что в мезолите существовали погребальные обряды, свидетельствующие о наличии представлений о смерти и загробной жизни. Наличие искусства, хотя и несколько грубого, вера в руководящую роль божественных существ, предписывающих соблюдать определенные погребальные обряды, указывают на возможное существование отнологических представлений. Наличие онтологии (в до-первобытной культуре -прим. ред.) отрицали из-за недостаточного количества сведений; однако уже само существование жизни на стадии “человек”, где зарождаются обычаи и общественные институты, одновременно свидетельствует и о зарождении онтологии. Размышления о демиурге и жизни после смерти включаются в процесс начального познания - человек должен был, хотя и редко, и робко, но задаваться вопросом: ”Что все это значит?”
Мы не можем определить, какой была эта онтология, и достигнем немногого, гадая, какой она могла быть. Мир “полон разных вещей” и предполагать что одна из них должна была существовать, не означает, что мы можем описать ее точно. Итак, прежде всего - осторожность. Внешняя простота вводит в заблуждение и исследование почти всегда показывает -то, что кажется простым, на самом деле. очень сложно. Мы обнаруживаем это всякий раз, когда пытаемся дать оценку чему-то примитивному. Это положение справедливо и в отношении кроманьонца; и в отношении человека соорудившего свайные озерные постройки; и относительно перехода древнего человека от собирательства к производству продуктов, который неминуемо должен был повлечь за собой соответствующие изменения в основных представлениях о сущности бытия. Возможно, когда нибудь мы узнаем, какими они были.
В то же время не следует ожидать, что скудные археологические сведения дадут нам достаточно информации о фазе до-первобытного развития. Безусловно, не существовало такого явления, как дологическое мышление, теоретически обоснованное Леви-Брюлем. Как показал Ч.С.Пирс, уже самые ранние представления людей должны были содержать и идею отрицания, наиболее важную в логическом отношении; и ту, которую он называет дологической, поскольку она должна быть освоена еще до того, как стало возможным постижение закономерностей мышления. По утверждению Элис Реклас в наиболее примитивной из существующих - культуре австралийских аборигенов, бытующие суеверия являются умозаключениями, к которым они пришли путем логических дедукций и ложных посылок. Несколько более мы можем быть уверенными в том, что основным институтом до-первобытной культуры была семья. Мак Леннан утверждал, что архаическое общество было полигамным и матриархальным, затем стало патриархальным с мужской полигамией, и изначально носило тотемический характер. Это сформировало первую стадию, для которой характерны полигамия, матриархат и тотемизм, ту самую, которая названа здесь до-первобытной. Сомнительно, однако, что мы обладаем достаточной информацией чтобы дать точное определение. До-первобытная культура была скорее всего культурой охотников, скотоводство было неизвествно. Безусловно, в до-первобытной культуре социальные институты не были жестко разграничены.
Для до-первобытного человека типично только то, что он почти полностью находился во власти природы. В качестве орудий труда он использовал подходящие предметы естественного происхождения, не особенно изменяя их; охотился ради пропитания, жил в пещерах, приспосабливая себя и свои привычки к окружающей среде. Убийство животных было проявлением постоянной борьбы, столь же опасной для человека, как и для его жертвы. Социальная организация была неразвита, возможно, даже ограничивалась семьей, стимулов от психологических и социальных контактов почти не было. До-первобытная культура представляла собой перманентную, непрекращаюся больбу за простое выживание, исход которой не был ясен, а успех зависел от полной самоотдачи каждого представителя данной культуры.
(2) Первобытная культура. На стадии первобытной культуры мы встречаемся с первым типом высоко организованных обществ. Первобытные культуры влючали меньшее количество состовляющих чем другие типы общества, как например, религиозные, но их структура была намного сложнее, чем предполагалось ранее. Устройство первобытного общества было предельно компактным. Первобытная культура представляла собой фазу, для которой характерны подражательный язык, анимизм, экзогамия и мифологемность. Дюркгейм подверг резкой критике предположение, что все первобытные культуы принадлежат к единому культурному типу и был вероятно прав, поскольку каждый тип содержит разнообразные подтипы. Фриц Гребнер, к примеру, различал у первобытных обитателей побережья Тихого океана шесть разновидностей первобытного культурного типа, которые он обозначил как: тасманский, древне-австралийский, тотемический, дуальный, меланезийский и полинезийский. То, что исследовательи 19 в. описывали как низшие племена и высшие нации, или “примитивные” и “цивилизованные”, с точки зрения исследователья культурных систем оказалось различием в степени содержательности и совершенства социальной организации. Примитивные общества не обладали состовляющими цивилизации, но у них была более совершенная социальная организация. Это означает, что то, что оно включает в себя, высоко организовано. Обычаи и институты социальной группы формируют и окрашивают человека настолько, что его существование становится невозможным вне ее. Однако ясно, что не в этом дело. В первобытной культуре, как и в любой другой, есть место для выдающейся личности. Вероятно, лучше всего показать онтологию первобытной культуры и то влияние, которое общество как целое оказывает на индивида, проанализировав стремления носителя данной культуры.
Основной вопрос первобытной культуры, обращенный к ее представителям звучит следующим обраом: “Насколько ты вовлечен в сообщество?”.2 Выдающийся индивид - это не тот, кто отклоняется от принятых норм, а скорее наоборот, тот, кто их тщательно соблюдает и воспроизводит культурный образец традиционного образа жизни. Общественная жизнь так тесно и высоко организована, что любой человек, который восстает против нее или хочет изменить установленый порядок обычаев и институтов, ipso facto престает быть членом этого общества. Он - изгнанник и больше не может принимать участия в жизни своего сообщества; он должен либо покинуть его, либо погибнуть от наказания. И в этот момент и потом его не оценивают как выродка. На него просто смотрят как неспособного выполнить обязанности, которые возлагались на индивида невероятно сложным сводом установлений типичных для первобытных культур. Любой, считающий парадоксальным утверждение, что индивид в анимистическом обществе является более индивидом, когда он максимально социализирован, должно быть руководствуется довлеющими над ним стандартами его собственной культуры, что ведет к непониманию первобытной ситуации. Не следует полагать, что принадлежность к сообществу не является выдающимся личным достижнием человека. Когда общество предъявляет слишком высокие требования к индивиду, как это безусловно, было в известных первобытных культурах, очень немногие окажутся в состоянии выполнять все то, что от них требуется. Те, кто с этим справляются, являются поистине выдающимисяличностями, и, как правило, отличаются тем, что в обществе их уважают и поощряют всевозможными почестями и наградами.
Было бы естественным предположить, что по мере продвижения к более высоким уровням культуры, будет увеличиваться степень ее влияния на окружающую среду. И это действительно так. Культуры, находящиеся на низших уровнях, такие как до-первобытная, в большей мере, чем культуры высших уровней зависят от окружающей (природной) среды, в которой им приходится существовать. Высокие уровни культуры, такие как цивилизационный и научный, испытывают больше влияние от контактов с другими культурами, чем первобытные общества. Это остается справедливым даже несмотря на то, что все типы культуры испытывают на себе определенное воздействие окружающей среды: физическое, химическое, биологическое, психологическое и социальное.
Первобытный тип культуры подвергается более сильному воздействию физического и биологического уровней природы. Этнологи часто отмечают, что первобытные народы по своей способности приспосабливаться к экстремальным природным условиям похожи на высших животных. Негры Золотого Берега и эскимосы в этом отношении могут служить примером слияния людей с природой до такой степени, что вне ее их существование немыслимо. Экстремальные условия физической окружающей среды обуславливают возникновение экстремального типа физиологического приспособления. Правители империи Инков осознавали необходимость существования двух армий: одной для военных действий в Андах и другой - у моря. В ходе исследований обнаружилось, что люди сумели физиологически приспособиться к этой ситуации не хуже чем горные бараны. Проблема питания решается таким же образом. Человек ест то, что он может добыть, цивилизованный человек может привезти себе издалека ту еду, к которой он привык, но первобытный зависит от того, что он может добыть прямо здесь и сейчас. Когда бы то ни было и где бы то ни было, он ел все, что было съедобно. Способ производства в первобытном обществе основывался на общине. Разделение труда существовало в интересах всего сообщества.
Контакты с культурой более высокого уровня, в психологической и социальной сферах для низшей культуры означает вырождение, дезинтеграцию или вымирание в той или иной форме. Для первобытной культуры проблема столкновения с чем-то неожиданным и превышающим ее способности к преодолению препятствий, не только тормозит продвижение вперед, но делает невозможным и сохранение того, что уже было достигнуто. Контакт с более высокой культурой является для первобытной культуры вызовом, который она вряд ли готова принять. На первобытном уровне язык достигает ступени имитации. Слова часто по своему звучанию схожи с тем, что они предположительно выражают. Появляется элементарный синтаксис, и за очевидными намерениями говорящего начинает просматриваться смысл.
Среди институтов первобытной культуры ведущее место занимают кровнородственные группы, которые являются более сложной, расширенной формой семейной организации. Институт магии является той лженаукой, в основе которой лежит метод аналогии. Формальное обучение сводится к участию в (ритуальных) танцах. В развитых культурах медицина основывается на знании биологии, в первобытной культуре ее заменяет религия. Тотемизм и экзогамия обуславливают политические аспекты (нормы) существования кровнородственных групп. Способ сельскохозяйственного производства сводился к скотоводству и ручному земледелию, пашенное земледелие и фермерство еще не были известны. Общественным управлением занимается совет старейшин. Изобразительные искусства занимают такое же почетное место как и религия.На стадии первобытной культуры существует небольшое количество не вполне оформившихся институтов.
Религия носит анимистический характер и сохраняет божества до-первобытной культуры, являющиеся персонифициванными силами природы: солнце, которое каждый день рождается и умирает; бледноликая женщина - луна; мстительный шторм и тому подобное. На стадии первобытной культуры боги и люди взаимодействуют; человек беспомощен в руках капризных богов. Сами боги - воплощение мифов о природе. Но первобытная культура в добавление к природным божествам, создает божества, помогающие людям выжить, в том числе и "культурных героев". Появляются Кецалькоатль, Гефест и им подобные. Первобытный анимизм просто трансформировал эти божества и увеличил их число: полубоги и сверхъестественные обитатели лесов, равнин, гор и долин, фавны и сатиры, нимфы непокоренного мира и т.д. Всем правят, если не законы, то по крайней мере высшие явления, которые представляют собой не чудеса, но вполне естественное дело: они создают необходимый порядок вещей. Всем правит эта сравнительно простая система, вмсте с тем суровая и обладающая постоянными свойствами.
(3)Военный тип культуры. Этот тип культуры явлется первым, значительным шагом вперед в развитии, по сравнению с первобытной фазой. Во многих отношениях военная культура далеко ушла от первобытного типа, в том числе в сфере социальной организации. Так как некоторые характеристики военной культуры являются составной частью сложных типов, было бы неплохо их проанализировать.
Военная, или материалистическая культура начинается с безусловного принятия номиналистcкого постулата, гласящего, что реально, объективно существуют лишь отдельные предметы. Вот почему военная культура проявляется в первую очередь в двух видах деятельности: торговой и военной. Торговля руководствуется принципом получения максимума возможного и от единичных физических предметов и в военных действиях: завоевать торговые пути и расширить границы. Следовательно, военная культура является хищнической, грабительской и алчной. Появилается письменность; других серьезных изменений в этой области не произошло. Технические изобретения следуют одно за другим, создаются обширные библиотеки, а архитектура становится доминантой искусства.
Основной вопрос военной культуры, обращенный к ее представителям: " Хорошо ли ты повинуешься ? ". Идеальная личность должна презреть дружеские связи и заявить о себе как о лидере. Налицо подавляющая власть меньшинства и баранья покорность большинства. Организация военных культур не так высока как можно ожидать, потому, что цели у них проще, а амбиции намного ниже, чем в других культурах. Индивидуум обязан отказаться от личных чувств во имя великих интересов и достижения общей цели. Героизм и самопожертвование на войне становятся высоко почитаемыми добродетелями, а все остальное в данной культуре подчинено этому простому итогу. Мужчины существуют для войны, а женщины - для воспроизводства воинов, все остальное глупость: нечто подобное провозглашал Ницше, объясняя мировоззрение военных. Военная культура скорее регламентирована, чем организована. Внешние отличия здесь, возможно, не усматриваются, но по сути это разные вещи. Когда в рамках любых иных культур человеку говорят: " Делай свою работу. Выполняй свои обязанности или иди с миром ", - в рамках военной культуры человеку указывают " Следуй своему предназначению и прекрати бояться ".
Влияние физической и биологической составляющих окружающей среды на военный тип культуры невероятно велико. Результат, который она получает от использования природных источников, изменения, которые в ней происходят вследствие этого, следут осмыслить. Победоносные ассирийские войска были первыми в мире, полностью экипированными железным оружием. Военные обрекали себя на суровое существование, даже тогда, когда им не приходилось переносить невзгоды походной жизни в пустынях или горах. Резко отличаясь от правящего меньшинства, большинство воинов жило очень скромно, практически мало заботясь о физическом комфорте, изысканной еде или мягкой и удобной одежде. Спартанцы считали жизнь в суровых природных условиях своего рода школой. Они практически ничего не делали для того, что бы избежать естественных трудностей. Человек военной культуры умел закалиться так, чтобы ходить под дождем. Способ производства военного типа культуры основывается на рабстве. Один класс работает на другой, но при этом ничего не получает за свою работу.
Контакты с другими культурами, в психологическом и социальном плане не имели особых последствий для этого типа культуры. С другими культурами они поступали просто: все, что они не могли забрать или увезти с собой, уничтожали. Как мы видели ранее, общественные добродетели сосредоточены не в материальных предметах, а в идеях и чувствах: это ценности и принципы, которые можно ощущать и осознавать, но нельзя потрогать, попробовать или понюхать. На военную культуру, как правило, оказывает влияние лишь самое худшее, сохранившееся от культур, в контакт с которыми она вступает - все остальное разрушается и уничтожается. Но военная культура достаточно хрупка; она живет за счет меча и должна погибнуть от меча. Ассирийская Ниневия, атакованная со всех сторон халдеями и мидийцами, в течение двух лет оказывала сопротивление осаде, но в конечном итоге пала. Военные культуры не затухают медленно; они резко прекращают свое существование, и конец их обычно насильственный. Безусловно, в кончине такого рода нет исторической необходимости: это означает, что природа культуры военного типа относится к тем, что зависят от шаткого равновесия крайних сил и не могут оказать сопротивления даже малейшему вызову. Военная культура в конце концов оказывается побежденной тем, против чего она воевала.
Институты, которые занимают ней главенствующее позиции, предназначены для реализации военной политики. Экономические институты также находятся в выгодном положении. Воспитание сводится к выработке выносливости, слава о которой передается сквозь века и известна как "спартанская добродетель". Обработка земли ведется в специальных хозяйствах, сохраняется ручное земледелие. Важную роль играют мужские и женские тайные общества. Изобразительные искусства находятся в полном упадке. Религия зависима от политики и военных действий. Совершенствуется транспорт и системы связи, снижается значение семьи. На стадии военного типа культуры экономика делает большой шаг вперед. Зарождаются общественные институты, но их очень немного и они не очень сложны по структуре.
Характерной чертой религии военного типа является поклонение не природным божествам, помогающим в борьбе за существование, не богу грома или богу урожая, а богам войны. Идея выживания сменяется идеей обладания вещами ради них самих, поскольку, они например, могут доставлять приятные ощущения. Почитаются Мардук и Марс, их нужно умилостивить, к ним можно обратиться с просьбами: молится, чтобы боги даровали воинам бесстрашие и славу. В обмен на победу, храмы этих богов расширяются.
(4) Религиозный тип культуры. Следующий тип культуры, который мы рассмотрим, - это религиозный, или духовный тип. Религиозная культура сильно отличается от военной и в некотором смысле является просто реакцией на нее. Религиозная культура отвергает непосредственную и активную деятельность, поскольку ее идеал - пассивность и неопределенность.
Религиозная культура начинается с откровенного принятия постулата крайнего реализма, гласящего, что только универсалии реальны. Согласно этому постулату, фактически существующие материальные предметы нереальны, вводят в заблуждение и конечно, с точки зрения религиозной культуры, иногда несут зло. К слову сказать, существование зла является великой проблемой для религиозной культуры. Поэтому она обращается к единственному средству - молитве. Все подчинено поклонению Богу, и жизнь в этом мире отрицается во имя другой жизни после смерти. Инструментами культуры, например, языком, овладевают, чтобы достичь максимума эффективности в их использовании.
Основной вопрос религиозной культуры, обращенный к ее носителям, звучит так : " Насколько ты набожен ?".
Идеальной является наиболее богопослушная личность. В этом типе культуры присутствуют как строгая регламентация жизни, так и сильная организация. Общей целью выступает отказ от какой - либо значимости земной жизни, которая основана на реальности чувственного опыта во имя достижения загробной жизни. Содержание религиозных культур предполагает, что их последователи огромными армиями спасения уйдут от действительности в тот край, в ту жизнь, которая начинается после окончания земной человеческой. Степень конформизма, которую должен проявлять человек - чрезвычано высока, но не в силу совершенства социальной организации. Наоборот, основной задачей является уход от конкретных ценностей и достижение всеобщего отрицания жизни. Идеальной личностью является та, чья жизнь проходит в ревностном служении богу; в награду за это она может считать себя воплощением частицы, непосредственно связанной с Создателем Вселенной. Для религиозной культуры существует единственный итог и единственный смысл.
Влияние окружающей среды на религиозный тип культуры, возможно, наименьшее по сравнению со всеми другими. Основной догмат этого типа культуры предполагает, что его последователи будут более или менее безразличны к природной среде, и будут обращаться к ней лишь по необходимости для того, чтобы не прерывать основного своего занятия - поклонения богу. Главным принципом в отношении биологических потребностей становится аскетизм, воздержание или ограничение в сексуальном опыте, умеренность и пост - в питании. Религиозный человек должен как можно реже подходить к чувственному уровню жизни, на котором ведущими интересами выступают питание и размножение. Способ производства в религиозном обществе - феодальный. Разделение труда иерархическое, класс священнослужителей правит теми, кто производит продукцию,
На психологическом и социальном уровнях религиозной культуры закладывается фундамент абстрактного языка. Значение слов не сводится лишь к конкретным и эмоциональным символам. Религиозная культура - это время абстрактных богов; они олицетворяют не конкретные силы природы, а единство Вселенной и абстрактные идеи логики, ценности и т.п. Католическая Троица символизирует именно это и только это: единство, логику и ценность, представленную Богом - отцом, Христом и Святым Духом. Теперь поклонение богам преисполнено чистоты и для большей части молящихся оно ограничивается обожанием; чувство любви им не присуще. Любовь заменяется идеей взаимодействия богов и людей: можно умолить капризных богов изменить их решение. Религиозная культура - это период чудес. Религиозный порядок отличается от природного тем, что первый вмешивается во второй.
Основным социальным институтом религиозного типа культуры выступает именно тот, который и следовало ожидать - церковь. Образование почти целиком сводится к религиозным целям. В сельском хозяйстве почти полностью осуществлен переход к пашенному земледелию, хотя на этой культурной ступени еще неизвестна обработка земли с использованием мощных орудий. Возвращаются изобразительные искусства, появляются профессиональные художники, музыканты и т.п., несущие чистое искусство. Истинная наука находится еще в зачаточном состоянии, лженауки, такие как алхимия, астрология, магия, процветают. Это происходит потому, что они растут на той же почве, что и рациональная теология, а именно, на допущении, что логика конструктивна; что ведет к возникновению утверждений, основанных на ложных логических построениях, таких как: "подобное притягивает подобное", "противоположности отталкиваются" и т.д. Появляется философия ограниченная требованиями религии. Транспорт и коммуникации, которые так успешно развивались в рамках военной культуры, в религиозной приходят в упадок. Наблюдается спад в экономике. К семье возвращается ранее утерянная ею значимость.
Религиозная культура открыта, и в ситуациях контактов с другими, впитывает религиозные элементы иных культур. Примером этого типа культуры с соответствующим доминирующим институтом может служить западноевропейская католическая церковь в средние века. Акцент на бытие в потустороннем мире делает невозможным исчерпывающее изучение достижений религиозной культуры: мы не можем знать, была ли загробная жизнь представителей религиозного типа культуры лучше или хуже жизни представителей других типов культур - к примеру, военного, в загробном мире. Поэтому мы вынуждены оценивать культуру соответственно тому, что сотворено ею в земной жизни и лишь по этим позициям сравнивать культурные типы. Следовательно, можно говорить, что в этой культуре что-то лучше, а что-то хуже, чем в других. Религиозная культура склонна закрывать двери перед научными исследованиями; в отношении культурного прогресса она всегда играла запрещающую или ограничивающую роль. В общем, этот тип культуры был более консервативен, чем того в действительности требовали его догматы. С другой стороны, его универсальная включенность по многим направлениям представляет собой большой шаг вперед по сравнению с предшествуюшими типами культуры. Идея братства людей, общая для большинства религиозных культур, является существенной компенсацией за ошибочный отказ от реальной действительности во имя призрачного потустороннего рая.
Мы закончили наш краткий обзор четырех ранних культур и переходим к анализу трех "развитых" культурных типов.
В. Три развитых типа культуры.
Тремя развитыми типами культуры, которые мы здесь рассмотрим, являются (5) цивилизованный, (6) научный и наконец, (7) пост-научный.
(5) Цивилизованный тип культуры. Цивилизованную культуру можно сравнивать с религиозной, поскольку в большинстве случаев она была реакцией на последнюю. Будучи намного значительнее, чем просто реакция, которая является случайностью, она создала собственные позитивные ценности; а возникнуть могла и иным путем.
Цивилизованная, или урбанистическая культура, начинается с принятия постулата психологического номинализма, согласно которому целое представляет собой только простую сумму слагаемых; реально, объективно существуют лишь единичные предметы, которые не могут быть познаны как таковые сразу и полностью; мы должны довольствоваться лишь действительностью, которую можем познать чувствами, с помощью телесных ощущений, мысленно, посредством деятельности нашего мозга. Литература и искусство развиваются как способы самовыражения. То же самое относится и к науке, постольку существуют законы мышления, являющиеся неотъемлимой частью непознаваемого внешнего мира. Все формы общественного принуждения, как и социальной организации, умаляются во имя атомизма, согласно которому индивиду не может быть навязана какая либо власть.
Основной вопрос цивилизационного типа культуры, обращенной к ее прелставителям - "Насколько индивидуальны ваши ощущения ?" Человек должен быть уникален в своих реакциях, а идеальной личностью является та, которая в состоянии выработать собственные критерии ощущений, чувств, мыслей и действий. Поэтому однородность общества достигается путем невероятных усилий к объединению таких уникальных индивидуумов. Для этого типа культуры характерно разнообразие. Высоко ценится рациональность, понимаемая как собственный образ мысли. Здесь нет правил мышления, а лишь аппеляция к человеческой разумности, основанной на самоочевидности. В социальной жизни отсутствует общая цель. Личность в этой жизни должна сама добиться удовлетворительной оценки своего существования.
Вера в загробную жизнь отсутствует, и даже служение обществу является целью лишь для тех старомодных людей, которые все еще не потеряли совесть. Таким образом, цивилизованная культура имеет очень слабую организацию, представляет собой общество, склонное к стяжательству, в котором обязательное место занимают привилегии. Примером такого типа культуры служит Европейское общество 17 и 18 веков.
Влияние природной среды на цивилизованный тип культуры значительно. Природа не подвергается большим изменениям: ее щадят и ее боятся. Раздел механики в физике оказывается наивысшей возможной ступенью соприкосновения с реальностью, а поскольку атомы слепо движутся в пустом пространстве, обращаться с ними надо осторожно. Человек цивилизованного типа культуры знакомится с законами механики, и изучает все, что касается этих законов, а не сами эти законы. Он получает максимальное удовольствие от жизни, окружив себя всевозможными приспособлениями, какие только в состоянии придумать, чтобы достич комфорта. Он больше обеспокоен тем, чтобы защитить себя от разрушительного воздействия физической среды, чем ее изменением. Для цивилизованного общества характерен капиталистический способ производства. Ведущим является класс обладателей денег, живущих за счет ренты.
Экономические классы цивилизованного типа культуры привлекают к себе пристальное внимание, как посредники физического и биологического уровней окружающей среды. Цивилизованный человек пребывает в поисках разнообразия, следовательно, на него огромное влияние оказывают межкультурные контакты. Он стремится перенимать новшества из всех существующих культур, будь то цивилизованная или религиозная, научная или первобытная. Его язык становится все более и более абстрактным. Его философия поверхностна, и это может изменять культуру в результате контактов; или наоборот, все объединяется в рамках цивилизованной культуры и согласуется с ее постулатами.
Институты цивилизованного типа четко определены. Социальные группы составляют установленные подуровни, то есть, социальные организации образуют части целого, так, например, деловые корпорации являются социальной организацией в рамках общей экономики. В цивилизационных культурах низшую ступень иерархии занимают учреждения; транспорт и коммуникации продвинулись далеко вперед в своем развитии. Образование, а вместе с ним и внедряемые в жизнь научные достижения, процветают. То же относится к чистому и прикладным искусствам.
В религиозном отношении цивилизованные культуры откровенно атеистичны. Раз не существует жизни после смерти, то нет и потребности в сверхъестественном боге. Природа и законы механики служат источником всех действительных ценностей. В известном смысле это превращает каждого человека в своего собственного бога, поскольку он не верит ни в реальность божества, ни в реальность социальной организации. Человек, личность, становится мерой всего - и божественного, и человеческого. Наличие морали в этом мире становится, хотя и не настоятельной, но проблемой религии: в слепом механистическом мире, в котором первостепенная значимость принадлежит индивиду, его ощущениям и чувствам, невозможно узнать, что хорошо, а что плохо. Отношение к религии у человека цивилизованного типа культуры вызывающее скептическое.
(6) Научный тип культуры. Самым высоким из известных на сегодня типов культуры является научный. Несмотря на то, что ему не достает некоторых завоеваний других типов ( к примеру, такого как религиозный), факт остается фактом: он во многих отношениях продвинулся вперед относительно любого другого типа культуры.
Истоком научной культуры является постулат реализма, гласящий, что сфера раз и навсегда установленных и вечных универсалий и ценностей не менее реальна, чем мир изменчивой действительности и ее производных единиц. Все сущее действительно, и действительность может быть познана немедленно. В этом типе культуре доминирует теория, согласно которой известные естественно-научные законы действуют не только на физическом, но практически на любом уровне бытия. Жизнь управляется идей, что открытие естественных законов удовлетворит любознательность в поиске истины, и будет способствовать улучшению условий существования. Основным побудительным мотивом деятельности является исследование, а основной целью исследований - открытие законов природы. Исследовательская деятельность становится культурной доминантой и своей задачей считает увеличение объема знаний о природе и поиск рентабельности этого знания. Образцом такого рода может служить культура современной Европы и Америки.
Основной вопрос научного типа культуры, обращенной к ее представителям, звучит следующим образом: "Насколько ты любознателен?" Идеальной является наиболее любознательная личность, которая одержима постоянным поиском тайн природы бытия. Критерием величия становится степень всепоглощающей любознательности личности, и то, насколько она стремится, а порой и страстно желает, посвятить свою жизнь поиску и ошибкам экспериментальных проверок своих гипотез о сущностях и процессах лежащих в основе существования реального мира. Целью этого общества не является ни жизнь после смерти, как это было в религиозной культуре, ни чувственный подарок, как это было в цивилизованной культуре. Целью культуры научного типа становится непрерывное совершенствование возможного будущего для реально существующего мира, в котором, благодаря усилиям познания истины, условия существования общества будут постоянно улучшаться.
Эта смена целей ставит научный тип культуры на уровень, близкий по некоторым чертам, первобытному культурному типу. Научная культура тоже анимистична; ее носители верят, что все в природе живо, что жизнь и самосознание это не более, чем высокий уровень чувственности, которой в какой - то, хотя бы в самой минимальной степени, обладают все реально существующие структуры. И первобытная, и научная культуры, склонны завышать ценность социальной жизни, как более значимой для индивида, чем сама личная жизнь, с той разницей, что научная культура не желает стоять на месте, не хочет быть такой неизменной и стабильной, как первобытная, но стремится продвигаться вперед в выбранном направлении к новым социальным достижениям. Таким образом, научная культура предоставляет индивиду возможность целиком и полностью идти собственным жизненным путем, отличным от жизненных путей большинства других людей, но обеспечивающим личности на его индивидуальном пути удовлетворение от реального служения целям общества. У научного типа культуры имеется отдаленная, но актуальная цель и она содержит перспективу общего понимания социальных ценностей, к которым следует стремится.
Влияние физической и биологической окружающей среды на научный тип культуры выражается в знании и использовании природных ресурсов. Представитель данной культуры не столько озабочен необходимостью покорить, или наоборот, игнорировать физическое или биологическое окружение, сколько занят его постижением. Так, он совершенствует различные виды приспособлений для собственного удобства, но с другой стороны, не может использовать их должным образом. Выгода для человека является побочным продуктом, а не целью поиска истины. Он безразличен к плохому или хорошему, но не потому, что таковы его убеждения, а просто в силу того, что действительные и несомненные его интересы находятся вне этого.
Психологически и социально человек научного типа культуры сосредоточен на поисках лучшего общества, а его неудачи в достижении оного пропорциональны его успехам в научных областях. С одной стороны, он всецело включен в общественную организацию, а с другой, - он пренебрегает ею. Его язык сложен, появляются языки профессиональные. Он не допускает вмешательства в свои собственные поиски, которые могут обернуться для него тем самым, неизведанным путем, которым ранее не ходил никто в рамках данной культуры; но он действительно трудится, во многих случаях весьма неловко, над достижением великого общества, в котором все известные людям ценности будут реализованы.
В научном типе культуры институты четко определены и каждый занимает свое место в общепринятой иерархии. Высшую ступень занимают фундаментальные и прикладные науки, или технологии. Характеристикой научного типа культуры является машина - орудие, расширение областей ее использования и применения. В научном типе культуры ведущее положение среди дисциплин возвращает себе логика. В искусстве предпочтение отдается не чистым, а декоративным видам. Семья уже давно не занимает доминирующего положения, и низшие институты расцениваются соответственно той роли, которую они играют: не как самоцели, а как необходимые инструменты для более высоких институтов.
Личность научного типа культуры возвращается назад к религии, но не к той жестко организованной, которая существовала в рамках религиозного типа. Его боги скорее абстрактны, чем конкретны и он обращается к ним во время работы, на протяжении своей повседневной жизни, а не в местах, специально приспособленных для этой цели, и вовсе не так, как предписывается обрядом. Существует взаимодействие не человека и богов, а человека и того единственного бога, которого человек научного типа культуры признает, а именно: природы. Люди бессильны против законов пррироды, но, понимая это, могут использовать их. Теологией человека научного типа культуры является космология, в основе которой лежат сложные постулаты метафизического реализма.
(7) Пост - научный тип культуры Пост-научный, или рациональный, тип культуры - последний, который мы проанализируем. Пост-научный тип культуры отличается от научного так же как до-первобытная культура отличается от первобытной. Познание первобытной культуры было затруднено отдаленностью прошлого, так же и наши краткие замечания относящиеся к пост-научной культуре затруднены отдаленностью будущего, и являются в высшей степени умозрительными и предположительными. Ибо именно пост-научный тип культуры в будущем займет место научного. Во многих отношениях он похож на предшествовавший культурный тип, но в рамках пост-научного типа будут исправлены оштбки его предшественника и будет совершено то, что ранее считалось невозможным.
Пост-научный тип культуры скорее всего начнется с откровенно реалистического постулата и продолжится тем, что из поля зрения будет сознательно исключен критерий действительности; действительным будет считаться все, что появляется и все феномены будут расцениваться как реальные. Основыми занятиями пост-научного типа культуры будут наука, философия и искусство. Лидирующая роль останется за исследовательской деятельностью, а главной целью исследований будет знание. Удовлетворение и удовольствие будут цениться столь же высоко как и знание, и сами будут превращаться в способ познания потому, что отношения обладают такой же значимостью, как и ценности.
Основной ворос пост-научной культуры, обращенный к ее носителям, скорее всего будет звучать так: "Насколько ты совершенен ?". Идеальной личностью даного культурного типа будет та, которая сможет соединить в себе предельную специализацию со всеобъемлющим интересом и пониманием. Как и в первобытной культуре, индивидуальные отличия будут измеряться степенью включенности в общество, и личность, которая наилучшим образом сможет воспринимать общественные ценности, обязательно получит преимущество и признание. Пост-научная культура ближе всех подойдет к созданию совершенного общества, ближе, чем до сих пор подходила какая бы то ни было культура. Ее цель - создание рая на земле, не может быть полностью достигнута; к ней можно лишь максимально приблизиться, и то скорее всего только после многих веков социальных катаклизмов, во время которых общество так же часто поворачивает вспять, как и добивается успехов.
Непосредственная физическая и биологическая окружающая среда в период пост-научного типа культуры полностью окажется под контролем. Экономические функции будут выполняться механически. На Земле начнется освоение территорий, прежде не включенных в сферу жизнедеятельности человека. Природная среда также будет привлекать к себе пристальное внимание и превратится в область, в значительной мере находящуюся под контролем. В пост-научной культуре всему будет отведено свое собственное место, не будет конфликтов между теорией и практикой, вместо этого люди поймут, что фундаментальная наука продуктивна и необходима для практической деятельности, и что практика является действительным воплощением фундаментальной теории. Человек пост-научного типа культуры будет жить непрестанно жертвуя во имя достижения знания. Он поймет, что лишь то, чему предшествует теоретическое обоснование, может быть внедрено в практическую жизнь.
В психологической и социальной областях пост-научная культура найдет способы применения научного метода к решению психологических и социальных проблем. Языки, в том числе общепринятый язык культуры, будут искуственными. Синтаксис будет целенаправленно систематизирован и возникнет определенная словесная однородность; слова будут иметь лишь одно значение, ими будет передаваться лишь точный смысл в то время как дополнительные, побочные оттенки значения, то есть то, что еще и подразумевается, практически отойдут в прошлое. Идеи, также как и формы правления будут исследоваться соответствующей процедурой, основанной на строгом научном методе и идеальных предлагаемых образцах, которым в определенном смысле необходимо следовать. Естественные законы физической и социальной природы будут познаны и в большей мере будут учитываться и применяться на практике. Художники в своей работе будут основываться на предшествующей традиции, а не начинать каждый раз с начала, так что искусство тоже выиграет от того, что будет по своим методам социальным.
Короче говоря, все институты культуры пост-научного типа будут приведены в соответствие с тем, какими они должны быть согласно их реальной значимости. Носитель пост-научного типа культуры будет испытывать религиозные чувства, но не станет полагаться на то, что здравый смысл не уведет его дальше целеполагающих философских направлений. Философия будет наиболее рациональной дисциплиной, направляющий другие науки и исследования и координирующей их. Чистые науки будут заняты поисками истины о природе вещей, прикладные науки будут использовать знания, полученные чистыми науками, а все прочие институты, располагающиеся на иерархической лестнице ниже прикладных наук, будут эффективно обслуживать всех находящихся выше на иерархической лестнице.
Трудно представить религию пост-научного типа культуры. Возможно, люди научатся молиться в уединении, также как научились сообща вести исследовательскую работу. Человек пост-научного типа возможно, не будет ощущать желание порочить как относительно нечистое, то, что неотделимо от священности, потому что будет уверен, что все созданное Богом в равной мере богоподобно. Так, поскольку наука должна вскоре положить конец теологии, теология пост-научного типа культуры войдет в теологическую веру и станет одной из специфических сущностей пост-научной культуры.
Необходимо сделать несколько общих замечаний относительно все типов культуры, о которых здесь шла речь.
Во - первых, должно быть ясно, что данные культурные типы абстрактны, а не конкретны. Мы не описываем никаких реально существовавших культур и настаиваем на том, чтобы именно это было понято, во избежание возможных ошибок при использовании и трактовке данного материала. Если мы сравним паттерны (образцы) типов культур с реально существующими культурами, мы ясно увидим, что возможны лишь отдельные совпадения. Вероятно, никогда не было и никогда не будет такой реальной культуры, которая бы полностью совпадала с одним из описанных культурных типов и ничего общего не имела бы со всеми остальными. Культура современной Европы представляет собой сочетание цивилизованного и научного культурных типов, в котором также присутствуют и остатки религиозного. Греческая культура была сочетанием военного, религиозного, цивилизованного и научного культурных типов с преобладанием цивилизованного и научного. Культурные типы являются абстрактными и идеальными, и то, что они никогда полностью не совпадают с тем, что есть в действительности, вовсе не противоречит тому, что они существуют и находят свое применение как эталоны, до тех пор, пока могут быть использованы. Невозможно увидеть атомы и их движение, или древесину и деревья по отдельности, хотя это и полезно - и правильно - провести между ними различия.
Во - вторых, необходимо отметить, что эти типы культуры ни в коей мере не следует понимать как хронологическую последовательность. Этот ряд: до-первобытный, первобытный, военный, религиозный, цивилизованный, научный и пост-научный не является абсолютным, в соответствии с которым великие культуры рождались и развивались, хотя некоторую хронологическую последовательность, несомненно, можно заметить. Может быть так: до-первобытная культура предшествует первобытной, ее сменяет военная и так далее; но мы имеем дело с диалектической, а не просто с видовой прогрессией. Реальные культуры сами представляют определенный синтез, и в добавление к этому во многом совпадают; им присущи быстрые взлеты и резкие падения. Так, напрамер, культура Европы с 14 по 17 век продвинулась от религиозного к цивилизованному типу культуры; в то время как нацистская Германия усиленно старалась вернуться от научного типа назад к военному. Отнесение реально существующей культуры к какому - либо культурному типу условно. В общем, можно сказать, что уровень культуры прямо пропорционально зависит от того, насколько высока степень социальной организации, благодаря которой получают развитие первостепенные проблемы, и обратно пропорционально зависит от механизма решения этих проблем на более низких уровнях. Например, человек до- первобытной культуры занят исключительно решением проблемы выживания; человек военного типа культуры занят добычей материальных благ с помощью силы, количество которых превышает необходимое для того, чтобы просто выжить; человек пост-научного типа культуры вовлечен в решение проблем на уровне социального контроля с помощью научного метода. Для людей более высокого типа культуры проблемы, заботившие отдаленных предков, стоявших на более низких ступенях развития, теперь решаются автоматически. Им не надо молиться о том, что бы пошел дождь, так как у них есть системы ирригации; превентивная медицина, заполнила ту нишу, которую когда-то занимали магия и колдовство, предназначенные для излечения больного. Абстрактная шкала культурных различий должна быть проанализирована конкретно, хотя сама по себе она пока остается абстрактной.
В-третьих, все культурные типы в равной степени реализуются в меру своих возможностей. Культура определяется конкретным бытием, носителями которого прямо или косвенно, выступают отдельные представители данной культуры, взятые вместе или порознь. Незначительные расхождения в онтологической теории, модифицированные определенного рода умозаключениями, обусловленными разнообразием условий существования, приводят к фантастически вариативным культуралистским выводам. Влияние культуры на индивида чрезвычайно сильно и затрагивает все сферы и моменты его существования. При этом, не бывает такого носителя данного конкретного культурного типа, который не был бы в состоянии стать носителем другого; для этого необходимо оказаться в ином культурном окружении и пребывать там достаточно длительное время, чтобы испытать на себе его воздействие и приспособится к новой обстановке.
Выделенные типы культуры явялются скорее идеальными и абстрактными, чем существующими в действительности. Реальные культуры представляют собой сочетание различных типов. Эти перечисленные типы культуры не создают хронологической последовательности. Несмотря на то, что культуры неравноценны, все типы, в меру своих возможностей, реализуются.
1Следует отметить, что это предположение, поскольку сегодня в мире не существует ни одной до-первобытной культуры.
2Первобытная культура - это та, которую в другой работе я охарактеризовал как анимистическую. Об этом и других типах культуры, смотрите мою книгу "Позитивная демократия"(Positive Democracy. 1940.)
Пер. Левиковой С.И., Мостовой Л.А.
* Feiblman J. The Theory of Human Culture. N.Y., 1968.-P.-125-150.
1с
2
с
34
А.Кребер. Стиль и цивилизации.
Глава 4. ШПЕНГЛЕР.*
Из тех, кто занимался сравнительным анализом цивилизаций, Освальд Шпенглер в определенном смысле ближе всего сердцу культурного антрополога, каковым являюсь я. Его исследование сравнительны в самом широком смысле. Шпенглер далек от этноцентризма и выступает абсолютным релятивистом. Он понимает культуру как самостоятельное явление, обладающиее собственным способом выражения. Он не сводит ее происхождение к биологической природе человека или наследственности, к географии или природной среде, к физиологии или биохимии. Его противопоставления обоснованы, искусство давать характеристики очевидно и защищает его от излишнего однообразия или неопределенных общих мест.
Эти качества мне по душе. Поэтому Шпенглер произвел на меня сильное впечатление, когда я впервые познакомился с его “Закатом Европы”. Если бы я мог принять его взгляды, я, безусловно сделал бы это с энтузиазмом. Однако анализ этой работы в целом выявил неоправданные преувеличения, догматизм, безапелляционность, белые пятна, невозможность сопоставить факты. Сейчас, спустя почти сорок лет, его недостатки как образованного человека или ученого уже осмыслены. Сорокин обращается с ним даже чересчур тактично в посвященной Шпенглеру главе работы “Социальная философия”( Social Philosophies 1950); и Г. С. Хьюз двумя годами позже в работе “Освальд Шпенглер: Критическая оценка” (Oswald Spengler: A Critical Estimate) - наиболее известной книге об этом человеке - смягчает свое неприятие концепции и метода Шпенглера признанием его сочинительского таланта и интеллектуальной значимости. По прошествии ряда лет, я все больше и больше склоняюсь к признанию, что немецкий “экспрессионизм” - или сверхвыразительность, как назвали бы это во всем мире, - является основным недостатком Шпенглера, который роднит его с Ницше, Вагнером, Гитлером и с тысячами менее значимых мыслителей, писателей, художников и др. Эта по сути дела чрезмерность есть одновременно и причина и следствие того, что Германия никогда полностью не входила “на равных” в Западную цивилизацию, за исключением скоротечного периода, на который пришлось творчество Канта, Гете и Бетховена. Этот воистину титанический темперамент, но доведенный до крайности и сумасбродства, ведет к патологии.
Я также тщательно анализировал концепцию Шпенглера в работе “Конфигурации культурного роста” (Configurations of Culture Growth 1944),
где специально остановился на своих разногласиях с ним. Вместо того, чтобы и далее копить критические замечания. я, напротив, остановлюсь на том, что считаю реальной проблемой, которую Шпенглер поднял и сделал эмблемой исторического и научного исследования; а также поразмышляю о том, насколько она разрешима.
Проблема, как я ее понимаю, касается степени связанности и соответствия между существующими многообразными частями, органами, элементами или фрагментами, состовляющими каждую культуру. Сам Шпенглер дает ответ на этот вопрос. По его утверждению, у каждой из великих культур в период активной фазы (а именно ее он и рассматривает), эта взаимосвязь носит всеобщий характер. Он считает, что одно качество пронизывает каждую из них на протяжении всего существования. Он не только сводит каждую культуру к ее прасимволу, но и выводит ее из этого символа, выражением которого она является. Так, ограниченный однолинейный путь является символом Древнего Египта, а путь неопределенного блуждания - символом Китая; богослужение в пещере или под вечным небесным куполом символизирует магическую культуру, а эмпирическое, чувственно видимое тело - классическую античность; чистое и неограниченное пространство является символом западной культуры, а бесконечная равнина символизирует еще не рожденную русскую. Очевидно, что это поэтические образы. Но тот простой факт, что они могли бы быть сочинены Блейком или Мельвиллом, отнюдь не свидетельствуют о том что они могут служить полезными инструментами для не поэтической интерпретации истории.
Трудность еще и в том, что, как известно, огромное количество культурного материала - изобретений, религий, алфавитов и многое другое - присуще различным культурам и переходит от одной цивилизации к другой. Шпенглер отнесся к этому факту с бесцеремонным пренебрежением. Он отрицает диффузию и межкультурное взаимодействие : согласно Шпенглеру, в действительности это не происходит, если не брать в расчет незначительные случайности; он настаивает на том, что истинные культуры невосприимчивы. Когда они в действительности что-то заимствуют, то перерабатывают заимствования, сообразно своему собственному стилю. Это означало бы, что значимым в том, что греки переняли свой алфавит от финикийцев, римляне от греков, а мы (через наших предков) от римлян, будет не тот факт, что бесписьменные народы обрели свою письменность, а то, что они переработали эту заимствованную письменность в стилистически новую форму письма. Форма и порядок написания греческих букв и их звучание изменились по сравнению с финикийскими, римские по сравнению с греческими и наше современное написание по крайней мере частично, относительно римского. Короче говоря, для Шпенглера важен внешний стиль написания букв, а не то громадное воздействие, которое оказало умение читать и писать на жизнь общества, не обладавшего ранее такой способностью. Это последнее обстоятельство, имеющее невероятно большое значение, оставляет его равнодушным: аналогичное может повторяться в некоторых ситуациях или в нескольких культурах, но стиль написания является отличительным свойством, характерной чертой данной культуры; и именно характерные отличия притягивают и интересуют Шпенглера, от мягко отталкивает все остальное, не имеющее для него никакого значения.
Почему же этот отличительный стиль, как бы мимолетен он ни был, столь значим для Шпенглера? Потому, что для него все стили культуры - письменности, представлений, художественного оформления, скульптуры, поэзии, музыки, философии, науки, политики - обладают общим свойством, которое является выражением сущности культуры. Именно это догматически утверждает Шпенглер, и не имея возможности доказать, принимает за отправную точку своих рассуждений. A priori они не доказуемы, за исключением отдельных свидетельств.
Тем не менее такая возможность есть. Можно ожидать, что сущность культуры раскрывается через характерные черты элементов, объединенных в данной конкретной культуре, а не через произвольно выхваченные признаки различных культур. Нужно отказаться от тезиса Шпенглера, что материалы отдельной культуры должны быть идентичны по характеру и что все они должны быть сходны, поскольку все они есть выражение одного и того же символа, раскрывающего всего одну душу. Но нет необходимости отказываться от всего во имя ничего, чтобы допустить, что поскольку многое по воле судьбы переносится из одной цивилизации в другую, и все должно переноситься, то практически нет такого элемента, который зародился бы только в той культуре, в которой мы его находим. Насколько мне известно, это нигилистическое положение никогда и никем не было полностью подтверждено. Порой может показаться, что Франц Боас, с его негативизмом по отношению к антропологическим схемам культуры, возможно не раз бывал близок к подобному взгляду, поскольку открыт для любой и каждой оригинальной мысли. Но он был слишком точен и содержателен для того, что посвятить себя универсальному отрицанию. Теория “лоскутов и заплат” Роберта Лоуи - которая по сути является не теорией, а ссылкой - представляет собой обращение к истории, к первоистокам того, что составляет собой обращение к истории, к первоистокам того, что составляет культура, а не окончательному структурированию.
Другими словами, будет ли утверждение Шпенглера, что все в культуре должно быть в равной степени окрашено одной и той же качественной характеристикой данной культуры, неверен, в силу излишней абсолютизации. Скорее всего Шпенглер принимает желаемое за действительное. Но, с другой стороны, необходимо учитывать и то, что категорическое отрицание любого и всего стилистического соответствия в рамках культуры также будет крайней абсолютизацией, каковыми являются шпенглеровские утверждения. Истина находится скорее всего посередине; и проблема в том, где именно? Вероятно эту проблему можно разрешить, хотя несомненно только очень постепенно, с помощью фактических данных и беспристрастного анализа. Это серьезная проблема, заслуживающая большого внимания. Именно Шпенглер сказал ( когда разводил свою точку зрения с ницшеанской): “Культура есть единство художественного стиля во всех жизненных проявлениях”1, - и именно он подтолкнул мыслителей к более широкому контексту рассмотрения этой проблемы, несмотря на то, что привлекая, он одновременно убивал ее, заранее авторитетно заявляя об ее окончательном разрешении.
Давайте попытаемся обострить постановку вопроса насколько правомочно и плодотворно рассматривать культуру как определенный вид стиля, суперстиль или стиль стилей, то есть ведущий стиль жизни.
Чтобы отойти от уровня абстрактной аргументации, я хотел бы проанализировать конкретные примеры. Будет удобно. а также и справедливо по отношению к Шпенглеру взять два примера, о которых он преимущественно говорит, а именно культуру античной классики и культуру Запада от Средневековья до нашего времени.2
В начале я суммирую данные, аргументации сущностной характеристики или этоса для каждого из выделенных типов культуры, а затем поставлю вопрос, не о том, прав он или нет, а о том, насколько он может быть правым, и главное - в рамках какого процесса сущностная характеристика или суперстиль мог развиться.
Попытаюсь подвести итоги шпенглеровскому описанию классической культуры как стиля.
Это греко-римская цивилизация, главным образом эллинская, но дополненная Римом, и названная Тойнби просто эллинской. Согласно Шпенглеру, это период с 1110 г. до н.э. по 200 г. н.э. Стадии формирования или докультурный этап относится к 1600 по 1110 г. до н.э., (период микенской и поздне-минойской культуры).
Это классическая культура аполлонийского человека Ницше, чьей целью является мера, ограниченность, реальность, вневременность. Это - телесная реальность, чувственная форма, мгновение, статичность, очерченные пределы. Это - непротивление протяженности, ходу времени, прошлому или будущему, энергии, конфликту. Поясним на примерах.
Полис - обнесенный стеной закрытый город, представляющий собой в то же время автономное государство, все граждане которого собраны в пределах слышимости. Империя - афинская, спартанская и римская - состоит из нескольких городов-государств или варварских племен, завоеванных одним городом-государством.
Любое богатство, кроме земли, принимает форму денег, отчеканенного металла - круглых, компактных, твердых денег, Деньги изобрели в эллинизированной Лидии, а греки распространили их придали им наиболее красивую форму. Кроме металла. движимое имущество все в большей и большей степени, стали составлять рабы.
В искусстве одиночные, свободно стоящие, лаконичные и, как правило обнаженные статуи, доминировали над скульптурными группами, рельефами и живописью.
Для архитектуры характерно стремление к спокойным, простой конструкции сооружениям небольшого размера.
Музыка следовала лишь мелодической линии : инструменты - такие как флейта и лира - были просты и издавали лишь несколько монотонных звуков; музыканты преимущественно играли по одному или собирались маленькими группами.
Для театра большое значение имели каноны и ограничения, налагаемые “тремя единствами”; характерны также обезличивающие актеров маски и беспристрастный хор.
Типичная для греков область математики - геометрия - была образной и конструктивной, ограниченной вещным миром и измеримой, как планиметрия так и стереометрия. Ее дальнейшее развитие в “конические сечения” все еще обнаруживает эти качества. Алгебра, с ее акцентом на взаимосвязи отсутствовала. Шпенглер считает, алгебра Диофанта Александрийского не греческая а магическая по происхождению. Греческая арифметика преимущественно имела дело с интегральными исчислениями и их теорией. Единственным известными известными степенями был вторая и третья, понимая как квадрат и куб физических тел. В греческой математике отсутствовали понятия иррациональных, отрицательных, неопределенных или алгебраических чисел, нуля или бесконечности как величин и функции.
Физика главным образом ограничивалась статикой и игнорировала фактор времени. Астрономия постигала жестко замкнутую конечную Вселенную, ограниченную несокрушимой сферой раз и навсегда зафиксированных звезд. Пространственная протяженность понималась иначе, чем сейчас, - как телесность в смысле, что “природа не терпит пустоты”.
История в классической древности в основном рассматривала современный ей период, описанный в большинстве случаев ее участниками, такими как Тацит, Полибий, Цезарь. Ее временной интервал короток, она не заглядывала в глубь веков. Греки были слабы в хронологии, коротки в памяти и описаниях по сравнению с египтянами, жителями Месопотамии, китайцами, они не задумывались над происходящими переменами, не заботились о будущем. Религия включала в себя культы, неразрывно связанные со спортом, мифологию чувственных форм, начиная с Олимпийских богов и кончая нимфами и фавнами, которые в большей степени служили широкой основой эстетического восприятия, чем веры и подражания..
Подытожим теперь шпенглеровские взгляды на западную культуру, как стиль - европейская или западная культура сформировалась к 900 г.н.э. или, возможно, в течение десятого века одновременно с появлением самосознания европейских наций. Докультурный этап продолжался с 500 по 900 год и включал Темные века и каролингскую эпоху. “Цивилизованный” этап этой культуры - в шпенглеровском враждебном восприятии этого слова продолжающийся по сей день, - начинается примерно в 1800 год, и продлится, вероятно, до 2200 года, а может, и дольше, если исходить из тезиса об аналогичности жизненных циклов.
Это культура фаустовского человека с его непрерывным стремлением к победе. Интересы данной культуры ориентированы на время, расстояние, бесконечность, борьбу, напряжение, динамику, безграничность и предел.
Ее политической движущей силой выступают не города-государства, а национальные государства, которыми правят династии, обеспечивающие столь желанную протяженность во времени. Города теперь всего лишь имения внутри государства.
Экономические отношения складываются вокруг кредитов и двойной бухгалтерии. Отчеканенные монеты превратились в бессмысленный анахронизм, унаследованный от классической культуры.
В искусстве вначале живопись, а затем музыка доминировали над обнаженными скульптурами Античности. Успехи живописи отмечались решением проблемы пространственной перспективы, достижением эффекта удаляющейся точки; широко использовались светотени, ломаные линии; появилось такое направление как импрессионизм; большого мастерства художники достигли в изображении атмосферных явлений. В музыке мелодии, усложняясь в контрапункту, строятся по законам гармонии. Получает развитие оркестровая музыка, а также полифонические инструменты: вначале орган, затем фортепьяно.
В архитектуре готические соборы контрастируют с греческими храмами своей устремленностью ввысь и поиском амбициозных конструкций, а также преднамеренным усложнением и точным расчетом. Для математики характерны исчисления производных или бесконечно малых величин, аналитическая геометрия (обращение геометрии к алгебре), теории функции и предела, а также весь современный аппарат, которого не знали греки.
Физика впервые стала заниматься не только статикой, но и динамикой, учитывающей скорость свободного падения тел, и продолжила развивать представление о времени, как о значимом факторе.
В астрономии возобладал гелиоцентризм, который вскоре сменила концепция бесконечности Вселенной. Космос расширился до бесконечности и перестал пониматься как некое замкнутое пространство.
Истинная история стала более глубокой, теперь мир мог быть воспринят как история.
Именно в рамках западной культуры в период готической фазы ее развития были изобретены механические часы для определения времени. Для нее характерны также открытия, благодаря которым покоряли расстояние: огнестрельное оружие, железные дороги, телефоны и многое другое. Книгопечатание способствовало неограниченному тиражированию.
Религия западной культуры описана Шпенглером не очень определенно. Иногда ему кажется, что этой религией является христианизированный германский эпос;3 он сводит подлинное христианство к раннему христианству и приберегает его для магической культуры. Но мироощущение Запада пронизано сильным трагическим осознанием судьбы, рока, такого как Эдда и Сумерки богов.
Вышеизложенное представляет собой две наиболее полные шпенглеровские физиогномические характеристики, кратко обобщенные, освобожденные от присущих ему отклонений от темы и произвольных ассоциаций.4
Именно в противопоставлении этих двух культур заключается особая ценность работы Шпенглера. Эти две культуры он знает и исследует, так как понимает и чувствует их лучше, чем другие. Возможно, скорее всего он действительно начал свои размышления со сравнительного анализа именно этих культур, а затем распространил его на изучение других. Во всяком случае, затруднения, связанные с его методом, раскрываются на примере этих двух культур. Если его выводы о классической и западной цивилизациях не выдерживают критики, то размышления о всех остальных терпят еще большее фиаско. Мысли об этих двух культурах являются квинтэссенцией его концепции.
Тогда в чем же суть шпенглеровских деклараций? Сам он иногда говорит о физиогномике, а иногда о стиле. Я бы назвал это попыткой выразить стиль культуры. Она является характеристикой распространяющейся повсюду формы, (гештальт* ), говоря современным языком; целостный образ не распадается на множество составляющих частей, а представляет собой единое целое, и в мыслях это целое спаяно столь крепко, кажется, что иначе и быть не может. Это полотно сотканных по принципу подобия образов, непосредственно составляющих культуру, взаимодействие которых направлено на проявление общего качества культуры в целом. Именно это в переводе на ясный английский язык, как мне кажется, Шпенглер и хотел выразить. Насколько он в этом преуспел, существуют ли действительно те взаимосвязи, о которых он пишет, - именно эти вопросы встают перед нами.
Греческие города, обнесенные стенами, представляющие собой крохотные автономные государства, маленькие металлические кружочки. превращенные в деньги; одиночные статуи, являющие собой обнаженное человеческое тело, простые, ограниченные в размерах сооружения; односложные мелодии; театр, скованный “тремя единствами”; образная математика, сведенная в основном к геометрии и арифметике; физика статики; вселенная, заключенная в хрустальную сферу - являются ли все это феномены классической культуры действительно подобными по своим качественным характеристикам? Или их сходство на самом деле лишь метафорическое? Взаимосвязаны ли вообще эти создания культуры так, как внутренние органы в живом организме, или как при выражении стремления к одной главной цели, или как множественные реакции одного темперамента?
Тот же вопрос, конечно, относится и к нашей западной цивилизации. Действительно ли мы должны объединиться в единое целое, которое обладает неким качеством, аналогичным органическому единству, как иногда говорил Шпенглер - качеством более или менее выражающемся в едином стиле. Я бы сказал - вполне правомерно искать то, что роднит готический собор, живопись, в которой используется перспектива, светотени, полифоническую гармонию в музыке, двойную бухгалтерию, в математике исчисление производных или бесконечно малых величин, теории функций и предела, физику динамики и астрономию бесконечной вселенной, механические часы и осмысление исторического прошлого - объединено ли все выше перечисленное единым стилем?
Если действительно существует нечто объединяющее эти артефакты одной цивилизации, то тогда можно извлечь из работы Шпенглера кое-что полезное, несмотря на его эмоциональность, догматизм и все крайности. Но, если мы откажемся от реального во имя кажущегося общего стилистического качества, пронизывающего все перечисленные здесь конкретные явления, тогда окажется, что от шпенглеровского подхода почти ничего не остается.
Ответ зависит от выбранной исходной предпосылки. Причинное объяснение исторических связей, основанное на сходствах , исключено. Ведь невозможно всерьез принят аргумент, что соответственно последовательности их возникновения, готическая архитектура послужила причиной изобретения механических часов; что эти часы привели к открытию перспективы в живописи и к созданию музыкальной гармонии; что последние два в свою очередь приложили руку к возникновению астрономии Коперника и аналитической геометрии и т.д. Дело не пойдет лучше, если вместо того, чтобы видеть, что причиной В было А, а причиной С - В и т. мы вернемся назад, к изначальному Х, который обозначим причиной подобия А,В,С. Такой основополагающий Х является слишком общим и неопределенным, чтобы быть убедительным - слишком похожим на шпенглеровский прасимвол. Безусловно, желательно, чтобы такой Х был лишь новым описанием исторического направления открытий, скрытым под словом “причина”.
Можно ожидать, что только в ситуации полной изоляции, замкнутости и самодостаточности, установленный порядок причинно-следственной цепочки А.В,С,D... N будет соблюден. Такую ситуацию легко создать в экспериментальных условиях - к слову, это именно ситуация лабораторного эксперимента. Но такого рода точно определенной ситуации в действительности нет и быть не может - если не принимать во внимание одного небезызвестного исключения: воспроизводство биологических особей внутри их видов. После того как яйцо оплодотворено, его могут разбить или птенец может быть съеден кошкой или птица может плохо питаться и умереть, не успев вырасти: но уже заранее предопределено, что из яйца вылупится курица а не орел, и не белка и не василиск. Тем не менее, это - репродукция особей в генетической непрерывности видов; и каждая особь изолирована от внешнего мира, насколько это возможно - у всех высших животных - и почти самодостаточна, как это бывает в природных феноменах на планете.
Но история человека и его культуры не представляет собой однонаправленной непрерывности, как это имеет место с тем, что ранее называлось зародышевой плазмой, а сейчас определяется как гены в хромосомах. Напротив, она представляет собой неопределенное разветвление, извилистое, расширяющееся, переплетающееся, воссоединяющееся, вновь и вновь образующее пересекающиеся потоки. Преуспевающие цивилизации в своем повторяющемся сходстве совсем не похожи на курицу или белок. И менее всего, на самом деле, на них похожи шпенглеровские монадные культуры, каждую из которых он видит как полностью непохожую, качественно отличную от всех других, едва ли понятную представителям иных культур.
Действительную аналогию шпенглеровской точке зрения на культуру состовляет биологический мир, в котором курица, орел, белка, василиск и еще по одной особи из полудюжины других видов, появятся на свет без участия прародителей, пройдут параллельные стадии биологического развития, примерно равные по протяженности. а затем умрут и превратятся в покрытый кожей скелет или в пустую раковину, не оставив после себя никаких преемников или последующих поколений. И все это будет без какой- либо связи или зависимости между монадными экземплярами - каждый всегда обращен вовнутрь, чтобы реализовать свою собственную, присущую только ему судьбу.
Именно такой фантастический проект складывается на основе шпенглеровской концепции, если ее применить к биологическому миру. Я привел это специально для того, чтобы доказать несостоятельность взгляда, пытающегося опровергнуть Шпенглера в его попытке рассмотреть культуру по аналогии с организмами. Я считаю что именно этого Шпенглер и не делал, потому что в действительности не мыслил понятиями биологии. Мне кажется. что он интересовался только биологическими феноменами или историей жизни, выраженной в человеческой культуре - и только ее конкретным выражением.
На самом деле он использовал термин “органический” метафорически, для взаимосвязей и ассоциаций, которые выступают врожденными, сильными и продолжительными. Для историка, философа или любого пишущего человека вполне естественно применять термин таким образом. В отличие от них ученый-естественник может использовать этот термин только в прямом смысле, в том значении, какое он имеет в биологии. Согласно Шпенглеру, это слово унаследовало значение, полученное в XVIII веке, когда противопоставление органического неорганическому (или механическому) приобрело особую значимость, по-видимому, особенно в Германии.
Например. Аделунг в 1782 году в работе “История культуры“ (Geschichte der Cultur) очерчивает историю человеческого рода восемью степенями, каждая из которых соответствует ступени онтогенетического развития, то есть индивидуального созревания. Так. третья ступень, от Моисея до 683 года до н.э., именуется “детство человеческой расы”, а восьмая, последняя ступень начавшаяся в 1520 году и продолжающаяся вплоть до насоящего времени написания его книги, называется “человек, наслаждающийся плодами эпохи Просвещения”. Эта работа была действительной попыткой положить в основу биологическую аналогию. Шпенглер частично унаследовал терминологию, использованную в ней, но не стал опираться на биологию.
Правда Шпенглер реально видел “рост” выделенных им культур; но кто этого не видит? Тойнби использовал это слово, Данилевский тоже, и я, как и они, его так же использовал. Шпенглер видел, что этот рост необратим - феномен наиболее известный нам по органической жизни. Возможно, именно это помогло придать особое значение его ощущению смерти культуры, как двойника биологической смерти. Но, когда он окончательно суммирует аналогичные жизненные циклы выделенных им культур в таблицах наиболее организованных и систематизированных, чем все то, что он создал, он использует времена года, а не фазы жизни для названий степеней культурного цикла, так как они вызывают дополнительные ассоциации. Таким образом, никто не сможет обвинить его в том, что он мог положить в основу человеческой культуры климат или расположение звезд.
Более того, также верно и то, что и весна, и лето, и зима вызывают рост и увядание растительной жизни, и то, что Шпенглер безусловно, осознавал эту метафору. Пока мы все согласны с тем, что поддающиеся определению термины ведут нас к более точному пониманию смысла, чем метафоры и аналогии; когда же исследуемые процессы все еще не достаточно ясны, поскольку не достаточно известны необходимо использовать самые точные из всех имеющихся терминов и понятии. По содержанию “Untergang” очевидно, что шпенглеровское видение культуры заражено органицизмом - в отличие от расизма - но, что он отчаянно пытался описать культуру как автономное, самодостаточное явление. Как бы то ни было, он зашел слишком далеко в этом направлении: оставил культуру до такой степени изолированной во вселенной, что в результате материализовал ее в необъяснимую сущность и серию необъяснимых сущностей.
Именно поэтому я прихожу к выводу, что мысли Шпенглера были оборотной стороной органицизма, несмотря на то, что он использовал биологические понятия метафорически, не найдя подходящих в сфере культуры. Он не упорядочил данные в соответствии с причинностью, или общей последовательностью. Три его хронологические таблицы являются уступкой и ошибкой, как считает Хьюгс. Они косны; их пробелы и двусмысленности обнажены; они растеряли всю “воображаемую неточность“ его исторической перспективы.
К чему теперь можно прийти, раздумывая о физиогномике или о стиле?
Во-первых, конечно, физиогномика должна быть осознана. Создающий зрительный ряд художник продвигается от него к ответной эстетической реакции; ученый - к мысленному восприятию, скорее синтетическому, чем аналитическому и, наиболее вероятно, испытывает почти такое же многообразие ощущений, как и художник. Но выразить словами то, что понято, очень сложно. Накапливаются такие барьеры в общении, с которыми не приходится бороться художнику. Толкователь стиля вынужден обратиться к своему или избранному языку и метафоре, чтобы использовать слова с подтекстом.
Если это верно для словесного описания поэтического, живописного или музыкального стиля, то трудности еще большего порядка возникнут при определении стиля культуры в целом. В конце концов, качества стиля конкретны; во взаимосвязи они должны быть некоторым образом обобщены, и обобщение становится более жестким по мере расширения стилевых границ. Одно значение является основным символом; и поэтому, вероятно, метафора становится неизбежной. Сила таких прасимволов, как”сводчатая пещера”, или “бесконечная равнина”, обозначающих культуру целиком, пропорциональна количеству и энергии иносказательный, нитей, которые тянутся от них к огромной массе явлений с ними соотносящихся.
И тем не менее, даже символ длиной в целую фразу не может передать очень многое из того великого феномена, которым является цивилизация. Невозможно обойтись без подробного описания особенностей или характерных черт. Но как избежать простого перечисления? Как все это организовать и собрать воедино?
Наиболее приемлемым методом является построение соотношения конкретных феноменов, обладающих одинаковыми качествами и переход к сверхкоординации. Если это специфический художественный стиль, масштаб соотношений не слишком велик. Когда культура в целом воспринимается как стиль, составляющие его явления значительно более многочислиенны и ранообразны, поэтому необходимая сверх-координация будет значительно шире; но степень конкретности исходных феноменов должна быть сохранена.
Я бы сказал, что Шпенглер, в основном, именно это и сделал, хотя в большей степени страстно и беспорядочно; он собрал воедино элементы культуры, сущность и непосредственные функции которых очень различны, но которые тем не менее обладают общей сущностной характеристикой.
В действительности имеется нечто общее в устремленных в высь соборах и в изображении перспективы в живописи, и в музыкальном контрапункте, и в музыкальной гармонии - этот действительный набор качеств , которые им свойственны, назовем взаимосвязью расстояния и множественности. И обоснованность соединения усиливается тем фактом, что во всех культурах, креме западной, эти стилистические качества значительно слабее развиты и частично отсутствуют.
Еще мы можем присоединить к этим качествам взаимосвязи пространства и множественности, характерным для западной цивилизации некоторые неэстетические признаки, такие как механические часы, двойная бухгалтерия, аналитическая геометрия и исчисления, гелиоцентрическая астрономия, которые так же являются носителями качества протяженности времени, течения, величия, равновесия и релятивизма. Благодаря им, в свою очередь, расширяется ареал деятельности входящих и взаимосвязанных элементов, таких, как применение машин, использование кредита, коммуникации, динамичная наука, широкомасштабная история человека и природы. Эта последняя группа культурных черт характеризует последнюю фазу нашей цивилизации, но корнями уходит в прошлое.
К тому же, до некоторой степени, построение последовательной характеристики нашей цивилизации, кажется, уже ни в коей мере не является объяснением, и в конечном счете не отрицает возможность причинно-следственного объяснения. Напротив, оно имеет значение - улавливающее многозначность. Пока это определение не является гипотезой предназначенной для подтверждения или опровержения, существуют тем не менее и лучшие и худшие, более или менее широкие, гармоничные и обязывающие определения.
Именно таким образом, как мне кажется, соборы, контрапункты, механические часы, способы исчислений кредиты можно интерпретировать как сосуществующие во взаимосвязи внутри одной цивилизации, и являющиеся чем-то большим, нежели несопоставимые случайности, связанные одним всеобъемлющим качеством. В другой же цивилизации, такой как классическая - архитектура, скульптура, драматургия, театр, математика, наука, политика и материальные ценности могут быть рассмотрены в качестве носителей иного набора качеств - структурной простоте, телесных и мирских ограничений, первичности чувственной формы и сосредоточенности.
До чего может дойти подобная стилизация цивилизаций? Будет большим преувеличением полагать, что она может повлиять на все составляющие культуры, хотя иногда Шпенглер и делает такие заявления. В конце концов, каждое общество существует в определенной среде, и его члены обладают физиологическими потребностями, которые необходимо удовлетворять. Шпенглера раздражали эти банальные универсалии, которые сами по себе ничего не привносили в физиогномику культуры и в определенной мере могли заблокировать или затуманить ее характеристику. Поэтому он игнорировал их и действовал так, будто стиль был полностью автономным явлением в восьми культурах, которые по его мнению создали свой стиль. Мы не должны принимать на веру эту чрезмерность; но при этом не должны отрицать и стилистическую согласованность культуры в целом.
Другой проблемой, относительно которой желательно занять умеренную позицию, является то, как в общем виде формируется культурный стиль. Самый простой ответ принадлежит Шпенглеру: он выводит культуру из первоначального символа, или прасимвола; и впадает в крайность. Более того, он выводит известное из менее известного. Это менее известное, основной или прасимвол, является действительно скорее ex post facto построением, чем primum mobile; отталкиваться аналогично рассмотрению причины телеологически. Шпенглер поступает не совсем так; для самого себя он предпочитает совсем оставить причину и говорить о судьбе. Как следствие, он оставляет в стороне проблему происхождения этих культур и стилей, не рассматривая их.
Лично у меня возникло три взаимосвязанных варианта ответа на вопрос, как возникают культурные стили. Первый: я предполагаю, что совпадающая стилистика культур носит лишь частичный характер; второй - переменный; и третий - появляется постепенно связывая открытие уже заложенных качеств с последующим развитием. Любой стиль, выражающий целую культуру обязательно будут неполон. Постоянное влияние окружающей среды и человеческих потребностей, которые уже упоминались, существование множества других препятствий, таких как столкновения с другими культурами. Последние могут быть настолько сильными, что смогут сокрушить соседей так же, как и конкурентов; так происходит, когда передовое, богатое и сильное общество вступает в контакт с отстающим. Сам Шпенглер указывает на то, как исконная культура Америки была стерта, как автономное образование, простой горсткой искателей приключений одного только испанского национального сегмента западной культуры - и стерта лишь из спортивного интереса, да некоторой доли личной жадности, - отмечает он со вздохом. Более слабые межкультурные взаимодействия имели бы меньший эффект; но, за редким исключением, влияния присутствуют постоянно.
И, несомненно, эти воздействия разнообразны. Общество воспринимающее завтра может стать отдающим. В состав его культуры могут одновременно входить элементы других культур, воспринятые столь давно, что они полностью ассимилировались; и такие, которым все еще противяться или которые видоизменяются, не говоря уже о тех, которые никогда не будут приняты.
Однако, я бы обратил особое внимание на постепенность, с которой общество создает стиль своей культуры, особенно если и общество и культура являются великими. Только потому, что содержание любой культуры, как правило, пришло извне, для его ассимиляции необходимо время; следовательно, оно войдет в активную взаимосвязь с формирующимся или уже действующим стилем, значительно позже.
Период появления, роста и функционирования своеобразной культуры, продолжительность ее созидательного периода и время, в течение которого развивается этот характерный стиль - все это очень тесно взаимосвязанно. Действительно, три вида деятельности - рост культуры, созидание и развитие стиля - могут быть рассмотрены как три аспекта единого масштабного, широкого процесса. Создание нового содержания культуры, ассимиляция привнесенных извне элементов, выковывание характерных стилей, рост согласованности между несколькими сущностями и образцами - все это вместе и есть то, что составляет реализованный общий стиль культуры. Если результат в целом солиден и значителен, то на него требуется время;. несмотря на это, развитие может быть впечатляюще быстрым до тех пор, пока не будет достигнут апогей культуры, но даже тогда она может продолжать какое-то время двигаться по инерции. Когда темпы роста и формирования стиля начнут снижаться, они будут тяготеть к тому, чтобы уменьшаться постепенно, по крайней мере какое-то время; после этого может произойти воссоздание культуры на возрожденной или расширенной основе - конечно, в последнем случае, с учетом того, что изменило итоговый стиль или физиогномику. Или же ослабление может продолжаться, сопровождаемое вырождением стилистического качества. Иногда, конец может наступить в результате замены или постепенного поглощения ее другой культурой.
Я доверяю шпенглеровскому ощущению высокой степени возможностей идеальных культурных стилей - даже таких воображаемых культур, какой является магическая. Я думаю, что он, порой, должен был видеть больше стилевых особенностей в культурах, чем это реально осознавалось сами обществами. Итак, когда культура наконец достигает ступени, на которой расхождение между ее идеальным стилем и реальностью уже дольше невозможно отрицать, Шпенглер просто отвергает культуру, начинает говорить о цезаризме, мегаполисе, феллахах, жизни-после-смерти, и фактически исключает остатки данной культуры из истории и из бытия.
Общекультурный стиль как соотношение распространенных качеств, не может быть завершен, не может быть внезапно достигнут. Он никогда не является первичным или единичным, всегда представляет собой то, что достигнуто, и выступает в совокупности - как этос общества или характер человека. Только кажется, что это легко сформулировать, но сколько надо думать, чтобы суметь выразить это! Он (стиль) неуловим, что также заметно и вызывает постоянный интерес. Что качается нашей собственной цивилизации, то я специально использовал шпенглеровский аллитерированный пример соборов и контрапунктов, исчислений, двойной бухгалтерии, механических часов в качестве мнемонического шокового средства чтобы сосредоточить внимание на проблеме, насколько культурные единицы, кажущиеся столь несопоставимыми, могут тем не менее быть качественно взаимосвязанными так же, как и выражение целостного стиля культуры.
То, что представители нашей и других цивилизаций очень мало осведомлены об абсолютном стиле, не должно нас сильно смущать. Каждый человеческий язык обладает таким образцом стиля - мы называем его грамматикой, - о котором говорящие не подозревают, когда разговаривают, но с помощью анализа может быть выявлен и сформулирован. Согласованность в грамматике никогда не бывает окончательной или идеальной, но она всегда важна; безусловно, она сильно выходит за границы перечня случайных вопросов. Культуры являются более масштабными, разнообразными и сложными системами феноменов, чем языки, так же как и более независимыми и менее автономными. Но оба взаимосвязаны - действительно, язык, по сути дела, является частью культуры и, возможно, ее предварительным условием. Поэтому потенциально представляется возможным описать структуру культур, аналогично структуре языков - с помощью всеохватывающих образцов.
Большая часть разрешения этой проблемы целостности цивилизации принадлежит будущему; и я не увижу ее завершения. В конце концов, мы вообще совсем недавно начали думать об определенных цивилизациях, как о целостностях обладающих характерными чертами. Возможно, проблема цивилизаций как распространения феномена стиля, в том виде как ее страстно обозначил Шпенглер и как вижу ее я., ошибочна в самой формулировке или постановке. В таком случае, будущее придаст новую форму проблеме - может быть, передвинет ее на более подходящее место относительно феномена и, благодаря этому, анализ будет более продуктивен. Так или иначе, я верю в то, что более полное понимание цивилизации как макрофеномена достижимо, и что оно будет включать в себя понимание той роли, которую сыграл в ее создании стиль.
Выводы
Мы знаем о стилях и цивилизациях отчасти из личного опыта, но наше знание становится намного глубже, благодаря тому, что сохранила и истолковала история.
И стиль и цивилизации являются социокультурными феноменами. Это означает, что они “социальные” в обычном , неопределенном смысле этого слова, которое по сути дела означает, что они более чем индивидуальны. Точнее. стили и цивилизации являются культурными феноменами, потому, что они - паттернированные произведения человеческих обществ.
Как многие антропологи, я использую. слово “цивилизация” как синоним слову культура. Во всяком случае я пытаюсь не придавать значения их различию. Термин “цивилизация” широко используется для обозначения “передовой” или письменной, или городской культуры. Я не оспариваю использование данного термина в этом смысле; но пытаюсь сделать такой выбор из двух близких синонимов, чтобы читатель понял из контекста, использовал ли я более широкое или более узкое значение этого слова. Слову “цивилизация” придается уничижительное значение, когда им называюсь по существу порочную или анти созидательную фазу культуры, подобное употребление характерно для Германии; что неловко и по отношению к Шпенглеру: то ли искажаешь его, то ли одобряешь его взгляды, используя этот термин.
Стиль является нитью культуры или цивилизации: последовательный, самосогласующийся, способ выражения определенного поведения или видов деятельности. Он избирателен: должна существовать альтернатива, хотя в действительности выбор может не быть реализован. Там где правит принуждение или физическая, или физиологическая необходимость, там нет места для стиля.
Слово “стиль” берет свое начало в художественной литературе и его основное значение относится к сфере изящных искусств. Оно может быть использовано и для выражения индивидуальных характерных черт и для культурных отношений или художественной манеры. На протяжении всей этой работы я использовал его в последнем значении. Не вызывает сомнений, что гении с легкостью создают большинство стилей. Но гении являются представительными своего общества и вносят вклад в свою культуру, так же, как и в собственную индивидуальность; и будет правильным время от времени абстрагироваться от личности и относиться к ней как к культурному феномену. Можно определять гениальность или талант создателя и качество его работы, в зависимости от того, какое место он занимает в потоке или кривой стиля, к которому принадлежит.
Несмотря на то, что стили наиболее характерны для изящных искусств - так, изделие, в котором полностью отсутствует стиль, не может считаться произведением искусства - тем не менее элементы стиля проникают в другие виды деятельности, такие как питание и манера одеваться, которые служат удовлетворению необходимых или неэстетичных потребностей. Элемент стиля, не играющий роль доминанты включается в процесс регулирования и принимает искаженные формы. Так, и у давно существующего стиля питания, и у краткосрочной моды в одежде, отсутствует специфический вариант развития и кульминации, свойственный стилям изящных искусств, первый стремится скорее к бесконечной продолжительности, последний - к постоянной изменчивости, но без взлетов. Это свойственно и стилям художественного оформления бытовых предметов. Тем не менее, эти смешанные стили - смешанные в том смысле, что могут быть легко проанализированы или верифицированы даже путем измерения.
Историческая смена направлений в философии, в гуманитарных науках, в математике, в чистой или фундаментальной науке очень похожи на изменения в стилях изящных искусств. Под этим я понимаю то, что временной вертикальный профиль кривой ценности результата труда или меры талантливости создателя, в основном одинаков в некоторых видах деятельности. Другими словами, и интеллектуальное и эстетическое творчество одинаково проявляют себя в истории, предположительно потому, что действуют аналогичным образом: и то и другое создает подлинные ценности.
Прикладные науки в большей степени реализуются иначе, безусловно за счет практичности, выгоды и технологии.
В общем, у чистых стилей время существования ограниченно, в основном потому, что они исчерпывают свои созидательные возможности и вынуждены начинать сначала на более широкой или, наоборот, новой основе.
Современная чистая наука, возможно в силу своих успехов и солидной организации, в значительной мере избежала этой стилевой ограниченности, присущей более ранней науке, и имеет тенденцию к более равномерному и постоянному прогрессированию. Имеются признаки того, что похожие изменения надвигаются в изобразительных искусствах и, возможно, в музыке; но задерживаются в литературе в силу языковых различий.
Так как человеческая культура не может быть целиком связана с ценностями, а должна адаптироваться к социальным (межличностным) отношениям и к действительности (ситуации борьбы за выживание), то всю культуру вряд ли можно расценивать полностью как своего рода развернутый стиль. Но она включает стили, приходящие в столкновение с остальной культурой, влияющие на нее; и все состовляющие культуры будут стремиться приспособиться одно к другому; так что целое может появиться в результате распространения общего качества, и приобрести высокую степень согласованности. В поисках лучшего термина, я назвал это общекультурным или всекультурным стилем. Он должен приниматься во внимание как следствие вторичного распространения и ассимиляции внутри культуры. Он не является первичной детерминантой культур, как считал Шпенглер.
Отличие культуры или цивилизации как понятия от истории человеческого рода определяется двумя главными критериями. Первое, культура - набор образцов, абстрагированных от поведения. Историк, как правило, имеет дело непосредственно с поведением - действиями людей или событиями - и только случайно или косвенно с воспроизведением т его стереотипов. Он может приостановить поток изложения фактов для тематического обзора или анализа, в котором он описывает культурные стереотипы, но это составляет незначительную часть историографии в целом.
Другой путь выявления этого различия - это последовать за Коулборном, который считал, что изучающий культуру сосредотачивается на упорядоченности и повторяемости, на представлениях о человеческой жизни в данном месте и в данное время, историк, напротив, придает особое значение единичным событиям и следовательно тому, что происходит нерегулярно.
Вторым важным отличием культуры от истории является то, что изучающий культуру может и действительно абстрагируется, по желанию, не только от событии, но и от личностей, за исключением отдельных примеров, в то время как историк изучает и личности и народные массы, в том виде, в котором они представлены в документах, и не исключает культурные образьцы. Не то, чтобы историки были беспристрастны: подразумевается, что они отбирают наиболее влиятельные личности и излагают события, которые были широко известны или оказывали неизгладимое влияние.
Историку позволительно сравнивать события или институты различных обществ или периодов. Антрополог или изучающий культуру должен раньше или позже сравнить культуры обществ раздельно по периодам или ареалам, если его исследование должно иметь более широкое значение.
Чтобы сделать сравнение действительно значительным, изучающий культуру должен видеть культуры в пространстве, должен классифицировать их и следовательно определить их границы как можно более тщательно. Историк свободно выбирает место и период, опираясь на то, что ему известно, или на более выгодный, или более предпочтительный выбор. Когда, тем не менее, он подходит к проблеме периодизации, он уже de facto классифицирует, и оказывается лицом к лицу с такой проблемой, как разграничение культур.
Сравнение культур или цивилизаций и историческое сравнение частично совпадают; но и то и другое необходимо отличать от философии истории. Согласно мысли, впервые высказанной Вольтером, философия истории обозначила структуру всеобщей истории с определенной точки зрения: в его случае, это периоды Просвещения и антиклерикализма. Гердер предложил другой более экзотический, и более привлекательный подход. Недавним примером философии истории может быть и “Набросок” (Outline) Уэллса.
Другой вариант философии истории принадлежит Гегелю. В нем изложение событии подчинено желанию продемонстрировать единственный принцип, который проходит через всю историю. В качестве примера можно указать на работы Вико и Ибн Халдуна. Никто из современных ученых не создал философии истории, хотя работа Нортропа “Встреча Востока и Запада”(“The Meeting East and West”) и представляет собой некое подобие подхода такого типа; на это претендует и труд Сорокина, хотя его принцип суперсистем может быть сведен к истории последовательности фаз культуры, которые подверглись периодизации и обобщению.
Отделение или разграничение одной цивилизации от другой - это организация нашего знания, сравнимая с периодизацией истории. Крайне редко можно провести разграничение с достаточной точностью, и никогда абсолютно точно. И культура и исторические события существуют в континууме и на обитаемой поверхности земли, и во времени. Поэтому любое разграничение является делом выбора, и решения будут меняться в деталях, несмотря на возможность соглашения о том, что входит в эти рамки. Так и 330, и 476, и 622 годы н.э. были предложены в качестве дат, отмечающих конец античности, то есть греко-римской культуры в Западной Европе; и все с этим согласились. Аналогично, принято считать “границей” между тем, что мы называем средними веками и новой историей Европы, следующие даты: 1453, или 1492, или 1519.
Пока историки заняты выбором важных или выразительных событий для этих демаркаций, заметного исторического периода, который кто-то признает полезным для действительного понимания событий и который одновременно обозначает культурную фазу или естественную ступень в развитии цивилизации.
Когда дело касается более высокоразвитых цивилизаций, они как правило выделяются среди прочих, благодаря тому, что обладают точками сосредоточения культурной интенсивности или успеха. Эти центры или моменты кульминации развития сравниваемых цивилизаций, как правило, происходят и во времени и в пространстве в окружении других цивилизаций, обладающих менее развитой культурой, так что основная классификация обычно бывает ясна. Положение промежуточных территорий так или иначе определяется в соответствии с тем, насколько они зависимы от того или иного “центра”.
Следующие факторы служат критерием отличия цивилизаций одной от другой: язык, включая распространение языков цивилизации или высокой культуры; форма религии; империя или политический контроль; степень технологического развития или накопления богатства. Порой эти критерии довольно точно определяют границы цивилизаций.
Наиболее чувствительным, хотя и менее всего материализуемым индикатором в целостности является стиль, особенно в изящных искусствах, в том числе и в широком смысле, в художественном оформлении, в одежде и еде. Восприимчивость стиля как знака соотносится с распространением как во времени так и в пространстве.
Там, где территории, на которых располагаются отдельные цивилизации, контактируют, разграничение порой вызывает сложности из-за перемещений. С другой стороны. цивилизации часто упрощают ситуацию, благодаря наличию у каждой своих специфических законов, религии, языка или обычаев.
Там где одна и та же территория частично или полностью занята цивилизациями, сменяющими друг друга, возможное решение, находится между распознанием отдельных цивилизаций, либо отдельных фаз и подводит к следующему: постоянные завоевания; установление новой религии, как это верно подмечено А. Тойнби; расширение или сокращение занимаемых территорий; жесткость политического, экономического, эстетико-идеологического расчленения на две культуры.
В общем, если распад носит серьезный характер и достаточно продолжителен, в сохранившейся культуре к моменту начала нового роста остается меньше содержания и культурных образцов, чем до его начала. Период сокращения и дезинтеграции такого типа имел место в Западной Европе в пост-римский период (500-900 гг.) может быть обозначен как “Темные века” и интерпретирован как период разделения двух цивилизаций. Там, где распад носит скорее реконструктивный характер, с развитием новых культурных образцов происходит замена или смещение старых, и повсеместно возрастает численность населения, богатство, технология, знания, расширяется кругозор. или одновременно присутствуют все элементы базовой культуры (total culture), как это было после периода высокого средневековья в Европе, интервала, подобного периоду линьки у животных, то - это подготовка для новой, большей масштабной фазы все еще растущей цивилизации. Такой реконструктивный интервал тем не менее сопровождается некоторыми потерями культурных образцов и в особенности потерей стиля. Например в Европе готическая скульптура и архитектура, схоластическая философия, феодализм, и влияние христианства и церковный раскол уместились в этот период. Можно сказать, что целостная цивилизация должна быть преобразована на более широкой основе, допускающей в конечном счете более широкий круг культурных стереотипов и стилей.
Современное состояние западной цивилизации, начиная примерно с 1900 года, более правильно соотносить с этим типом, чем с началом окончательного заката, как это предсказывали Данилевский, Шпенглер, Адамс и другие, а Тойнби расценивал как угрозу. Очевидно, что многие, длительное время признававшиеся стереотипы жизни, окончательно исчезли за последние полвека, а художественные стили были последовательно разрушены. Но появляются новые модели и социальной структуры и культуры, и продолжается рост народонаселения, благосостояния, сферы досуга, технологии и науки.
В том случает, когда общество завоевано и , довольно долго остается подчиненным по отношению к обществу с иной культурой, как это было с Месопотамией при касситах и Ираном в эпоху эллинизма, или когда в период беспорядка и разделения вводится и упрочивается религия - или, возможно утрачивается - как буддизм в Китае и Индии, бывает трудно решить, что важнее для более полного понимания: сделать вывод о том, что мы имеем дело с новой цивилизацией или с новой фазой старой цивилизации. Концепция Тойнби о внутрицивилизационной куколке религии плодотворна, но было бы чрезмерным отвергать воздействие многочисленных факторов.
Древний Египет с его четырехкратным установление почти идентичной всеобщей модели представляет достаточно простой случай, но не стоит ожидать, что такое повторяется очень часто. Следует отметить, что Египет географически изолирован и поэтому территория, на которой располагалась данная культура, не претерпевала никаких изменений. Принимая во внимание, постоянный рост содержания культуры, частично за счет изобретений и еще более за счет привнесений извне, следует поставить вопрос, пришла ли египетская цивилизация к своему завершению благодаря своим старым статичным формам, которые все меньше и меньше были способны удержать их растущее содержание, или же в силу более простых процессов, то есть повторяющихся завоеваний и навязывания чужой культуры.
Я согласен с Сорокиным, что точка зрения Данилевского и Шпенглера, в значительной степени разделяемая также и Тойнби - о том, что цивилизация обладает только одним единственным жизненным циклом, в котором есть только одна неповторимая фаза создания - несостоятельна.
Более глубокого понимания цивилизации можно достичь, если сосредоточить изучение скорее на содержании, структуре и потоке культуры, чем на повторяющихся шаблонов исторических событий. Именно за это я больше всего критикую Тойнби, потому что, хотя его исследование есть история, он претендует на анализ цивилизаций, при этом, в основном, оперирует схемами событий, повлиявшими на эти общества: и он вынужден поступать так до тех пор, пока настаивает на использовании этической причинности.
Изучение цивилизаций должно продвигаться вперед не только за свет охвата небольшого количества легко сопоставимых великих культур, оно должно включать незначительные, производные и даже неприметные культуры. выделяя в соответствии с их значимостью. В этом Тойнби был первопроходцем, но процедура должна иметь своей целью еще большую содержательность и меньшую случайность отбора.
Разнообразные предложенные схемы сравнительного толкования цивилизаций менее страдают от интуитивной субъективности - так как перед лицом такой массивности макрофеноменов вряд ли начало может быть иным - чем от неадекватности содержания и масштабов охвата. Чем больше эмпирических данных привносится в подходящее значение, тем больше они корректируют несовершенные интуитивные взгляды, особенно если последние схематичны.
Ритмическая периодичность, а также их протяженность во времени, по моему мнению, показали свою относительную невыгодность в качестве субъектов научного исследования. Полуповторения, частичные и беспорядочные совпадения, вопреки всем ожиданиям оказались давно известными и в истории культуры и в органической истории как “конвергенции.” Был бы полезен их более основательный анализ. Проблема вариативности порядка последовательности различных явлений также нуждается в более систематическом изучении.
Допущение имманентных сил лучше всего оставить как последнее прибежище. До сих пор не было проведено достаточно мощное и интенсивное изучение, способное обеспечить этот ракурс . Более вероятны второстепенные и псевдо имманентные свойства: внутренние культурные тенденции различной силы, которые в конечном итоге развились в результате воздействия внешних сил.
Изучение цивилизаций вряд ли может стать действительно научным или грамотным, до тех пор, пока не будет отброшено эмоциональное отношение к кризису, упадку, краху, вымиранию и гибели.-
* Kroeber A.L. Style and Civilizations. N,Y., 1957.-P.- 83-107,149-160.
* Gestalt ( от нем. - образ, форма) - функциональная структура, которая по присущим ей законам упорядочивает многообразие отдельных явлений.
1 Nietzche, Geburt der Trageodie, in Ges. Werke (1924), I,183.
2 Большая часть его аргументации относится именно к этим двум культурам, а не ко всем другим вместе взятым. Приводить с достаточно данных и рассуждений, относительно магической арабской культуры, удивительно мало до известной степени упомянуто о феноменах Египта, Месопотамии, Индии и Китая. Это означает, что Шпенглер лишь намеревался сделать свои исследования сравнительными, на деле же все вышло не так; он мог быть, и похоже был полностью убежден в том, что поразительно разрозненное знание, приведенное им, являет собой пример сравнительного метода. Я привел дополнительный материал. чтобы сгладить эту диспропорцию.
... буржуа. М. 1987. Гвардини Р. Конец Нового времени//"Вопросы философии", 1990. Легенда о докторе Фаусте. М. 1978. I. АНТРОПОЛОГИЧЕСКАЯ ТРАДИЦИЯ В КУЛЬТУРОЛОГИИ 1. КУЛЬТУРОЛОГИЯ - ИНТЕГРАЦИЯ ЗНАНИЙ О КУЛЬТУРЕ Антропологическая традиция в культурологии — традиция исследования культуры в культурной и социальной антропологии. Культурология как интегративная наука формируется на стыке целого ряда ...
... в “городах-государствах” нового типа, отличавшихся более высоким уровнем ремесленного производства, обеспечивавшим, в свою очередь, и более высокий уровень духовной и художественной жизни. Литература Введение в культурологию /Рук. авт.колл. и отв.ред. Е.В. Попов. М., 1995. Алексеев В.П. Первобытное общество: проблемы изучения. М., 1993. Культурология /Сост. и отв.ред. А.А.Радугин. М., ...
... под единым углом зрения данные этих наук. Такое многообразие теоретико-методологических вариантов исследования культуры обусловлено многомерностью самого изучаемого феномена - культуры. Культурология как научная дисциплина Концепции культурологии, ее объект, предмет, задачи Трудности становления культурологии вызваны, прежде всего, сложностью, многоплановостью понятия культуры. В ...
... и не существует вне живой связи с нею. Поэтому культурология для постижения своего предмета нуждается в понимании, т.е. обретении целостной интуитивно - смысловой причастности субъекта к постигаемому явлению. Задача культурологии - это осуществление диалога культур, в ходе которого мы приобщаемся к иным культурам, иным смысловым мирам, но не растворяемся в них. В культурологии есть не только ...
0 комментариев