Социальные общности и идея патриотизма

1.2 Социальные общности и идея патриотизма

Не может быть такой национальности, одна лишь принадлежность к которой давала бы исключительное или монопольное право считать себя "истинным" патриотом. Тем не менее, любовь к родине всегда имеет национальный характер, поскольку субъект патриотических чувств и взглядов всегда принадлежит к определенной расе, национальности, этносу. Действительно, мы любим нашу родину не как абстрактные «человеки» – этнически стерильные гуманоиды, которые якобы лишь по мере взросления и социализации «приобретают» принадлежность к определенной нации, рационально выбирая, идентифицировать себя с ней или нет. С феноменологической точки зрения, дело обстоит как раз наоборот. Более того, уже генотипически, а также бессознательно (через жизненные образцы) мы «укоренены» в родной земле и любим ее именно как русские, украинцы, белорусы, татары, евреи и т.д. По мере взросления и социализации мы «осознаем», как оригинально проявляются и индивидуально выражаются в нашей личности родовое и народное начала, этнические особенности и черты национального характера, – и только на основе этого сознания происходит самоидентификация с «родным» этносом, а впоследствии вырабатывается самосознание «человека вообще», представителя «человечества» или «земной планетарной цивилизации». В этом смысле все, кто любит родину, – националисты, поскольку полноценная любовь к своей родине предполагает любовь к своему народу. Но не служит ли реабилитация понятия «национализм» оправданию расовой и национальной розни, расизма и нацизма? Нет.

Взгляд на новорожденного, а затем и взрослеющего человека как на то, что с расово-этнической точки зрения есть tabula rasa, – рационалистический гуманитаристский атавизм эпохи Просвещения, необходимо связанный с космополитическим представлением о «равенстве всех людей по природе».

На языке социологических описаний это означает, что для общества опасен не национализм, а его политизация. В первом приближении политизация национализма есть не что иное, как экспансия политики на сферу национальных отношений, ее политическая «колонизация». Например, когда говорят о придании национального характера политическому конфликту, речь идет именно о политизации национальных отношений, а не «национализации» политических. На сферу национальных чувств и взглядов, на всю традиционную национальную культуру и уклад жизни распространяется специфический для политической сферы способ мировосприятия. При ближайшем рассмотрении это означает, что к социальной реальности и ее национальному измерению начинает прикладываться единственный, претендующий на тотальность масштаб – соответствие отношениям власти, прежде всего отношениям господства и подчинения. Национальное (и социальное вообще) воспринимаются лишь как то, что на бессознательном уровне согласуется или не согласуется с властолюбивыми импульсами, а на сознательном уровне – с «интересами», сформированными на их основе целями, а также возможностями и средствами их достижения. Подчинение национального инстинкту власти – это не «национальные особенности политики», не «политика в национальной сфере» и не «национальная политика»: сам национальный способ бытия начинает восприниматься и осознаваться людьми как сущностно-небходимо связанный с властными отношениями.

Такое национальное самосознание может сводиться, например, к простой формуле «принадлежать к данному народу (расе, нации, этносу) – значит быть господином всех других народов, быть выше их в природном, нравственном, общественно-статусном отношениях», или «быть представителем данного народа (расы, нации, этноса) – значит быть лучшим, например, самым свободолюбивым и гордым человеком, который никогда и ни при каких обстоятельствах не потерпит подчинения другим народам» и т.п. Так, у народа, покоренного другим народом или потерпевшего поражение в войне, появляется сознание униженного национального достоинства. Он может примириться с этим и увидеть собственное предназначение («судьбу») в служении «высшей расе», «народу-господину», «главенствующей нации», а потом частично или полностью ассимилироваться. Он может не примириться, сопротивляться и, в конце концов, освободиться от ига, восстановив самоуважение и сознание национального достоинства. Он может также не примириться, но оказаться неспособным освободить самого себя, и тогда уязвленное чувство национального достоинства, жажда мести и ненависть к захватчикам в сочетании с реальным бессилием ведут к формированию национального ресентимента, который затем наследуется из поколения в поколение как элемент национального самосознания. Национальное в широком смысле слова – язык, культура, религия, уклад жизни и т.д. – тотально политизируется, поневоле «заражаясь» властным мироотношением (хотя бы и в отрицательном смысле, если дело доходит до ресентимента). Вывод о принадлежности к «избранной касте господ» или «забытой богом касте рабов» на основании принадлежности к определенному народу (расе, нации, этносу) – миф, несмотря на правдоподобные аргументы, например, из истории, антропологии, культуры и т.д. Так, у народа, долгое время господствовавшего над другими народами и выработавшего имперское самосознание – «комплекс сверхполноценности», – могут быть действительные преимущества перед народами, находившимися в его подчинении или в зависимости от него, в том числе даже антропологические. Они накапливаются из поколения в поколение благодаря занятию определенными, главным образом интеллектуальными, видами деятельности, например, управлением, исследованием, созерцанием. В качестве «аргумента» могут быть использованы также и любые реально существующие различия между народами, например, особенности национального характера (северных и южных, западных и восточных народов, Старого и Нового света и т.п.).

В чем заключается специфика властного мироотношения и мироощущения? Как известно, «воля к власти» выражается в стремлении установить собственное господство, первенствовать (лидировать), превосходить, доминировать и контролировать, править и управлять и т.п., а также в готовности к подчинению, послушанию, покорности, лояльности, согласию и т.п. и ожидании от других точно такой же готовности. Все, что препятствует утолению этого глубинного человеческого влечения, вызывает агрессивную реакцию, которая в своем крайнем выражении нацелена на физическое уничтожение препятствия. Эпифеноменом инстинкта власти, большей частью бессознательного, является смутное чувство враждебности ко всему, что вызывает сопротивление. Однако на более или менее сознательном уровне происходит различение «врага» (препятствия) и «друга» (того, что помогает преодолеть препятствие). Причем внутренней закономерностью политической сферы, определяющей ее специфику, является то, что идентификация «врага» феноменологически первична, «друга» – вторична.

Люди склонны выдавать свою враждебность к препятствиям, стоящим у них на пути, за дружелюбие к тому (тем), что (кто) им не мешает, а стремление расправиться с «врагами» – за желание защитить «друзей». Так, в старые времена правители, стремясь в агрессивной войне против соседнего государства захватить чужую территорию, поработить и ограбить чужой народ, часто уверяли свой народ, что хотят защитить его от соседа-«врага», от которого, дескать, исходит угроза, и с помощью казенного патриотизма успешно вербовали армии «защитников отечества». Обработка общественного мнения строится обычно на демонизации противника, «политике двойных стандартов», требующей от ее глашатаев органической лживости. Такие рациональные псевдооправдания иррациональных по своей сути влечений В. Парето называл «дериватами».

В сфере межнациональных отношений стремление к превосходству и господству проявляется в первую очередь в идентификации других народов и их представителей («иностранцев», «инородцев», «иноверцев» и т.п.) как «врагов», а представителей своего народа («наших») как «друзей». Таким образом, политизация национального делает «чужих» «врагами», «своих» – «друзьями». Эта простая, на первый взгляд, подмена в действительности бывает не так очевидна, если принять во внимание, что политическая элита или ее отдельные представители зачастую стремятся ввести народ в заблуждение с помощью псевдопатриотической фразеологии, подыгрывая обыденной ксенофобии. Если им это удается, то у наиболее внушаемой части общества любовь к своему народу (национализм как любовь) превращается в болезненную, доходящую до фанатизма страсть (национализм как ненависть к «чужим», замаскированную под ложную любовь к «нашим»).

Национальная общность оказывает иногда решающее влияние на формирование патриотизма. Так, в России русский среди русских обычно чувствует себя «дома», а это – предпосылка естественного («инстинктивного») патриотического чувства. Тем не менее расовая или этническая общность редко бывает исключительным фундаментом патриотизма, несмотря на всю «естественность» такого отношения. Национальный характер любви к родине – необходимая, но не достаточная основа патриотизма. В современном мире едва ли найдется монорасовое, а тем более моноэтническое государство. «Национальное государство» – утопическая регулятивная идея (в кантианском смысле) государственного оформления национальной общности; исторический опыт свидетельствует о том, что в действительности она никогда и нигде не была реализована. Российская Федерация являет собой пример полирасового, многонационального, полиэтнического государства, где к тому же многие национальные и этнические группы исторически расселены отчасти смешанным образом, отчасти компактно. Национальный патриотизм, или патриотизм на национальной основе в ней очень распространен (особенно среди русских), однако он вряд ли может претендовать на то, чтобы быть единственной формой патриотизма.

Кроме национального патриотизма, в современном «посткоммунистическом» российском обществе широко распространен патриотизм на «интернациональной» основе. Имеется в виду два вида патриотизма: во-первых, патриотизм на основе «реального интернационализма», то есть фактически сложившегося внутреннего сверхнационализма; во-вторых, патриотизм как составная часть идеологии бывшего советского государства, или «советско-имперский» патриотизм. Последний сегодня – хотя и «пережиток прошлого», но еще весьма действенный элемент практического сознания россиян старшего и отчасти среднего поколений. Причина его актуальности – в ностальгии по СССР как «дружной семье народов», а также в глубочайшем разочаровании и ресентименте, которые возникли у многих граждан России после распада СССР. Возникает вопрос: что же такое «интернациональный патриотизм» как составная часть советского имперского сознания? «Интернациональный патриотизм» («интернационал-патриотизм») – это либо форма патриотического сознания на этапе его становления, когда в ходе социализации патриотических чувств и взглядов еще не в полной мере осмыслена значимость национального наследия и не завершена национальная самоидентификация, либо форма извращения зрелого патриотического сознания на этапе его распада под влиянием ресентиментной идеологии, отрицающей непреходящую ценность любви к родине в системе человеческих ценностей. В любом случае интернациональный патриотизм – феномен внутренне неустойчивый, недолговечный, имеющий тенденцию к саморазрушению.

Разновидностью патриотизма на национальной основе является двойной патриотизм членов национально-этнических диаспор, существующих практически во всех государствах мира: у большинства членов диаспор две родины – историческая (страна предков) и собственно родина (страна, где они родились и постоянно живут). Например, у многих выходцев из России, живущих в США, Великобритании, Франции, Германии и других странах, сохраняется эмоциональное отношение к России как исторической родине, и в то же время возникает патриотическое чувство к этим странам. По мере ассимиляции, происходящей у разных этносов в разных странах с разной скоростью, любовь к исторической родине постепенно ослабевает, но при определенных условиях она, как тлеющие угли, может вспыхнуть с новой силой.

Патриотизм на национальной основе и национализм, питаемый патриотическими чувствами и идеями, – близкие, но не идентичные феномены. У них разные объекты любви и почитания: с одной стороны, «родной край», «родная страна»; с другой – «нация», «народ2. Это сказывается на характере и направленности обращенных к ним эмоций. Обыкновенно патриотизм сочетается со здоровым национализмом, чувством и сознанием национального достоинства, некичливым уважением к самому себе как представителю определенной национальной общности. И наоборот, здоровый национализм предполагает любовь к родной стране.

Но такое нормальное сочетание бывает далеко не всегда. Например, можно быть патриотом – в том смысле, что любить свою страну, – но в то же время по разным причинам недолюбливать, а то и ненавидеть населяющий ее народ. Такой, основанный на чувстве национальной неполноценности, патриотизм можно назвать «социал-патриотизмом». В его основе лежит абстрактно-гуманистическая вера в силу человеческого разума, в кумулятивный социальный прогресс, в универсальность (а часто и автоматизм) действия исторических и социальных законов, технократическое убеждение, что благоустроить общественную жизнь можно и без помощи народа, хотя и для народа, что народ надо вести к просвещению и счастью, даже если он сопротивляется. Существует и «национал-патриотизм» – неполноценный, основанный на ресентименте агрессивный радикальный национализм. Он имеет место тогда, когда болезненно-навязчивая «любовь» к своему народу лишь маскирует ненависть к определенным социальным общностям или обществу в целом (социопатию), либо ненависть к "чужакам" (ксенофобию) – инородцам, иноверцам, иностранцам или "продавшимся своим", – которые якобы оккупировали родной край или родную страну и "паразитируют" на коренных жителях. В результате возникают такие извращенные формы национализма, как расизм, нацизм, национал-шовинизм и т.п.

Эти две неполноценные формы патриотического сознания, искаженные ненавистью вследствие своей изначальной половинчатости, являются традиционными формами российского патриотизма. В отличие от контрпатриотизма они исходят не из ясного осознания различия между "родной страной" и "теми, кто говорит и действует от ее имени", осознания, предполагающего целерациональные действия, а из различений иного характера – инстинктивных, аффективных, эмоциональных. Подобно тому, как недолюбливающий своих соотечественников "социал-патриот" обречен во имя родной страны вечно бороться с собственным народом, "национал-патриот" вынужден во имя народа бороться против собственной страны. Если первому, чтобы спасти отечество, нужен другой, "переделанный", народ (а имеющийся в наличии часто рассматривается как "быдло"), то второму, чтобы спасти народ, требуется другая, "переделанная", страна.

У обеих разновидностей ущербного патриотизма в российском обществе есть давние традиции – славянофильство и западничество, народничество и большевизм. Если народничество боготворило русский народ и ненавидело царское самодержавие, то большевизм подхватил державную (потом и самодержавную) идею и откровенно презирал русский народ. Внутренняя расколотость российского патриотизма наблюдается не только в новейшем общественно-политическом процессе, но – что представляет особый интерес для социологии знания – и в отечественной социологической мысли. С одной стороны, в ней все еще жива консервативная народническая идеология с русофильским мифом о "еще неразложившейся нравственной субстанции народа" и миссией спасения человечества. С другой стороны, после 1991 г. в ней еще более укрепилась западническая либералистская утопия о возможности "научной" социологии, свободной от мировоззренческих, прежде всего "почвеннических", ценностей.

Ядром всякой культурной общности является общность языка. Поэтому не удивительно, что языковая общность стимулирует развитие патриотического сознания. В определенных условиях, например, за пределами родного края или родной страны, общность языка оказывается главным фактором, который сплачивает представителей одного народа (даже если они принадлежат к разным этническим группам) в общность земляков или соотечественников. Базис и корпус языковой общности образует народная масса, говорящая, читающая и пишущая на так называемом живом "разговорном", или "естественном" языке. У нее есть также надстройка в виде культурных элит, профессионально использующих язык образованных слоев населения – так называемый "литературный" язык – журналистика, публицистика, беллетристика, поэзия и т. д.

Культурная надстройка языковой общности, с одной стороны, перерастает в культурную общность, а с другой стороны, поскольку у многообразных форм культурного творчества есть собственная и автономная экзистенциальная основа, – непосредственно с ней смыкается. Религия, искусство, философия, наука, право и другие формы культуры применяют, кроме литературного языка, специальную терминологию, свои особые стили речи и изложения, которые имеют тенденцию к интернационализации и универсализации. Последняя в наибольшей степени характерна для науки.

Общеизвестен тот факт, что представители культурных элит – "интеллигенция" (в России), "интеллектуалы" (на Западе) – первыми вступают в патриотические баталии, предлагая, а то и навязывая народу свое отношение к родной стране в данный исторический момент. Они могут спровоцировать рост патриотических настроений в обществе, либо, наоборот, поднять волну антипатриотизма; как правило, именно они выдвигают контрпатриотические идеи и занимаются их критикой. В современном обществе именно "интеллигенция", или "интеллектуалы" – будучи в определенном смысле "мозгом нации" – все больше берет на себя функцию полагания ценностей, выработки мировоззрения, и влияет тем самым на отношение к родине.

Сегодня на фоне быстрой компьютеризации, упадка престижа культуры и образованности электронные средства массовой коммуникации, в первую очередь телевидение, отняли пальму первенства у художественной литературы и публицистики, традиционно игравших в России главную роль в формировании общественного мнения. Именно масс-медиа – а не учебные заведения, не гении национальной культуры, не отечественные "художественные" фильмы, не "толстые" литературно-публицистические журналы, как прежде, – оказывают преобладающее влияние на формирование отношения к родине у российских граждан. Стремительный рост веса и значимости средств массовой информации в социуме в конце ХХ в. дал повод назвать их "четвертой властью".

Во времена горбачевской "гласности" в нашей стране началась модернизация деятельности средств массовой информации, которая после 1991 г. вылилась в настоящую виртуальную революцию. Но задержка в развитии по сравнению с Западом привела к тому, что западные модели понимания целей и средств работы масс-медиа, объективности информации, ее подбора и подачи стали восприниматься не только как адекватные новому этапу эволюции российского общества, но и как единственно возможные. Непатриотичная позиция отечественных средств массовой информации (особенно центральных), ориентированная на "новое мышление" с точки зрения "общечеловеческих ценностей", привела к тому, что они внесли и продолжают вносить немалый вклад в дезинтеграцию российского общества, в прививание отвращения ко всему родному, отечественному.

Конечно, престиж русского языка как средства международного общения и национальный престиж, связанный с принадлежностью к "сверхдержаве", упали вместе с развалом СССР, а не в результате "подрывной" работы отечественных средств массовой информации. Но когда их представители утверждают, что задача СМИ – быть всего лишь зеркалом, отражающим действительность, они либо расписываются в том, что стали жертвами идеологического манипулирования, либо лгут. Виртуальные жизненные образцы, распространяемые электронными средствами массовой информации России, находятся в столь вопиющем противоречии с реалиями российской жизни, словно они специально предназначены для окончательного разрушения традиционных нравственных устоев и национального уклада жизни, частично унаследованных молодежью. Происходит вестернизация образа жизни в целом и духовной жизни в частности [11,с.12]. Вестернизация опасна не столько тем, что навязывает россиянам новые моральные и жизненные образцы, сколько тем, что искусственно разрушает складывавшуюся веками естественноисторическую социоэтологическую систему России. Разрушение традиционной социальности внутри российского общества [12, с. 75] – процесс, аналогичный нарушению биоценоза, – ведет к "вымиранию", вследствие утраты традиционных социальных ниш, целых подсистем этосов внутри русского этноса и других этносов России. В итоге русский народ и другие народы России теряют свою национальную самобытность и способность к социокультурному самовоспроизведению. В конечном счете, это пагубно сказывается на всем российском обществе: теряя свою этнокультурную идентичность, составляющие его народы не только перестают "понимать" друг друга, но и теряют способность находить "общий язык". Вестернизация России приводит к обратным результатам – если считать, что ожидаемым результатом должно было стать превращение homo sovieticus в homo capitalisticus. Вместо цивилизованного западного "рынка" в России образовался "восточный базар", а вместо установления мирных "договорных" отношений, которые должны быть "дороже денег", ведется скрытая гражданская война, воскрешающая худшие страницы истории России (княжеские междоусобицы и родовые распри времен феодальной раздробленности). Таким образом, в расплату за антипатриотическую вестернизацию мы получили истернизацию и архаизацию жизненных реалий [13, с. 44].

Любовь к родине обычно связана с конкретным образным содержанием воспоминаний, представлений и психологически ассоциируется с "родной землей". Однако в данном случае речь идет не об индивидуальной психологии, а об интерсубъективной логике смыслов, приводящей к определенной связи феноменов сознания в фило- и онтогенезе, то есть в истории жизни народов и истории жизни индивидов. Имеется в виду "земля", "почва" в культурологическом смысле слова. В этом смысле "отрыв от родной почвы" означает утрату национально-культурных ценностей и ориентиров. Специфика "почвеннической" оценки заключается в том, что она дается с точки зрения традиционной национальной культуры, а именно изнутри этой культуры по отношению ко всему, что воспринимается как "отстранившееся", "отчудившееся". Она всегда мотивирована консервативным стремлением сохранить в неизменном и неприкосновенном виде то, что находится внутри традиционной национальной культуры. Выход за ее рамки может быть следствием совершенно разных причин – от разрыва с отечественной традицией в чисто эгоистических интересах до отказа следовать традиционным жизненным образцам во имя их обновления и созидания новых.

Влияние религиозной общности на формирование патриотических чувств и взглядов весьма существенно, хотя и не всегда актуализировано в общественном сознании. У всех народов мира религия была исторически первичным интегративным фактором, под воздействием которого формировалось национально-этническое единство, особенно в эпоху, предшествующую возникновению государства. В средние века в Европе религиозная и государственные общности стремились к взаимосоответствию и даже слиянию (в теократии), образуя реальную социальную основу планетарного, "священно-имперского" сознания [14]. В России, ставшей преемницей религии, культуры и государственности Византии, московские цари перенесли на русскую почву византийскую идеологию государственной власти, в свете которой могущество православия должно было зримо выражаться через государственное могущество [15]. Социально-интегративная функция религии обретала особое значение в периоды временного ослабления государственной власти. При этом религия постоянно играла важнейшую роль как системообразующий элемент духовной культуры.

В течение веков религиозные верования и национальные особенности сплавлялись в единое целое, определяя своеобразие национального мироощущения и мировоззрения, традиций и обычаев, обрядов и ритуалов, нравственных устоев и всего уклада жизни, так что сегодня в большинстве случаев невозможно определить, что в национальном характере происходит из преобладающего этноса, а что – из господствующего религиозного этоса. Принадлежность к религиозной общности, несомненно, укрепляет любовь к родине, в особенности там, где эта религиозная общность охватывает большую часть населения страны, отделенную государственными границами от общности иноверцев. Вот почему патриотизм традиционно понимают прежде всего как любовь к родной земле, земле предков, которые как бы освятили ее "истинной" верой.

Понятие религиозной общности может пониматься узко и широко, то есть как общность верующих, исповедующих определенную религию, и, соответственно, как общность традиционно связанных с определенной религией людей, среди которых могут быть как верующие в строгом смысле этого слова (входящие в религиозные общины, отправляющие культ, следующие религиозным предписаниям и т.д.), так и неверующие. Религиозная общность в последнем, традиционалистском, смысле тесно смыкается с национальной, языковой и культурной общностями. В этом смысле и надо толковать давно известные, но фактически неверные стереотипы, вроде "Россия – страна православная", или "русские – народ православный", "поляки – католики", "татары – мусульмане" и т.п.

Патриотизм в своих высших зрелых проявлениях – одухотворенное чувство, близкое религиозному. Духовная любовь к родине предполагает отношение к ней как к чему-то священному и, с психологической точки зрения, переживается как нечто глубоко личное и "святое". Однако святость отечества может пониматься и переживаться превратно, если родину начинают боготворить и превращают в объект культа, заменяя ею – бессознательно или сознательно – первоисточник святости, Бога (что, разумеется, искажает и саму религиозную веру). Превращение отечества в кровожадного идола, требующего ритуальных жертвоприношений, характерно для фанатичных, как правило, религиозно-фундаменталистски ориентированных сторонников ультранационалистических и сепаратистских партий и движений, ведет к расизму, национал-шовинизму, политическому экстремизму и терроризму.

У большинства людей любовь к родине чаще всего не достигает того уровня "чувственно-сверхчувственной" экзальтированности, на которых может произойти превращение патриотизма в маниакальную одержимость, патриотический фанатизм, или патриоманию. Обычно люди вообще не "любят" родину, а просто "привержены" ей или "привязаны" к ней – столь же безотчетно, как к матери. Поэтому отклонения в их патриотических чувствах обычно вполне умеренны: им бывает "обидно за державу", но иногда они сами "обижаются" на родину, когда им кажется, что она не востребовала или недооценила их таланты, они испытывают по отношению к ней досаду, огорчение, злость, гордятся и кичатся ею, восхваляют и хулят ее и т.д. Секуляризация западного христианского мира, охватившая за последние два столетия и Россию, подорвала институт религиозного образования и способствовала "обмирщению" чувств вообще и любви к родине в частности. Не удивительно, что сегодня у многих патриотические чувства уподобляются эмоциям, переживаемым в половой любви или в отношениях между родителями и детьми.

В настоящее время, когда научно-коммунистическая идеология перестала быть государственной, а российское государство не имеет никакой официальной идеологии (кроме примитивной и, как правило, непатриотичной фразеологии либерального толка), влияние трех основных традиционных конфессий в вопросе воспитания любви и уважения к родному отечеству в России чрезвычайно возросло. Правда, не только они взяли на себя эту задачу государственной значимости. Многие политические, общественные и культурные организации России апеллируют ныне к патриотизму вкупе с фундаментальными религиозными ценностями. В таком религиозно-фундаменталистском патриотизме они видят эффективное средство для достижения собственных целей. Как правило, эти цели имеют мало общего с подлинным духом той или иной религии, воскрешая скорее архаичные языческие верования и жизненные образцы. Однако подлинные цели далеко не всегда очевидны; в программных идеологических произведениях "теоретиков" они обычно замаскированы благородными намерениями.

Новые реалии жизни после 1991 г. породили и новые социально-значимые стереотипы поведения. Так, признаком "нового русского" стиля жизни стала внешняя, нарочитая религиозность, которая выражается в демонстративном посещении церквей, мечетей, синагог, соблюдении некоторых религиозных обрядов и ритуалов и т.п. Все это призвано символизировать причастность к определенной религиозной общности, верность исконным национальным традициям и, тем самым, патриотизм. На наш взгляд, эти поведенческие стереотипы не оказывают существенного влияния на формирование патриотических чувств и взглядов, так как в большинстве случаев являются следованием моде, формой социальной или политической мимикрии, призванной прикрыть асоциальный, а иногда и криминальный образ жизни.

Правда, не следует вообще переоценивать влияние религии на образ родины в посттоталитарном российском обществе – ведь семьдесят лет вера в бога рассматривалась коммунистическими правителями как социально-вредное или даже отклоняющееся поведение. И хотя подлинных атеистов в России мало, в ней очень много религиозно-индифферентных людей, не связывающих себя даже с традиционалистски понимаемой религиозной общностью. Между тем, неискоренимая человеческая потребность в вере в высшее, сверхиндивидуальное существо и общении с единоверцами в сплоченной общности привели к тому, что уже в годы перестройки некоторые, а после 1991 г. многие из таких людей отошли от традиционных для России религиозных общностей или оказались в зоне влияния тоталитарных сект типа сайентологии, "Аум синрике", "Богородичного центра", "Белого братства" и т.п.

Едва ли способствует укреплению любви к родине ситуация, когда верующий эмоционально или интеллектуально ориентируется на церковный центр своей религии, базирующийся либо в Риме, либо в США, либо в Японии, либо в Тибете. К еще более пагубным последствиям приводит отказ от собственной матери, от отчего дома, от собственного имущества, которого настоятельно требуют от членов некоторых нетрадиционных церквей и сект.

Историческая общность понимается прежде всего как общность судеб страны и народа в радостях и бедах. Это результат совместного переживания и осмысления побед и поражений, пройденного народом исторического пути на данной географической территории – его жизненном пространстве. Общность пережитого передается из поколения в поколение, образуя историческую социальную память народа, его традицию – устную, письменную, житейскую. Под последней имеются в виду обычаи, обряды, ритуалы и т.д., но также уклады жизни и "жизненные образцы".

Таким образом, несмотря на множественность жизненных миров, социальному познанию доступно то, что люди называют "родиной": это возможно, поскольку существует интерсубъективность в понимании того, что такое родина. Но по этой же причине исследованию с точки зрения социологии знания доступно и то, что называется "образом родины". Одна из задач социологии знания состоит как раз в том, чтобы выявить все существующие в данном обществе в данное время образы родины ("патриотизмы") и соотнести их с определенными индивидуальными, социально-групповыми, классовыми, политически-партийными, идеологическими, межгосударственными и другими позициями. В ходе такого "перекрестного" познания из отдельных фрагментов должна сложиться целостная картина того, что означала родина для людей данного общества в данную конкретно-историческую эпоху.

Похожие работы

Направления совершенствования взаимоотношений государства и религиозных организаций

Скачать

245579

5

0

... являются отделение религии от государства, невмешательство религиозных объединений в дела государства и политику.   3. Направления совершенствования взаимоотношений государства и религиозных организаций   3.1 Опыт совершенствования взаимоотношений государства и религиозных организаций на примере республики Дагестан Начало полному разделению церковных и государственных институтов в Дагестане ...

Совершенствование деятельности в области антинаркотической политики на региональном и муниципальном уровнях

Скачать

381605

45

16

... Татарстан. А муниципальными учреждениями на основе проведенного исследования проводится значительная работа по профилактике наркотизации населения. 3. Совершенствование деятельности в области антинаркотической политики на региональном и муниципальном уровнях 3.1 Отечественный опыт работы по профилактике наркотизации населения. Реализация антинаркотической работы в Республике Башкортостан ...

Основные рекомендации и предложения по формированию имиджа главы муниципального образования

Скачать

319089

26

7

... формированию активного имиджа главы муниципального образования, по снижению применяемых манипуляций и более близкому взаимодействию населения и власти. 3 Основные рекомендации и предложения по формированию активного имиджа главы муниципального образования   3.1 Взаимодействие населения с местным органом власти как технология формирования имиджа   Активный имидж власти предполагает активное ...

Опыт и реализация стратегии социально-экономического развития муниципального образования

Скачать

284794

21

24

... будут являться: развитие жилищной сферы, улучшение экологической обстановки, и улучшение городской инфраструктуры, 3 Опыт и реализация стратегии социально-экономического развития муниципального образования 3.1 Применение стратегического планирования в развитии муниципального образования в Российской Федерации Российские города начали активно заниматься вопросами собственного социально- ...