Становление и главные особенности новоевропейского

2. Становление и главные особенности новоевропейского

культурного образца.

Рождение новоевропейского сознания, становление которого можно условно привязать к XVII веку, связано с радикальным переворотом в самосознании западной культуры. Мы рискнули бы охарактеризовать этот переворот как отказ от универсальности. Если Ренессанс противостоял средневековью лишь содержательно, в то время как сам принцип построения единой системы значений на универсальном безусловно-ценностном основании оставался тем же (не случайно зачастую так трудно провести грань между поздним средневековьем и Возрождением), то новоевропейское мышление прежде всего подвергло пересмотру именно этот принцип. Оно изначально не ставило своей задачей поиск единого и общего содержательного основания для эстетической, религиозной, политической, хозяйственной, бытовой сфер деятельности. Новоевропейское сознание, напротив, сделало ставку не на единое ценностное основание всей культуры вообще, а на автономию и внутреннюю самообоснованность каждой из составляющих ее частей. Если нельзя обосновать единый смысл всей культуры в целом, то, может быть, и не следует пытаться? Гораздо важнее придать внутренний смысл каждому типу культурной деятельности, не связывая его с другими, а рассматривая как самодостаточный и самоценный. Однако для того, чтобы реализовать эту установку, надо было проделать огромную духовную работу по переосмыслению каждого из этих типов культурной деятельности, для каждого найти способ обоснования его самодостаточности.

Здесь перед европейской культурой вставала новая проблема. Каков вообще может быть способ обоснования внутренней ценности и самодостаточности чего-либо? Как обрести основание культурного феномена в нем самом, а не в его отношении к заранее заданному принципу, будь то идея Бога или идея человека? Именно решение этой проблемы определило центральную интуицию новоевропейского сознания. Если смысл не привносится в систему знаков извне, то он должен быть сконструирован внутри системы вместе с нею самой. Всякий тип культурной деятельности обосновывает сам себя. Таким образом, в основе новоевропейского мышления лежит идея самоконструирующего, самосозидающего и самоосмысляющего начала. Важно обратить внимание на то, что такое начало непременно должно мыслиться как динамическое, подвижное, как бесконечный процесс, по отношению к которому сама система культуры и образующие ее знаковые формы - лишь результат. Для новоевропейского мышления смысл не существует заранее, а вновь и вновь созидается, самовоспроизводится.

Этот динамизм новоевропейского мышления пронизывает всю культуру Нового времени и определяет многие ее особенности. С ним, в частности, связано и характерное для новоевропейской культуры представление о прогрессе, совершенно чуждое и античности, и средневековью. Идея прогресса, бесконечного поступательного развития, может рассматриваться как нечто положительное лишь там, где движение как таковое заранее мыслится как ценное. Поэтому идея прогресса приобретает огромное значение для Европы именно начиная с XVII века. На принципиальное значение интуиции самосозидающего процессуального начала для новоевропейской культуры проница тельно указал в своем "Закате Европы" выдающийся немецкий культуролог Освальд Шпенглер. Щедрый на яркие и остроумные метафоры, Шпенглер дает замечательную характеристику европейской культуры Нового времени, называя ее "фаустовской культурой". Легенда о Фаусте не случайно была воспринята Шпенглером как емкий символ всей западной культуры; для того, чтобы это понять, стоило бы проследить всю долгую эволюцию этого замечательного сюжета. Однако за недостатком места лишь бросим взгляд на ее начало и конец.

Образ Фауста уходит корнями в позднесредневековый фольклор. В средневековых сказаниях история Фауста иллюстрирует мысль о гибельности гордыни. Стремясь к недозволенному для человека знанию, обуянный гордыней Фауст бросает вызов Богу, вступает в договор с дьяволом и, разумеется, гибнет, губя свою душу. Однако в контексте новоевропейской культуры легенда о Фаусте получает совершенно другое истолкование; его законченное художественное воплощение мы находим в гениальной трагедии Гете. Гетевский Фауст, мучимый сознанием ограниченности, бесполезности и мертвенности схоластического знания, охвачен порывом к бесконечному. Именно этот порыв, это стремление охватить всю многообразную полноту жизни толкает его на союз с Мефистофелем. Символичен сам договор Фауста и Мефистофеля : последний завладеет душой Фауста в тот момент, когда он откажется от бесконечного стремления и признает, что обрел искомое, произнеся :"Остановись, мгновенье!" В бесчисленных поисках во время странствий с Мефистофелем через времена и пространства Фауст совершает не только великие деяния, но и страшные грехи. Попадается он и в дьявольскую ловушку, произнося роковые слова. Казалось бы, гибель Фауста предрешена. Но финал трагедии совершенно неожиданный : Фауст спасен. Почему?

"Спасен высокий дух от зла

Произволеньем Божьим:

Чья жизнь в стремлениях текла,

Того спасти мы можем", - поет хор ангелов, возносящих душу Фауста к небу. Заблуждаясь и греша, Фауст стремилсяобъять бесконечность, и уже потому спасен. (Интересно, что аналогичному перетолкованию подверглась в Новое время и другая весьма популярная народная легенда - легенда о Дон Жуане. В новоевропейском сознании Дон Жуан из распутника и сластолюбца превращается в неутомимого искателя идеальной женственности).

Динамическое начало новоевропейской культуры, символ которого Шпенглер увидел в Фаусте, по-разному проявляется в различных ее областях; содержательное его наполнение всякий раз меняется в зависимости от того, в какой области он реализуется. Однако именно в этом и заключается своеобразие новоевропейского культурного типа. Результаты реализации идеи самоконструирующего процессуального начала применительно к различным сферам культурной деятельности составили основной фонд ценностей новоевропейской культуры. Мы попытаемся в самых общих чертах проследить становление этих ценностей, повсюду стремясь схватить то общее, что стоит за их многообразием.