Речь идет о старшем сыне Дмитрия Донского Василии Дмитриевиче, впоследствии великом князе владимирском и московском (1389—1425)

21. Речь идет о старшем сыне Дмитрия Донского Василии Дмитриевиче, впоследствии великом князе владимирском и московском (1389—1425).

22. В середине XIV в. Русь, как и вся Европа, была поражена небывалой эпидемией чумы. Так, в 1353 г. от нее погибли великий князь Семен Гордый, оба его cына, брат Андрей, митрополит Феогност.

Костомаров Н.И. Великий князь Дмитрий Иванович Донской //

В.О.Ключевский

ХАРАКТЕР МОСКОВСКИХ КНЯЗЕЙ XIV—XV ВВ.

Часто дают преобладающее значение в ходе возвышения Московского княжества личным качествам его князей. Нет надобности преувеличивать это значение, считать политическое и национальное могущество Московского княжества исключительно делом его князей, созданием их личного творчества, их талантов. Исторические памятники XIV и XV вв. не дают нам возможности живо воспроизвести облик каждого из этих князей. Московские великие князья являются в этих памятниках довольно бледными фигурами, естественно сменявшимися на великокняжеском столе под именами Ивана, Семена, другого Ивана, Димитрия, Василия, другого Василия. Всматриваясь в них, легко заметить, что перед нами npoxодят не своеобразные личности, а однообразные повторения одного того же фамильного типа. Все московские князья до Ивана III как две капли воды похожи друг на друга, так что наблюдатель их затрудняется решить, кто из них Иван и кто Василий.

Прежде всего московские Даниловичи (1) отличаются замечательной устойчивой посредственностью — не выше и не ниже среднего уровня. Племя Всеволода Большое Гнездо вообще не блистало избытком выдающихся талантов, за исключением разве одного Александра Невского. Московские Даниловичи даже среди этого племен шли в передовом ряду по личным качествам. Это князья без всякого блеска, без признаков как героического, так и нравственного величия. Во-первых, это очень мирные люди; они неохотно вступают в битвы, а вступая в них, чаще проигрывают их; они умеют отсиживаться от неприятеля за дубовыми, а с Димитрия Донского за каменными стенами московского Кремля (2), но еще охотнее при нападении врага уезжают в Переяславль или куда-нибудь подальше на Волгу, собирать полки, оставляя в Москве для ее защиты владыку митрополита да жену с детьми. Не блистая ни крупными талантами, ни яркими доблестями, эти князья равно не отличались и крупными пороками или страстями. Это делало их во многих отношениях образцами умеренности и аккуратности; даже их склонность выпить лишнее за обедом не возвышалась до известной страсти древнерусского человека, высказанной устами Владимира Святого (3). Это средние люди Древней Руси, как бы сказать, больше хронологические знаки, чем исторические. В шести поколениях один Димитрий Донской далеко выдался вперед из строго выровненного ряда своих предшественников и преемников. Молодость (умер 39 лет), исключительные обстоятельства, с 11 лет посадившие его на боевого коня, четырехсторонняя борьба с Тверью, Литвою, Рязанью и Ордой, наполнившая шумом и тревогами его 30-летнее княжение, и более всего великое побоище на Дону положили на него яркий отблеск Александра Невского, и летопись с заметным подъемом духа говорит о нем, что он был «крепок и мужествен и взором дивен зело». Но не блистая особыми доблестями, эти князья совмещали в себе много менее дорогих, но более доходных качеств, отличались обилием дарований, какими обык­новенно наделяются недаровитые люди. Прежде всего, эти князья дружно живут друг с другом. Они крепко держатся завета отцов: «жити за один». Потом московские князья — очень почтительные сыновья: они свято почитают память и завет своих родителей. Уважение к отцовскому завету в их холодных духовных грамотах порой согревается до степени теплого набожного чувства. «А пишу вам се слово,— так Семен Гордый заканчивает свое завещание младшим братьям,— того для, чтобы не перестала память родителей наших и наша и свеча бы не погасла». Они хорошие хозяева-ско­пидомы по мелочам, понемногу. Недаром первый из них, добив­шийся успеха в невзрачной с нравственной стороны борьбе (4), пе­решел в память потомства с прозванием Калиты, денежного кошеля. Готовясь предстать перед престолом всевышнего судии и диктуя дьяку духовную грамоту, как эти князья внимательны ко всем подробностям своего хозяйства, как хорошо помнят всякую мелочь в нем! Не забудут ни шубки, ни стадца, ни пояса золотого, ни коробки сердоликовой, все запишут, всему найдут место и наслед­ника. Сберечь отцовское стяжание и прибавить к нему что-нибудь новое, новую шубку построить, новое сельцо прикупить — вот на что, по-видимому, были обращены их правительственные помыслы, как они обнаруживаются в их духовных грамотах. Эти свойства и помогли их политическим успехам.

Настоящий отрывок интересен не только для изучения личных качеств московских князей, он весьма характерен и для творчества В.О.Ключевского в целом. На страницах его «Курса русской истории» вряд ли можно найти восторженные, панегирические оценки кого бы то ни было. Гораздо в большей степени для В.О.Ключевского характерен острый критический взгляд с известной долей скептицизма. Приводимая здесь его оценка московских князей противостоит широко распространенному в литературе представлению о них как о блестящих политиках и дипломатах, героях и полководцах, «собирателях земли Русской».

Даниловичи — московские князья, потомки младшего сына Александра

Невского Даниила, княжившего в Москве в 1276—1303 гг.

В правление Дмитрия Ивановича впервые были возведены стены Московского Кремля из белого камня (1367). Они помогли отразить нашествие Ольгерда.

Имеется в виду знаменитая фраза «Руси есть веселье питье, не можем без того быти», вложенная летописцем, автором повести о Крещении Руси и выборе веры Владимиром Святославичем, в уста великого князя. В соответствии с этой явно легендарной версией именно поэтому Владимир Святославич отверг ислам, запрещающий употребление алкогольных напитков.

В.О.Ключевский имеет в виду участие Ивана Калиты и московских вой в подавлении антиордынского восстания в Твери в 1327 г.

В. О. Ключевский

Почувствовав себя в новом положении, но еще не отдавая ясного отчета о своем новом значении, московская государственная власть ощупью искала дома и на стороне формы, которые соответствовали этому положению, и, уже облекшись в эти формы старалась с помощью их уяснить себе свое новое значение. С этой стороны получают немаловажный исторический интерес некоторые дипломатические формальности и новые придворные церемонии, появляющиеся в княжение Ивана III.

Иван был женат два раза. Первая жена его была сестра его сосед великого князя тверского, Марья Борисовна. По смерти ее (1467) Иван стал искать другой жены, подальше и поважнее. Тогда в Риме проживала сирота племянница последнего византийского императора Софья Фоминична Палеолог. Несмотря на то, что греки со времени флорентийской унии сильно уронили себя в русских православных глазах, несмотря на то что Софья жила так близко к ненавистному папе, в таком подозрительном церковном обществе Иван III, одолев в себе религиозную брезгливость, выписал царев из Италии и женился на ней в 1472 г. Эта царевна, извести тогда в Европе своей редкой полнотой, привезла в Москву очень тонкий ум и получила здесь весьма важное значение. Бояре XVI приписывали ей все неприятные им нововведения, какие с времени появились при московском дворе. Внимательный наблюдатель московской жизни барон Герберштейн (1), два раза приезжавший в Москву послом германского императора при Ивановом преемнике, наслушавшись боярских толков, замечает о Софье в своих записках, что это была женщина необыкновенно хитрая, имевшая большое влияние на великого князя, который по ее внушению сделал многое. Ее влиянию приписывали даже решимость Ивана III сбросить с себя татарское иго. В боярских россказнях и суждениях о царевне нелегко отделить наблюдение от подозрения или пре­увеличения, руководимого недоброжелательством. Софья могла вну­шить лишь то, чем дорожила сама и что понимали и ценили в Москве. Она могла привезти сюда предания и обычаи византийского двора, гордость своим происхождением, досаду, что идет замуж за татарского данника. В Москве ей едва ли нравилась простота обстановки и бесцеремонность отношений при дворе, где самому Ивану III приходилось выслушивать, по выражению его внука (2), «многие поносные и укоризненные слова» от строптивых бояр. Но в Москве и без нее не у одного Ивана III было желание изменить все эти старые порядки, столь не соответствовавшие новому поло­жению московского государя, а Софья с привезенными ею греками, видавшими и византийские и римские виды, могла дать ценные указания, как и по каким образцам ввести желательные перемены. Ей нельзя отказать во влиянии на декоративную обстановку и закулисную жизнь московского двора, на придворные интриги и личные отношения; но на политические дела она могла действовать только внушениями, вторившими тайным или смутным помыслам самого Ивана. Особенно понятливо могла быть воспринята мысль, что она, царевна, своим московским замужеством делает московских государей преемниками византийских императоров со всеми инте­ресами православного Востока, какие держались за этих импера­торов. Потому Софья ценилась в Москве и сама себя ценила не столько как великая княгиня московская, сколько как царевна византийская. В Троицком Сергиевом монастыре хранится шелковая пелена, шитая руками этой великой княгини, которая вышила на ней и свое имя. Пелена эта вышита в 1498 г. В 26 лет замужества Софье, кажется, пора уже было забыть свое девичество и прежнее византийское звание; однако в подписи на пелене она все еще величает себя «царевною царегородскою», а не великой княгиней московской. И это было недаром: Софья, как царевна, пользовалась в Москве правом принимать иноземные посольства. Таким образом, брак Ивана и Софьи получал значение политической демонстрации, которою заявляли всему свету, что царевна, как наследница павшего византийского дома, перенесла его державные права в Мс как в новый Царьград, где и разделяет их со своим супругом.

Почувствовав себя в новом положении и еще рядом с так знатной женой, наследницей византийских императоров, Иван в шел тесной и некрасивой прежнюю кремлевскую обстановку, какой жили его невзыскательные предки. Вслед за царевной из Италии выписаны были мастера, которые построили Ивану новый Успенский собор, Грановитую палату и новый каменный двор на месте прежних деревянных хором. В то же время в Кремле при дворе стал заводиться тот сложный и строгий церемония который сообщал такую чопорность и натянутость придворной московской жизни. Точно так же, как у себя дома, в Кремле, среди придворных слуг своих, Иван начал выступать более торжественной поступью и во внешних сношениях, особенно с тех пор, как само собою, без бою, при татарском же содействии (3), свалилось с плеч ордынское иго, тяготевшее над северо-восточной Русью два с половиной столетия (1238—1480). В московских правительственных, особенно дипломатических, бумагах с той поры является новый, более торжественный язык, складывается пышная терминология, незнакомая московским дьякам удельных веков. В основу ее положены два представления: это мысль о московском государе о национальном властителе всей Русской земли и мысль о как о политическом и церковном преемнике византийских императоров. Много Руси оставалось за Литвой и Польшей (4), и, однако, в сношениях с западными дворами, не исключая и литовского, Иван III впервые отважился показать европейскому политическому миру притязательный титул государя всея Руси, прежде употреблявшийся лишь в домашнем обиходе, в актах внутреннего употребления, и в договоре 1494 г. (5) даже заставил литовское правительство формально признать этот титул. После того как спало с Москвы татарское иго, в сношениях с неважными иностранными правителями, например с ливонским магистром, Иван III титулует себя царем всея Руси. Этот термин, как известно, есть сокращенная южнославянская и русская форма латинского слова цесарь, или по старинному написанию цьсарь, как от того же слова по другому произношению, кесарь произошло немецкое Kaiser. Титул царя в актах внутреннего управления при Иване III иногда, при Иване IV обыкновенно соединялся со сходным по значению титулом самодержца — это славянский перевод византийского императорского титула автократор. Оба термина в Древней Руси значили не то, что стали значить потом, выражали понятие не о государе с неограниченной внутренней властью, а о властителе, не зависимом ни от какой сторонней внешней власти, никому не платящем дани. На тогдашнем политическом языке оба этих термина противопо­лагались тому, что мы разумеем под словом вассал. Памятники русской письменности до татарского ига иногда и русских князей называют царями, придавая им этот титул в знак почтения, не в смысле политического термина. Царями по преимуществу Древняя Русь до половины XV в. звала византийских императоров и ханов Золотой Орды, наиболее известных ей независимых властителей, и Иван III мог принять этот титул, только перестав быть данником хана. Свержение ига устраняло политическое к тому препятствие, а брак с Софьей давал на то историческое оправдание: Иван III мог теперь считать себя единственным оставшимся в мире право­славным и независимым государем, какими были византийские императоры, и верховным властителем Руси, бывшей под властью ордынских ханов. Усвоив эти новые пышные титулы, Иван нашел, что теперь ему не пригоже называться в правительственных актах просто по-русски Иваном, государем великим князем, а начал писаться в церковной книжной форме: «Иоанн, божиею милостью государь всея Руси». К этому титулу как историческое его оправ­дание привешивается длинный ряд географических эпитетов, обоз­начавших новые пределы Московского государства: «Государь всея Руси и великий князь Владимирский, и Московский, и Новгород­ский, и Псковский, и Тверской, и Пермский, и Югорский, и Болгарский, и иных» (6), т. е. земель. Почувствовав себя и по поли­тическому могуществу, и по православному христианству, наконец, и по брачному родству преемником павшего дома византийских императоров, московский государь нашел и наглядное выражение своей династической связи с ними: с конца XV в. на его печатях появляется византийский герб — двуглавый орел.

Объединение русских земель вокруг Москвы в конце XV в. привело к коренному вменению политического значения Москвы и великих князей московских. Они, недавние правители одного из русских княжеств, оказались во главе обширнейшего государства в Европе. Об осознании Иваном III своей новой роли, об изменениях при дворе, новых обрядах и титулах идет речь в приводимом здесь отрывке из курса русской истории» В. О. Ключевского.

1. Сигизмунд Герберштейн побывал в Москве при Василии III в 1517 и 1527гг. и представлял императора «Священной Римской империи германской нации» Максимилиана, под властью которого находились главным образом германские и австрийские земли. «Записка о Московии» С. Герберштейна — ценнейший источник по истории России XVI в.

...его внука... — Ивана Грозного, который стремился не допускать при дворе своеволия бояр.

при татарском же содействии... — В. О. Ключевский имеет в виду, борьбе против хана Большой Орды Ахмата Иван III использовал помощь крымского хана Менгли-Гирея.

Речь идет о землях Украины и Белоруссии, а также о Смоленской э входивших когда-то в состав Древнерусского государства и оказавшихся в течение XIII—XIV вв. в составе Великого княжества Литовского.

Этот договор завершил войну между Москвой и Великим княжеством Литовским, разгоревшуюся после смерти короля Казимира из-за перехода многих князей. Литвы в Москву со своими владениями. По договору к Москве отошли Вязьма, также земли князей Воротынских, Одоевских, Новосильских и др., расположенных в верховьях Оки. Великий князь литовский Александр был вынужден признать за Иваном III титул «государя всея Руси», хотя также имел в своем титуле слова «великий князь литовский и русский».

Ряд географических терминов в титуле московских государей означают названия земель на востоке и северо-востоке, населенных угро-финскими и тюркскими народами и вошедших в состав России в конце XV—XVI вв.: Пермская земля - Северо-Западный Урал, бассейн Верхней Камы и ее притоков; Югорская земля - часть Западной Сибири, в среднем течении Оби, земля хантов и манси; Болгарская земля — территория бывшей Волжской Болгарии на Средней Волге и Нижней Каме, где ныне Татарстан и Чувашия.

Ключевский В.О. Курс … Ч. II. С. 46 – 49.

А.А. Горский

МОСКОВСКО-ОРДЫНСКИЙ КОНФЛИКТ НАЧАЛА 80-х ГОДОВ XIV ВЕКА: причины, особенности, результаты

События, имевшие место в московско-ордынских отношениях в начале 80-х гг. XIV в., в историографии как бы остаются в тени Куликовской победы 1380 г. Принято считать, что успешный поход Тохтамыша на Москву (1382 г.) восстановил зависимость Северо-Восточной Руси от Орды, ликвидированную при Мамае. Поскольку до разрыва вел. кн. Дмитрием Ивановичем вассальных отношений с Мамаем (в 1374 г.) зависимость от Орды существовала около 130 лет, а после похода Тохтамыша - еще без малого 100, этот последний выглядит при таком подходе по сути дела событием, сопоставимым по своим результатам с нашествием Батыя. Между тем слабое внимание исследователей к конфликту 1382 г. привело к тому, что недостаточно выясненными остались два комплекса вопросов: 1) каковы были отношения русских князей с Тохтамышем до похода 1382 г. и чем была вызвана военная акция хана; 2) почему последствия поражения оказались такими мягкими для Москвы: Тохтамыш не попытался отнять у Дмитрия великое княжение владимирское (Мамай делал это трижды - в 1370, 1371 и 1375 гг. - и, сумей победить, наверняка сделал бы в четвертый раз), т.е. лишить его положения главного князя Северной Руси.

В самом конце 1380 г. только что нанесший окончательное поражение Мамаю и пришедший к власти в Орде Тохтамыш прислал послов к Дмитрию Донскому и другим русским князьям, "поведая им свои приход и како въцарися, и како супротивника своего и их врага Мамая победи". Зимой и весной 1381 г. русские князья, отпустив послов Тохтамыша "с честию и с дары", "отъпустиша коиждо своих киличеев (послов) со многыми дары ко царю Токтамышю". В частности, Дмитрий Иванович "отъпустил в Орду своих киличеев Толбугу да Мохшея к новому царю с дары и с поминкы". Свидетельствовал ли этот акт о признании Дмитрием своего вассального положения по отношению к Тохтамышу?

Спецификой конфликта Москвы с Мамаем было то, что последний не являлся законным правителем Орды, ханом (по русской терминологии - "царем"): он правил от лица марионеточных представителей династии Чингизидов. Этот статус Мамая как узурпатора четко осознавался на Руси. Поэтому посылка новому, легитимному правителю "даров и поминков" означала констатацию факта восстановления в Орде "нормальной" ситуации и формальное признание Тохтамыша сюзереном. Но вопрос о выплате задолженности по дани ("выходу"), накопившейся за шесть лет противостояния с Мамаем, московская сторона явно не собиралась поднимать ("дары и поминки" - не "выход"). Очевидно, Дмитрий Иванович не спешил восстанавливать даннические отношения с Ордой, но в то же время не имел оснований не признать "царское" достоинство (и, следовательно, формальное верховенство) нового правителя Орды, к тому же только что покончившего с его врагом. Великий князь занял выжидательную позицию, решив посмотреть, как поведет себя хан.

Отношение московских правящих кругов к Орде в период между Куликовской битвой и столкновением с Тохтамышем отражено в договорной грамоте Дмитрия Донского с Олегом Рязанским. После поражения Мамая Олег, опасаясь удара со стороны Москвы, бежал, и Дмитрий посадил на рязанском княжении своих наместников. Но к лету 1381 г. союзнические отношения Москвы и Рязани восстановились, что было закреплено договором. В нем имеется специальный пункт об отношениях с Ордой. При его сопоставлении с аналогичной статьей московско-тверского докончания 1375 г. (договор 1381 г. в целом является соглашением того же типа: Олег, как и Михаил Александрович Тверской, признает себя "молодшим братом" Дмитрия и "братом", т.е. равным его двоюродному брату Владимиру Андреевичу Серпуховскому) выявляются расхождения.

Договор 1375 г.:

А с татары оже будет нам мир, по думе. А будет нам дати выход, по думе же, а будет не дати, по думе же. А пойдут на нас татарове или на тебе, битися нам и тобе с единого всем противу их. Или мы пойдем на них, и тобе с нами с единого пойти на них.

Договор 1381 г.

А с татары оже будет князю великому Дмитрию мир и его брату, князю Володимеру, или данье, ино и князю великому Олгу мир или данье с единого со князем с великим з Дмитреем. А будет немир князю великому Дмитрию и брату его, князю Володимеру, с татары, князю великому Олгу быти со князем с великим с Дмитрием и с его братом с единого на татар и битися с ними.

Договоренность по поводу дани принципиально не различается: возможность ее выплаты допускается, но не выглядит обязательной. А вот договоренность о совместных военных действиях сформулирована в московско-рязанском договоре по-иному: не оговорены отдельно оборонительные и наступательные действия, вместо этого применена формулировка общего характера "быти... с единого... и битися с ними" (последние слова в договоре 1375 г. относились к оборонительным действиям). Вероятно, предусматривать наступательные действия против Орды, возглавляемой законным правителем, казалось недопустимым.

Летом 1381 г. на Русь отправился посол "царевич" Акхожа с отрядом в 700 человек. Он дошел до Нижнего Новгорода "и возвратися воспять, а на Москву не дръзнул ити".

Тохтамышу удалось обеспечить внезапность нападения. Князь Дмитрий Константинович Нижегородский, узнав о приближении хана, отправил к нему своих сыновей Василия и Семена. Олег Рязанский указал Тохтамышу броды на Оке. Дмитрий Иванович покинул Москву и отправился в Кострому. Тохтамыш взял и сжег Серпухов и подошел 23 августа 1382 г. к столице. Татары ворвались в Москву и подвергли ее разгрому. Затем Тохтамыш распустил свои отряды по московским владениям: к Звенигороду, Волоку, Можайску, Юрьеву, Дмитрову и Переяславлю. Но взять удалось только последний. Отряд, подошедший к Волоку, был разбит находившимся там Владимиром Андреевичем Серпуховским. После этого Тохтамыш покинул Москву и отправился восвояси, взяв по дороге Коломну. Переправившись через Оку, он разорил Рязанскую землю; Олег Рязанский бежал.

В трактовке событий лета 1382 г. сохраняются два спорных вопроса. Первый - относительно "розни в русских князьях" как причине поражения. Она упоминается ранее всего в так называемой Пространной повести о нашествии Тохтамыша, дошедшей в составе Новгородской Карамзинской, Новгородской IV и Софийской I летописей. Вряд ли правомерно, опираясь на это известие, говорить о распаде возглавляемой Дмитрием Донским княжеской коалиции. Указание на "рознь" являет собой вставку в текст более ранней Краткой повести о событиях 1382 г. (дошедшей в составе Рогожского летописца и Симеоновской летописи), на основе которой была создана Пространная повесть. Скорее всего, перед нами попытка объяснения хода событий, появившаяся в протографе названных летописей (своде конца первой или начала второй четверти XV в.)¹⁴. Быстрота продвижения Тохтамыша исключала возможность какого-либо широкого совета князей Северо-Восточной Руси.

Другой спорный вопрос - мотивы поведения Дмитрия Донского, точнее - оставления им столицы. Здесь мнения колеблются от признания отъезда необходимым тактическим маневром, имевшим целью сбор войск¹⁶, до объявления его позорным бегством.

Если рассматривать действия великого князя на широком историческом фоне, так сказать, "истории осад", то его поведение оказывается типично. Известно немало случаев, когда правитель княжества в условиях неизбежного приближения осады его столицы покидал ее и пытался воздействовать на события со стороны. Очевидно, существовало представление, что правитель должен по возможности избегать сидения в осаде - наиболее пассивного способа ведения военных действий. Дмитрий действовал в соответствии с этими тактическими правилами. Белокаменный Московский кремль выдержал две литовские осады, и великий князь явно рассчитывал на его неприступность (собственно, расчет был верным, - штурмом татары не смогли взять город).

Есть основания полагать, что великий князь позаботился об обороне столицы. По пути из Москвы в Кострому он останавливался в Переяславле. Этот город в 1379 г. получил в держание перешедший на службу к московскому князю Дмитрий Ольгердович. Внук Ольгерда Остей, возглавивший оборону Москвы, появился в столице уже после отъезда великого князя. Скорее всего, он был сыном Дмитрия Ольгердовича, которому Дмитрий Донской, находясь в Переяславле, поручил организацию обороны Москвы (в самой московской династии кроме великого князя имелся тогда только один взрослый князь - Владимир Андреевич, перед которым была поставлена другая задача). Возможно, факт взятия татарами именно Переяславля после овладения столицей связан с ролью Остея в ее защите.

Но есть другая сторона вопроса - чем мотивировали отъезд Дмитрия современники после того, как его тактический план не удался, Москва была разорена и кампания проиграна.

Наиболее раннее повествование объясняет поведение великого князя следующим образом: "Князь же великий Дмитреи Иванович, то слышав, что сам царь идеть на него с всею силою своею, не ста на бои противу его, ни подня рукы против царя, но поеха в свои град на Кострому". Это суждение летописца верно лишь в том смысле, что Дмитрий не стал принимать открытого генерального сражения, а не в том, что он вообще отказался от сопротивления: великий князь не поехал на поклон к хану, не пытался с ним договориться; Владимир Андреевич разбил татарский отряд у Волока; по словам того же летописца, Тохтамыш "въскоре отиде" из взятой им Москвы, "слышав, что князь великий на Костроме, а князь Володимер у Волока, поблюдашеся, чая на себе наезда". Фактически московские князья "стали на бой" и "подняли руку" против "царя". Они отказались только от встречи с ним в генеральном сражении. Как же понимать летописное объяснение действий Дмитрия Донского?

Мнение, что данная характеристика содержит обвинение великого князя в малодушии (поскольку принадлежит, возможно, сводчику, близкому к митрополиту Киприану, который враждовал с Дмитрием), не представляется убедительным. Весь тон летописного рассказа о нашествии Тохтамыша - сочувственный по отношению к московским князьям. Автор с симпатией говорит о победе Владимира Андреевича, о мести Дмитрия Олегу Ивановичу Рязанскому, принявшему сторону хана, даже фактически пишет о страхе Тохтамыша перед московскими князьями, заставившем его быстро уйти из Северо-Восточной Руси ("чая на себе наезда, того ради не много дней стоявше у Москвы"). Сочувственно изображено и возвращение Дмитрия и Владимира в разоренную Москву ("князь великий Дмитрии Ивановича и брат его князь Володимер Андреевичь с своими бояры въехаша в свою отчину в град Москву и видеша град взят и огнем пожжен, и церкви разорены, и людии мертвых бещисленое множьство лежащих, и о сем зело сжалишася, яко расплакатися има..."). Поэтому характеристику мотивов поведения Дмитрия Донского нельзя считать уничижительной. Речь может идти о том, что объяснение отказа от открытого боя нежеланием сражаться с "самим царем" было лучшим в глазах общественного мнения оправданием для князя, более предпочтительным, чем констатация несомненно имевшего место недостатка сил после тяжелых потерь в Куликовской битве. Заметим, что поход Тохтамыша был первым случаем после Батыева нашествия, когда в Северо-Восточную Русь во главе войска явился сам хан улуса Джучи. А если учесть, что Батый в известиях русских авторов-современников о его походах 1237-1241 гг. царем не назывался, то это вообще первый приход на Русь "самого царя".

Отношение русских современников событий к Тохтамышу - совсем иное, нежели к Мамаю. Последний, в отличие от прежних правителей (законных "царей"), щедро награждается уничижительными эпитетами: "поганый", "безбожный", "злочестивый". К Тохтамышу такие эпитеты не прилагались (причем не только в рассказе Рогожского летописца и Симеоновской летописи, но и в Повести Новгородской IV - Софийской I). Очевидно, что традиционное пред­ставление об ордынском "царе" как правителе более высокого ранга, чем великий князь влади­мирский, как о его законном сюзерене, не исчезло после победы над узурпатором Мамаем.

Взятие столицы противника - несомненная победа. Однако факт разорения Москвы несколько заслоняет общую картину результатов конфликта. Тохтамыш не разгромил Дмитрия в открытом бою, не продиктовал ему условий из взятой Москвы, напротив, вынужден был быстро уйти из нее. Помимо столицы, татары взяли только Серпухов, Переяславль и Коломну. Если сравнить этот перечень со списком городов, ставших жертвами похода Едигея 1408 г. (тогда были взяты Переяславль, Ростов, Дмитров, Серпухов, Нижний Новгород и Городец), окажется, что масштабы разорения, причиненного Тохтамышем (если не учитывать взятия столицы), выглядят меньшими. А события, последовавшие за уходом хана из пределов Московского великого княжества, совсем слабо напоминают ситуацию, в которой одна сторо­на - триумфатор, а другая - униженный и приведенный в полную покорность побежденный.

Осенью того же 1382 г. Дмитрий "посла свою рать на князя Олга Рязанского, князь же Олег Рязанскыи не во мнозе дружине утече, а землю всю до остатка взяша и огнем пожгоша и пусту створиша, пуще ему и татарьскые рати". Но главной проблемой был Михаил Тверской: пора­жение Дмитрия позволяло ему вспомнить о претензиях на великое княжение владимирское, казалось бы, похороненных в 1375 г.

Опасность союза Михаила с Тохтамышем осознавалась в Москве уже в самый момент нападения хана: вряд ли случайно Владимир Андреевич находился со своими войсками не где-нибудь, а у Волока, то есть на пути из Москвы в тверские пределы. Скорее всего, его целью было препятствовать ордынско-тверским контактам. Серпуховский князь справился с этой задачей не полностью: подошедшие к Волоку татары были разбиты, но посол Михаила сумел добраться до Тохтамыша и возвратиться. После этого тверской князь выехал к хану, "ища великого княжения", но двинулся "околицею, не прямицами и не путма". Поскольку отправился Михаил в путь 5 сентября, вполне вероятно, что он не знал об уходе хана из Москвы и уж во всяком случае рассчитывал застать его еще в русских пределах. Однако, опасаясь москвичей, вынужденный идти окольным путем, Михаил не сумел этого сделать.

Той же осенью к Дмитрию от Тохтамыша пришел посол Карач. Целью этого посольства, несомненно, был вызов великого князя в Орду. Следовательно, Дмитрий после ухода Тохтамыша не только не поехал в Орду сам, но даже не отправил туда первым посла. Фактически это означает, что великий князь продолжал считать себя в состоянии войны с Тохтамышем и ждал, когда хан сделает шаг к примирению. Не торопился Дмитрий и после приезда Карача - только весной следующего, 1383 г., он отправил в Орду своего старшего сына Василия, "а с ним бояр старейших".

Этот ход был политически точен. Если бы великий князь отправился сам, во-первых, его жизни угрожала бы опасность - если не со стороны хана (что, впрочем, должно было представляться вполне реальным - Михаил и Александр Тверские в 1318 и 1339 гг. были казнены за куда меньшие провинности, им и в голову не приходило воевать с "самим царем"), то со стороны бывших воинов Мамая, желавших отомстить за позор Вожи и Куликова поля, или со стороны находившихся в Орде людей Михаила Тверского. В случае гибели Дмитрия Московское княжество попало бы в сложную ситуацию: его старшему сыну было 12 лет. В убийстве же Василия заинтересованных не было: для хана оно означало бы усугубление конфронтации с Дмитрием, для Мамаевых татар не имело смысла, так как княжич не участвовал в Куликовской битве, для тверичей означало бы навлечение на себя мести Дмитрия, от которой, как показал пример Олега Рязанского, покровительство Орды не спасает. Во-вторых, поехав в Орду лично, Дмитрий поставил бы себя вровень с Михаилом Тверским и признал бы свое полное поражение. С другой стороны, послать кого-либо рангом ниже великокняжеского сына было бы в данной ситуации чрезмерной дерзостью.

Михаил Тверской, несмотря на личную явку, великого княжения владимирского не получил, оно было оставлено за Дмитрием Ивановичем. В качестве причин такого решения хана назывались богатые дары, полученные от москвичей, и реалистическая оценка Тохтамышем соотношения сил на Руси. Исходя из общих соображений подобного рода, можно еще вспомнить, что Тохтамыш уже готовился к войне с Тимуром и ему невыгодно было иметь в тылу сильного врага.

Между тем представляется, что сложившуюся в 1383 г. ситуацию можно рассмотреть более детально, обратив должное внимание на известие Новгородской IV летописи, что "Василья Дмитреевича приа царь в 8000 сребра". Что означает эта сумма? Известно, что в конце правления Дмитрия Донского дань с великого княжения (т.е. с территорий собственно Московского княжества и Владимирского великого княжества) составляла 5000 руб. в год, в том числе с Московского княжества - 1280 руб. (960 с владений Дмитрия и 320 с удела Владимира Андреевича) или (если в этот расчет не входит дань с самой Москвы) несколько больше - около 1500 руб. Цифра 8000 руб. близка к сумме "выхода" за два года за вычетом дани с собственно Московского княжества. Последняя была равна за этот срок 2560 руб. или около 3000, а без учета дани с удела Владимира Андреевича - 1920 или немного более 2000. Следовательно, очень вероятно, что Василий привез в Орду дань за два года с Московского княжества (может быть, за исключением удела Владимира Серпуховского, особенно пострадавшего от ордынских войск), а уже в Орде была достигнута договоренность, что Дмитрий заплатит за те же два года "выход" и с территории великого княжества Влади­мирского (8000 руб.). Таким образом, Москва признала долг по уплате "выхода" с Московского княжества за 1381/82 и 1382/83 гг. - время правления Тохтамыша после гибели Мамая. Выплата же задолженности "выхода" с великого княжества Владимирского была по­ставлена в зависимость от ханского решения о его судьбе: в случае оставления великого княжения за Дмитрием Ивановичем он гарантировал погашение долга, а если бы Тохтамыш отдал Владимир Михаилу Тверскому, Москва считала бы себя свободной от этих обязательств - выполнять их должен был новый великий князь владимирский. Тохтамыш предпочел не про­должать конфронтацию с сильнейшим из русских князей: передача ярлыка Михаилу привела бы к новому конфликту и сделала бы весьма сомнительными шансы хана получить когда-либо долг. Настаивать на уплате "выхода" за 1380 г. и тем более за период правления в Орде Мамая Тохтамыш не стал. Таким образом, в 1383 г. был достигнут компромисс: Тохтамыш сохранил за собой позу победителя, однако Дмитрий оказался в положении достойно проигравшего.

Осенью 1383 г. во Владимире побывал "лют посол" Тохтамыша Адаш. Очевидно, он и привез Дмитрию ярлык на великое княжение. Михаил Тверской тогда еще находился в Орде: он вернулся 6 декабря, а вскоре после этого был убит Некомат Сурожанин, в 1375 г. добывший у Мамая великокняжеский ярлык тверскому князю: "тое зимы убьен бысть некий брех, именем Некомат, за некую крамолу бывшую и измену". Представляется, что эти два события связаны между собой: по-видимому, в Москве санкционировали устранение Некомата (из летописного известия не ясно, казнь это была или убийство) тогда, когда стало окончательно понятно, что Михаил не получил в Орде желаемого.

Впрочем, тверской князь вернулся все же не с пустыми руками. 6 мая 1382 г. умер ка­шинский князь Василий Михайлович, а в 1389 г. в Кашине скончался сын Михаила Тверского Александр; следовательно, между 1382 и 1389 гг. Кашин оказался под властью тверского князя. Это противоречило одному из пунктов договора 1375 г. между Дмитрием Ивановичем и Михаилом: "А в Кашин ти (Михаилу) ся не въступати, и что потягло х Кашину, ведает то вотчичь князь Василеи. Ни выходом не надобе тобе ко Тфери Кашину тянути. А его ти не обидети. А имешь его обидети, мне его от тобе боронити". В грамоте не оговорена судьба Ка­шина в случае бездетной смерти Василия Михайловича; но поскольку его отчина высвобож­далась из-под юрисдикции Твери и кашинский князь становился непосредственным вассалом Дмитрия Ивановича, в такой ситуации должно было действовать древнее право великого князя владимирского на выморочные княжества. Тем не менее Кашин достался не ему, а тверскому князю.

1399 годом датируется дошедший до нас текст докончания Михаила Александровича с Василием Дмитриевичем Московским. Здесь, в отличие от договора 1375 г., тверской князь именуется просто "братом", а не "молодшим братом" московского; подтверждено обязательство тверских князей не претендовать на великое княжение владимирское, даже если в Орде будут им его "давати". Поскольку дошедшая до нас грамота адресована Василием Михаилу, обязательства московских князей по отношению к тверским не сохранились. Но в договоре 30-х гг. XV в. Василия II с Борисом Александровичем Тверским (в этом случае до нас дошла, наоборот, грамота тверского князя московскому) теми же словами, какими в грамоте 1399 г. говорится об отказе тверских князей от претензий на Москву, великое княжение и Великий Новгород, декларируется отказ московских князей претендовать на "Тферь и Кашин". Можно полагать, что несохранившаяся грамота 1399 г. с перечнем обязательств московских князей также содержала признание принадлежности Кашина Тверскому княжеству.

Таким образом, докончание 1399 г. касалось, по-видимому, обоих пунктов соглашения 1375 г., нарушенных Тверью после похода Тохтамыша. В отношении великого княжения владимирского была подтверждена договоренность 1375 г., пункт же о Кашине был сформулирован прямо противоположным образом. Кроме того, московский князь признавал независимость Твери: это выражалось в именовании Михаила Александровича "братом" и в признании за ним права самостоятельных сношений с Ордой. Однако можно ли считать, что урегулирование московско-тверских отношений новым договором состоялось только в 1399 г.? Есть основания для отрицательного ответа на этот вопрос.

В докончании 1399 г. имеется пункт: "А что есмя воевал со царем, а положит на нас в том царь виноу, и тобе, брате, в том нам не дати ничего, ни твоим детем, ни твоим внучатом, а в том нам самим ведатися". У Василия Дмитриевича в XIV столетии было лишь одно столкновение с Ордой - поход его брата Юрия "на Болгары". Но это была война не с самим ханом, а договор 1399 г. в другом своем пункте четко разделяет вообще "рать татарскую" и рать, возглавляемую "царем": "А по грехом, пойдет на нас царь ратию, или рать татарьская...". А главное, этот поход на самом деле имел место в конце 1399 г., уже после смерти Михаила Александровича (26 августа 1399 г.). Очевидно, что упоминание "войны с царем" может подразумевать только события 1382 г., когда действительно "сам царь" явился с войском в Северо-Восточную Русь и московские князья, хотя и не приняли генерального сражения, оказали ему вооруженное сопротивление. Следовательно, пункт договора 1399 г. о возможных последствиях войны с "царем" московского князя, от лица которого исходит грамота, взят из докончания Михаила Александровича и Дмитрия Ивановича, заключенного после похода Тохтамыша. Нарушение Михаилом обязательства не претендовать на великое княжение и неясная после смерти Василия Михайловича судьба Кашина требовали обновления договора. Датировать это не дошедшее до нас московско-тверское докончание следует, вскорее всего, 1384 годом, временем вскоре после возвращения Михаила из Орды, где Тохтамыш отказался отдать ему великое княжение владимирское, но, очевидно, предоставил права на выморочное Кашинское княжество и дал санкцию на независимость Твери от московского князя. Михаил вынужден был подтвердить свой отказ от претензий на великое княжение, а Дмитрию пришлось признать равный статус тверского князя и его права на Кашин.

Примечательно, как в целом сказано об отношениях с Ордой в договоре 1399 г. (а, следовательно, очень вероятно, уже в 1384 г.): "А быти нам, брате, на татары, и на Литву, и на немци, и на ляхи заодин. А по грехом, пойдет на нас (т.е. на московских князей) царь ратию, или рать татарьская, а всяду на конь сам и своею братьею, и тобе, брате, послати ко мне на помочь свои два сына да два братанича, а сына ти одного у собя оставити (...) А что есмя воевал со царем, а положит на нас в том царь вину, и тобе, брате, в том нам не дати ничего, ни твоим детем, ни твоим внучатом, а в том нам самим ведатися". С одной стороны, оборонительная война с татарами, в том числе и с их "царем", воспринимается как само собой разумеющееся дело. С другой - наступательные действия (как в договоре 1375 г.) не пре­дусматриваются. При разграничении двух вариантов татарских походов (просто "рать та­тарская" и поход, возглавляемый самим "царем"), война с "царем", несмотря на ее допустимость, расценивается как провинность перед сюзереном, за которую тот вправе потребовать особую плату ("вина" в данном случае имеет смысл именно платы за вину, т.е. штрафа за совершенную провинность).

В 1389 г. фиксируются три новых явления, связанные с московско-ордынскими отноше­ниями. Во-первых, в докончании Дмитрия Донского с Владимиром Андреевичем Серпуховским (25 марта 1389 г.), а позже в духовной грамоте Дмитрия (май того же года) говорится о возможности освобождения в будущем от власти Орды: "А оже ны Бог избавит, освободит от Орды, ино мне два жеребия, а тебе треть"; "А переменит Бог Орду, дети мои не имуть давати выхода в Орду, и который сын мои возмет дань на своем уделе, то тому и есть". Скорее всего, имеется в виду повторение ситуации, реально имевшей место в 1374-1380 гг.: новое "неустроение" в Орде должно будет повлечь за собой прекращение платежа дани. Во-вторых, Дмитрий (в отличие от отца и деда) передает своему старшему сыну Василию власть не только над Московским княжеством, но и над великим княжеством Владимирским, прерогатива распоряжения которым со времен Батыя принадлежала ордынскому хану, причем великое княжество именуется "отчиной", т.е. наследственным владением московских князей: "А се благословляю сына своего, князя Василья, своею отчиною, великим княженьем". Наконец, после смерти Дмитрия (19 мая 1389 г.) Василий был возведен ханским послом на великое княжение владимирское без личной явки за ярлыком в Орду, чего ранее никогда не случалось. Если первое из новых явлений - следствие успешного противостояния Мамаю, то два других явно связаны с соглашением, заключенным с Тохтамышем в 1383 г.: очевидно, именно тогда хан пошел на признание владимирского великого княжения наследственным владением московского княжеского дома.

Таким образом, поход Тохтамыша, при всей тяжести пережитого Москвой удара, не был ка­тастрофой. С точки зрения общественного сознания неподчинение великого князя Дмитрия Ивановича узурпатору Мамаю еще не привело к сознательному отрицанию верховенства ордынского "царя". С приходом к власти в Орде законного правителя, правда, была предпри­нята осторожная попытка построить с ним отношения, не прибегая к уплате "выхода" (фор­мальное признание верховенства, но без фактического подчинения). Попытка оказалась неудачной, но этот факт не оставил трагического следа в общественном сознании: по сути было восстановлено "нормальное" положение - законному "царю" подчиняться и платить дань не зазорно.

Говоря же о политической стороне вопроса, следует признать, как ни парадоксально это покажется, что результаты в целом неудачного конфликта с Ордой 1381 - 1383 гг. оказались для Москвы более значимыми, чем последствия победы на Куликовом поле. Разгром Мамая не вызвал коренного изменения в московско-ордынских отношениях, более того, способствовал быстрому восстановлению единства Орды под властью Тохтамыша, а понесенные русскими войсками тяжелые потери не позволили эффективно противостоять хану в 1382 г. (это, разумеется, не снижает исторического значения Куликовской битвы в целом, которое вышло далеко за рамки конкретных политических последствий). Итогом же московско-ордынского конфликта 1381-1383 гг. было фактическое признание законным, по тогдашним меркам, правителем Орды ее неспособности поколебать главенствующее положение Москвы в Северо-восточной Руси. Великое княжество Владимирское было закреплено за московскими князьями (чего ранее не признавали ни законные ханы, ни "нелегитимный" Мамай). В результате слияния Московского княжества с великим Владимирским сложилось ядро государственной территории будущей России.

Похожие работы

Электронная хрестоматия в интернете как средство поддержки школьного учебника истории

Скачать

29946

0

0

... в качестве основных сопровождался забвением исторических источников в школе, коллективных форм учебной деятельности. Документальный материал был полностью исключен из школьных учебников истории, изданных после 1934 г. Выходившие в свет сборники документов (хрестоматии) были рассчитаны не на школьников, а на учителей, студентов и преподавателей исторических факультетов. За период с 1934 по 1956 г. ...

Філософія (хрестоматія)

Скачать

244213

0

0

... Що розуміє І.Кант під чистим розумом? 22.  Чому І.Кант називає вступ до системи чистого розуму критикою. 23.  Яке пізнання І.Кант вважає трансцендентальним? 24.  Чому трансцендентальна філософія є наукою виключно чистого спекулятивного розуму? 25.  Які є основні стовбури людського пізнання? КРИТИКА ЧИСТОГО РОЗУМУ І. О различии между чистым и эмпирическим познанием. Без сомнения, всякое наше ...

Хрестоматия как высокое искусство

Скачать

17361

0

0

... уже на всемирный уровень (поэты XIX века, даже самые великие, все-таки оставались «предметом потребления» лишь в самой России – в отличие от гениальных прозаиков), приобрести эту чудесную хрестоматию: она в наилучшей для современного читателя форме приобщит каждого, в том числе молодого читателя к богатствам красоты и нравственности нашего поколения. Арье Барац Так говорил Заратустра Обычно ...

Социальная психология - электронная хрестоматия

Скачать

447894

0

7

... и наблюдателя (экперимент М. Стормса) Рисунок 4 3.3. Г.М. Андреева, Н.Н. Богомолова, Л.А. Петровская. Теории диадического взаимодействия (Андреева Г.М., Богомолова Н.Н., Петровская Л.А. Современная социальная психология на Западе (теоретические направления). М.: Изд-во Моск. ун-та, 1978. С. 70-83) Бихевиористская ориентация включает в качестве одного из методологических принципов ...