А поместья и вотчины и животы изменничьи взята на государя

5. А поместья и вотчины и животы изменничьи взята на государя.

13. А будет учнут извещати про государьское здоровье, или какое изменное дело чьи люди на тех, у кого они служат, или крестьяне, за кем они живут во крестьянех, а в том деле ни чем их не уличат, и тому их извету не верить. И учиня им жестокое наказание, бив кнутом нещадно, отцати тем, чьи они люди и крестьяне. А опричь тех великих дел ни в каких делех таким изветчиком не верить.

18. А кто Московского государьства всяких чинов люди сведают, или ус­лышат на царьское величество в каких людех скоп и заговор, или иной какой злой умысл, и им про то извещати государю царю и великому князю Алексею Михайловичю всея Русии, или его государевым бояром и ближним людем, или в городех воеводам и приказным людем.

21. А кто учнет к царьскому величеству, или на его государевых бояр и околничих и думных и ближних людей, и в городех и в полкех на воевод, и на приказных людей, или на кого ни буди приходит скопом и заговором, и учнуг кого грабити, или побивати, и тех людей, кто так учинит, за то по тому же казнити смертию безо всякия пощады.

Глава Ш. О государеве дворе, чтоб на государево дворе ни от кого никакова бесчиньства и брани не было

1. Будет кто при царском величестве, в его государеве дворе и в его госу-дарьских палатах, не опасаючи чести царского величества, кого обесчестит словом, а тот, кого он обесчестит, учнет на него государю бита челом о управе, и сыщется про то допряма, что тот, на кого он бьет челом, его обесчестил, и по сыску за честь государева двора того, кто на государеве дворе кого обесчестит, посадити в тюрму на две недели, чтоб на то смотря иным неповадно было впе­редь так делали.

3. А будет кто при царьском величестве вымет на кого саблю, или иное ка­кое оружье, и тем оружьем кого ранит, и от тоя раны тот, кого он ранит, ум­рет, или в те же поры он кого досмсрти убьет, и того убойца самого казнити смертию же.

4. А будет кто при государе вымет на кого какое ни буди оружье, а не ра­нит и не убьет, и того казнити, отсечь рука.

6. Такоже царьского величества во дворе на Москве, или где изволит царь­ское величество во объезде быти, и ис пищалей и из луков и из ыного ни ис какова оружья никому без государева указу не стреляти, а с таким оружьем в государеве дворе не ходити. А будет кто в государеве дворе на Москве, или в объезде кого ранит, или кого убиет досмерти, и того казнити смертию же.

7. А будет кто на государеве дворе, на Москве, и в объезде, учнет ходити с пищальми и с луками, хотя и не для стрельбы, и ис того оружья никого не ра­нит и не убиет, и тем за ту вину учинити наказание, бити батоги и вкинута на неделю в тюрму.

Тихомиров М.Н., Епифанов П.Л. Соборное уложение 1649г.

М., 1961. Гл. П-Ш.

ИЗ РЕШЕНИЯ ЗЕМСКОГО СОБОРА О ВОССОЕДИНЕНИИ УКРАИНЫ С РОССИЕЙ, 1653 Г. ОКТЯБРЯ 1

А о гетмане о Богдане Хмельницком и о всем Войске Запорожском боя­ре и думные люди приговорили, чтоб великий государь царь и великий князь Алексей Михайлович веса Русии изволил того гетмана Богдана Хмельницкого и все Войско Запорожское з городами их и з землями принять под свою государскую высокую руку для православные християнские веры и святых божиих церквей, потому что паны рада и вся Речь Посполитая на православную християнскую веру и на святые божий церкви востали и хотят их искоренить, и для того, что они, гетман Богдан Хмельницкой и все Войско Запорожское, присылали к великому государю царю и великому князю Алексею Михайловичю всеа Русии бита челом многижда, чтоб он, великий государь, православные християнские веры искоренить и святых божиих церквей разорить гонителем их и клятвопреступником не дал и над ними умилосердился, велел их принята под свою государскую высокую руку. А будет государь их не пожалует, под свою государскую высокую руку принята не изволит, и великий бы государь для православные християнские веры и святых божиих церквей в них вступился, велел их помирити через своих великих послов, чтоб им тот мир был надежен.

И по государеву указу, а по их челобитью государевы великие послы в ответех паном раде говорили, чтоб король и паны рада междоусобье успокоили, и с черкасы помирились, и православную християнскую веру не гонили, и церк­вей божиих не отнимали, и неволи им ни в чем не чинили, а ученили б мир по Зборовскому договору.

А великий государь его царское величество для православные християнские веры Яну Казимеру королю такую поступку учинит: тем людем, которые в его государском имянованье в прописках объявились, те их вины велит им отдать. И Ян Казимер король и паны рада и то дело поставили ни во что и в миру с черкасы отказали. Да и потому доведетца их принять: в присяге Яна Казимера короля написано, что ему в вере христианской остерегати и защищата, и ника­кими мерами для веры самому не теснити, и никого на то не попущата. А бу­дет он тое своей присяги не здержит, и он подданых своих от всякия верности и послушанья чинит свободными.И он, Ян Казимер, тое своей присяги не здержал, и на православную хри­стиянскую веру греческого закона востал, и церкви божий многие разорил, а в ыных униею учинил. И чтоб их не отпустить в подданство турскому салтану или крымскому хану, потому что они стали ныне присягою королевскою воль­ные люди. И по тому по всему приговорили: гетмана Богдана Хмельницкого и все Войско Запорожское з городами и з землями принять...

// Воссоединение Украины с Россией. Документы и материалы в трех томах. М.. 1953. Т. III. С. 413-414.

ЖАЛОВАННАЯ ГРАМОТА ЦАРЯ АЛЕКСЕЯ МИХАЙЛОВИЧА ГЕТМАНУ БОГДАНУ ХМЕЛЬНИЦКОМУ

И ВСЕМУ ВОЙСКУ запорожскому О СОХРАНЕНИИ

ИХ ПРАВ И ВОЛЬНОСТЕЙ, 1654 г. МАРТА 27

Божиею милостию мы, великий государь царь и великий князь Алексей Михайлович всеа Великия и Малыя Росии самодержец , пожаловали есмя наших царского величества подданных Богдана Хмельницкого, гетмана Войска Запорожского, и писаря Ивана Выговского, и судей войсковых, и полковников, и ясаулов, и сотников, и все Войско Запорожское, что в нынешнем во 162-м (1654 г.) году как по милости божий учинились под нашею государскою высо­кою рукою он, гетман Богдан Хмельницкий, и все Войско Запорожское и веру нам, великому государю, и нашим государским детем, и наследником на вечное подданство учинили.

И мы, великий государь наше царское величество, подданного нашего Богдана Хмельницкого, гетмана Войска Запорожского, и все наше царского величества Войско Запорожское пожаловали велели им быта под нашею царского величества высокою рукою по прежним их правам и привилиям, каковы им даны от королей польских и великих князей литовских, и тех их прав и вольностей нарушивати ничем не велели, и судитись им велели от своих старших по своим прежним правам, а наши царского величества бояря и воеводы в те иха войсковые суды вступатись не будут. А число Войска Запорожского указали есмя, по их же челобитью, учинить спискового 60 000, всегда полное. А буде, судом божиим смерть случитца гетману, и мы, великий государь, поводили Войску Запорожскому обирати гетмана по прежним их обычаем самим меж себя. А кого гетмана оберут, и о том писати к нам, великому государю, да тому же новообранному гетману на подданство и на верность веру нам, великому государю, учинити, при ком мы, великий государь, укажем, а при булаве гетманской староству Чигиринскому со всеми его приналежностями, которые преж сего при нем были, указали есмя быти попрежнему. Также и именей казатцких и земель, которые они имеют для пожитку, отнимати у них и вдов поеле казаков осталых у детей не велели, а быти им за ними по-прежнему. А буде ис которых пограничных государств учнут приходить в Войско Запорож­ское к гетману к Богдану Хмельницкому послы о добрых делех, и мы, великий государь, тех послов гетману принимать и отпускать поводили. А ис которых государств, и о каких делех те послы присланы, и с чем отпущены будут, и гетману о том о всем писати к нам, великому государю, вскоре. А буде которые послы от кого присланы будут с каким противным к нам, великому государю, делом, и тех послов в Войске задерживать и писать об них к нам, вели"? кому государю, вскоре ж, а без нашего царского величества указу назад их не отпускать. А с турским салтаном и с польским королем без нашего царского величества указу ссылки не держать. И по нашему царского величества жалованью нашим царского величества подданным Богдану Хмельницкому, гетману Войска Запорожского, и всему нашему царского величества Войску Запорожкому быти под нашею царского величества высокою рукою по своим прежним правам и привилиям и по всем статьям, которые писаны выше сего. И нам, великому государю, и сыну нашему, государю царевичю князю Алексею Алексеевичю, и наследником нашим служити, и прямити, и всякого добра хотети, на наших государских неприятелей, где наше государское повеленье будет, ходити, и с ними битись, и во всем быти в нашей государской воле и послушанье навеки.

// Воссоединение Украины с Россией.Документы и материалы в трех томах. М., 1953. Т.III. С. 567-570. Т.1. С. 202 – 231.

«ПРЕЛЕСТНЫЕ ГРАМОТЫ» С.Т.РАЗИНА

1. Грамота от Степана Тимофеевича от Разина. Пишет вам Степан Ти­мофеевич всей черни. Хто хочет богу да государю послужить, да и великому войску, да и Степану Тимофеевичи), и я выслал казаков, и вам бы заодно измеников выводить и мирских краваливцев выводить.

И мои казаки како промысь (промысл. - Сост.) станут чинить, и ва[м] бы итить к ним в совет, и кабальныя и алальныя шли бы в по[л]к к моим казакам.

2. От донских и от яицких атаманов молотцов, от Стефана Тимофеевича и ото всего великого войска Донского и Яицкого паметь Цывильского уезду роз­ных сея и деревень черней руским людем и татаром и чювашс и мордве. Стоять бы вам черне, руские люди и татаровя и чювяша, за дом пресвятые богородицы и за всех святых, и за великого государя царя и великого князя Алексея Михайловича (т), и за благоверных царевичев, и за веру православных християн. А как не Цывильска к вам, к черте, руские люди и тагарови и чюваша и мордва, высыльщики в Цывилъской уезд по селом и по деревням будут и станут загонеть в осад стоять в Цывильску, и вам бы, черне, в осад в Цывильск не ходить, потому что над вами учинет обманом, всех в осаде вас прерубет. А тех бы вам цивильских высильщиков ловить и привозить в войско в Синбирск. А которые цывиленя дворяня и дети боярские и мурзы и татаровя, похотев заодно тоже стоять за дом пресвятые богородицы и за всех святых и за великого rocyдаря и за благоверных царевичев, и за веру православных крестиян, и вам бы, чернь, тех дворян и детей боярских и мурз и татар ничем не тронуть и домов их не разореть. А с войсковой памяти вам, чернь, списывать отдавать списки по селам церковным причетником дьячком в слово в слово. И списывая, отдавать их по розным волостем и по селам и по деревням сотцким и старостам и десяцким, чтоб они, уездные люди, все в сию высковою паметь знали. К сей памяти высковую печать атаман Степан Тимофеевич приложил. А с сею высковою памятью послан наш высковой казак Ахпердя мурза Килдибяков, и вам бы, чернь, ево во всем слушать и спору не держать. А буде ево слушать ни в чем не станете, и вам бы на себя не пенять.

3. Великого войска Данского и Еицкого и Запорожского от атаманов от Михаила Харитоновича, да от Максима Дмитревича, да от Михаила Китаевича, да от Семена Нефедьева, да от Артемья Чирскова, да от Василья Шилова, да от Кирилы Лаврентьева, да от Тимофея Трофимовича в Челнавской атаманом молотцом и всему великому войску.

Послали мы к вам Козаков лысогорских Сидара Леденева да Гаврилу Болдырева для собранья и совету великого войска. А мы ныне в Тамбове ноября в9 день в скопе, у нас войскова силы с 42 000, а пушак у нас 20, а зелья у нас полпятаста и больши пуд. |

И кой час к вам ся память придет, и вам бы пожаловать атаманы и молот— цы, собрався, ехоть к нам на помочь с пушками и з зельем безо всякого мотчанья днем и ночью наспех. А писал к нам из Орзамасу донской атаман, что наши козаки князь Юрья Долгаруково побили со всем его войским, а у него была пушак 120, а зелья 1500.

Да пожаловать бы вам, поредеть за дом пресвятые богородицы и за великого государя, и за батюшку за Степана Тимофеевича, и за всю провославную християнскою веру. Потом вам, атаманы молотцы, атаман Тимофей Трофимов че­лом бьет.

А будет вы к нам не пойдетя собраньем на совет, и вам быть от великого войска в казни, и женам вашим и детем быть порубленым и домы ваши будут розарены, и животы ваши и статки взяты будут на войска.

// Крестьянская война под предводительством Степана Разина.

Сборник документов. М., 1957. Т. IL Ч. I. С. 65, 91, 252.

А.Е.Пресняков
СМУТНОЕ ВРЕМЯ
Общая характеристика эпохи

В два столетия — XIV-е и XV-е незначительное Московское удельное княжество выросло в Московское государство, объединив­шее всю Великороссию (1). Ближние и дальние соседи увидали в Московии сильное государство, победоносно справившееся с татар­скими царствами, перекинувшее свою власть в Сибирь. Полити­ческие деятели Западной Европы стали считаться с новой силой.

Но внешнее политическое значение было куплено дорогой ценой неимоверного напряжения народных сил в борьбе за свою само­стоятельность против напиравших со всех сторон соседей, и на­пряжение это нарушило внутреннюю крепость и равновесие на­родных сил и средств. В XVII век Московское государство пере­ходит в состоянии глубокой внутренней Смуты.

Причины Смуты коренились в самом строе Московского госу­дарства XVI века. В их основе лежало противоречие между целями, которые должно было преследовать правительство, и средствами, какими оно располагало. В стране, слабо развитой в экономическом отношении и редко населенной, создать достаточную крепость го­сударственной самообороны при сложных международных отноше­ниях было возможно только с большим трудом, и притом сосре­доточивая в распоряжении правительства все средства и силы на­родные. Оно и борется в XVI веке за установление безусловной власти, сокрушая все частные и местные авторитеты, какими от­части оставались в своих вотчинах потомки удельных князей, Гюяре-княжата. Привилегии, какими пользовалась эта аристокра­тия, претендовавшая на первую роль в управлении и в царской думе, на подчинение себе в деле суда, расправы и военной службы населения своих вотчин, были сломлены бурей опричнины Грозного.

Уничтожая в боярстве старое и привычное орудие своей власти, псковское правительство одновременно создает взамен новую ад-министрацию и новое войско, администрацию приказов и войско ужилых людей, детей боярских и дворян. В этом классе, вершину торого составила новая придворная знать, сильная не родовито-ью, а высоким служебным положением и царскою милостью, — тет опоры царская власть. Этот класс она стремится обеспечить местьями и крепостным крестьянским трудом, постепенно сводя на нет крестьянскую свободу. Но интересы помещиков часто проворечили интересам казны: делясь со служилыми людьми доходом крестьянского труда, она рисковала потерять источник своей тнансовой системы при разорении крестьян и обращении их в холопов, податей не плативших (2). К тому же потребность колонизировать Поволжье и южные области заставляла правительство покровительствовать переселениям земледельцев на новые земли, наперекор выгоде служилых землевладельцев. Переселенческое движение вызвало сильный отлив населения из центральных областей, оно довело их до тяжелого сельскохозяйственного кризиса (3).

Сложный исторический процесс вызвал глубокое брожение и в знании русского общества. Столкновение противоположных интересов, усиленное кроваво-жестокими действиями Грозного, привело к двум главным последствиям: падению правительственного торитета, когда царь Иван «смяяте люди вся» тем, что «всю млю яко секирою на полы рассече» (на опричнину и земщину), к сознанию каждым общественным классом своих особых интересов. Совпадение общего социально-политического кризиса с прекращением династии было последним толчком к Смуте. Началась онa сверху, борьбою партий за престол. Выдвинутый личными перниками Годунова, первый Лжедмитрий победил при поддержке низшего слоя населения, недовольного московской политикой, и родовитой знати, охотно изменившей опричнику-Годунову, увлекая служилых людей, еще не сплотившихся в особую политическую партию. Партия княжеской аристократии свергла Самозванца и хватила власть при Шуйском, но против нее подымаются другие общественные группы: закрепощаемое холопство и крестьянство, которым стоит плоть от плоти его — казачество, под начальством Ивана Болотникова, и враги бояр, служилые люди, с Прокопием Ляпуновым (4). Разыгравшаяся социальная борьба довела государство до полного разрушения и до вмешательства соседей. Международные осложнения ставят перед государством новую задачу: преодолеть внутреннюю смуту и организовать национальную самооборону. Поды­маются на защиту государственной самостоятельности и внутрен­него порядка средние классы, служилые торговые люди по почину Минина и под руководством Минина и Пожарского (5) счастливо решают свою сложную историческую задачу.

Смутой, или Смутным временем, называют обычно начало XVII в., когда Русское государство было потрясено глубоким социально-политическим кризисом: произошли мощные выступления крестьян, холопов, казаков, резко обострилась борьба различ­ных групп правящего класса за власть и привилегии, в связи с пресечением династии Рюриковичей на московском престоле возник династический кризис — все это создало условия для деятельности всякого рода самозваных претендентов на трон, для иностранного вмешательства. Историки по-разному объясняли причины Смуты. В дореволюционной официальной историографии большое внимание уделялось пре­сечению правящей династии и «узурпации» власти Борисом Годуновым. В то же время многие историки стремились выделить различные факторы, обусловившие Смуту, показать их взаимосвязь. Здесь приводится отрывок из вводной статьи видного русского историка начала XX в. Александра Евгеньевича Преснякова (1870— 1929) к книге «Люди Смутного времени». Большое место в его трудах занимает политическая история России (главный труд А. Е. Преснякова «Образование Вели­корусского государства» посвящен объединению русских земель вокруг Москвы в XIV—XV вв.).

Говоря о причинах Смуты, историк подчеркивает противоречия в социальной, экономической политике правительства, столкновение интересов различных классов. Налицо комплексный подход к анализу факторов, породивших Смуту, свойственный и многим другим дореволюционным историкам. В советский период понятие «Смута» долгое время считалось научно несостоятельным; в большинстве трудов, посвященных началу XVII в., речь шла в основном о крестьянском движении либо об иностранной интервенции. В последнее время в ряде работ, прежде всего в трудах Р. Г. Скрынникова, возобновлен комплексный подход к изучению Смуты как сложного и многогранного социально-экономического и политического процесса.

1. Великороссия — так в дореволюционной литературе называлась территория расселения собственно русского народа в отличие от Малороссии (Украины) и Белоруссии. Официально в Российской империи не признавалось существование украинского и белорусского народов, их рассматривали как особые группы русского народа наряду с великороссами.

2. Государство, чтобы увеличить войско, основу которого составляло дворянское ополчение, наделяло дворян поместьями, в основном за счет черносошных земель. Тем самым оно теряло налогоплательщиков — черносошных крестьян, которые ста­новились крепостными (автор не вполне точно называет их холопами) у своих новых владельцев и выполняли повинности теперь уже по отношению к ним.

3. Большая часть поместий служилых землевладельцев (дворян) находилась в центральных уездах. Из-за ухода населения из этих мест дворяне лишались многих своих крепостных. Необходимо отметить, что это «переселенческое движение» ак­тивизировалось еще в XVI в. из-за налогового гнета в период Ливонской войны и опричных погромов.

4. Василий Иванович Шуйский (1552—1612) вступил на престол после свержения Лжедмитрия I в 1606 г. Он принадлежал к одной из ветвей знаменитого в XVI в. аристократического рода, многие члены которого погибли в борьбе за власть в период малолетства Ивана IV, а также в периоды опричнины и правления Бориса Годунова. Князь Андрей Михайлович Шуйский, казненный в 1543 г.,— дед Василия Ивановича. В начале XVII в. Василий Шуйский, хитрый и изворотливый политик, оставался одним из немногих уцелевших представителей своей фамилии. Избран на царство при поддержке узкой группы родовитой знати, вошел в историю как «боярский царь». Иван Исаевич Болотников (казнен в 1608 г.), бывший холоп князя А. Телятевского, возглавил движение холопов, крестьян и казаков против правительства Шуйского в 1606—1607 гг. Рязанские дворяне Ляпу­новы. были наиболее яркими лидерами среди служилых людей. После подавления восстания Болотникова в 1607г. многие недовольные политикой правительства Василия Шуйского поддержали нового самозванца Лжедмитрия II, под власть которого перешли многие города и уезды. Василий Шуйский не сумел нанести ему решающее поражение, его войска не могли противостоять наступавшей на Москву армии польского короля Сигизмунда, и в 1610г. он был свергнут с престола, затем оказался в плену в Польше, где и умер.

5. Кузьма Минич Минин (Захарьев-Сухорук, ум. до 1616 г.) — посадский человек из Нижнего Новгорода, небогатый купец. В 1611 г. избран земским старостой. После изгнания поляков из Москвы и воцарения Михаила Романова стал думным дворянином, т. е. получил право участвовать в заседаниях Боярской думы.

Дмитрий Михайлович Пожарский (1578—1642) принадлежал к одной из ветвей династии Рюриковичей, восходившей к князьям стародубским, потомкам князя Ивана, млад­шего сына Всеволода Большое Гнездо. Князья Пожарские никогда не занимали значительных постов при московском дворе. Д. М. Пожарский при Борисе Годунове имел средний придворный чин стольника. При Василии Шуйском был воеводой в Зарайске, активно противодействовал сторонникам Лже­дмитрия II, отличился в восстании в Москве против поляков в марте 1611 г. Как военный предводитель ополчения, освободившего Москву, все же получил боярский чин, при Михаиле Романове возглавлял некоторые приказы, был воеводой в Нов­городе.

Пресняков А. Е. Смутное время //Люди Смутного времени. СПб., 1905. С. 5—6.

Платонов С. Ф.

Очерки по истории Смуты
2. Периоды Смуты

В развитии московской Смуты ясно различаются три периода. Первый может быть назван династическим, второй — социальным и третий — национальным. Первый — обнимает собою время борь­бы за московский престол между различными претендентами до царя Василия Шуйского включительно. Второй период характери­зуется междоусобною борьбою общественных классов и вмешатель­ством в эту борьбу иноземных правительств, на долю которых и достается успех в борьбе. Наконец, третий период Смуты обнимает собою время борьбы московских людей с иноземным господством до создания национального правительства с М. Ф. Романовым во главе. Главнейшие моменты в ходе Смуты следовали в такой постепенности: началась открытая Смута рядом боярских дворцовых интриг, направленных на то, чтобы захватить влияние во дворце, власть и впоследствии престол. Эти интриги открылись тотчас по смерти Грозного и разрешились регентством, а затем и воцарением Б. Годунова. Главным орудием боярской борьбы, решившим дело бесповоротно в пользу Бориса, послужил земский собор, возведший семью Годуновых на царскую степень(1). Тогда оппозиционные эле­менты из дворца перенесли смуту в войско и, выдвинув Самозванца, сделали орудием борьбы войсковые массы. Эти массы, служа по­слушно тем своим вождям, которым они верили, сражались за Годуновых и за Димитрия (2), шли против Димитрия за Шуйского, словом, принимали пассивное участие в борьбе за престол, доставив последнее торжество в ней Шуйскому. Однако ряд политических движений не прошел бесследно для воинских людей. Участвуя в походах и переворотах в качестве силы, решающей дело, они поняли свое значение в стране и научились пользоваться воинскою организациею для достижения своих общественных стремлений. В движении Болотникова обнаружилось, во-первых, что почин в создании социального движения принадлежит низшим слоям вой­ска — украинскому казачеству (3) и, во-вторых, что различие обще­ственных интересов и стремлений разбило войско на враждебные сословные круги. Высшие из них стали за Шуйского как за главу существовавшего общественного порядка; низшие примкнули к Ту­шинскому вору, превратив его из династического претендента в вожака определенных общественных групп. Междоусобная борьба окончилась победою стороны Шуйского благодаря вмешательству торгово-промышленного севера, который поддержал старый порядок в лице царя Василия (4). Однако торжество Шуйского было непрочно. Он пал вследствие осложнений, созданных польским и шведским вмешательством, и взамен его слабого правительства создалась польская военная диктатура. Она не прекратила общественного междоусобия и не поддержала государственного единства, так как сама была слаба и держалась лишь оккупацией столицы. Но она подготовила важный перелом в общественном сознании. Против иноземного господства спешили соединиться в одном ополчении все народные группы, до тех пор взаимно враждовавшие. Временное правительство, созданное в ополчении вокруг Ляпунова (5), собрало в себе представителей этих враждебных групп, но оно скоро погибло вследствие их слепой вражды. Общий патриотический порыв не мог, таким образом, погасить народные страсти и примирить обостренную рознь. Попытка создать общее земское правительство не далась, и страна, не желавшая польской власти, не имела в сущности никакой. Тогда, в 1611 году, сложилась, наконец, программа действий, именем патриарха призывавшая к единению не всех вообще русских людей, а только консервативные слои населения: землевладельческий служилый класс и торгово-промышленный тяглый. Их силами создано было нижегородское ополчение, освобождена Москва и побеждены казаки. Правительство 1613 года земские соборы времени царя Михаила стали органами этих торжествовавших в борьбе средних слоев московского общества (6). Политика царя Михаила была поэтому одинаково холодна к интересам и старинной родовой знати, и крепостной рабочей массы: она руководилась интересами общественной середины, желавшей по-своему определить и укрепить порядок в освобожденной от поляков стране.

Сергей Федорович Платонов (1860—1933)—выдающийся русский историк, долгие годы читал курс русской истории в Петербургском университете. Его лекции пользовались большой популярностью и неоднократно издавались. Основное внимание С. Ф. Платонов уделял истории государства, истории самодержавия. Активно занимался научной и научно-педагогической деятельностью и после революции. Был в 1920—1931 гг. академиком АН СССР, председателем Археографической комиссии, директором Пушкинского дома. Оставался на тех же научных и мировоззренческих позициях, что и до 1917 г., в итоге был лишен научных постов и званий, пестован и сослан. Умер в ссылке в Самаре. Среди трудов С. Ф. Платонова ведущее место занимают исследования, посвященные Смутному времени. Здесь приводится отрывок из его наиболее значительной монографии на эту тему. Эта книга пере­давалась и в советское время, она содержит наиболее полное, систематическое сложение событий Смуты. Периодизация С. Ф. Платонова несколько условна, как любая периодизация, однако она дает хороший ориентир каждому, кто попытается взобраться в сложнейших переплетениях действий и устремлений разнообразных политических сил, социальных групп, а также личных интересов и страстей, так ярко проявившихся в ту драматическую эпоху.

Земские соборы — созывавшиеся царем собрания представителей различных сословий (боярства, духовенства, дворянства, иногда посадских людей и черносошных крестьян), на которых рассматривались важные вопросы внутренней и внешней политики. В периоды междуцарствия, пресечения правящей династии, на земских соборах избирался новый монарх. Земский собор, состоявшийся в феврале 1598 г., избрал на царство Бориса Годунова. Это избрание означало и закрепление престола за его наследниками, т. е. приход к власти новой царствующей фамилии, или диинастии.

Имеется в виду царевич Дмитрий, сын Ивана Грозного, погибший в 1591 г., од именем которого против Бориса Годунова, а затем против Василия Шуйского действовали самозванцы Лжедмитрий I и Лжедмитрий II.

украинному казачеству... — речь идет о казачестве окраин, или «украин», Русского государства.

Имеется в виду поход М. В. Скопина-Шуйского в 1609—1610гг., в результате чего от власти тушинцев были освобождены многие города на севере и в центре России. Активную поддержку войскам Скопина-Шуйского повсеместно оказывало посадское население, возмущенное произволом и насилиями ставленников Лже­дмитрия II.

Речь идет о так называемом первом ополчении, которое подошло к Москве в марте 1611 г. Его состав был крайне разнороден. Ополчение состояло и из дворян, служивших Василию Шуйскому, и отрядов крестьян и посадских людей из Поволжья, и ратных людей, воевавших на стороне самозванца, и, наконец, казаков, по выражению С. Ф. Платонова, «социальных врагов» дворянства.

Иначе эти слои общества С. Ф. Платонов называет «средними классами». Под «консерватизмом» этих слоев автор подразумевает, видимо, их неучастие в движении казаков, крестьян, их приверженность к порядку, устойчивости. Именно эти слои, по мнению С. Ф. Платонова, стали социальной базой второго ополчения, руково­димого К. Мининым и Д. Пожарским, главной целью которого было изгнание ин­тервентов, а также наведение порядка в стране, прекращение смуты. Выразителем этих настроений стал патриарх Гермоген, посвященный в сан в 1606г. после свержения Лжедмитрия I и низложения поставленного им патриарха Игнатия. После отстранения от власти Василия Шуйского патриарх Гермоген, защищая православие и российскую государственность, настаивал на принятии православной веры коро­левичем Владиславом, вопреки его мнению приглашенным на русский престол, категорически возражал против восшествия на царский трон самого короля Сигизмунда. Он рассылал по городам грамоты с призывами идти к Москве «на литовских людей». Патриарх также призывал бороться с «воровскими» казаками, поддержи­вавшими Лжедмитрия II, а после гибели самозванца — его сына («Воренка»). Уже в конце 1610г. Гермоген установил регулярные связи с организаторами нижегородского ополчения. Так патриарх стал одним из вождей патриотического движения. Он подвергся гонениям со стороны находившихся в Москве поляков и их русских сторонников и был заточен на подворье Кирилло-Белозерского монастыря в Кремле, где и умер от голода, в феврале 1612 г., за несколько месяцев до вступления в Москву войск Минина и Пожарского.

Платонов С. Ф. Очерки по истории Смуты. СПб., 1901. С. 146—147.

С.Ф.Платонов БОРИС ГОДУНОВ

Власть перешла в руки Бориса как раз в ту минуту, когда московское правительство сознало силу общественного кризиса, тяготевшего над страною, и поняло необходимость с ним бороться.

Мягкий, любезный, склонный к привету и ласке в личном обращении, «светлодушный», по современному определению, Борис был чуток к добру и злу, к правде и лжи; он не любил насильников и взяточников, как не любил пьяниц и развратников. Он отличался личной щедростью и «нищелюбием» и охотно приходил на помощь бедным и обездоленным. Современники, все в один голос, говорят нам о таких свойствах Бориса. Из их отзывов видно, что, воспи­танный в среде опричников, Борис ничем не был на них похож и из пресловутого «двора» Грозного с его оргиями, развратом и кровавою «жестокостию» вынес только отвращение к нему и со­знание его вреда. Соединяя с большим умом административный талант и житейскую хитрость, Борис сумел внести в жизнь дворца и в правительственную практику совершенно иной тон и новые приемы. Пристальное знакомство с документами той эпохи обна­руживает большую разницу в этом отношении между временем Грозного и временем Бориса. При Борисе московский дворец стал трезвым и целомудренным, тихим и добрым, правительство — спокойным и негневливым. Вместо обычных от царя Ивана Ва­сильевича «грозы» и «казни», от царя Федора и «доброго правителя» Бориса народ видел «правосудие» и «строение». Но от «светлодушия» и доброты Бориса было бы ошибочно заключать к его правитель­ственной слабости. Власть он держал твердою рукою и умел показать ее не хуже Грозного, когда видел в этом надобность. Только Грозный не умел обходиться без плахи и веревки, а Борис никогда не торопился с ними. На интригу отвечал он не кровью, а ссылками; казнил по сыску и суду; а «государевы опалы», постигавшие мо­сковских людей без суда и сыска, при Борисе не сопровождались явным кровопролитием. Современники, не принадлежавшие к числу друзей Бориса, ставили ему в вину то, что он любил доносы и поощрял их наградами, а людей опальных приказывал их приста­вам (1) «изводить» — убивать тайно в ссылке. Но доносы составляли в московском быту того времени не личную слабость Годунова, а печальный обычай, заменявший собою позднейшую «агентуру». А тайные казни (если захотим в них верить) были весьма зага­дочными и редкими, можно сказать, единичными случаями. Сила правительства Бориса заключалась не в терроре, которого при Борисе вовсе не было, а в других свойствах власти; она действовала технически умело и этим приобрела популярность. Борис в успо­коении государства, после опричнины и несчастных войн, добился несомненного успеха, засвидетельствованного всеми современника­ми. Под его управлением страна испытала действительное облег­чение. Русские писатели говорят, что в правление царей Федора и Бориса Русской земле Бог «благополучно время подаде»; мос­ковские люди «начаша от скорби бывшие утешатися и тихо и безмятежно жити», «светло и радостно ликующе», и «всеми благинями Россия цветяше». Иностранцы также свидетельствуют, что положение Москвы при Борисе заметно улучшалось, население успокаивалось, даже прибывало, упавшая при Грозном торговля оживлялась и росла. Народ отдыхал от войн и от жестокостей Грозного и чувствовал, что приемы власти круто изменились к лучшему.

Во все годы своей власти Борис чрезвычайно любил строить и оставил по себе много замечательных сооружений. Начал он свои государственные постройки стеною Московского «белого» города, шедшего по линии нынешних московских бульваров. Эту стену, или «град каменной около большого посаду подле земляные осыпи», делали семь лет, а «мастером» постройки был русский человек «церковный и палатный мастер» Федор Савельев Конь(или Конев). По тому времени это было грандиозное и нарядное сооружение. С внешней стороны его прикрыли новою крепостью — «древяным градом» по линии нынешней Садовой улицы, «кругом Москвы около всех посадов». С участием того же мастера в то же прибли­зительно время построили в Астрахани каменную крепость (2). С 1596 г. начали работать по сооружению знаменитых стен Смо­ленска, и строил их все тот же «городовой мастер» Федор Конь. Стены Смоленские, длиною более 6 верст, с 38 башнями, были построены менее чем в пять лет. Наконец, Борис на южных границах государства с необыкновенною энергией продолжал стро­ительство Грозного (3).

В 1570-х годах был разработан в Москве план занятия «дикого поля» на юге крепостями, и постройка городов была начата; но главный труд выполнения плана пришелся уже на долю Бориса. При нем были построены Курск и Кромы; была занята линия р. Быстрой Сосны и поставлены на Сосне города Ливны, Елец и Чернавский городок; было занято, далее, течение р. Оскола горо­дами Осколом и Валуйками; «на Дону на Воронеже» возник г. Во­ронеж; на Донце стал г. Белгород; наконец, еще южнее построили Царев-Борисов город (4). Эта сеть укреплений, планомерно разме­щенных на степных путях, «по сакмам татарским» (5), освоила Мо­сковскому государству громадное пространство «поля» и закрыла для татар пути к Москве и вообще в московский центр.

В государственной деятельности Бориса любопытною чертою было его благоволение к иноземцам. Борис мечтал учредить на Руси европейские школы (даже будто бы университеты); он приказывал искать за границей и вывозить в Москву ученых; принимал чрезвычайно милостиво тех иностранцев, которые по нужде или по доброй воле попадали в Москву на службу, для промысла или с торговою целью; много и часто беседовал он со своими медика­ми-иностранцами; разрешил постройку лютеранской церкви в одной из слобод московского посада⁶; наконец, настойчиво желал выдать свою дочь Ксению за какого-либо владетельного европейского прин­ца. Последнее желание Борис пытался исполнить дважды. Первый раз был намечен в женихи изгнанный из Швеции королевич Густав, которого пригласили в Московское государство на «удел» и очень обласкали. Но Густав не склонен был ради Ксении изменить ни своей религии, ни своей морганатической привязанности, которая последовала за ним в Москву из Данцига⁷. Дело со сватовством расстроилось, и Густав был удален с царских глаз в Углич, где его приберегали на случай возможного воздействия его именем и особою на шведское правительство. Однако Густав не пригодился и против Швеции; он умер мирно в Кашине в 1607 году. Сближение Бориса с Данией повело к другому сватовству: в 1602 году в Московию прибыл в качестве жениха царевны Ксении брат датского короля Христиана герцог Ганс (или Иоанн). С герцогом Гансом дело пошло лучше, чем с Густавом; но волею Божией Ганс рас­хворался и умер в Москве месяца через полтора по приезде.

При Борисе московское правительство впервые прибегло к той просветительной мере, которая потом, с Петра Великого, вошла в постоянный русский обычай. Оно отправило за границу для науки несколько «русских робят», молодых дворян; они должны были учиться «накрепко грамоте и языку» той страны, в которую их посылали. Документально известно о посылке в Любек пяти человек и в Англию — четырех. По свидетельству же одного современника — немца, было послано всего 18 человек, по 6-ти в Англию, Францию и Германию. Из посланных назад не бывал ни один: часть их умерла до окончания выучки, часть куда-то разбежалась от учи­телей «неведомо за што», а кое-кто остался навсегда за границею, проникшись любовью ко вновь усвоенной культуре. Напрасно мо­сковские дипломаты пытались заводить за границею речь о воз­вращении домой посланных: ни сами «робята», ни власти их нового отечества не соглашались на возвращение их в Москву.

Очерк политической деятельности Бориса не вскрывает никакой «системы» или «программы» его политики.

Несколько легче определить по известным фактам тенденцию, руководившую на деле политикой Бориса: несомненно, он дейст­вовал в пользу средних классов московского общества и против знати и крепостной массы. По крайней мере именно от средних общественных слоев он получал благосклонную оценку и признание принесенной им пользы и «благодеяний к мирови». Политический расчет Бориса был дальновиден и для московского правительства был оправдан всем ходом общественной жизни XVII века. Но сам Борис не мог воспользоваться плодами собственной дальновидности, ибо при его жизни средние слои московского общества еще не были организованы и не сознали своей относительной социальной силы. Они не могли спасти Бориса и его семьи от бед и погибели, когда на Годуновых ополчились верх и низ московского общества: старая знать, руководимая давнею враждою к Борису и его роду, и крепостная масса, влекомая ненавистью к московскому обще­ственному порядку вообще.

Карамзин считает «беззаконием» Бориса то преступление, ко­торое ему приписывалось современниками, — убийство царевича Димитрия в Угличе. В другие «беззакония» Бориса Карамзин не верил; но в это не смел не верить, так как оно утверждаемо было церковью (8).

Ропот зависти и злобы сопровождал, конечно, всякий шаг Бориса по пути его к власти и единоличному господству во дворце и государстве. Борьба Бориса с боярами-княжатами за дворцовое преобладание повела за собою ссылки бояр (причем кое-кто из них в ссылке умер) и даже казни некоторых их сторонников. Корни самозванческой интриги были скрыты где-то в недрах двор­цовой знати, враждебной Борису, и скорее всего в кругу Романовых и родственных им или близких по свойству семей⁹. Когда войска самозванца появились на московских рубежах и надобно было двинуть на них московскую рать, Борис без колебаний вверил начальство над нею родовитым «княжатам»: Трубецкому, Мстис­лавскому, Шуйскому, Голицыну. Он не боялся, что они изменят и предадут его, ибо знал, что эта высокородная среда далека от самозванщины. И он не ошибался: княжата загнали самозванца в Путивль и лишь случайно не добили его. Но Борис не послал в свое войско уцелевших от опал и ссылок людей Романовского круга, по их явной для него ненадежности и «шатости». Никого из фамилий, прикосновенных к делу Романовых, мы не видим в составе военного начальства в рати, действовавшей против самозванца. В их именно среде Борис мог предполагать тех своих недоброхотов, которые желали успеха самозванцу и о которых один современник сказал, что они, «радеюще его (самозванцева) прихода к Москве, егда слышат победу над московскою силою Борисовою, то радуются; егда же над грядущего к Москве чаемого Димитрия победу, то прискорбии и дряхлы ходят, поникши главы».

В борьбе с самозванцем Годуновы испытали на себе действие вражды, возбужденной против них как ими самими, так и вообще московским правительством, среди всех оппозиционных кружков московского общества. Если самозванца подготовила против Бориса одна часть московской придворной знати, бывшая когда-то с Бо­рисом в «завещательном союзе» дружбы, то другая часть этой знати, именно княжата, выждала удобную минуту для того, чтобы с помощью самозванца попытаться низвергнуть преемников Бориса. Моменты выступлений были различны, но цель у знати была одна — уничтожение ненавистной династии Годуновых. Когда на­родная масса на московских украйнах встала «за истинного царя Димитрия Ивановича», она пошла против Годуновых как предста­вителей той власти, которая создала крепостной режим в государстве и сжила трудовой народ с его старых жилищ и привычной пашни (10). Если «лихие бояре», становясь против Годуновых, хотели себе власти, то украинная чернь, ополчаясь на Годуновых, шла против «лихих бояр» и желала себе воли, надеясь, что «истинный царевич» даст народу щедрое «жалованье» и чаемую перемену общественных порядков.

Устроясь в замке Мнишков в Самборе (11), самозванец навербовал себе небольшое войско из местных польских элементов, готовых поддержать авантюру московского царевича. К этому войску со­временники относились с некоторым пренебрежением, как к «жме­не» (горсточке) людей, не представлявшей собою сколько-нибудь заметной силы. Численность «жмени» не превышала 3500—4000 че­ловек в ту минуту, когда (в октябре 1604г.) самозванец начал свой поход на Бориса и под Киевом «перевезся» через Днепр на московскую сторону, «в рубеж Северский» (12). Все лето 1604 года поддерживал он из Самбора сношения с населением московской украйны и налаживал там восстание в свою пользу. Все лето привлекал он к себе московских выходцев и рассылал по московским областям свои «прелестные письма» (так назывались тогда прокла­мации). Посылал самозванец и на Дон извещать о себе «вольных» казаков, там живших. Есть известие, что ходоки с Дона были у самозванца в Самборе; приходили они к нему и на походе в разных местах, а на берегах Днепра и Десны казаки присоединялись к самозванцу уже тысячами. В Чернигове он имел их уже до 10 000. А кроме того, отдельно от рати самозванца, на востоке от нее, на путях с юга к Москве, составилась особая казачья и служилая рать, действовавшая именем Димитрия и в пользу самозванца. Таким образом, можно сказать, что самозванец и его агенты и вдохновители начали свою борьбу с Борисом тем, что организовали против московского правительства восстание южных областей го­сударства.

Общая почва для этого восстания нам уже известна. Выселение на юг недовольной массы наполнило «край земли» московской «воинственным людом» оппозиционного настроения. К этому люду голодовка 1601—1603 годов присоединила новые кадры беглецов из государства, новых «приходцев». Государство, однако, не остав­ляло эмигрантов в покое на новых местах их поселений. Вышедшие на южную границу государства «приходцы» недолго могли там пользоваться простором и привольем, так как быстрая правитель­ственная заимка «дикого поля» приводила свободное население «поля» в правительственную зависимость, обращая «приходцев» или в приборных служилых людей (13), или же в крестьян на поме­стных землях. Даже казачество привлекалось на службу государству и, не умея пока устроиться и само обеспечить себя на «поле» и «реках», шло служить в пограничные города и на сторожевые пограничные посты и линии. Таким образом, государственный ре­жим, от которого население уходило «не мога терпети», настигал ушедших и работил их. Уже в этом заключалась причина раздра­жительности и глухого неудовольствия украинного населения, ко­торое легко «сходило на поле» с государевой службы, а если и служило, то без особого усердия. Но недовольство должно было увеличиваться и обостряться особенно потому, что служилые тяготы возлагались на население без особой осмотрительности, неумеренно. Не говоря уже о прямых служебных трудах — полевой или осадной службе, население пограничных городов и уездов привлекалось к обязательному земледельческому труду на государя. В южных го­родах на «поле» была заведена казенная «десятинная» пашня (63). В Ельце, Осколе, Белгороде, Курске размеры этой пашни при царе Борисе были так велики, что последующие правительства, даже в пору окончательного успокоения государства, не решались возвра­титься к установленным при Борисе нормам. Собранное с государственных полей зерно если не лежало в житницах в виде мертвого запаса, то посылалось далее на юг для содержания еще не имевших своего хозяйства служилых людей.

Таким образом, то население московского юга, которое служило правительству в новых городах, не могло быть довольным обста­новкою своей службы. Собранные на службу «по прибору» из элементов местных, из недавних «приходцев» с севера, эти слу­жилые люди — стрельцы и казаки, ездоки и вожи, пушкари и затинщики (15) — еще не успели забыть старых условий, которых сами они или их отцы стремились «избыть» в центральных местностях государства. Но «избыв» одного зла, этот люд на новых местах нашел другое — вместо барской пашни нашел казенную, одинаково кабалившую. Если ранее его врагом представлялся ему землевладелец, то теперь его врагом было правительство и чинов­ники, угнетавшие народ тягостной службой и казенной запашкой. В голодные годы настроение недовольных должно было очень обо­стриться, и «прелестные письма» самозванца находили для себя прекрасную обстановку. Украина легко поднималась на центр, увлеченная возможностью соединить свою месть угнетателям с помощью угнетенному «истинному царевичу». В одну «казачью» массу сбились ставшие за Димитрия служилые люди и «вольные казачия» — военное население укрепленных городков и бродячие обитатели казачьих заимок, юртов и станов; и вся эта масса двинулась на север, ожидая соединения с «царем Димитрием» там, где он укажет.

Таким образом, кампания самозванца против Бориса началась сразу на двух фронтах. Сам самозванец вторгся в Московское государство от Киева и пошел вверх по течению р. Десны, по ее правому берегу, надеясь этим путем выйти на верховье Оки, откуда пролегали торные дороги на Москву. В то же время казачьи массы с «поля» пошли на север «по крымским дорогам», группируясь так, чтобы сойтись с самозванцем где-нибудь около Орла или Кром и оттуда вместе с ним наступать на Москву через Калугу или Тулу.

В Путивле самозванец узнал, что его признали Оскол, Валуйки, Воронеж, Елец, Ливны. Все «поле» было захвачено движением против московского правительства, и бояре, стоявшие во главе армии Бориса, должны были оставить преследование самозванца и к весне отвести войска на север, чтобы они не были отрезаны от сообщений с Москвою. Бояре отошли к крепости Кромам, у которой был важный узел дорог, сходившихся здесь изо всего охваченного восстанием района. В Кромах уже сидели казаки; московские войска окружили Кромы и заградили выход казакам на север к Москве. Здесь и образовался надолго фокус военных операций; ни казаки не могли двигаться вперед, ни Борисовы войска не могли их прогнать из Кром на юг. Так протекла зима 1604—1605 года. А раннею весною произошло решительное событие: царь Борис скончался 13 апреля 1605 года.

Прошло только три недели с его смерти, и войско Бориса под Кромами уже изменило Годуновым и передалось «истинному царю Димитрию Ивановичу». А еще через три недели семья Бориса была взята из дворца на старый Борисов двор, где 10 июня были убиты вдова и сын Бориса, а его дочь обращена в поруганную узницу.

Годуновых не щадили даже после их смерти, и прах их не сразу нашел место вечного успокоения. Тело Бориса из Архан­гельского собора, где его первоначально похоронили, было вывезено в Варсонофьевский монастырь (16) (в самой Москве), а оттуда от­правлено в Троице-Сергиев монастырь, где в конце концов были погребены и другие члены его семьи.

Сложность и многогранность его деятельности обнаружили во всем блеске его правительственный талант и его хорошие качест­ва — мягкость и доброту; но эти же свойства сделали его предметом не только удивления, восторга и похвал, но и зависти, ненависти и клеветы. По воле рока, злословие и клевета оказались веропо­добными для грубых умов и легковерных сердец и обратились в средство политической борьбы и интриги. Пока Борис был жив и силен, интриги не препятствовали ему править и царствовать. Но как только он в пылу борьбы и в полном напряжении труда окончил свое земное поприще, интрига и клевета восторжествовали над его семьей и погубили ее, а личную память Бориса омрачили тяжкими обвинениями. Обвинения, однако, не были доказаны: они только получили официальное утверждение государственной и цер­ковной власти и передали потомству загрязненный облик Бориса.

Многие истоки Смуты коренятся в правлении Бориса Федоровича Годунова. Он взял власть в свои руки еще при царе Федоре Иоанновиче, неспособном к само­стоятельной политической деятельности. К тому же сестра Годунова Ирина была супругой царя Федора. В 1598 г. после смерти Федора Иоанновича, не оставившего наследников, Борис Годунов добился избрания на царский трон, который занимал до своей смерти в 1605 г. Без изучения взглядов и политики этого выдающегося деятеля русской истории рубежа XVI—XVII вв. невозможно разобраться во многих событиях и коллизиях Смутного времени. Яркая, противоречивая личность царя Бориса, его драматическая судьба привлекали внимание многих историков и ху­дожников. Достаточно вспомнить соответствующие страницы книг Н. М. Карамзина, С. М. Соловьева, произведения А. С. Пушкина, А. К. Толстого, М. П. Мусоргского, запечатлевших его образ с большой художественной силой. Все они подчеркивают властолюбие и честолюбие Бориса Годунова, склонность к интригам, неразборчивость в средствах достижения целей, что предопределяет трагедию самого царя и его семьи. При этом используется версия гибели царевича Дмитрия от рук убийц, подосланных Годуновым, которая в правление Романовых носила официальный характер. Однако многие историки, специально изучавшие период Смуты, дают более объективную и всестороннюю характеристику личности и деятельности царя Бориса. Среди них — С. Ф. Платонов, заключительные страницы книги которого о Борисе Годунове приводятся здесь.

Пристав — здесь: надсмотрщик, «приставленный» к опальным в ссылке или в тюрьме, ответственный за их охрану.

Белый город — третья система укреплений Москвы (после Кремля и Китай-города), возведенных в 1586—1592 гг. и охвативших полукругом кварталы к северу, западу и востоку от центра столицы. Стены и башни Белого города были оштука­турены и выбелены известкой, чем, очевидно, объясняется его название. Белым городом называли также территорию внутри этих стен. В конце XVIII — начале XIX в. укрепления были снесены, на их месте возникли бульвары (ныне — Буль­варное кольцо в центре Москвы). В 1591 г. при завершении строительства Белого города была возведена еще одна линия укреплений из деревянных стен и башен на земляном валу. Они защищали слободы и кварталы за пределами Белого города, включая обширный район к югу от Кремля за Москвой-рекой. Возведенные в течение года, эти укрепления назывались Скородомом, позднее — Земляным городом. В настоящее время на их месте проходит Садовое кольцо. Каменная крепость — астраханский кремль, был построен в конце XVI в. под руководством зодчих М. Вельяминова и Д. Губастого.

Иван Грозный с целью защиты от набегов крымских татар предпринял строи­тельство Большой засечной черты (завершена в 1566 г.), которая проходила к югу от Оки на широте Тулы, включала крепости, лесные завалы, частоколы, земляные валы.

Курск впервые упоминается еще в 1032 г. С тех пор неоднократно разрушался завоевателями. В данном случае речь идет, видимо, о восстановлении города (кре­пости) в конце XVI в. То же можно сказать и о Ельце, который впервые упоминается в 1146 г. Впоследствии он неоднократно разрушался во время нашествий, в 1395 г. на него напал среднеазиатский завоеватель Тимур. Прочие упомянутые здесь города впервые основаны в XVI в. по мере освоения «Дикого поля» и строительства укрепленных линий. Большинство из них ныне крупные города Черноземного центра России. Кромы, которые вошли в историю также в связи с движением первого самозванца, восстанием Болотникова, сейчас небольшой поселок в Орловской обл. Чернявский городок находился на реке Сосне, выше Ельца; Царев-Борисов — далеко на юге, на Северском Донце при впадении в него Оскола, близ современного города Изюма Харьковской обл. Украины.

Сакмы — дороги или тропы в степи, по которым двигались татары во время набегов на южные рубежи Московского государства.

Возможно, имеется в виду церковь (кирха), построенная в Немецкой слободе, недалеко от Яузы.

Густав (1568—1607) —сын шведского короля Эрика XIV, свергнутого с пре­стола его братом Иоанном III. Находился в изгнании в Польше, где принял като­личество. Но С. М. Соловьев считает его приверженцем протестантизма (лютеран­ства) — господствующей религии Швеции. Принц Густав побывал также в Германии, других странах, активно занимался науками. Вместе с ним из Данцига (немецкое название Гданьска в Польше) прибыла некая Катерина. «Привязанность» принца к ней С. Ф. Платонов называет «морганатической», поскольку так именуются и браки особ королевских или царских фамилий с особами не столь высокого про­исхождения. Вступившие в морганатический брак не обладают правами, принад­лежащими членам царствующего дома.

Уже в 1606 г. царевич Дмитрий был причислен к лику святых, его останки были торжественно перенесены в Архангельский собор Московского Кремля. Канонизация Дмитрия, мученически погибшего, по официальной версии, от рук подо­сланных Борисом убийц, соответствовала политическим интересам тогдашнего царя Василия Шуйского, который хотел застраховать себя от появления новых самозван­цев. Отвечала она и интересам пришедших к власти в 1613 г. Романовых, которые считали Бориса Годунова своим врагом и узурпатором престола.

Свойственниками называют иногда людей, не состоящих в кровном родстве, но породнившихся в результате браков членов своих семей. Романовы, представители одной из старинных московских боярских фамилий, состояли в родстве и свойстве с Черкасскими, Сицкими, Шереметевыми и др. Возвышение этих фамилий про­исходит в середине и второй половине XVI в., им удалось существенно потеснить бояр-княжат, т. е. Рюриковичей и Гедиминовичей, потомков правивших в различных землях князей, перешедших в XV — начале XVI в. на службу в Москву. По мнению С. Ф. Платонова, в борьбе за власть представители новой дворцовой знати были опаснее для Бориса Годунова, чем бояре-княжата. В 1601 г. по доносу одного из дворовых Романовы были обвинены в заговоре против царя Бориса Годунова и сосланы. Многие из них погибли в ссылке. Уцелели лишь старший из Романовых Федор Никитич (в монашестве - Филарет) и его брат Иван.

Крепостное право означает прикрепление крестьянина к земле там, где он жил испокон веку. В данном случае С. Ф. Платонов имеет в виду бегство крестьян от крепостной неволи.

Среди польских магнатов, поддерживавших авантюру Лжедмитрия, ведущую роль играл Юрий Мнишек (ум. в 1613 г.) — воевода сандомирский, староста львов-ский и самборский. Самбор — небольшой город к юго-западу от Львова.

Рубеж Северский — пограничные с Польшей Северские земли, вошедшие в состав России в начале XVI в. (бассейн Десны с Черниговом, Брянском, Стародубом, Новгородом Северским). Значительная часть населения этих земель в начале XVII в. активно поддержала обоих самозванцев.

Приборные служилые люди или служилые люди по прибору — низшие категории служилых людей (стрельцы, пушкари, городовые казаки и др.), получавшие за свою службу жалованье деньгами или «хлебом». Они набирались («прибирались») из свободных людей разных сословий. Ведущая роль на государевой службе при­надлежала служилым людям по отечеству (т. е. по происхождению) — боярам и дворянам, которым за службу давались земли с прикрепленными к ним крестьянами.

В южных степных районах государственные крестьяне, имевшие свой надел, были обязаны обрабатывать и находившиеся там казенные земли (казенная пашня или десятинная государева пашня). Выращенный хлеб оттуда поступал в казну и шел на жалованье служилым людям, находившимся в гарнизонах городов и крепостей по засечным чертам.

Затинщики—служилые люди при затинных пищалях (небольших орудиях), находившихся за крепостной стеной, т. е. «за тыном».

Варсонофьевский монастырь — небольшой монастырь, существовавший в Моск­ве в начале XVII в. В нем, по данным Н. М. Карамзина, находилось родовое кладбище Годуновых. Но по свидетельству многих других источников, Лжедмитрий приказал перезахоронить Бориса Годунова в столь «убогом» монастыре, чтобы предать его посмертному позору и поруганию. Варсонофьевский монастырь был упразднен в 1764 г. Память о нем сохранилась в названии Варсонофьевского переулка, прохо­дящего ныне между улицами Лубянкой и Рождественкой.

Платонов С. Ф. Борис Годунов. Пг., 1921. С. 84-1.54.

В.О.Ключевский

ЛЖЕДМИТРИЙ I

В гнезде наиболее гонимого Борисом боярства с Романовыми во главе, по всей вероятности, и была высижена мысль о самозванце. Винили поляков, что они его подстроили; но он был только испечен в польской печке, а заквашен в Москве. Его личность доселе остается загадочной (1). Но для нас важна не личность самозванца, а его личина, роль, им сыгранная. На престоле московских государей он был небывалым явлением. Молодой человек, роста ниже сред­него, некрасивый, рыжеватый, неловкий, с грустно-задумчивым выражением лица, он в своей наружности вовсе не отражал своей духовной природы: богато одаренный, с бойким умом, легко раз­решавшим в Боярской думе самые трудные вопросы, с живым, даже пылким темпераментом, в опасные минуты доводившим его храбрость до удальства, податливый на увлечения, он был мастер говорить, обнаруживал и довольно разнообразные знания. Он со­вершенно изменил чопорный порядок жизни старых московских государей и их тяжелое, угнетательное отношение к людям, на­рушал заветные обычаи священной московской старины, не спал после обеда, не ходил в баню, со всеми обращался просто, обхо­дительно, не по-царски. Он тотчас показал себя деятельным уп­равителем, чуждался жестокости, сам вникал во все, каждый день бывал в Боярской думе, сам обучал ратных людей. Своим образом действий он приобрел широкую и сильную привязанность в народе. Лжедимитрий держался как законный, природный царь, вполне уверенный в своем царственном происхождении; никто из близко знавших его людей не подметил на его лице ни малейшей морщины сомнения в этом. Дело о князьях Шуйских, распространявших слухи о его самозванстве, свое личное дело, он отдал на суд всей земли и для того созвал земский собор, первый собор, приблизив­шийся к типу народнопредставительского, с выборными от всех чинов или сословий (2).

Смертный приговор, произнесенный этим собором, Лжедимитрий заменил ссылкой, но скоро вернул ссыльных и возвратил им бо­ярство. Царь, сознававший себя обманщиком, укравшим власть, едва ли поступил бы так рискованно и доверчиво, а Борис Годунов в подобном случае, наверное, разделался бы с попавшимися келейно в застенке, а потом переморил бы их по тюрьмам.

Как бы то ни было, но он не усидел на престоле, потому что не оправдал боярских ожиданий. Он не хотел быть орудием в руках бояр, действовал слишком самостоятельно, развивал свои особые политические планы, во внешней политике даже очень смелые и широкие, хлопотал поднять против турок и татар все католические державы с православной Россией во главе. Своими привычками и выходками, особенно легким отношением ко всяким обрядам, отдельными поступками и распоряжениями, заграничными сношениями Лжедимитрий возбуждал против себя в различных слоях московского общества множество нареканий и неудовольст­вий, хотя вне столицы, в народных массах популярность его не ослабевала заметно.

Однако главная причина его падения была другая. Ее высказал коновод боярского заговора, составившегося против самозванца, кн. В. И. Шуйский. На собрании заговорщиков накануне восстания он откровенно заявил, что признал Лжедимитрия только для того, чтобы избавиться от Годунова. Большим боярам нужно было создать самозванца, чтобы низложить Годунова, а потом низложить и самозванца, чтобы открыть дорогу к престолу одному из своей среды. Они так и сделали, только при этом разделили работу между собою: романовский кружок сделал первое дело, а титуло­ванный кружок с кн. В. И. Шуйским во главе исполнил второй акт. Те и другие бояре видели в самозванце свою ряженую куклу, которую, подержав до времени на престоле, потом выбросили на задворки.

Данный отрывок из «Курса русской истории» В. О. Ключевского — еще один яркий пример недюжинного мастерства ученого в изображении исторических лич­ностей. Говоря о первом самозванце, В. О. Ключевский в первую очередь отмечает привлекательные качества этого человека. Ведь Лжедмитрий I добился невероятного успеха — захватил власть и в течение года ее удерживал, чего не удалось больше ни одному самозванцу, которых отечественная история знает немало. И очевидно, что этому успеху способствовали. не только благоприятным образом сложившиеся для самозванца обстоятельства, но и некоторые черты его характера, выгодно отличавшие его от «природных» российских самодержцев. Весьма интересна и мысль В. О. Ключевского о том, что самозванец был «заквашен в Москве». Следовательно, начало Смуты связано не столько с происками враждебных держав, сколько с ситуацией, сложившейся в самой России. По мнению автора, большую роль в этом сыграли боярские интриги; именно они привели к падению Лжедмитрия I.

Традиционно считается, что первым самозванцем был беглый монах Чудова монастыря Григорий, до пострижения Юрий Отрепьев, костромской дворянин, служивший боярам Романовым и принявший монашество, спасаясь от преследований со стороны Бориса Годунова. Но многие крупные историки (В. О. Ключевс­кий, С. Ф. Платонов и др.) не считали эту версию полностью доказанной, а Н. И. Костомаров вовсе считал ее недостоверной. Тем не менее в пользу традиционной версии свидетельствует немало фактов, зафиксированных в источниках начала XVII в. Известно, что сразу при появлении самозванца официальным расследова­нием, проводившимся по приказу Бориса Годунова, было установлено, что это именно Григорий Отрепьев (подробнее см. Скрынников Р. Г. Россия в начале XVII в. Смута. М„ 1988).

Действительно, по свидетельству некоторых источников, в суде над Шуйским приняли участие представители разных сословий, в том числе и «из простых людей». Но подробных сведений о составе этого собора нет. Современные историки, в том числе академик Л. В. Черепнин, автор крупной монографии о земских соборах в России, полагают, что это был не земский собор, а судебная расправа Лжедмитрия I со своими противниками. // Ключевский В. О. Курс русской истории.

Скрынников Р. Г. Лихолетье: Москва в XVI—XVII веках Гибель царевича Дмитрия

Иван IV был последним потомком Калиты, имевшим многочис­ленную семью. Его первая жена Анастасия Романова родила трех сыновей — Дмитрия, Ивана и Федора — и несколько дочерей. Вто­рая царица Мария Тюмрюковна родила сына Василия, последняя жена Мария Нагая — сына Дмитрия. Все дочери Грозного, как и царевич Василий, умерли в младенческом возрасте. Первенец царя и его младший сын, носившие сходные имена, погибли из-за не­счастной случайности (1). Царевич Иван Иванович, достигший двад­цатисемилетнего возраста и объявленный наследником престола, умер от нервного потрясения, претерпев вместе с беременной женой жестокие побои от отца (2). Единственный внук Грозного появился на свет мертворожденным, и в этом случае виновником несчастья был царь, подверженный страшным припадкам ярости. Потомство Грозного оказалось обречено на исчезновение. Причиной был не только дурной характер царя и несчастные стечения обстоятельств, но и факторы природного характера. Браки внутри одного и того же круга знатных семей имели отрицательные биологические по­следствия. Уже в середине XVI в. стали явственно видны признаки вырождения царствующей династии. Брат Ивана IV Юрий Василь­евич был глухонемым от рождения и умер без потомства. Сын Грозного царь Федор Иванович отличался слабоумием, болезненным телосложением и тоже не оставил детей. Младший сын Ивана Дмитрий страдал эпилепсией. Недуг был неизлечим, и шансы на то, что царевич доживет до зрелых лет и оставит наследника, были невелики.

Умирая, царь передал трон любимому сыну Федору, а сыну Дмитрию выделил удельное княжество со столицей в Угличе.

Федор отпустил младшего брата на удел «с великой честью», «по царскому достоянию». В проводах участвовали бояре, 200 дво­рян и несколько стрелецких приказов (3).

Прошло несколько лет, и Борис Годунов, управлявший госу­дарством от имени недееспособного Федора, прислал в Углич дьяка Михаила Битяговского (4). Дьяк был наделен самыми широкими пол­номочиями.

Жизнь царевича Дмитрия Угличского оборвалась в то время, когда Углич перешел под управление Битяговского.

Со времени Н. М. Карамзина обвинение Годунова в убийстве Дмитрия стало своего рода традицией. «Злодейское убийство» не­зримо присутствует в главных сценах пушкинской трагедии о Борисе Годунове. Именно Карамзин натолкнул Пушкина на мысль изобразить в характере царя Бориса «дикую смесь: набожности и преступных страстей». Под влиянием этих слов А. С. Пушкин, по его собственному признанию, увидел в Борисе его поэтическую сторону. Разумного и твердого правителя не страшит бессмысленная злобная клевета, но его гнетет раскаяние. Тринадцать лет кряду ему все снится убитое дитя. Муки совести невыносимы: ...Как молотком стучит в ушах упрек, И все тошнит, и голова кружится, И мальчики кровавые в глазах...

В самом ли деле эпизод смерти Дмитрия сыграл в жизни Годунова ту роль, какую ему приписывали? Рассмотрим факты, чтобы ответить на этот вопрос.

Младший сын Грозного, царевич Дмитрий, погиб в Угличе в полдень 15 мая 1591 г. Повести и сказания Смутного времени заполнены живописными подробностями его убийства. Но среди их авторов не было ни одного очевидца угличских событий. В лучшем случае они видели мощи царевича, выставленные в Москве через пятнадцать лет после его гибели.

Искать в житиях достоверные факты бесполезно. Несравненно большую ценность представляют следственные материалы, состав­ленные через несколько дней после кончины царевича на месте происшествия. Однако давно возникли подозрения насчет того, что подлинник «углицкого дела» подвергся фальсификации.

Существует мнение, что Годунов направил в Углич преданных людей, которые заботились не о выяснении истины, а о том, чтобы заглушить молву о насильственной смерти угличского князя. Такое мнение не учитывает ряда важных обстоятельств. Следствием в Угличе руководил князь Шуйский, едва ли не самый умный и изворотливый противник Бориса. Один его брат был убит повеле­нием Годунова, другой погиб в монастыре. Сам Василий Шуйский провел несколько лет в ссылке, из которой вернулся незадолго до событий в Угличе. Инициатива назначения Шуйского принадлежала скорее всего Боярской думе. Церковное руководство направило для надзора за его деятельностью митрополита Гелвасия. В состав комиссии Шуйского входили также окольничий Клешнин и думный дьяк Вылузгин⁵. Члены комиссии придерживались различной поли­тической ориентации. Каждый из них зорко следил за действиями «товарища» и готов был использовать любую его оплошность.

Следственные материалы свидетельствовали о непричастности Бориса к смерти царевича.

К моменту смерти царевича не исчезла полностью возможность рождения законного наследника в семье Федора. Никто не мог точно предсказать, кому достанется трон. Из ближних родствен­ников царя наибольшими шансами обладал не Годунов, ими об­ладали Романовы (6).

Ситуация, сопутствовавшая угличским событиям, носила кри­тический для правительства характер. Над страной нависла непос­редственная угроза вторжения шведских войск и татар. Власти готовились к борьбе не только с внешними, но и с внутренними врагами. За одну-две недели до смерти Дмитрия они разместили на улицах столицы усиленные военные наряды и осуществили другие полицейские меры на случаи народных волнений. Доста­точно было малейшего толчка, чтобы народ поднялся на восстание, которое для Годунова могло кончиться катастрофой.

В такой обстановке гибель Дмитрия явилась для Бориса событием нежелательным и, более того, крайне опасным. Факты опровергают привычное представление, будто устранение младшего сына Гроз­ного было для Годунова политической необходимостью.

Следственные материалы сохранили, по крайней мере, две вер­сии гибели Дмитрия.

Версия убийства исходила от Нагих, родни погибшего (7). Михаил Нагой на протяжении всего следствия решительно настаивал на том, что Дмитрия зарезали сын дьяка Битяговского, его же племянник Никита Качалов и муж его племянницы Осип Волохов. Братья Михаила выступили с более осторожными показаниями. Возле тела царевича, сказал Григорий Нагой, собралось много людей и «почали говорить, неведомо хто, что будто зарезали царевича». Михаил и Григорий Нагие прибыли к месту происше­ствия с большим запозданием. Тем не менее они утверждали, что «царевич ещо жив был и при них преставился».

Они явно путали. Андрей Нагой обедал с царицей во дворце, когда под окнами закричали, что «царевича не стало». Поспешно сбежав во двор, Андрей убедился, что «царевич лежит у кормилицы на руках мертв, а сказывают, что его зарезали, а он того не видел, хто его зарезал». Причина ошибки, допущенной Михаилом и Гри­горием, достаточно проста. Несколько человек, видевшие их вблизи, не сговариваясь показали, что Михаил прибыл во дворец «мертв пиян», «прискочил на двор пьян на коне». Григорий был «у трапезы» вместе с братом.

Протоколы допросов позволяют установить, зачем понадобилась Нагим версия убийства Дмитрия. С помощью этой версии они пытались оправдать расправу с государевым дьяком Битяговским.

В полдень 15 мая царица Мария стала обедать, а сына отпустила погулять и потешиться игрой с четырьмя сверстниками. Дети играли на небольшом заднем дворике — в углу между дворцом и крепо­стной стеной. За ними приглядывала мамка Василиса Волохова и две другие няньки. Обед только начался, как вдруг на дворе громко закричали. Царица поспешно сбежала вниз и с ужасом увидела, что ее единственный сын мертв. Обезумев от горя, Нагая принялась избивать Волохову. Мамка не уберегла царского сына, и царица готова была подвергнуть ее самому страшному наказанию. Колотя Василису по голове поленом, Мария громко кричала, что царевича зарезал сын мамки Осип. Слова царицы равнозначны были смер­тному приговору.

Нагая велела бить в колокола и созвать народ. Немолчный гул набата поднял на ноги весь город. Возбужденная толпа запрудила площадь перед дворцом. Главный дьяк Углича Михаил Битяговский, заслышав звон, прискакал в кремль. Он помчался в верхние покои, «а чаял того, что царевич вверху», оттуда бросился в церковь и мимо тела царевича взбежал на колокольню. Дьяк ломился в звонницу и требовал, чтобы прекратили бить в колокола, но звонарь, по его словам, «ся запер и в колокольню его не пустил».

Отношения государева дьяка Битяговского с Нагими были ис­порчены едва ли не с момента его приезда в Углич. Удельная семья утратила право распоряжаться доходами своего княжества и стала получать деньги «на обиход» из царской казны. Назначенное правительством содержание казалось царице мизерным, а зависи­мость от дьяка — унизительной. Стряпчий⁸ царицы и другие лица сообщили комиссии, что Михаил Нагой постоянно «прашивал сверх государева указу денег ис казны», а Битяговский «ему отказывал», из чего проистекали ссоры и брань. Последняя стычка между ними произошла утром 15 мая.

На княжом дворе сначала дьяк попытался прикрикнуть на толпу, а затем принялся увещевать Нагого, чтобы «он, Михаила, унел шум и дурна которого не зделал». С помощью Качалова Битяговские помешали расправе с Волоховыми, что окончательно взбесило царицу и ее братьев. Решено было натравить на Битяговских толпу. Избитая в кровь и брошенная на площади Василиса Волохова видела» как царица указала на Битяговских и молвила миру: «то-де душегубцы царевича». Пьяный Михаил Нагой взялся было руководить расправой с дьяком, но на помощь Битяговским пришли их родственники и холопы. Несколько позже Михаил Нагой хвастался перед своими сообщниками, что это он велел убить дьяка и его сына, а Качалова «да Данила Третьякова да и людей их велел побити я же для того, что они у меня отнимали Михаила Битяговского (с) сыном».

Спасаясь от Нагого, дьяк и его сторонники заперлись в Дьячей избе. Малодушие окончательно погубило их. Толпа высекла двери, разгромила избу и расправилась с укрывавшимися там людьми. Даже служивший царице дворянин должен был признать перед комиссией, что приказных побила всякая чернь «с Михайлова веленья Нагова».

С площади люди ринулись на подворье Битяговских, разграбили его и «питье из погреба в бочках выпив, и бочки кололи». Жену дьяка, «ободрав, нагу и простоволосу поволокли» с детишками ко дворцу.

Версия о злодейском убийстве Дмитрия возникла, таким обра­зом, во время самосуда. Нагие выдвинули ее как предлог для расправы с Битяговскими. Но обвинения против государева дьяка не выдерживали критики. Семья Битяговских не могла принять участия в преступлении. Вдова дьяка рассказала на допросе, что члены ее семьи обедали на своем дворе, когда позвонили в колокол. Гостем Битяговских был в тот день священник Богдан. Будучи духовником Григория Нагого, Богдан изо всех сил выгораживал царицу и ее братьев. Но он простодушно подтвердил перед комис­сией Шуйского, что сидел за одним столом с дьяком и его сыном, когда ударили в набат. Таким образом, Битяговские имели сто­процентное алиби.

Допрос главных свидетелей привел к окончательному крушению версии о преднамеренном убийстве Дмитрия.

Царевич погиб при ярком полуденном солнце, на глазах у многих людей. Комиссия без труда установила имена непосредст­венных очевидцев происшествия. Перед Шуйским выступили мамка Волохова, кормилица Арина Тучкова, постельница (9) Марья Колобова и четверо мальчиков, игравших с царевичем в тычку. Мальчики кратко, но точно и живо описали то, что случилось на их глазах:

«Играл-де царевич в тычку ножиком с ними на заднем дворе, и пришла на него болезнь — падучей недуг — и набросился на нож».

Трое видных служителей царицына двора — подключники (10) Ла­рионов, Иванов и Гнидин — показали следующее: когда царица села обедать, они стояли «в верху за поставцом, ажио деи бежит в верх жилец Петрушка Колобов, а говорит: тешился деи царевич с нами на дворе в тычку ножом и пришла деи на него немочь падучая... да в ту пору, как ево било, покололся ножом, сам и оттого и умер».

Петрушка Колобов был старшим из мальчиков, игравших с царевичем. Перед Шуйским он держал ответ за всех своих това­рищей. Колобов лишь повторил перед следственной комиссией то, что сказал дворовым служителям через несколько минут после гибели Дмитрия.

Показания Петрушки Колобова и его товарищей подтвердили Марья Колобова, мамка Волохова и кормилица Тучкова. Слова кормилицы отличались удивительной искренностью. В присутствии царицы и Шуйского она назвала себя виновницей несчастья: «Она того не уберегла, как пришла на царевича болезнь черная... и он ножом покололся...»

Показания главных угличских свидетелей совпадают по существу и достаточно индивидуальны по словесному выражению.

Версия нечаянной гибели царевича, опиравшаяся на показания главных свидетелей, заключала в себе два момента, каждый из которых может быть подвергнут всесторонней проверке.

Первый момент — болезнь Дмитрия, которую свидетели назы­вали «черным недугом», «падучей», «немочью падучею». Судя по описаниям припадков и по их периодичности, царевич страдал эпилепсией.

Последний приступ эпилепсии у царевича длился несколько дней. Он начался во вторник, на третий день царевичу «маленко стало полехче», и мать взяла его к обедне, потом отпустила во двор погулять. В субботу Дмитрий во второй раз вышел на прогулку и тут-то у него внезапно возобновился приступ (показания мамки).

Буйство маленького эпилептика внушило такой страх его нянь­кам, что они не сразу подхватили его на руки, когда припадок случился в отсутствие царицы во дворе. Как иначе объяснить тот факт, что ребенка бросило оземь и «било его долго». Факт этот засвидетельствовали очевидцы. Мальчик корчился на земле, а возле него кружились няньки и мамки. Когда кормилица подняла его с земли, было слишком поздно.

Второй момент — царевич играл в ножички. Его забаву свиде­тели описали подробнейшим образом: царевич «играл через черту ножом», «тыкал ножом», «ходил по двору, тешился сваею (остро­конечным ножом) в кольцо». Игра в тычку состояла в следующем: игравшие поочередно бросали нож в очерченный на земле круг, нож обычно брали с острия, метнуть его надо было так ловко, чтобы нож описал в воздухе круг и воткнулся в землю. Никто не знал, в какой именно момент царевич нанес себе рану — при падении или когда бился в конвульсиях на земле. Достоверно знали лишь одно: эпилептик ранил себя в горло.

Могла ли небольшая горловая рана привести к гибели ребенка? На такой вопрос медицина дает недвусмысленный ответ. На шее непосредственно под кожным покровом находятся сонная артерия и яремная вена. Если мальчик проколол один из этих сосудов, смертельный исход был не только возможен, но неизбежен.

Иногда высказывают мысль, что смерть царевича все же не была нечаянной, так как в подходящий момент кто-то коварно вложил нож в его руку. Такое предположение беспочвенно, ибо оно не учитывает привычек и нравов чванливой феодальной знати, никогда не расстававшейся с оружием. Сабля и нож на бедре служили признаком благородного происхождения. Сыновья знатных фамилий привыкали владеть оружием с самых ранних лет. Малень­кий Дмитрий бойко орудовал сабелькой, а с помощью маленькой железной палицы забивал насмерть кур и гусей. Ножичек не однажды оказывался в его руке при эпилептических припадках.

Настоящий отрывок посвящен угличской трагедии 1591 г., которая уже несколько столетий привлекает внимание историков. Ведь гибель царевича Дмитрия привела к пресечению царской династии, что, по мнению многих, способствовало началу смуты и поставило Россию на грань национальной катастрофы.

Оборвалась ли жизнь царевича в результате несчастного случая, как это было объявлено комиссией Шуйского, расследовавшей дело по «горячим следам» или царевич пал от рук наемных убийц, подосланных Борисом Годуновым, о чем уже тогда говорили в народе и писали многие историки в последующие века?

И в наше время историки нередко обращаются к этим событиям, анализируют следственное дело комиссии Шуйского, которое в целом сохранилось. Изучив его, Р. Г. Скрынников пришел к выводу об обоснованности заключений комиссии Шуй­ского, отрицавшей наличие злого умысла в гибели царевича. Однако и сейчас далеко не все историки согласны с аргументацией Р. Г. Скрынникова.

Первенец Ивана Грозного, царевич Дмитрий не дожил и до года и погиб в результате несчастного случая: кормилица уронила его в реку.

Имеются в виду события 1581 г., когда жертвой ярости Ивана Грозного пал его сын царевич Иван. Ссора между отцом и сыном произошла из-за того, что Иван Грозный избил свою невестку, жену царевича, которая была беременной. После этого ребенок родился мертвым.

стрелецких приказов... — в отличие от приказов — государственных учреж­дений, стрелецкими приказами назывались стрелецкие полки.

Михаил Битяговский — дьяк с 1578 г. Был ставленнииюм Бориса Годунова при дворе царевича Дмитрия в Угличе, руководил там администрацией и хозяйством. Те, кто считает Бориса Годунова виновником гибели царевича, видят в Битяговском и его сыне Даниле непосредственных исполнителей злодеяния. В этом их обвинили и Нагие, родственники Дмитрия, жители Углича. Во время восстания, вспыхнувшего в городе сразу после гибели царевича, Битяговские были убиты.

Гелвасий (Геласий, ум. в 1601 г.) стоял во главе Сарской и Подонской епархии я 1586—1601 гг. Эта епархия была создана в XIII в. для православных, находившихся в Золотой Орде и ее столице Сарае. Глава епархии занимал видное место в иерархии русской церкви, после учреждения патриаршества на Руси (1589г.) получил высокий сан митрополита. Его резиденция находилась недалеко от Москвы, вниз по течению Москвы-реки, на ее высоком крутом берегу', в местности, именуемой Крутицы. Поэтому эта епархия именуется иногда Крутицкой. Андрей Петрович Клешнин окольничий, состоял «дядькой» (воспитателем) при царевиче Федоре Иоанновиче, вошел в ближайшее окружение Бориса Годунова. В версии, по которой Годунов — виновник гибели царевича Дмитрия, Клешнину отводится роль органи­затора преступления. Когда Борис Годунов стал царем, Клешнин постригся в монахи Пафнутьева Боровского монастыря, где и умер в 1599г. Елизар Дани.пович Вылуз-гин — думный дьяк, возглавлял Поместный приказ, ведавший распределением земель служилым людям. Как опытный чиновник организовал работу следственной комис­сии, ведение делопроизводства.

Дело в том, что мать Федора Иоанновича, первая жена Ивана Грозного, царица Анастасия происходила из рода Романовых. Сыновья ее брата боярина Никиты Романовича, в том числе старший Федор, были двоюродными братьями царя Федора Иоанновича. Борис Годунов был всего лишь его шурином. Родство Романовых с семьей Ивана Грозного сыграло большую роль и при избрании на царство сына Федора (в монашестве Филарета) —Михаила в 1613г. (см. стр. 335—338).

Мария Федоровна Нагая — жена Ивана Грозного с 1581 г., дочь незнатного дворянина, возвысившегося во времена опричнины. Находилась в Угличе со своим сыном Дмитрием, после его гибели приняла монашество под именем Марфа. Была вынуждена принимать участие в событиях Смутного времени. Так, она признала первого самозванца своим сыном, чудом спасшимся, а во время восстания против Лжедмитрия I отреклась от своих слов. В правление Василия Шуйского участвовала в церемонии встречи мощей своего сына, объявленного святым, подтвердила, что он погиб от убийц, подосланных Борисом Годуновым. Умерла в 1610 г., погребена в Вознесенском монастыре Московского Кремля, традиционной усыпальнице цариц и великих княгинь. Вместе с Марией Нагой и царевичем в Угличе находились ее братья Михаил, Григорий, Андрей, Семен. По заключению комиссии Шуйского их обвинили в подстрекательстве жителей Углича к мятежу, к убийству Битяговских и сослали. Некоторые из Нагих при воцарении Лжедмитрия I как его «родственники» были приближены ко двору. Михаил Нагой (ум. в 1612 г.) получил даже чин конюшего.

Стряпчий — придворный чин и должность в допетровской Руси, связанная с выполнением разного рода хозяйственных поручений.

Постельница (постельничий) — должность при царском дворе. Ее занимали люди, пользовавшиеся особым доверием царя или царицы. Причем редко это были представители высшей аристократии. Они отвечали за «постельную казну» (белье, платье, посуду, иконы и т. п.). Постельничий сопровождал царя во время торже­ственных выходов, ночевал с ним в одной комнате.

Подключник — помощник стряпчего.

* Скрынников Р. Г. Лихолетье: Москва в XVI—XVII веках. М., 1988. С. 147—159.

Л.Е.Морозова

Борис Федорович Годунов

Более 400 лет назад, 17 февраля 1598 г. в истории Российского государства произо­шло знаменательное событие— впервые на Земском соборе был избран царь. До этого верховная власть передавалась по наследству внутри одного правящего рода, ведущего начало от легендарного Рюрика, а с образовани­ем Московского Великого княжества — от Ивана Калиты. Однако после смерти 6 января 1598 г. бездетного царя Федора Ивановича престол оказал­ся вакантным. Его судьбу решил избирательный Земский собор, созванный через 42 дня после смерти Федора. Новым царем единодушии, без какой-либо политической борьбы был провозглашен боярин Борис Федорович Годунов, не принадлежавший ни к «царскому племени», ни к родственному кругу прежней династии московских князей. Как и почему это произошло, до сих пор остается предметом спора среди историков, писателей и поэтов.

Действительно много странного и труднообъяснимого в том событии, нарушившем многовековую традицию престолонаследия и повлекшем за собой трагическое пятнадцатилетие Смутного времени.

Ряд историков, начиная с В. Н. Татищева, Н. М. Карамзина, Н. И. Кос­томарова, И. Е. Забелина, В. О. Ключевского, С. М. Соловьева, С. Ф. Пла-тонова и др., пытались ответить на вопросы: в чем была причина стреми­тельного взлета Годунова и почему его конец был бесславен и трагичен? Многие полагали, что Борис добился престола путем кровавых преступле­ний, главным из которых было убийство царевича Дмитрия, последнего сына царя Ивана Грозного от шестой жены Марии Нагой. Так, Карамзин видел в нем лишь человека, терзаемого ненасытным властолюбием и ради этого готового на любые преступления. Костомаров не находил в Годунове ни одной положительной черты и даже в его хороших поступках искал дурные мотивы. Наиболее ярко эта концепция нашла отражение в траге­дии А. С. Пушкина «Борис Годунов», повлияв на умы многих поколений читателей.

Истоки данного представления о Борисе лежат в публицистике Смут­ного времени, созданной политическими противниками царя уже после его смерти. Иной образ Годунова создали историки, критически подо­шедшие к их показаниям. Ключевский отметил у него ряд положительных качеств: глубокий ум, рассудительность, умение управлять государством, заботу о его благосостоянии, нищелюбие, милостивость и т. д. Именно эти качества, по мнению историка, обеспечили успех Бориса на Земском соборе. Напротив, отрицательные качества: властолюбие, подозритель­ность, покровительство доносчикам, репрессии в отношении бояр, оттолк­нули от него людей и способствовали падению его авторитета. С большой симпатией относился к Борису Годунову Платонов, полагая, что тот был незаслуженно очернен современниками. Обвинение в убийстве царевича Дмитрия считал политической клеветой. Причину успеха Бориса историк видел в его умении управлять государством, проявившемся еще в царст­вование Федора, причину краха — в несчастном совпадении исторических случайностей: трехлетний голод опустошил страну, ненадежная боярская среда поддержала самозванческую интригу и т. д.

Соловьев первым поставил вопрос о том, что Б. Годунов не был столь уж великим государственным деятелем. Его воцарение историк объяснял поддержкой многих лиц, пользовавшихся в стране авторитетом: патриарха Иова, сестры царицы Ирины, приказных дьяков. Неудачу царствования Бориса Соловьев объяснял тем, что тот оказался недостоин трона: всех подозревал, всех боялся, никому не доверял.

Р. Г. Скрынников попытался «заново перечесть источники» и дать иную оценку Б. Годунову как государственному деятелю. Он обратил вни­мание на происхождение и служебную деятельность Бориса еще при Иване Грозном, и отметил, что своим возвышением тот был обязан опричнине, дяде Дмитрию Ивановичу, царскому постельничему, и женитьбе на дочери царского любимца Малюты Скуратова. Брак сестры Ирины с царевичем Федором еще больше укрепил его положение при дворе. По мнению Скрынникова, Борис достиг трона только благодаря политическим инт­ригам и поддержке сторонников. В целом же в русском обществе он не имел опоры, что и привело его к краху. Подготовленный в боярской среде самозванец Г. Отрепьев стал сразившим его орудием. Сходную оценку Годунову дал и А. П. Павлов.

Много внимания личности Годунова уделял А. А. Зимин, полагавший, как и многие другие, что тот был соправителем слабоумного царя Федора и, «используя приемы социальной демагогии, овладел ситуацией в стране и укрепил свою власть». Причину падения Бориса историк видел в том, что его политика привела к перенапряжению народных сил, закончившемуся социальным взрывом — Крестьянской войной против крепостного строя, знаменем которой стал самозванец.

Таким образом, по мнению большинства исследователей, Борис Году­нов представлялся человеком весьма выдающихся личных качеств: либо «гений злодейства», либо «добрый гигант», с помощью которых он и при­шел к власти. Противопоставив себя современникам и не сумев завоевать их любовь, он оказался в изоляции и потерпел крах.

Точная дата рождения Бориса Годунова неизвестна. Ряд исследова­телей (Платонов, Скрынников) полагал, что он появился на свет приблизи­тельно в 1552 году. «Борисов день» отмечался 24 июля, поэтому эта дата, скорее всего, и была днем его рождения. Его отец, Федор Иванович Кривой, ничем особым не прославился и на царской службе, судя по разрядам, не состоял. Исходя из этого, некоторые исследователи (Зимин, Скрынников) считали Годунова весьма худородным, сделавшим карьеру при дворе толь­ко благодаря опричнине.

Однако С. Б. Веселовский, изучая род Годуновых, обнаружил его глу­бокую древность и знатность. Он подверг сомнению легенду о его родона­чальнике татарском мурзе Чете, поскольку она содержала много хроноло­гических неточностей. Он предположил, что родоначальником Годуновых, а также Сабуровых и Вельяминовых, был некий богатый костромской боярин Захарий, владевший крупными вотчинами по берегам Волги. В лето­писях есть сведения о том, что его сын Александр был убит в 1304 году. В 1328—1332 годах Кострома вошла в состав Московского княжества, и внук Захария Дмитрий Зерно в 1330г. поехал служить московскому князю. Здесь Зерновы стали видными боярами — в 1406 г. Константин Дмитриевич подписывал духовную грамоту Василия I. Старший сын Дмитрия Иван Красный стал родоначальником Сабуровых (от его старшего сына Федора Сабура) и Годуновых (от младшего сына Ивана Годуна). Константин был бездетен, а от младшего сына Дмитрия пошел род Велья­миновых-Зерновых. Прозвища Годун и Сабур, по мнению Веселовского, были связаны с названием родовых вотчин, а не с татарскими корнями этого рода, как полагали некоторые.

Таким образом можно сделать вывод, что Годуновы принадлежали к исконно русскому древнему боярскому роду, несколько веков служившему московским князьям. К примеру, Романовы вели свое родословие от Ф. Кошки — пятого сына выходца из Пруссии А. Кобылина, приехавшего в Москву только в 1347 году. Согласно родословию, Б. Ф. Годунов был знатнее Ф. Н. Романова поскольку несколько поколений его предков были первыми сыновьями свои отцов, а Романовы — лишь младшей ветвью всего рода А. Кобылина.

Следует развеять и еще один миф о том, что Борис сделал карьеру только благодаря опричнине и браку с дочерью Малюты Скуратова. Раз­рядные книги свидетельствуют о том, что многие Годуновы были весьма заметными людьми в государстве с самого начала XVI века. Василий Григорьевич Большой, двоюродный дед Бориса, в 1515г. на Великих Луках был первым воеводой Сторожевого полка, а после объединения с основным войском стал третьим воеводой Большого полка. Еще один двоюродный дед Бориса, Петр Григорьевич в 1508 г. был воеводой Великих Лук. Василий Дмитриевич, троюродный дед Бориса, в 1516и 1519 гг. возглавлял большой полк на Белой, после объединения войск стал вторым воеводой Сторожево­го полка, в 1531 г.— Коломенским наместником, в 1532 г.—воеводой Галича, в 1542г. на приеме литовских послов возглавлял дворянство Вязьмы. Видной фигурой был и его сын Михаил Васильевич: в 1543 г. — воевода Серпухова, в 1548 г. — Васильсурска, в 1562 г. — пристав царя Шиголея, в Полоцком походе 1563 г.— у знамени, в 1564—1565 гг.— второй воевода Смоленска. Дядя Бориса, Иван Черемной был в 1551 г. третьим воеводой Смоленска. Воеводами различных городов были и другие родственники Бориса в 50-е и начале 60-х годов, т. е. до опричнины.

Наибольшего успеха при дворе Ивана IV удалось достичь Дмитрию Ивановичу Годунову, родному дяде Бориса. С 1567 по 1573г. он был царским постельничим, возглавляя Постельничий приказ. Должность по­стельничего была особой— в его обязанности входило организовывать спокойный сон государя, следить за опрятностью постельного белья, охра­ной покоев в ночное время и даже иногда спать с царем «в одном покое вместе». Естественно, что исполнять такую должность мог только очень близкий к Ивану IV человек, поскольку тот отличался подозрительным нравом, боялся заговоров и покушений на свою жизнь. Дмитрий Иванович, судя по всему, пользовался большим доверием царя и смог не только сам сделать блестящую карьеру, но и пристроить ко двору многочисленных родственников. Став постельничим, он получил разрешение на постройку в Кремле своего двора. Вместе с дядей поселились и рано осиротевшие племянники: Василий и Борис и их младшая сестра Ирина. В Утвержденной грамоте Бориса писалось, что Ирина оказалась при царском дворе с 7 лет. Это могло быть как раз в 1567 году. В это же время свою первую придворную должность получил Борис— в разрядных книгах отмечено, что в сентябре 1567г. во время предполагавшегося похода государя на Великие Луки пятым стряпчим значился Б. Годунов.

Вероятно он был стряпчим Постельничего приказа, и в его обязанности входило принимать и подавать царю одежду. Скорее всего, Иван IV сразу заметил красивого и обходительного юношу (Борису было в то время 15 лет) и стал ему покровительствовать. Это придало молодому честолюбцу уверенность, и он стал бороться за более высокое место в придворной иерархии. Согласно росписи сентябрьского 1570г. похода царя против крымцев (несостоявшегося) Борису с четырьмя помощниками полагалось нести рогатину царевича Ивана, а его двоюродному брату Федору Иванови­чу — второй саадак (колчан) царевича Ивана. Но братьям Годуновым такое назначение показалось умалением родовой чести, поэтому они вступили в местнический спор с князем Ф. В. Сицким, которому полагалось нести копье царевича. Состоявшийся суд вынес решение в пользу Годуновых — за ними закреплялось право быть выше Сицкого.

В следующем 1571 г. царь планировал поход в Ливонию. Борис снова должен был нести рогатину царевича, но с копьем вместо Сицкого был назначен его старший брат Василий, а их троюродный брат Яков Афанасье­вич получил назначение нести рогатину самого царя Ивана. Но ему это показалось умалением родовой чести, и он начал местнический спор с кн. ГГ. Хворостининым, которому полагалось нести царское копье. Иван Грозный не стал разбираться в сути спора, но челобитье Якова удовлетво­рил и повелел быть «без мест», то есть данную службу официально не фиксировать. Правда, и этот поход не состоялся.

В этом же 1571 г. Борис, очевидно, женился, поскольку в сентябре присутствовал на свадьбе Ивана IV с Марфой Собакиной вместе с женой Марией Григорьевной и тестем Малютой Скуратовым-Бельским. Роспись свадьбы показывает, что Годуновы к тому времени заняли при дворе достаточно высокое место и были весьма близки к царю. Борис с Малютой являлись царицьшыми дружками, его жена — царицыной свахой, дядя Василий Иванович ходил за царскими санями и был у постели, старший брат Василий ходил с подножием в церковь. Кроме того, Борис мылся с царем в бане, что опять же свидетельствовало о его близости к царю.

Женитьба Бориса на Марии Григорьевне позволила ему породниться с Шуйскими и Глинскими, поскольку ее сестры стали женами Дмитрия Ивановича Шуйского (Елена) и Ивана Михайловича Глинского (Аграфена).

Еще одним знаменательным событием для Годуновых стал брак царе­вича Ивана, наследника престола, с Евдокией Сабуровой, принадлежавшей к одному с ними роду. В перспективе Евдокия могла стать царицей. Однако вскоре этот брак был расторгнут, что впрочем на карьере Бориса никак не отразилось.

В 1572г. во время похода царя к Новгороду и в 1573г. в походе на Пайду Годунов с копьем царевича Ивана. Его служебный оклад составлял в то время 50 рублей. В 1574 г. на свадьбе Ивана IV с Анной Васильчиковой Борис уже дружка самого царя и снова мылся с ним в бане. Дядя Дмитрий Иванович удостоился еще большей чести — сидел за свадебным столом.

Настоящий взлет придворной карьеры Годунова начался после того, как его сестра Ирина стала женой царевича Федора. Точная дата этого события неизвестна. Скорее всего, это произошло в 1577—1578 годах, поскольку именно в это время все Годуновы получают повышение по службе и входят во двор Федора, будущего удельного князя (согласно завещанию отца). Борис получает должность кравчего, дядя становится боярином, Степан Васильевич (троюродный брат) — окольничим, Яков Афанасьевич и Григорий Васильевич (бывший дядька царевича) — дворяна­ми, Андрей Никитич, Яков и Константин Михайловичи, Никита и Петр Васильевичи (четвероюродные братья) — стольниками.

По предположению С. П. Мордовиной и А. Л. Станиславского в 1577 г. Борис с многочисленными родственниками входил в особый государев двор Ивана IV, что однако не мешало им считаться придворными царевича Федора, еще не выделенного на удел. По завещанию Ивана IV дворы царя и удельного князя могли при необходимости объединяться.

Еще одним примечательным событием в карьере Бориса стал мест­нический спор с кн. И. В. Сицким, женатым на родной сестре Ф. Н. Романо­ва. В 1578 г. во время праздничного обеда по случаю Рождества Христова Б. Годунов и И. Сицкий должны были стоять у государева стола. Князю такое назначение показалось умалением родовой чести, и он подал на Бориса в суд. Тот в свою очередь также принес челобитную, в которой ясно и толково доказал свое более высокое положение, чем у спорщика.

Сравнивая челобитную Бориса с подобными ей документами, можно заметить ее существенное от них отличие. Затевая местнические споры, многие вельможи приносили малодоказательные документы, не позволявшие убедиться в их правоте. Борис же выбрал из истории своего рода наиболее яркий пример. Он писал, что его дед (двоюродный) Василий Григорьевич в 1515г. был первым воеводой Сторожевого полка и считался выше Федора Телепня и Петра Елецкого. В следующем году Василий Овца был выше Александра Сицкого, деда Ивана, затеявшего спор. Через два года Василий Овца оказался ниже Петра Елецкого» который еще в 1515г. был ниже деда Бориса. Так опосредованно, хорошо разбираясь в истории родов и служебных назначений Б. Годунов доказал свою знатность. Для проверки правдивости сведений Бориса царь сделал запрос в Разрядный приказ, и дьяк Василий Щелкалов их подтвердил. На самом же деле ловкий кравчий погрешил против истины. В челобитной он утверждал, что Василий Григорьевич, на чью службу он ссылался, был младшим братом его род­ного деда Ивана, Василий же был старшим братом. Обман удался лишь потому, что среди братьев был еще один Василий, носивший прозвище Меньшой, так как был младшим. Некоторые списки разрядов фиксировали разницу между братьями, указывая и старшинство. Из них известно, что первый воевода Сторожевого полка Василий Григорьевич носил прозвище Большой, но эти тонкости вряд ли знал князь Сицкий. Щелкалов, возмож­но, знал истину, но не стал ее раскрывать.

Выиграв спор, Борис получил правую грамоту и мог теперь считать себя выше не только Сицких, но и князей Телепневых, Овцыных, Елецких.

Челобитная Годунова свидетельствует, что для своего времени он был достаточно хорошо образован и с успехом разбирался в сложных родослов­ных делах. Очевидно, у него был архив предков, в котором хранились генеалогические записи, грамоты служебных назначений, собственные раз­рядные книги (часть его, видимо, и была обнаружена П. Свиньиным). Известно, что у дяди Дмитрия Ивановича была обширная библиотека и целый штат переписчиков, изготавливавший рукописи для пожертвований в монастыри. Ясно, что он постарался дать хорошее образование племян­никам, зная, как высоко ценил Иван IV образованных людей. Однако оно, видимо, носило светский характер, поэтому среди современников сущест­вовало мнение, что Б. Годунов был «некнижным человеком» (И. Тимофеев, Авраамий Палицын). Опровержением ему служит находка Скрынниковым автографа Бориса.

В 1578 г. Борис становится боярином. «Боярство ему сказывал» один из наиболее знатных людей государства Ф. М. Трубецкой, признавая тем са­мым старшинство Годунова ¹⁶. Его земельные богатства растут. Если в на­чале карьеры он вместе в дядей владел лишь родовой вотчиной в Вязьме и Костроме, то со временем у него появляются земли в Дмитровском, Тверском и Малоярославском уездах и Подмосковье.

В 1579г. царь предпринял новый ливонский поход. Поскольку Федор в нем не участвовал, Годуновы вошли в государево войско: Дмитрий Иванович и Борис — при царевиче Иване, Степан и Иван Васильевичи (оба окольничий) — при царе. Поход оказался неудачным. Против Ивана IV выступили и поляки, и шведы. Потерпев поражение, царь был вынужден начать мирные переговоры. Это был, пожалуй, первый военный поход, когда Годунову пришлось принять участие в сражениях. Неудача, видимо, так на него повлияла, что он навсегда потерял вкус к войне и стал больше испытывать склонность к дипломатической деятельности.

Многие исследователи жизненного пути Бориса обращали внимание только на его личные успехи, не учитывая, что по лестнице придворных чинов он продвигался в окружении многочисленных родственников, друж­ной толпой отвоевывающих «место под солнцем» для всего рода. Свиде­тельством их общего успеха является роспись последней свадьбы Ивана Грозного с Марией Нагой, состоявшейся осенью 1580 года. На ней присут­ствовал весь цвет царского двора. На исключительно почетном материном месте была Ирина Годунова (Федор — на отцовом). Борис считался в об­щей иерархии вторым дружкой (первым был В. И. Шуйский), его жена — второй свахой. За праздничным столом сидели на почетных местах боярин Д. И. Годунов и С. В. и И. В. Годуновы. Коровайниками являлись: Яков и Константин Михайловичи, Никита и Петр Васильевичи, Андрей Никитич Годуновы. Кроме того, Дмитрий Иванович ходил звать государя на венча­ние, Иван Васильевич шел у саней, Никита и Петр Васильевичи исполняли роль стряпчих. Попытка П.Я.Салтыкова и М.М.Салтыкова-Кривого местничать с Годуновыми была пресечена самим царем — в их знатности он уже не сомневался.

В последние годы жизни грозного царя Дмитрий Иванович и Степан Васильевич вели очень щекотливые переговоры с английскими послами по поводу его брака с Марей Гастингс. Иван Васильевич после хорошей школы воеводства занимался разменом пленными с Речью Посполитой, что было также непростым делом после военных неудач.

После воцарения Федора Ивановича в 1584г. родовая корпорация Годуновых превратилась в главную опору его трона. Дмитрий Иванович стал наиболее влиятельным боярином в Думе и доверенным лицом царицы Ирины. Борис Федорович, хотя и получил звание конюшего, то есть стар­шего боярина, но занял место ниже дяди. В его распоряжении оказался Земский приказ, ведавший сбором налогов с городов и черносошных кре­стьян (отсюда и сведения о том, что он был «правителем земли»). Григорий Васильевич стал дворецким, приняв на себя управление всем царским имуществом. Степану Васильевичу стали поручаться важные дипломатичес­кие дела, в частности, переговоры об избрании царя Федора польским королем, Иван Васильевич возглавил Разрядный приказ и занялся рос­писями войска для военных походов и Береговой службы. Все три брата Васильевича вместе с дальним родственником Б. Ю. Сабуровым получили боярские чины. При дворе оказалось и множество других Годуновых и Са­буровых. Все вместе, а не один Борис, они помогали царю Федору в управ­лении государством. Миф о том, что только Б. Ф. Годунов был соправи­телем царя, возник в период борьбе его за трон. Обосновывая права на царский титул своего ставленника» 'патриарх Иов явно приукрасил его заслуги и преувеличил роль в государственном управлении (это наглядно прослеживается в избирательных документах и «Повести о честном житии царя Федора», написанной Иовом 1598 году).

В то время при сильной разветвленности и слабой связанности между собой различных частей государственного аппарата один человек был не в состоянии управлять всем государством. Нити управления могла со­средоточить в своих руках только дружная родовая корпорация. Будучи таковой, Годуновы заняли основные ведущие посты в правительстве царя Федора и начали наводить свои порядки: сняли с должности и наказали казначея П. Головина, укротили наиболее знатных бояр И. Ф. Мстиславско­го и И.П.Шуйского, подавили мятеж недовольного Б. Бельского, сняли с поста митрополита Дионисия, выступавшего против царицы Ирины. Публицисты Смутного времени припишут потом все эти действия одному Борису, хотя таким могуществом он не обладал, часто находясь в тени дяди и троюродных братьев Васильевичей. Так, роспись предполагавшегося в 1585 г. похода царя Федора против шведов показывает, что Борис ничем не выделялся среди родственников; В Москве вместо царя должен был остаться Дмитрий Иванович. Степан Васильевич был назначен третьим воеводой полка Правой руки (после Симеона Бекбулатовича и И. П. Шуй­ского), Иван Васильевич — первым воеводой полка разведки (вместе с А. П. Клешниным, когда-то являвшимся дядькой Федора), Григорий Ва­сильевич с Б. Ю. Сабуровым — в дворовый полк, наиболее близкий к царю. Борис Федорович — лишь второй воевода Передового полка (после нагайского царевича). Во время приема посла Л. Сапеги Борис стоял подле царя в то время, как Дмитрий Иванович и Степан Васильевич сидели на кривой лавке, почетной для бояр. На праздничные обеды к Константинопольскому патриарху Иеремии в 1587 и 1588 годах приглашались только дядя и тро­юродные братья Васильевичи. В Боярской думе Б. Ф. Годунов всегда был ниже Д. И. Годунова.

Выделиться Борису удалось только после учреждения патриаршества. В 1588г. именно ему (с А. Щелкаловым) царь поручил вести переговоры с константинопольским патриархом Иеремией. Льстивыми словами цар­ский шурин сначала убедил патриарха остаться в Московском государстве и в нем основать свою патриархию. Когда же согласие было получено, Иеремии предложили в качестве резиденции Владимир, под предлогом, что в Москве уже есть свой иерарх. Жить вдали от столицы и царя патриарху не захотелось, но он согласился учредить в Москве патриархию и рукополо­жить на ее престол любого царского ставленника. 26 января 1589 г. в Успен­ском соборе первым русским патриархом был торжественно провозглашен Иов, бывший до этого московским митрополитом.

Успех на дипломатическом поприще еще больше убедил Бориса, что эта сфера деятельности для него наиболее подходящая. До этого он часто покровительствовал иностранным купцам, пленным, принимал у себя неко­торых лиц, приезжавших в Москву с дипломатической миссией. Особенно доверительные отношения сложились у него с Дж. Горсеем, ловким и про­нырливым человеком, представлявшим интересы английской торговой ком­пании. Англичанин умело использовал в своих целях желание Б. Годунова прославиться в европейских странах и получил с его помощью большие привилегии для английских купцов. Некоторые из них, например, Марш, стали злоупотреблять доверчивостью русской знати и занимать без воз­врата огромные суммы денег. Жалобы на англичан в конце концов надоели царю Федору, и против Марша было возбуждено уголовное дело, а Дж. Горсей был выслан из страны.

Борису покровительство иностранцам принесло большую выгоду. Пленные ливонцы, осыпанные его ласками, всячески прославляли его на родине: «Есть на Москве шурин государский, Борис Федорович Годунов, правитель земли и милостивый вельможа. На отпуске он кормил и поил нас у себя, пожаловал сукнами, а как в тюрьмах были, великие 'милостыни присылал». Иностранные купцы говорили о нем повсюду: «Это великий человек, боярин и конюший, государю шурин, государыне брат родной, а разумом его Бог исполнил всем и о земле великий печальник».

В результате о Борисе стало известно даже при европейских королев­ских дворах. Сначала к нему за помощью обратился брат австрийского императора Рудольфа Максимилиан, добивавшийся польского престола и нуждавшийся в деньгах. Потом к Годунову написала английская королева Елизавета с просьбой о покровительстве английским купцам. Царский шурин чувствовал себя на вершине славы, ведь особы королевской крови считали его равным себе! Однако царь Федор несколько отрезвил его. На заседании Боярской думы он заявил, что «боярину Борису Федоровичу Годунову грамоты получать пригоже ныне и впредь. Это царскому имени к чести и прибавлению, что его государев конюший и боярин ближний станет ссылаться с великими государями», добавив при этом, что ответные грамоты отныне будут посылаться через Посольский приказ. В итоге переписка Бориса оказалась под официальным контролем.

Царь Федор называл Годунова только ближним боярином, то есть членом Ближней думы, состоящей из 4-х бояр, и конюшим. В отзывах же о нем иностранцев встречается титул «правитель всей земли», который, по мнению исследователей, свидетельствовал о том, что Борис был соправи­телем царя. Но данный титул, скорее всего, использовался лишь для внешних сношений, чтобы возвеличить Бориса за рубежом, подобно титу­лам различных наместников у русских послов. На самом же деле царский шурин был лишь главой Земского приказа, поэтому А. Щелкалов, возглав­лявший Посольский приказ, называл его таким же приказным человеком, каким был сам. Подтверждением этому служит сообщение разрядов о том, что в 1597г. Борис ездил «обкладывать» налогами новый Смоленский кремль ²². Это сообщение некоторые исследователи истолковали так, будто Б. Годунов был строителем Смоленского кремля. На самом деле им был князь Звенигородский. Следует отметить, что не только Годунов имел право вести дипломатическую переписку. Им обладал ряд бояр еще во времена Ивана IV.

Семейная жизнь Бориса Федоровича довольно долго складывалась не слишком удачно, поскольку наследников не было (два ребенка умерли во младенчестве). Только в 1589г. родился сын Федор, а за ним дочь Ксения. Отец души не чаял в своих детях и делал все возможное, чтобы они росли крепкими, здоровыми и хорошо образованными. По отзывам современников, Федор и Ксения полностью оправдали надежды родителей и были красивы, прекрасно сложены, отличались любовью ко всевозможным знаниям и благовоспитанностью.

Новой вехой к возвышению Годунова при дворе стал Ругодивский (Нарвский) поход царя Федора, предпринятый зимой 1589—1590 года. Вместе с Ф. Н. Романовым, двоюродным братом царя, он возглавил некий Государев полк, обозначенный в росписи последним. Вероятно он был создан для ближайших царских родственников во избежание местничества с ними знати. Следует отметить, что и другие Годуновы имели в этом походе большую роль: Степан Васильевич остался правителем в Москве, Дмитрий Иванович поехал с царицей Ириной до Новгорода, Иван Ва­сильевич был назначен вторым воеводой Большого полка (после Ф. И. Мстиславского), Григорий Васильевич должен был находиться при царской особе, Б. Ю. Сабуров стал вторым воеводой Передового полка (после Ф. М. Трубецкого). Неизвестно, чем прославился Борис в этом походе, но после него его место в дворцовых мероприятиях стало более высоким: в январе 1591 г. на приеме польских послов он уже за столом с Ф. И. Мстиславским и Д. И. Годуновым (сами переговоры были поручены И. В. Годунову и Б. Ю. Сабурову). На обеде по случаю Пасхи 3 апреля 1591г.— он за столом после Мстиславского, правда, дяди в это время не было.

Еще одной важной вехой в придворной карьере Годунова стала оборо­на столицы от внезапного и стремительного нападения крымского хана Казы-Гирея летом 1591 года. У Москвы в это время было мало защит­ников, поскольку основное войско стояло под Новгородом на случай новой войны со Швецией. Для обороны царь мог использовать только полки Береговой службы и свой двор. Поэтому он спешно отозвал с берега Оки полки Мстиславского и поручил Борису возглавить отряд, состоящий из представителей двора и московского дворянства. Все остальные Годуновы оказались в подчинении у царского шурина, правда, Дмитрий Иванович и Григорий Васильевич в обороне не участвовали, находясь при самом царе. Вполне возможно, что именно под руководством Б. Годунова был постав­лен гуляй-город у Данилова монастыря, ставший главной линией обороны Москвы. Казы-Гирей не решился напасть на город и бежал. Посланные вслед за ним Ф. И. Мстиславский и Б. Ф. Годунов не догнали основное крымское войско и лишь разгромили обозы.

Наконец-то Борис мог праздновать свою первую воинскую победу. Правда его радость была омрачена пренебрежительным отношением Мсти­славского, главного воеводы объединенного войска (Годунов был назначен вторым). В ответных грамотах царю тот даже не упоминал имени своего подчиненного. Чтобы как-то утешить шурина, Федор высказал Мсти­славскому свое неудовольствие и вручил Борису не только такие же награды, как у главного воеводы, но даже больше, отметив, что они даны не только «за нынешнюю службу, но и за Ругодивскую». В итоге Борис Федорович получил: «золотой португал», высший орден того вре­мени в виде золотой португальской монеты, дорогую шубу из большой казны, кубок ценой в 12 гривен (как и Мстиславский) и золотую гривну (ожерелье) вместе со званием «царского слуги», которое, по объяснению русских послов, считалось при дворе самым почетным. Награды получили и другие Годуновы: Степан Васильевич — «корабленный золотой» — зо­лотую монету с изображением корабля, Иван Васильевич — дорогую шубу, 100 рублей и кубок в 7 гривен.

Однако на праздничных пирах Борис оказался ниже не только Мстис­лавского и дяди, но и Н. Р. Трубецкого. Видимо царь не захотел раздражать знать особым возвеличиванием своего шурина. В глазах же иностранцев Б. Годунов пытался представить себя вторым после царя человеком в государстве. Поэтому Максимилиан в письмах называл его «дражайшим, осо­бенно любительным приятелем, своего царя начальным, тайной думы думцем и властителем». Император Рудольф уверял его, что «за свои добрые дела у него и у короля испанского в великой славе, чести и похвале и из ласки их никогда не выйдет». Хитрые австрийцы ловко играли на честолюбии и тщеславии Бориса, стараясь с его помощью добиться для себя выгод.

В ответном письме Рудольфу царский шурин писал: «Я принял, госу­дарь, твое жалование, грамоту с покорностью любительно выслушал и те­бя, великого государя, выставлял перед государем нашим при многих государевых царях, царевичах и государских детях разных государств, которые под государя нашего рукою, при боярах, князьях и всяких служи­лых людях, что ты, великий государь, своею великою милостию и ласкою меня навестил, свою грамоту ко мне прислал. И впредь хочу тебя, великого государя, выставлять. Я и прежде о твоих делах радел, а теперь и больше того радею и вперед радеть и промышлять хочу».

Переписываясь с Борисом, Рудольф пытался через него выпросить у царя Федора денег, якобы для войны с Турцией. Русский двор был заинтересован в дружбе с императором, так как, надеялся склонить его к антипольскому союзу, поэтому деятельность Годунова поощрялась.

Однако австрийцы, умело используя тщеславие царского шурина, об­манули русскую дипломатию. В Москву был прислан посол Н. Варкоч, якобы для закрепления дружеских отношений. На самом деле его миссия позднее была объявлена неофициальной. Перед поездкой Варкоч направил Борису письмо, в котором попросил денег на свадьбу дочери и походатай­ствовать за своего приятеля Шкота перед царем для устройства его на службу. На это Борис ответил: «Пишешь ко мне о таком невеликом деле, а о большом деле, которое началось между нашим и вашим государем, не пишешь. Государь наш, желая быть в соединение с Рудольфом цесарем, по твоим же речам, с турецким султаном и с крымским царем не ссылается и с литовским королем вечного мира заключать не велел. А теперь к нам слух дошел, что Рудольф цесарь с турским султаном ссылается о перемирье, а с литовским королем о вечном мире и сватовстве. И я тому очень подивился, как такое великое дело, годное всему христианству, начать и покинуть».

Почувствовав подвох со стороны австрийцев, Борис даже отказался пристроить на царскую службу приятеля Варкоча, ссылаясь на то, что ситуация при дворе для этого неблагоприятна, но послал меха в подарок невесте.

Борису очень импонировала идея создания антитурецкого союза, по­скольку это прославило бы его имя среди европейских держав. При этом он, казалось, не замечал, что его деятельность не приносит плодов, а иногда даже вредна для Русского государства. «Великое дело, годное всему христи­анству»— борьба с Турцией, оказалось только на бумаге и на словах. Император Рудольф, получив от Федора материальную помощь в виде дорогих мехов, вопреки обещаниям начал переговоры с Турцией, наладил тесные контакты с польским королем Сигизмундом III и даже выдал за него замуж свою племянницу. Это окончательно похоронило русский план при­влечь его к антипольскому союзу.

Несмотря на эти неудачи, Борис продолжал изображать из себя велико­го человека и искусного дипломата. По царски принял он Н. Варкоча, посетившего Москву в 1593 году. В своих воспоминаниях один из членов посольства так описал встречу: «Когда наше шествие вступило в Кремль, нас повели направо к жилищу Бориса Федоровича. Это было очень обшир­ное здание, только все деревянное. Тут, кто ехал на лошади, сошел, и мы, несшие подарки, устроились за господином послом и пошли через два покоя, где находились служители Бориса Федоровича, одетые по их обычаю пышно. В третьем покое, в который мы вошли, находились Борис Федоро­вич и несколько бояр. Этот покой и по полу, и кругом устлан был прекрасными коврами, а на лавке, на которой сидел Годунов, лежала краснея бархатная подушка. На нем было такое платье: во-первых, на голове была надета высокая московская шапка с маленьким околышком из самых лучших бобров; спереди у ней вшит был прекрасный большой алмаз, сверху его — ширинка из жемчуга, шириной в два пальца. Под этой шапкой носил он маленькую московитскую шапочку, вышитую прекрасными круп­ными жемчужинами, а в промежутках оставлены драгоценные камни. Одет он был в длинный кафтан из золотой парчи с красными и зелеными бархатными цветами. Сверх этого кафтана надет на нем еще другой, покороче из красного с цветами бархата и белое атласное исподнее платье. Кафтан был отделан жемчужным шитьем. На шее надето нарядное ожере­лье и повешена крест-накрест превосходная золотая цепь. Пальцы обеих рук были в кольцах, большей частью с сапфирами.

Варкоч привез от Рудольфа лично Борису такие подарки: две золотые цепи, на одной был медальон с портретом императора, золоченые часы с изображением планет. При этом он подчеркнул, что подобные дары император делал только своим братьям. В ответ Годунов послал дорогие меха.

На официальном приеме у Федора Варкоч заявил, что дружба между русским царем и Рудольфом установилась «ходатайством, радением и про­мыслом царского шурина Бориса Федоровича Годунова, и цесарское вели­чество за то его пресветлейшество своею любовию всячески воздавать будет и ни за что не постоит». В конце концов, видя бесперспективность для России отношений с императором, царь Федор поручил А. Щелкалову как главе Посольского приказа взять их под свой контроль.

Также ловко и умело играла на тщеславии и честолюбии Бориса и английская королева Елизавета. Называя его в письмах «кровным люби-тельным приятелем», она с его помощью добилась больших льгот для английских купцов. В ответных письмах Годунов писал: «Для тебя, сестры своей, и для нашего печалования твоих подданных пожаловал больше прежнего. А я об них впредь буду государю печаловаться и держать их под своею рукою, буду славить перед государем и государынею твои к себе милость и ласку». Покровительство англичанам привело к тому, что они стали обогащаться в ущерб русским купцам и даже пытались препят­ствовать торговле с другими странами, в частности с Голландией.

Происки и злоупотребления англичан рассердили царя. Он приказал не брать подарков от королевы Елизаветы и очень холодно обошелся с послом Флетчером. В итоге Борис был вынужден писать своей «любительной сестре»: «Ты, государыня, прислала ко мне свое жалование, поминки, и я твоего жалования не взял, потому что посол твой привез от тебя к государю нашему в поминках золотые... Такие поминки между вами, великими государями, прежде не бывали. Государь наш этих поминков брать не велел, и я поэтому твоего жалования взять не посмел... Я впредь хочу видеть и государя умолять и на то наводить, чтоб между вами любовь братская утвердилась навеки и больше прежнего. Твое жалованье впредь хочу на себе держать и твоих гостей хочу держать под своею рукою во всяком береженье».

Годунов нажил от своей дипломатической деятельности неплохой по­литический капитал: в Европе он стал известной личностью, получал от особ королевской крови честь чуть ли не равную царской. При бездетном Федоре эти достижения могли оказаться весьма ценными, что, в итоге, и произошло.

Вполне вероятно, что Борис думал о царском престоле, нося звание царского шурина, то есть наиболее близкого родственника царской семьи. Но сомнительно, что он совершал все приписываемые ему преступления на пути к трону. В 1591 г., когда на престоле был еще достаточно молодой царь Федор и его надежда иметь наследников еще не умерла (действитель­но, в 1592 г. у него родилась дочь Феодосия), для Бориса перспектива стать царем была слишком призрачной. Идти ради нее на преступление — убий­ство малолетнего царевича Дмитрия, было бессмысленно. В это время Годунов мог стремиться только к личной карьере боярина, чтобы занять

у трона наиболее высокое место, оттеснив всех соперников. Большую помощь в этом ему оказывали братья Щелкаловы. Василий помог когда-то разрешить важный местнический спор и стать выше многих князей. А. Щелкалов содействовал дипломатической деятельности. Так, в посольском наказе русским послам в Речь Посполитую, составленном под руководством Андрея в 1592 г., о Борисе писалось: «Это человек начальный в земле, вся земля ему от государя приказана, и строение во всей земле такое, какого никогда не бывало. Города каменные на Москве и в Астрахани поделал, что ни есть земель в государстве, все сохи в тарханах, во льготе, даней никаких не берут ни по сох, ни по какому делу, городовые дела всякие делают из казны наймом, а плотников устроено больше 1000 человек».

Несомненно, сведения в даннмо наказе не ссответствовали истине, посокльку отменить все гналоги в стране по собственной воле Годунов не мог. Ни в одном источнике нет сведений о том, что в это время все городовые работы проводились наемными работниками. Возможно, такое явление начало зарождаться, но вряд ли носило повсеместный характер, и, конечно, не Борис был его инициатором, а царь с ближними боярами, казначеем и Строительным приказом (Приказ каменных дел).

Разрядные книги свидетельствуют, что не всегда Борис Федорович блистал при дворе царя. Так за период с 1592 по 1595г. его имя как бы выпадает из хроники придворной жизни. Его нет даже на семейных торжес­твах, на которых присутствовали другие Годуновы. На крестинах царевны Феодосии 14 июня 1592 г. присутствовали лишь Дмитрий Иванович, Степан Васильевич, Иван Васильевич и Яков Михайлович. Не было его ни на именинах царевны 29 мая, ни на именинах Федора 31 мая, ни на приемах послов, ни на Береговой службе. Даже переговоры с персидским послом в сентябре 1593г. были поручены Ф.И.Мстиславскому, В.И.Шуйскому, С. В. и И. В. Годуновым, хотя Борис вел с шахом переписку и получал от него подарки. Императорского же посла принимал И. В. Годунов.

Неучастие Бориса в придворной жизни в это время было, возможно, связано с тем, что у царя наконец-то появилась долгожданная наследница престола царевна Феодосия (1592—1594), и амбиции царского шурина с при­целом на корону стали казаться неуместными.

Вновь его имя появляется в разрядах только в 1596г.: летом он был назначен вторым воеводой Большого полка (после Мстиславского) для несения Береговой службы, в 1597г. поехал обкладывать налогами новый смоленский кремль, потом снова на Береговую службу вместе с С. В. Годуновым (второй воевода Полка Правой руки), И. В. Годуновым (второй воевода Передового полка), Я. М. Годуновым (второй воевода Сторожевого полка). В июле этого же года Б. Ф. Годунов был на большом приеме императорского посла Абрагама Донау— сидел за столом после Мстиславского. Сами переговоры вел И. В. Годунов.

Значит, к концу жизни царя Борис Федорович вновь занял ведущее положение среди своих родственников (дядя Дмитрий Иванович в это время либо болел, либо был уже стар и в придворной жизни активно не участво­вал). К тому же он стал одним из наиболее богатых людей государства, имея около 100 тысяч рублей годового дохода (16 тыс. с имений в Вязьме и Дорогобуже, 12 тыс.— оклад конюшего, 32 тыс.— с кормления в Bare, 40 тыс.— с земель Глинских, родственников по линии жены). Его земельные владения были огромны— 106 десятин подмосковных поместий, 55 дес. подмосковных вотчин, 285 дес. дмитровских и тверских вотчин, а также земли в Вязьме, Угличе, Ростове и Малоярославце (всего 1651 десятина пахотной земли при трехпольной системе)³¹. В будущем к нему должны были отойти и владения бездетного дяди Д. И. Годунова, которые были самыми большими среди всех Годуновых.

Богатство позволило Борису вести активное строительство и занимать­ся благотворительностью. Для себя в Кремле рядом с Чудовым монас­тырем он построил большой трехэтажный дом, что было в то время редкостью. В своих владениях он возводит храмы: в селах Хорошово, Вяземах и др. Хотя родовым монастырем Годуновых был костромской Ипатьевский, основные вклады он делал в Троице-Сергиев, главное место паломничества царей. В 1587 г. жертвует туда покров, в 1588 г.— красивую лампаду, в 1594г.— колокол «Лебедь», в 1597г.— золотой потир с 16 драгоценными камнями и многое другое. Получает от него дары и Ипатьев­ский монастырь: в 1587 г.— ризы, в 1588 и 1590 годы— коней, в 1595 г.— двор в Китай-городе. Все это в будущем обеспечило ему мощную под­держку духовенства на избирательном Земском соборе в 1598 году.

Таким образом, по славе (за рубежом), богатству, высоте положения, обширности родственных связей с наиболее знатными людьми государства мало кто мог соперничать с Борисом Годуновым к моменту смерти царя Федора Ивановича. 7 января 1598 г. после смерти его официально царицей была провозглашена вдова Ирина. Так было записано в завещании умерше­го царя, и так захотел народ (по сообщениям некоторых иностранцев). В воцарении женщины не было чего-то необычного: когда-то в Киевской Руси правила княгиня Ольга, вдова Игоря; была на престоле и Елена Глинская, мать Ивана Грозного; в Англии долгие годы правила королева Елизавета. Но Ирина править не захотела, хотя и возглавляла страну месяц с небольшим (с 7 января по 17 февраля). Отказ от власти, возможно, был связан с провалом попытки сменить воевод в крупнейших приграничных городах Смоленске, Новгороде и Пскове — знать затеяла местнические разборки и отказалась выполнить приказ царицы.

15 января Ирина постриглась в Новодевичьем монастыре под именем Александры и официально стала называться государыней царицей-иноки­ней. Борис последовал за сестрой. На время монастырь превратился в центр управления государством. В Москве же в это время ситуацию контролиро­вали всесильные Годуновы во главе с патриархом Иовом, не желавшим перемен в Кремле. В их руках были и царское имущество, и армия, и дипломатия. При дворе и в правительстве они представляли самую мощную родовую группировку, обеспечивая успех своему ставленнику. Таким образом, к трону Борис подошел не один, а в окружении многочис­ленных родственников, которые, как и для царя Федора, должны были стать его главной опорой в управлении страной.

Конечно, после смерти Федора Ивановича русские люди пребывали в шоковом состоянии, и перед всеми стоял один вопрос: кому править. Ведь до этого власть передавалась по наследству внутри одной династии москов­ских князей. Да и само государство по сути своей представляло их разрос­шийся удел и принадлежало им на правах собственности. Значит, власть вместе с имуществом должна была перейти к ближайшему царскому род­ственнику.

После Федора ближайшим родственником оставалась жена Ирина, получившая благословение на царство. Отказавшись править, она формаль­но имела право благословить уже своего родственника, то есть Бориса. По существовавшей до этого традиции одно это уже обеспечивало законность его воцарения. Но брат и сестра понимали, что такие права на престол весьма призрачны и что их могли оспорить другие родственники Федора, например, двоюродные братья по линии матери, Романовы. Надежность будущему царю могли обеспечить лишь желание и готовность подданных служить ему. Узнать об этом можно было только на избирательном Земском соборе, сходном по своим функциям с польским сеймом, постоян­но избиравшим королей. Поэтому 17 февраля 1598г. в Успенском соборе был собран Земский собор, имевший одну задачу — избрать нового царя. Его инициаторами официально считались патриарх и Боярская дума, хотя на самом деле все было сделано, скорее всего, по инициативе Бориса и его родственников, желавших иметь от подданных твердые гарантии верности.

У исследователей нет единодушного мнения ни по поводу состава собора, ни по поводу законности его решений. Одни полагали, что его вообще не было, а решения были подтасованы (Костомаров), другие пол­ностью доверяли всем его постановлениям и дошедшим до нас документам (Платонов). По мнению Карамзина, на соборе было 500 избирателей, Соловьев насчитывал 474 человека, Ключевский— 512, Мордовина— бо­лее 600. Причина разногласий заключается в том, что до нас дошло мало подлинных документов этого собора. Многие исследователи полагали, что две «Утвержденные грамоты об избрании Бориса как раз и являются его итоговыми документами. Однако возможно и другое предположение: дан­ные грамоты к избирательному собору отношения не имели, а являлись своеобразной крестоцеловальной записью духовенства, правительства и двора, свидетельствующей о готовности верно служить новому царю. Одна грамота была составлена и подписана после согласия Бориса стать царем, вторая — после Серпуховского похода непосредственно перед его венчанием на царство. Поэтому подписи под ними разные— кто был на момент подписания в Москве, тот и подписывал. Судить же по подписям на Утвержденных грамотах о составе избирательного собора нельзя.

Соловьев полагал, что на соборе был весь Освященный собор во главе с патриархом (около 100 человек), правительство и двор, (около 300 чело­век), выборные от городов (около 33 человек) (по мнению С. П. Мордови-ной это были лица, избиравшиеся на 3 года для участия в земских соборах), 22 гостя, 45 старост гостинных сотен, 7 стрелецких голов.

Разумеется ведущую роль на соборе играл патриарх Иов, официально возглавлявший правительство после пострижения Ирины. Именно он пред­ложил избрать новым царем Бориса Федоровича Годунова как мудрого соправителя царя Федора и брата царицы. О содержании его речи можно судить по Утвержденной грамоте и по Повести о честном житии царя Федора, написанной патриархом в 1598 году.

Права Бориса на престол Иов объяснил так: с детских лет вместе с сестрой он был при «светлых царских очах и от премудрого царского разума навык». Именно ему царь Иван завещал заботиться о Федоре и Ирине, которую почитал как дочь. Борис твердо помнил наказ и верно служил царю и царице; разгромил крымского хана, отнял города у шведов, охранял границы. К Борису присылали послов и «цесарь христианский, и султан турецкий, и шах персидский», и короли многих государств. «Все российское государство в тишине устроил, святая вера стала сиять выше всех, и государево имя стало славиться от моря и до моря, от рек и до конца вселенной».

Патриарх сильно преувеличил заслуги Годунова, но такова была цель его речи, и она была достигнута. Все собравшиеся единодушно согласились с избранием Бориса Федоровича Годунова на царство. Почему же Борис так легко добился трона, который буквально через несколько лет будут оспаривать друг у друга самые различные претенденты, ввергая страну в пучину смут и междоусобиц? Причин, видимо, было несколько. Прежде всего, после многовекового правления одной династии русское общество было еще не готово к политическим баталиям, поэтому у Бориса просто не было соперников. Кроме того, при покровительстве царицы, пользовавшей­ся всеобщим уважением, мощный родовой клан Годуновых занимал в пра­вительстве все ведущие позиции и обеспечивал своему лидеру огромную поддержку. В дополнение ко всему можно предположить, что воцарение Бориса устраивало знать, поскольку не вносило ничего нового в сложив­шуюся при дворе иерархию. Ожидалось, что и во внешней и во внутренней политике будущего царя все останется как и при Федоре, суля государству спокойствие и стабильность.

При всей благоприятности стечения обстоятельств Борис боялся власти и далеко не сразу согласился на коронацию. Поселившись с сестрой в Ново­девичьем монастыре, он издали мог наблюдать за тем, что происходило в столице. После единодушного избрания на Земском соборе к нему нача­лись ежедневные шествия бояр, духовенства с толпами народа, умолявших его принять царский венец. Но каждый раз пришедшие получали отказ. Борис демонстрировал всем, что не только не стремится к власти, но даже ее не хочет. 18 и 19 февраля в Успенском соборе патриарх организовал многолюдный молебен о даровании нового царя. Наконец 21 февраля, во вторник Сырной недели, все духовенство во главе с Иовом, бояре, дворяне и «великое множество народа» в праздничных одеждах, с крестами и икона­ми направились в Новодевичий монастырь. Это был настоящий крестный ход, только входивший в церковную практику. 21 февраля было выбрано не случайно. Именно по вторникам в Византии праздновалась память Богома­тери Одигитрии, в честь которой был построен собор Новодевичьего монастыря, поэтому светское по своей значимости шествие как бы ок­рашивалось духовным ореолом.

В воротах монастыря пришедших встретил Годунов с монахами, дер­жащими икону Смоленской Богоматери. В руках патриарха была икона Владимирской Богоматери, главной святыни страны. При виде ее Борис упал на колени и долго со слезами молился, восклицая: «Зачем, о царица, ты такой подвиг сотворила, придя ко мне?». Патриарх сурово ответил, что она пришла исполнить волю сына своего, которой нельзя противиться.

Обряд умоления иконой должен был означать, что Борис являлся не только людским избранником, но и божьим. (В 1613 г. он был повторен при избрании на царство Михаила Романова.) Однако далеко не все представи­тели духовенства его одобрили, полагая, что божество не должно умолять о милости тленного человека.

После литургии в монастырском храме процессия направилась к царице-инокине Александре и стала умолять ее благословить брата на царство. Увидев Владимирскую Богоматерь, царица воскликнула: «Против воли Бога кто может стояти?», — и благословила Бориса. Так он получил первое благословение на царство. Второе — от Иова произошло в монастырском храме. С этого момента Б. Ф. Годунов стал считаться нареченным царем. До этого в процедуре восхождения на престол никакого промежуточного этапа не было — через 40 дней после смерти царя, в удобный день наслед­ника венчали. Борис же, видимо, так сомневался в прочности власти и боялся трона, что на долгие месяцы растянул свое восхождение на него.

Наречение в монастырском храме, считавшемся наиболее святым мес­том, позволило Б. Годунову включить в свой титул такие слова: «Благо­честивый, христолюбивый, Богом почтенный. Богом возлюбленный. Богом превознесенный и Богом избранный ото всего христианского народа». Для подданных же такое помпезное величание говорило лишь о непомерном тщеславии нового царя.