НОВАЯ КОСМОЛОГИЯ

4. НОВАЯ КОСМОЛОГИЯ

4.1 Бесконечность мира во времени и пространстве

Определеннее всего черты нового мировоззрения проявились в учении Кузанца о вселенной, представления о которой в его философии подвергаются самому радикальному пересмотру. Схоластической картине мира, где сотворенный во времени конечный мир ограничен сферой неподвижных звезд, где «перводвигатель» отождествляется с богом христианской религии, Николай Кузанский противопоставляет свое учение о космосе, отвечающее его пантеистическим представлениям о боге и мире.

Идея сотворения мира отсутствовала в античной философии. Мысль о сотворении мира богом, принятая христианством, обосновывалась уже первыми отцами церкви. Августин утверждал, что в мире нет ничего божественного в силу ее творения из ничего. В дальнейшем эта идея сотворения «nihilo»становится господствующей в богословско-философских системах средневековья. Она стала основой христианских представлений о ничтожности и бренности земного мира. Однако целый ряд философов средневековья высказывали идею вечности и несотворенности мира, чаще всего в форме утверждения о «совечности» мира богу. Эти мыслители по существу материалистически решали основной вопрос философии. Ф. Энгельс писал, что в средние века основной вопрос философии на зло церкви принял более острую форму: создан ли мир богом или существует от века?

Вечность и несотворенность мира во времени признавалась немногими философами и осуждалась церковью, среди них были и те философы, в творчестве которых преобладала пантеистическая тенденция. Пантеизм логически связан с идеей совечности мира богу, так как бог и мир в представлении пантеиста максимально сближены.

Кузанский продолжает прогрессивную линию философии эпохи феодализма. Он осмеливается, правда с оговорками, усомниться в истинности библейского учения. И эта осторожность выразилась в обилии богословских рассуждений, в запутанности фраз, в иносказаниях. Доказательства, не выходящие из рамок догмы, неожиданно приводят к смелым и необычным выводам. В сочинении «Об игре шара» он пишет вслед за Августином, что время имело начало в боге. Но что есть бог, как не вечность? Следовательно, мир имел начало в вечности. И вот итог этих рассуждений: «Время, следовательно, называют вечным, ибо оно истекает из вечности, так же и мир вечен, ибо он существует из вечности, не из времени» (20, I, 212). И здесь же: «Ведь мир не имел начала во времени» — «Mundus enim non incocpit in tempore».

Косвенное отрицание христианского представления о сотворении мира из ничего заключено и в учении Кузанца о возможности и действительности, материи и боге. Христианские теологи восприняли аристотелевское учение о материи как возможности в противоположность богу — чистой актуальности (actus purus). Аристотель, однако, был переделан применительно к идеям христианского креационизма: материя, пассивная возможность, утеряла свойство вечности и была превращена ни во что, небытие; она не могла существовать без формы. Некоторые философы средних веков пытались отойти от этой общепринятой точки зрения и приписывали материи актуальное бытие, независимое от формы. Свой вклад в разрушение установившихся христианских взглядов сделали и средневековые мистики, придерживавшиеся, как правило, идей отрицательного богословия. В соответствии с этими идеями мистики приписывали богу свойство небытия, подразумевая тем самым относительность свойств, приписываемых богу и материи: богу приписывается свойство, которым, по учению католической теологии, обладает материя. Идея относительности понятий медленно, но верно разрушает казавшиеся незыблемыми догмы церкви.

Кузанец усугубляет относительность понятий, характеризующих бога и материю: он приписывает богу то свойства бытия, то небытия, то совпадение этих свойств. Бог выступает не только как чистая актуальность, но и как абсолютная возможность (1, II, VIII); в бесконечности абсолюта возможность и действительность совпадают. Мы сталкиваемся здесь с диалектическим развитием учения Аристотеля о возможности и действительности: в бесконечном абсолюте стирается грань между возможностью и действительностью. Материя же характеризуется философом как «ограниченная возможность». Тем самым намечается тенденция к сближению бога и материи — ведь обоим приписывается одно свойство — возможность.

Свои представления о возможности Кузанец развивает в трактате «О бытии-возможности», посвященном рассмотрению абсолюта в качестве «Бытия- возможности»—«Possest». Это своеобразное понятие образовано из двух слои («posse» — мочь и «esse» — быть) и обозначает совпадение противоположностей — возможности и действительности. «Possest» заключает в себе все, что существует: «В самом дело, если не существует возможность бытия, то ничего не существует. А если она существует, то все то, что есть, существует в ней, и за ее пределами нет ничего. Следовательно, все, что произошло, по необходимости, существовало в ней от вечности» (4, 299).

В работе «Об охоте за мудростью» философ различает троякую возможность: возможность творения (posse facere), становления (posse fieri) и ставшую возможность (posse factum), соответственно бог, материя и мир ставших вещей. Кузанец не противопоставляет эти три понятия, хотя различает их. Он приписывает им одно общее свойство: все три понятия — бог, материя и мир, — прежде всего суть возможность. Мысль об однородности всех трех понятий выражена здесь достаточно ясно. Допуская традиционный взгляд на материю как сотворенную богом, Николай, однако, не считает ее ничем. «Бесконечная возможность, или материя» (20, I, 218), «не есть совершенно ничто, ибо ничто не становится из ничего» (20, II, 238). «Материя не уничтожается и не обращается совершенно в ничто» (5, 26).

В «Охоте за мудростью» Кузанец приходит к выводу, что материя (posse fieri) вечна (perpetuum) и никогда не станет ничем (non annihilnbilur) (13,XXXIX), т. е. признает неуничтожимость материи. И другое положение, логически связанное с принципом неуничтожимости материи,— утверждение идеи безначальности материи. Рассматривая соотношение возможности творить, становиться и стать, Кузанец приходит к неожиданному выводу: «как ничто не предшествовало возможности творения, так ничто не предшествовало возможности становления». Обоснование этого положения является богословским и не дает повода для обвинения осторожного кардинала в ереси. Само наличие системы богословских доказательств, предшествующих выводам о неуничтожимости и безначалыюсти материи, убеждает в том, что эти выводы не случайны, ибо доказываются. Вместе с тем это свидетельствует о той свободе, с которой философ обращается с богословским материалом, в котором скрываются иногда отнюдь не ортодоксальные мысли.

Кузанец наряду с понятием «Posse facere» употребляет понятие «Posse» («Возможность»). Оно вытесняет все другие определения абсолюта в «Компендиуме» («Posse Ipsum» — «Сама Возможность»); в последней работе «О вершине созерцания» «Posse» является кратчайшим и вместе с тем всеохватывающим обозначением божественной сущности. В отличие от «Possest» это чистая возможность; теперь Кузанец рассматривает ее как предшествующую бытию-возможности. Он характеризует «Posse» как сущность «чтойность» (quidditas) бытия, жизни и познания: «Возможность есть чтойность и первоначальная сущность всего, в могуществе которой охватывается как то, что есть, так и то, чего нет» (22, 64). Развертывание, с этой точки зрения, есть не что иное, как актуализирование «Posse». Эти рассуждения связаны с пантеизмом: если «Posse» — все, что может существовать, следовательно, она есть также и мир, ибо мир тоже есть то, что может существовать. Кузанец неоднократно подчеркивает появление «Posse» в мире: «Поистине, ее найти легче всего. Какой мальчик или юноша не знает самой возможности, ведь каждый говорит, что он может есть, бегать, или разговаривать» (22, 63). Надо ли доказывать, что божественная возможность здесь предельно приближена к возможности, присущей миру. Кузанец говорит о том, что «все вещи суть не что иное, как обнаружение самой возможности» (22, 72). Бог и мир в основе своей идентичны — вот содержание этих высказываний. Приводимое при этом сравнение подкрепляет этот вывод: бога философ уподобляет свету, мир вещей — цвету, в основе которого лежит свет. Но не обладают ли свет и цвет одной природой?

Итак, в понятии «Posse» содержится идея сущностей общности между богом и миром; утверждение о том, что мир есть проявление бога, может быть понято только в рамках пантеизма и неотделимо от мысли о безначальности и бесконечности времени.

Как и решение проблемы бесконечности мира во времени, принципиальное решение проблемы бесконечности мира в пространстве в эпоху феодализма уже предполагает пантеистическую трактовку природы.

Исходя из теологического положения о том, что «творение было создано наиболее возможно похожим на бога» (1, II, II), Кузанец указывает на черты, роднящие мир с абсолютом. И это черты — не второстепенные, а существенные. Бог представляет собой единство, но мир также един, хотя «его единство ограничено множеством» (1, II, IV). Противоположности совпадают как в боге, так и во вселенной (1, П, IV). Бог является «всем во всем», но и вселенная пребывает во всех вещах (1, II, III). Бога Кузанец называет максимумом, но вселенная тоже получает название максимума, хотя и ограниченного, в отличие or абсолютного максимума. И, наконец, вселенная оказывается подобием бесконечного абсолюта. Тем самым Николай одним из первых философов Возрождения поднимает природу до уровня божества.

В конечном итоге получается, что бог отличается от вселенной лишь тем, что бытие вселенной конкретизируется в вещах, в то время как бог мыслится как абстракция, не имеющая значения в деле познания природы.

Кузанец полагает, что простой абсолютный максимум, единый и актуально бесконечный, скрывающийся в вещах как их сущность, не может быть постигнут сам по себе конечным человеческим умом. Но его можно познать через посредство вселенной. Тем самым Кузанец привлекает внимание современников к изучению многообразной вселенной, обладающей основными свойствами абсолюта. «Бог... пребывает во всех вещах благодаря посредничеству вселенной и мы можем представить, каким образом множественность вещей пребывает и боге, благодаря посредничеству единой вселенной» (1, II, IV).

Отличие бога и вселенной Кузанец видит в том, что бог являет собой «абсолютный максимум», в то время как мир представляется как «ограниченный максимум», «ограниченное единство». Но эту «ограниченность» («contractio») вселенной не следует понимать как наличие предела, границы мира, рассматриваемого как единое целое. Мир является «ограниченным максимумом» потому, что он ограничивается в вещах, в том и этом, потому, что он принимает конкретные очертания, состоит из конечных, «ограниченных» вещей. Мир представляется Кузанцу как конкретизация бесконечного единства, проявление абсолютного единства во множестве и разнообразии. Собственно, это один из аспектов решения философом проблемы генезиса вселенной: проблема происхождения мира решается и посредством учения об ограничении абсолютного максимума. «Сам он (мир), будучи ограниченным, или наглядным, конкретным, воспринимает от абсолютного всё, что он есть, и подражает, насколько может, ибо он—максимум, абсолютному максимуму. То, что нам стало известно из первой книги об абсолютном максимуме, и все то, что ему присуще как абсолютному абсолютным образом и в максимальной степени, мы утверждаем, присуще ограниченным образом и ограниченному максимуму» (1, II , IV).

Фактически ограниченный максимум оказывается гораздо богаче и содержательнее абсолютного максимума, этой по существу бессодержательной абстракции: он многообразен, конкретен и вместе с тем един. Вселенная-максимум не есть некое сущее наряду с совокупностью вещей, не оторвана от них и действительна только в них. Вместе с тем она не есть и собирательное понятие для обозначения совокупности существующих вещей; мир — «единство многого». И это «единство многого» оказывается бесконечным!

Читая первую часть фразы по II главе второй книги «Ученого незнания», можно подумать, что он отвергает идею бесконечности мира («я так как наш мир не бесконечен...»), но далее следует: «...все же нельзя считать его конечным, потому что он не имеет границ, между которыми заключен».

Отсюда следует, что бесконечность мира Николай понимал как безграничность, возможность бесконечного выхода за пределы каждой данной границы; это как бы конечность, постоянно преодолевающая свои пределы — indefinitum (sine termino). Подобное понимание бесконечности роднит Кузанца с античными материалистами, учившими о беспредельности вселенной. Вместе с тем оно указывает на один из источников учения философа о бесконечности мира.

Доказывая идею бесконечности мира, Кузанец сочетает богословские доводы с соображениями древних материалистов, полагавших, что допущение конечности мира является логически противоречивым. «Мир не имеет окружности, ибо если бы он имел центр и окружность, то имел бы, таким образом, в себе свое начало и конец и сам был бы завершен в отношении чего-то другого. Тогда вне мира было бы нечто другое и еще некая связь, но все это не представляет ничего истинного» (1, II, XI).

О влиянии античного материализма на формирование учения Кузанца о бесконечности мира свидетельствует также определенное преломление в мировоззрении философа атомистического учения древности. Последнее служило древним материалистам обоснованием идеи бесконечности мира.

Атомистические воззрения философа не были материалистическими. Сущностью, основой материального атома он считал непротяженную, неколичественную, единственную точку — бога, которая развертывается во множество материальных атомов: «Во множестве атомов, и отдельных и объединенных, и связанных, существует не что иное, как точка...» (2, IX).

Вполне вероятно, что учение материалистов-атомистов о бесконечной вселенной, в которой нет ни верха, ни низа, ни середины, ни края, было одним из каналов, влившихся в представления Кузанца о бесконечной вселенной, у которой нет ни центра, ни края, ни окружности.