Января 1881 года [Здесь и далее даты дореволюционного периода даются

29 января 1881 года [Здесь и далее даты дореволюционного периода даются

по старому стилю] в городе Орле в семье горного инженера Константина

Николаевича Зайцева и Татьяны Васильевны Рыбалкиной (Зайцевой) появился

третий ребенок: после двух дочерей - Татьяны и Надежды - сын Борис. Детские

годы будущего писателя прошли в селе Усты Жиздринского уезда Калужской

губернии, где его отец управлял рудной конторой. Это счастливое, беззаботное

время много лет спустя будет поэтически описано им в рассказе "Заря". А вот

типичный семейный вечер той поры, о котором вспоминает Зайцев неза-долго до

своей смерти: "Столовая в барском доме, в деревне. Висячая лампа над

обеденным столом, сейчас еще не накрытым. В узком конце его отец, веселый,

причесанный на боковой пробор, читает детям вслух. По временам, когда очень

смешно (ему), останавливается,  вытирает платком негорькие слезы,

увеселяющие, читает, читает дальше. Мы, дети, тоже хохочем, из-за чего,

собственно? Но веселый ток идет от книги, и от отца. Написал все это

какой-то Диккенс. В допотопном рыдване (у нас тоже есть в этом роде),

неведомый мистер Пиквик, с товари-щами-учениками - разные Топманы, Снодграсы

- куда-то едут, чего-то ищут. Собственно, трудно понять, почему это так

забавляет нас (милый, смешной и забавный мир приоткрывается). Благодушный

фантасмагорист Пиквик, через любимого отца, входит в дом наш, разливает свое

при-ветное веяние" ("Русская мысль", No2784, 1970, 2 апреля). Затем,

продолжает экскурс в детство Борис Константинович, "капитана Немо ждешь, как

подарка, каждую субботу (приложение к "Задушевному слову" - какое

название!). "Ребенком держал в руках книжечку в пере-плете - перелистаешь,

там какие-то мельницы ветряные, рыцарь на коне с копьем летит на них...

Книга "Дон Кихот" обладает таким свойством:

незаметно, но чем дальше, тем больше подымает она, просветляет и

облагораживает. Прочитав несколько страниц, закрываешь ее с улыб-кой чистой,

выше обыденного. Будто ребенок тебя приласкал, но ре-бенок особенный, в нем

чистота, музыкальность и нечто не от мира сего".

Из русских писателей "Тургенев раньше других приходит". Наконец, Лев

Толстой "распростирает свой шатер огромный... И под кровом своим держит тебя

этот гигант сколько хочет. Сопротивляться бесполезно, да и нет желания.

Напротив, обаяние непрерывно". Достоевский же "настоящий" приходит всех

позже. Конечно, и во втором классе Ка-лужской гимназии, таща утром ранец в

унылые арестантские роты по имени "классическая гимназия" (ante, apud,

adversus... [Перед, около, напротив (лаt.)] собьешься, можно двойку

получить), вспоминаешь "Бедных людей", "Унижен-ных и оскорбленных", вчера

вечером читанных... но до "Идиота", "Бесов", "Братьев Карамазовых" еще

далеко, еще годы жить, чтобы воистину родной литературой возгордиться, ни на

какую ее не променять".

С той восторженной детско-юношеской поры и начинается для Зайцева самая

колдовская власть, какую он всю жизнь радостно приемлет,- власть книги.

В Калуге Борис заканчивает классическую гимназию и реальное училище. В

1898 году он не без внушений горячо любимого отца, воз-главившего к тому

времени крупнейший в Москве завод Гужона (ныне "Серп и молот"), успешно

выдерживает конкурсные экзамены в Импе-раторское Техническое училище. Однако

в этом одном из лучших высших учебных заведений страны, готовящих инженерные

кадры, Борису до-велось учиться всего лишь год: его отчислили за активное

участие в студенческих волнениях (он был членом забастовочного комитета).

Опять трудные экзамены, на этот раз в Горный институт в Петербурге. Но и

здесь не суждено было сбыться мечтаниям отца, прочившего сыну инженерную

карьеру: он оставляет институт и возвращается в Москву, где. снова успешно

сдав экзамены по древним языкам (спасибо класси-ческой гимназии!),

становится на три года студентом юридического факультета университета.

Юношеская одиссея на этом не обрывается: и университет окончить не довелось

- помешало увлечение, ставшее вдохновенным деянием всей его жизни.

К этой поре относятся первые литературные опыты мечтательного юноши,

которые он отдает на суд и получает с такой надеждой ожиданное благосклонное

напутствие самого патриарха критики и публицисти-ки Н. К. Михайловского,

редактировавшего вместе с В. Г. Короленко солидный журнал народничества

"Русское богатство". А в августе 1900 года состоялась его встреча в Ялте с

А. П. Чеховым, благоговейное отношение к которому Зайцев сохранил на всю

жизнь. Через полвека он напишет одну из лучших своих книг - лирическую

повесть о жизни Антона Павловича Чехова. Встреча в Ялте имела немаловажные

послед-ствия для дальнейшей судьбы несостоявшегося студента-горняка. 19

фев-раля 1901 года он решился обратиться к Антону Павловичу: "Пользуясь

Вашим любезным разрешением, данным мне в Ялте осенью 900-го года, я вместе с

этим письмом отсылаю на Ваш суд свою последнюю работу - "Неинтересную

историю". Когда я был тогда в Ялте, так думал, что кончу ее в октябре, а

вышло совсем не так. Как бы то ни было, я с нетерпением буду ждать Вашего

хотя бы и очень коро-тенького ответа. Впрочем, об этом распространяться

незачем, потому что человек, написавший Константина Треплева, многое

понимает. Одно только условие, Антон Павлович: ради Бога, пишите правду.

Вчера я слу-шал ОДНУ безголосую молодую певицу, которую "похвалил"

знамени-тый тенор; известно, как хвалят знаменитости - жалеют просто, а не

хвалят. Чувство-то это и хорошее, и гуманное, и то, и се, а только ино-гда

тяжело, когда жалеют. Да и вредно. Я ПОУШЮ, Вы тогда сказали мне: "Если я

скажу, что плохо, Вы тогда два месяца писать не будете",- так и не нужно же

писать, коли бездарно. Итак, жду хоть и сурового, но совсем искреннего

ответа".

П вот ответная телеграмма из Ялты: "Холодно, сухо, длинно, не мо-лодо,

хотя талантливо" [А. II. Чехов. Полн. Собр. Соч. Письма. М., 1984, т. 9. с.

526.]. Последние два слова, адресованные юноше человеком и писателем,

которого он боготворил,-"хот я талантли-во",- конечно же, затмили все другие

оценки: и что холодно, и что СУХО, и что длинно, и что не молодо,- ибо все

это преодолимо для талантли-вого.

Как видим, творческая судьба Зайцева начинается благополучно с первых

шагов. Однажды твердо принятое (очевидно, вопреки воле отца) решение стать

профессиональным литератором - решение, которое возникло как отзвук большой

духовной работы, захватившей ум и сердце молодого человека,- привело к

небезуспешным пробам пера. Они по-казали, что мечта юноши - не плод

восторженной самонадеянности, а готовность к многотрудному творческому

горению.

Удачи и дальше не оставляли Бориса Зайцева. К ним следует отнести

встречу и дружбу на долгие годы с репортером газеты "Курьер" Джемсом Линчем,

ставшим вскоре знаменитым писателем Леонидом Андреевым. 15 июля 1901 года

Андреев опубликовал в "Курьере" "маленький бессюжетный

импрессионистическо-лирический пустячок" [Из письма Б. Зайцева Ариадне

Шиляевои от 15 апреля 1968 г. Цитирую но кн.: Шиляева Ариадна. Борис Зайцев

и его беллетризованные биогра-фии. Нью-Йорк, издание русского книжного дела

"Волга", 1971, г. 41. В подписи под рассказом была допущена опечатка: вместо

"Б. Зайцев" было напечатано "П. Зайцев". "Хоть и П., а написал все-таки я",

- писал он А. Шиляевои 27 января 1969 г. Там же. с. 41] своего нового друга

"В дороге", который возвестил о рождении самобытного прозаика. Один за

другим публикуются затем в этой газете поэтические зарисов-ки и этюды

открытого сперва Чеховым, а затем Леонидом Андреевым талантливого

новеллиста. В 1902 году новичок в литературе удостаи-вается чести быть

принятым в московский литературный кружок "Среда", в который входили Н.

Телешов, В. Вересаев, И. Бунин, Л. Андреев, наездами в Москву А. Чехов, М.

Горький, В. Короленко, Ф. Шаляпин и другие. Вот как об этом вспоминает

Николай Дмитриевич Телешов, основатель и главный распорядитель кружка:

"Однажды Андреев привез к нам новичка. Как в свое время его самого привез к

нам Горький, так теперь он сам привез на "Среду" молоденького студента в

серой форменной тужурке с золочеными пуго-вицами.

Юноша талантливый,- говорил про него Андреев.- Напечатал в "Курьере"

хотя всего два рассказа" [В газете "Курьер" с 1901 но 1903 годы опубликовано

семь рассказов Б. Зай-цем.], но ясно, что из него выйдет толк.

Юноша всем понравился. И рассказ его "Волки" тоже понравился, и с того

вечера он стал посетителем "Сред". Вскоре из него вырабо-тался писатель -

Борис Зайцев" [Телешов Н. Записки писателя. М., "Московский рабочий", 1980,

с. 101.].

"...На "Среде", - вспоминает через двадцать лет Зайцев,-держа-лись

просто, дружественно; дух товарищеской благожелательности преоб-ладал. И

даже тогда, когда вещь корили, это делалось необидно. Вообще же это были

московские, приветливые и "добрые" вечера. Вечера не бурные по духовной

напряженности, несколько провинциальные, но хорошие своим гуманитарным

тоном, воздухом ясным, дружелюбным (иногда очень уж покойным). Входя, многие

целовались, большинство было на ты (что особенно любил Андреев); давали друг

другу проз-вища, похлопывали но плечам, смеялись, острили; и в конце концов,

по стародавнему обычаю Москвы, обильно ужинали.

Можно сказать: Москва старинная, хлебосольная и благодушная. Можно

сказать и так, что писателю молодому хотелось больше моло-дости, возбуждения

и новизны. Все же свой, великорусский, мягкий и воспитывающий воздух "Среда"

имела. Знаю, что и Андреев любил ее. А судьба решила, чтобы из членов ее он

ушел первым - один из самых младших" [Зайцев Б. Леонид Андреев.- В сб.:

Книга о Леониде Андрееве Воспо-минания. Берлин - Петербург- Москва, изд. 3.

Гржебина, 1922].

В этом же 1902 году участники телешовских "Сред" осуществили издание

сборника для юношества под названием "Книга рассказов и стихотворений", в

которую вошла и новелла Зайцева "Волки". Впервые его имя соседствует с теми,

которые составили литературную славу России: Горький, Бунин, Куприн,

Андреев, Мамин-Сибиряк...

Первые успешные публикации открывают Зайцеву дорогу в любые журналы.

Его охотно печатают "Правда", "Новый путь", "Вопросы жизни", "Современная

жизнь", "Золотое руно", "Перевал", "Современ-ный мир", "Русская мысль". И

вот как бы первый итог дебютанта в литературе-его трижды переизданная книга

"Рассказы" (1906, 1907, 1908 гг.). Сразу после ее выхода он проснулся

знаменитым: о нем заговорили, появились первые рецензии и очерки творчества.

Назовем и процитируем наиболее важные из них.

Валерий Брюсов в числе первых заметил книгу Б. Зайцева и опубликовал в

"Золотом руне" рецензию (кстати, окружало ее интерес-ное соседство - отклики

на новые книги А. Блока, И. Бунина, В. Брюсова). С тонкой проницательностью

характеризуя творческую манеру нович-ка, он писал: "Рассказы г. Зайцева -

это лирика в прозе, и, как всегда в лирике, вся их жизненная сила - в

верности выражений, в яркости образов. Г. Зайцев, по-видимому, сознает

пределы своего дарования, и все его творческое внимание устремлено на

частности, на отточенность слога, на изобразительность слов. Среди образов,

даваемых г. Зайцевым, есть новые и удачные, являющие знакомые предметы с

новой сторо-ны,- и в этом главная ценность его поэзии..." И резюме метра:

"Мы вправе будем ждать от него прекрасных образцов лирической прозы, которой

еще так мало в русской литературе" ["Золотое руно", 1907, No 1].

А. Г. Горнфельд: "Его слова умные, наблюдательные, нежные и

определенные,- как то озеро, о котором он говорит в "Тихих зорях": "Если

пристально смотреть туда, начинает казаться, что выйдешь куда-то насквозь,

глаз тонет в этом озере". Его рассказы полны чего-то не-высказанного, но

важного: как в хорошей картине есть воздух, так в его рассказах чувствуется

психическая атмосфера - и подчас кажется, что именно эта воздушная

перспектива настроения есть самый важный для него предмет изображения. Он

пишет мелкими мазками, точками незначительных подробностей, легко

брошенными, но вдумчивыми эпите-тами; и часто, часто эти штришки разом

освещают нам содержание явления, в которое мы еле вдумывались, и переводят в

сознание то, что смутно ощущалось за его порогом" [Г о р н ф е л ь д А. Г.

Лирика космоса. - В сб.: Книги и люди. Литературные беседы. I. СПб., изд.

"Жизнь", 1908, с. 20.].

Александр Блок: "Есть среди "реалистов" молодой писатель, который

намеками, еще отдаленными пока, являет живую, весеннюю землю, играющую кровь

и летучий воздух. Это - Борис Зайцев" [Блок А. О реалистах.-Собр. соч. в

8-ми т. М., 1967, т. 5, с. 124.]. А в "Записных книжках" 20 апреля 1907 года

Блок отмечает: "Зайцев остается еще пока приготовляющим фон - матовые

видения, а когда на солнце - так прозрачные. Если он действительно творец

нового реализма (каким считала его критика того времени.- Т. П.), то пусть

он разошьет по этому фону пестроту свою" [Блок А. Собр. соч. в 6-ти т. М.,

1982, т. 5, с. 115.]. И наконец, в статье "Литературные итоги 1907 го-да"

заключает: "Борис Зайцев открывает все те же пленительные стра-ны своего

лирического сознания: тихие и прозрачные" [Блок А. Собр. соч. в 8-ми т., т.

5, с. 224.].

М. Горький, прочитав книгу рассказов Зайцева, называет его в пись-ме

Леониду Андрееву (в августе 1907 г.) первым в числе тех, с кото-рыми тот мог

бы делать хорошие сборники "Знание", ибо такие, как он, "любят литературу

искренно и горячо, а не одеваются в нее для того, чтобы обратить внимание

читателя на ничтожество и нищенство своего "я". Однако в другом письме А. Н.

Тихонову (А. Сереброву), написан-ном в это же время,- Горький выражает свое

неприятие творческой манеры Зайцева: "Вам, кажется, знаком Б. Зайцев, и Вы

немного под-дались его манере выражать свою истерическую радость жизни? Это

- бросьте, советую. Есть такое состояние психики, кое медицина именует:

"надеждой фтизиков" - у Зайцева источник вдохновения - именно эта надежда"

[Горький М. Собр. соч. в 30-ти т. М., 1955, т. 29, с. 85.].

Здесь следует заметить, что большинство критиков, анализировавших

творчество Зайцева, как и Горький, но без его злого сарказма, именно радость

жизни, именно светлое, оптимистическое начало, столь ярко проявляющееся в

каждой зайцевской странице, считали главным достоин-ством его рассказов,

повестей, романов, пьес. "Зайцев сумел полюбить эту радость и счастье

человека сильнее, чем капризы своей души, или, вернее, он настроил свою душу

так, что все ее движения стали откликами этой радости и этого счастья",-

писал П. Коган. Он же: "Зайцев слу-шает трепет жизни во всем, его душа

откликается на радость всего живущего. И "вольное зеркальное тело" реки, и

серая пыль, и запах дегтя -все одинаково говорит ему о радости жизни,

разлитой в природе. Он так любит эту радость, он так ясно ощущает ее, что

трагическое жизни не может нарушить ее светлого течения. Печальное-только

спутник счастья, а смысл и цель в этом последнем. И кто владеет этим великим

уменьем любить радость, пред тем бессильно скорбное и больное. Этим светлым

взглядом смотрит Зайцев на все чувства людей" [ Коган П. Очерки но историю

новейшей русской .литературы. Современ-ники. Зайцев. Т. 3, вып. 1. М., 1910,

с. 177, 181- 182.]

К. И. Чуковский, выступивший еще в начале века как острый,

взыска-тельный критик, имеющий зоркое эстетическое зрение, но увлекающийся

сверх меры и потому субъективный, отчаянно спорил с Зайцевым, отвер-гая его

проповедь "стихийности", поглотившей человека, надмирности, жертвенности,

признавал, однако, высокую, покоряющую власть его жизнеутверждающего

поэтического дара. Его поэзия, писал он, "так щемяще прекрасна, и Зайцев

восхитительный поэт, но наше несчастье, наше проклятие в том, что мы все -

такие же Зайцевы! Вы только пред-ставьте себе на минуту огромную толпу, всю

Россию, из одних только Борисов Зайцевых, Зайцевы сеют и жнут, Зайцевы сидят

в департамен-тах, Зайцевы продают, Зайцевы покупают, да ведь это величайшее

наше страданье и величайшая слабость! Тают, вянут, никнут, блек-нут -

хлипкие, восковые фигурки,- ни одна не стоит на ногах! И пожа-луйста, не

подносите к огню, так и закаплет воск. И при этом еще улы-баются: ах, как

приятно таять!" [Чуковский К. И. Собр. соч. в б-тн т. М., !969, т. 6, с.

324.]

В истории литературы совсем немного примеров, когда издавший всего

только первую книгу сразу становился в один ряд с теми, чья литературная

репутация давно утвердилась. О Борисе Зайцеве узнала вся читающая публика,

его включают в списки предполагаемых сотруд-ников и авторов новых журналов и

издательств, о нем обмениваются впечатлениями в письмах и статьях А. Белый и

И. Бунин, А. Луначар-ский и Ю. Айхенвальд, А. Куприн и Ф. Сологуб, Е.

Колтоновская и Эллис (Л. Л. Кобылинский), Г. Чулков и Л. Андреев.

Начинающего литератора приглашает на обед и сам Горький, который тут же

заказы-вает ему перевод драмы Флобера "Искушение святого Антония". Заказ

Борису Зайцеву пришелся по душе, и он выполняет его с воодушевле-нием. Новая

работа публикуется в 1907 году в 16-й книге горьковских сборников "Знание" и

в этом же году выходит отдельным изданием. Луначарский оценил этот перевод

как "большое достижение" [Л у н а ч а р с к и и А. В. Статьи о литературе.

М., 1957, с. 640.]. Под прямым воздействием флоберовской драмы Леонид

Андреев пишет своего "Елеазара", вызвавшего бурные споры, но за высокие

литера-турные достоинства получившего одобрение Горького.

В 1906 году Зайцев вместе с С. Глаголем, П. Ярцевым, Эллисом, С. Муни

(Кисейным) основывает литературную группу "Зори", и вскоре под таким

названием начинает выходить журнал, просуществовавший, однако, всего три

месяца: ведь это был год революционный, когда новые издания жили очень

недолго. В "Зорях" сотрудничали А. Белый, А. Блок, С. Городецкий, П.

Муратов, А. Ремизов, В. Ходасевич... Московская квартира Б. К. Зайцева и В.

А. Орешниковой (Зайцевой) "в доме Армян-ских, кораблем воздымавшемся на углу

Спиридоновки к Гранатного" [3 а и ц е в Б. Москва, Мюнхен, 1960, с. 46.],

служит в эту пору местом литературных встреч, в которых участвуют К.

Бальмонт, С. Городецкий, С. Кречетов, П. Муратов, Ф. Сологуб, В. Стражев.

Здесь же "четвертого ноября 1906 года,- вспоминает В. Н. Муромцева-Бунина,-

я познакомилась по-настоящему с Иваном Алексеевичем Буниным"[

Муромцева-Бунина В. Н. Жизнь Бунина. Париж, 1958, с. 170.]. Ивану

Алексеевичу и Вере Николаевне Буни-ным, Борису Константиновичу и Вере

Алексеевне Зайцевым суждено будет с этой поры по-семейному сблизиться,

подружиться и пройти рука об руку до последних дней своих больших жизней,

деля друг с другом радости и невзгоды, временами ссорясь и быстро

примиряясь. Бунин, рассказывал много лет спустя Борис Константинович, "под

знаком поэзии и литературы входил в мою жизнь: с этой стороны и остался в

памяти. Всегда в нем было обаяние художника - не могло это не действо-вать"[

Зайцев Б. Москва, с. 44.]

В 1907 году Горький предпринимает попытки укрепить состав, улуч-шить

содержание сборников "Знание". Возглавить эту работу он предла-гает Л. Н.

Андрееву.

"С осени я переезжаю в СПб,- пишет Леонид Николаевич А. С.

Сера-фимовичу 22 января 1907 года,- и становлюсь редактором знаниевских

"Сборников". И Горький, и Пятницкий, после продолжительных со мною

разговоров, почувствовали, наконец, что дело неладно. И хочу я к работе

привлечь всю компанию: тебя, Чирикова, Зайчика <Б. К. Зайцева) - сообща

соорудить такие сборники, чтобы небу жарко стало! (...) В сбор-нике будут

только шедевры"["Московский альманах", I, М.-- Л., 1926, с. 299.]. Летом

этого же года Горький делится с Андреевым мыслями о программе намечаемых

перемен: "Сборники "Зна-ние" - сборники литературы демократической и для

демократии - толь-ко с ней и ее силою человек будет освобожден. Истинный,

достойный человека индивидуализм, единственно способный освободить личность

от зависимости и плена общества, государства, будет достигнут лишь через

социализм, то есть - через демократию. Ей и должны мы служить, вооружая ее

нашей дерзостью думать обо всем без страха, говорить без боязни...

Зайцев, Башкин, Муйжель, Ценский, Лансьер (очевидно, имеется в виду

художник Е. Е. Лансере.- Т. П.), Л. Семенов и еще некоторые из недавних -

вот, на мой взгляд, люди, с которыми ты мог бы сделать хорошие сборники"[

Переписка М. Горького в 2-х т. М., 1986, т. 1, с. 345.]

Однако Горькому и Андрееву не удалось найти общую, приемлемую для обоих

идейную платформу, и Андреев от редактирования знаньевских сборников

отказался. Борис Зайцев в 1907 году принял предло-жение стать со второго

номера соредактором (вместе с Л. Андреевым) альманахов издательства

"Шиповник", возглавляемого 3. И. Гржебиным и С. Ю. Копельманом.

Совсем недавно, весной 1902 года, о "своем" журнале мечтал А. П.

Че-хов. Вот что вспоминает Скиталец: - Надо журнал издавать! Хороший новый

журнал, чтобы всем там собраться! На этот раз Чехов не в шутку, а всерьез

заговорил о создании нового журнала или периодически выходящих альманахов.

Мысль эта всем понравилась. - Хорошо бы без буржуя обойтись! Без

редактора-издателя! - Самим дело повести, на паях! Товарищество писателей

учредить!" [Скиталец. Повести и рассказы. Воспоминания. М., I960, с. 363.]

"Чтобы всем там собраться" - с этой чеховской мечтой и повели дело в

"Шиповнике" его новые редакторы Леонид Андреев и Борис Зайцев. В этих

альманахах удалось объединить лучшие писательские силы того времени: и

"знаньевцев" (в лице Андреева, Бунина, Гарина-Михайловского, Куприна,

Серафимовича), и тех, кто далеко не во всем разделял их позиции (Блок,

Брюсов, Городецкий, Зайцев, Муижель, Сергеев-Ценский, Сологуб, Чулков). Об

этом новом, по существу бес-программном писательском объединении Андрей

Белый сказал так: "Полуимпрессионизм, полуреализм, полуэстетство,

полутенденциозность характеризуют правый фланг писателей, сгруппированных

вокруг "Ши-повника". Самым левым этого крыла, конечно, является Л. Андреев.

Ле-вый фланг образуют откровенные и часто талантливые писатели, даже

типичные символисты. Все же идейным "credo" этой левой группы явля-ется

мистический анархизм" [Белый Андрей. Символизм и современное русское

искусство. "Весы", 1908, No 10, с. 44.].

Беспрограммность, попытку конгломератно объединить практически

несоединимое осуждает и Блок: "Шиповник" высказывает свое располо-жение

Андрееву и Куприну с одной стороны, Сологубу и Зайцеву с другой, Гарину,

Серафимовичу, Сергееву-Ценскому и Муйжелю с третьей, Баксту, Рериху, Бенуа и

Добужинскому с четвертой, русским поэтам-симво-листам с пятой, французским

мистическим анархистам с шестой, Метерлинку с седьмой и т. д. Нечего и

говорить, как мало все это вяжется между собою: как будто нарочно

представляешь все несогласия русского интеллигентного искусства пред лицом

незнакомого ему многомиллион-ного и в чем-то тайно, нерушимо, от века

согласного между собою - народа" [Блок А. .Литературные итоги 1907 года.

Собр. соч. в 8-ми т., т. 5, с. 224.]. Вместе с тем и альманаху "Шиповник" и

знаньевским сборникам, соревнуясь и соперничая, существовать суждено было

долго. Они сыграли видную роль в консолидации литературного движения в

период между двумя революциями. В "Шиповнике" и Борис Зайцев публикует

лучшие свои вещи этого периода: рассказы "Полковник Розов", "Сны", "Заря",

повесть "Аграфена", а также пьесы "Верность", "Усадьба Ланиных", "Пощада".

В 1912 году Зайцев вступает в литераторский кооператив

"Книго-издательство писателей в Москве". Некоторые отнеслись

настороженно-критически к идее создания нового писательского предприятия.

Одному из них (Муйжелю) Горький вынужден был пояснить: "А по поводу

московского книгоиздательства, в члены коего я, вероятно, вступлю, вы, как

мне думается, осведомлены неверно. Махалов - это Разумовский, автор книги о

Гамлете и нескольких пьес. К" - Телешов, Бунин, Найденов, Зайцев, Вересаев,

Юшкевич и т. д. Все они - члены-вкладчики, компа-ния, как видите, не дурная"

[Архив А. М. Горького. Письмо Муйжелю, датированное августом 1912 года. 15].

А вот интервью, данное 6 сентября 1912 года Буниным "Одесским

новостям": "Гостящий теперь в Одессе академик И. А. Бунин сообщает

небезынтересные новости. В Москве недавно организовался кооператив под

названием "Книгоиздательство писателей", предполагающий выпуск ряда книг

отдельных писателей, а также сборников. В издательство это вошли Бунин,

Телешов, Шмелев, Карзинкин, Зайцев, Юшкевич и др. Редактором издательства

назначен Вересаев. Ставя себе задачей работу вне всяких партийных уз,

издательство отмежевывается лишь от модер-низма, предполагая придерживаться

исключительно реалистического направления".

В этом книгоиздательстве, в сборниках "Слово", Зайцев печатает такие

произведения, ставшие в его творчестве веховыми, как повесть "Голубая

звезда", рассказы "Мать и Катя", "Студент Бенедиктов", "Путники". Здесь же

начинает выходить его первое Собрание сочинений в семи томах, а также

продолжают издаваться однотомники его расска-зов, повестей, пьес.